Рассказ, помогала нейронка Gemini.

Возвращение призрака
Внутри него зияла пустота, огромная, как воронка от бомбы. Там, где раньше были мечты, надежды, любовь, теперь остался лишь пепел и горечь. Он вернулся с войны, но война не отпустила его. Она жила в его голове, в его сердце, в каждой клетке его изувеченного тела.

Асфальт под ногами был неожиданно мягким, как будто Лёха ступал по толстому ковру из пыли и забытых обещаний. Солнце слепило глаза, привыкшие к сумраку блиндажей, а детский смех, прошедший мимо, резал слух, словно осколки стекла. Он шел, сутулясь, будто пытаясь спрятаться от этого яркого, жизнерадостного мира, который казался ему чужим и враждебным. Проходившие мимо люди, со своими заботами и радостями, были словно из другого измерения, из той жизни, которая прошла мимо Лёхи.


"Лёха, ты ли это?" – раздался за спиной женский голос.


Он обернулся и увидел свою соседку, бабку Нюру, которая когда-то пекла ему самые вкусные пирожки с капустой. Сейчас она смотрела на него с испугом и жалостью.


"Нюра, привет," – выдавил он из себя улыбку, которая больше походила на оскал.


"Господи, как же ты изменился, – прошептала старушка, – совсем исхудал, глаза какие-то пустые..."


Лёха отвел взгляд. Он не хотел видеть жалость в ее глазах. Он не хотел ничьей жалости.


"Война, Нюра, – сказал он хрипло, – война меняет людей."


"Да, война, – вздохнула бабка, – проклятая война. Забрала моего Ваську, а тебя вот таким вернула... Да когда же она закончится?..."

Лёха промолчал. Он не знал, что сказать. Он вообще разучился говорить. Слова казались ему пустыми и бессмысленными.


Он попрощался с бабкой Нюрой и побрел дальше, погруженный в свои мысли.


"Я не принадлежу этому миру, – думал Лёха, – я чужой здесь. Я призрак, обреченный скитаться среди живых, не в силах найти покой."

Запах свежей выпечки из ближайшей пекарни ударил ему в нос, вызвав приступ тошноты. Он вспомнил запах горелого мяса и крови, который преследовал его во снах. Он закрыл глаза и прислонился к стене дома, пытаясь унять дрожь в руках. Картинки прошлого мелькали перед глазами, словно кадры из фильма ужасов. Взрывы, крики, стоны раненых. Лица погибших товарищей.


"Это всего лишь мирная жизнь, – говорил он себе, – тебе ничего не угрожает. Ты дома."

Но слова звучали фальшиво, как чужая речь. Он не верил им. Он знал, что война всегда будет с ним, куда бы он ни пошел.
Стеклянный лабиринт
Дни тянулись, как ржавая проволока, цепляясь за прошлое и не давая двигаться дальше. Лёха пытался найти работу, но везде натыкался на стену непонимания.


"У вас нет опыта работы в гражданской сфере," – говорили ему менеджеры с рыбьими глазами, не желая видеть за его шрамами и усталым взглядом человека, который умеет работать и готов учиться.


Он слонялся по городу, словно тень, заглядывая в витрины магазинов, где манекены с пустыми улыбками демонстрировали одежду, которая ему была не по карману. Люди вокруг казались ему пришельцами с другой планеты, говорящими на непонятном языке. Их заботы, их радости, их проблемы – все это было так далеко от того мира, в котором он жил последние годы.
Однажды он забрел в парк, где на скамейке сидела старушка и кормила голубей. Лёха присел рядом, чувствуя, как тянет к этому островку спокойствия посреди городского шума.


"Птицы – они свободные," – сказала старушка, не глядя на него, – "летают, где хотят, никого не боятся."


"А люди?" – спросил Лёха, сам не зная зачем.


Старушка повернулась к нему, и он увидел в ее глазах мудрость прожитых лет и глубокую печаль.


"Люди тоже хотят быть свободными, – ответила она, – но они сами строят себе клетки. Из страхов, из предрассудков, из жадности..."


Лёха кивнул. Он понимал, о чем она говорит. Он сам был заперт в клетке своего прошлого, из которой не мог выбраться.


"А как же быть?" – спросил он, и его голос прозвучал хрипло и отчаянно.
Старушка улыбнулась грустной улыбкой.


"Искать свой ключ, – ответила она, – у каждого он свой."

Лёха поднялся со скамейки и побрел дальше, обдумывая слова старушки. Ключ... где же его искать?

Осколки прошлого
Ночи превратились для Лёхи в ад. Едва он закрывал глаза, как перед ним вставали картины войны: искорёженные танки, обугленные трупы, крики раненых. Он вскакивал с постели в холодном поту, сердце колотилось, как пойманная птица.


"Спокойно, брат, это всего лишь сон," – шептал ему на ухо голос Серёги, его лучшего друга, погибшего от осколка мины. – "Мы уже дома, нам ничего не угрожает."
Но Лёха не верил. Он знал, что война всегда будет с ним, куда бы он ни пошел. Она жила в его голове, в его сердце, в каждой клетке его изувеченного тела.


Днем было не намного лучше. Любой резкий звук, неожиданное движение вызывали у него приступ паники. Он стал избегать людей, толпы, шумных мест. Он чувствовал себя в безопасности только в своей маленькой, захламленной квартире, где от мира его отделяли толстые стены и задёрнутые шторы.


Алкоголь стал его единственным другом. Он пил чтобы забыться, чтобы хотя бы на время избавиться от мучительных воспоминаний. Водка обжигала горло, но боль была приятной, она отвлекала от боли душевной, невыносимой и бесконечной.


"Не надо, Лёха, – умолял Серёга, – не губи себя. Ты же обещал жить за нас обоих."


Но Лёха не слышал его. Он уже не мог остановиться. Он падал в бездну, и ему было все равно, разобьётся он или нет.
Он терял работу за работой, пропивал последние деньги, врал, воровал. Он превращался в того, кем себя всегда презирал – в алкаша, бомжа, отброс общества. Но ему было все равно. Он уже ничего не чувствовал, кроме тупой боли и бесконечной тоски.


"Прости меня, брат, – шептал он, глядя на свое отражение в луже, – я не справился."


Однажды, проснувшись после очередной пьянки, он увидел в зеркале чужого человека. Осунувшееся лицо, красные глаза, трясущиеся руки. Этот человек смотрел на него с немым укором, и Лёха вдруг понял, что он уже мертв. Он умер там, на войне, а это лишь его тень, призрак, обреченный на вечные мучения.

Зверинец на свободе
Мир Лёхи сузился до размеров бутылки. Он потерял работу на стройке, поругался с последними друзьями, его девушка, не выдержав его запоев и вспышек гнева, ушла, хлопнув дверью.
"Уходи, – сказал он ей тогда, – тебе будет лучше без меня. Я сломан, понимаешь? Сломан!"


Она посмотрела на него с жалостью и страхом, и в этом взгляде он увидел отражение своего падения.


"Не отпускай её, Лёха," – прошептал в его голове голос Серёги, – "она единственное светлое, что у тебя осталось."


Но Лёха уже не различал голоса в своей голове. Он был слишком пьян, слишком зол, слишком отчаянно одинок.


Лёха остался один в своей пустой квартире, где из мебели осталась только кровать и стол, заваленный пустыми бутылками. Зверинец его прошлого вырвался на свободу, заполняя каждый уголок его сознания. Он видел призраков своих погибших товарищей, слышал свист пуль и взрывы гранат. Он тонул в этом кошмаре, не в силах выплыть на поверхность.


"Мы же договаривались жить, брат," – упрекал его Серёга, – "жить за нас обоих. А ты что делаешь?"
Но Лёха не слышал его. Он был поглощен своей болью, своим отчаянием.


Однажды, бредя по улице в пьяном угаре, он наткнулся на компанию молодых парней. Они смеялись, шутили, строили планы на будущее. Лёха остановился и посмотрел на них с завистью и ненавистью.


"Почему им можно жить, а мне нет?" – промелькнула в его голове мысль, острая, как осколок стекла.


"Не завидуй им, Лёха, – сказал Серёга, – у них свой путь, у тебя свой. Ты должен найти свой путь."


Он подошел к ним и, шатаясь, начал что-то невнятно бормотать о войне, о смерти, о несправедливости жизни. Парни сначала смотрели на него с удивлением, потом со страхом. Один из них попытался оттолкнуть Лёху, но он взбесился и кинулся на него с кулаками. Завязалась драка. Лёха был пьян и слаб, но в нем жила ярость загнанного зверя. Он дрался отчаянно, не чувствуя боли, не жалея себя.


"Остановись, Лёха! – кричал Серёга, – Не надо! Ты же погубишь себя!"
Но Лёха не слышал его. Он был поглощен своей яростью, своим отчаянием.

Когда приехала полиция, он лежал на асфальте, окровавленный и избитый. Его стеклянный зверинец наконец-то победил. Он разбился об острые осколки своего прошлого, как мотылек о стекло.

Падение
Лёха проснулся на грязном полу своей квартиры. Голова гудела, как растревоженный улей, во рту стоял вкус пепла и ржавчины. Он попытался встать, но ноги не слушались, тело было ватным и тяжелым, словно набитым камнями.


"Снова перебрал," – промелькнула мысль, тусклая и безразличная.


Он пополз к столу, где стояла початая бутылка водки.
"Не надо, Лёха," – послышался голос Серёги, тихий и печальный, – "это тебя убьет."


"А что мне ещё остаётся?" – огрызнулся Лёха, – "Жизнь уже убила меня."


Он сделал большой глоток, и комната вокруг него закружилась в безумном танце. Стены пошли волнами, мебель превратилась в странных животных, а тени на полу ожили и начали танцевать свой дикий танец. Из углов выползли существа, которых Лёха видел только в фильмах ужасов: горгульи с кожистыми крыльями, многоглазые пауки и демоны с клыкастыми улыбками.


"Что это?" – прошептал Лёха, чувствуя, как холодный пот стекает по его спине.


"Это ты," – ответил Серёга, – "Это твой внутренний мир, который ты пытался спрятать, но он вырвался наружу."


"Нет, это не я," – пробормотал Лёха, пятясь от мерзких тварей, – "Это... это бесы..."
Один из демонов, похожий на помесь козла и человека, подошёл к Лёхе и заглянул ему в глаза. "Бесы?" – прохрипел он голосом, похожим на скрежет металла, – "Нет, мы – твои страхи, твои грехи, твои пороки. Мы всегда были с тобой, Лёха, просто ты не хотел нас видеть."


Лёха зажмурился, но видения не исчезали. Он видел танцующих скелетов в военной форме, слышал грохот взрывов и крики раненых. Он видел свою девушку, которая смотрела на него с презрением и отвращением. Он видел себя, отражение в разбитом зеркале – грязного, опустившегося, потерянного человека.


"Это не я," – прошептал он, – "Это не я!"


Но голос Серёги молчал. Лёха остался один в этом безумном карнавале, где реальность смешивалась с галлюцинациями, где прошлое, настоящее и будущее сплелись в один кошмарный узел. Он падал в бездну своего подсознания, и не было никого, кто мог бы его спасти.

Белый шум
Время перестало существовать. Дни и ночи смешались в однородную массу серого безвременья, в которой Лёха плыл, как обломки корабля после крушения. Его квартира превратилась в вонючий склеп, где остатки былой жизни гнили среди пустых бутылок и грязных тарелок. Сквозь затянутые паутиной окна едва пробивался тусклый свет, придавая всему зловещий оттенок.


Бесы, рожденные из глубин его измученной души, кружили вокруг него, как стервятники над падалью. Они принимали самые разные обличья, подпитываясь его страхами и отчаянием.


"Помнишь, как ты дрожал от страха, прячась в окопе?" – прошипел бес, похожий на худого человека с крысиной мордой и длинным хвостом, – "Ты молил о пощаде, как жалкий червяк. Ты ведь трус, Лёха, всегда им был."


"Это неправда!" – прохрипел Лёха, пытаясь закрыть уши руками, но бесы были везде, их голоса проникали сквозь стены, сквозь кожу, прямо в его мозг, – "Я… я просто хотел жить!"
"Жить?" – захохотала другая тварь, с телом огромной жабы и головой младенца, – "А что ты сделал со своей жизнью? Ты пропил её, профукал, как последний дурак. Ты даже девушку свою удержать не смог. Слабак!"


"Она… она заслуживает лучшего," – пробормотал Лёха, чувствуя, как слёзы текут по его грязным щекам, – "Я не хотел её портить."


"Оправдания, оправдания," – проскрежетал третий бес, напоминающий оживший скелет с горящими глазами, – "Ты просто боишься ответственности. Ты боишься жизни. Ты хочешь только одного – забыться, исчезнуть."


"Может, это и к лучшему," – прошептал Лёха, чувствуя, как его сознание ускользает, – "Может, так будет лучше для всех."


Он сжался в комок на полу, обхватив колени руками. Белый шум заполнил его голову, вытесняя мысли, чувства, воспоминания. Он перестал быть Лёхой. Он стал просто пустотой, частью хаоса, растворился в белом шуме, как капля дождя в грязной луже.

"Лёха, – донесся до него слабый, далекий голос Серёги, – не уходи… пожалуйста…"


Но голос друга тонул в какофонии безумия, как одинокий крик в бушующем океане.
Взгляд извне
Марина стояла на пороге квартиры, в которой когда-то жила с Лёхой, чувствуя, как к горлу подступает комок. Запах гнили и застарелой грязи, проникающий сквозь щели двери, заставлял её морщиться. Когда-то здесь пахло ванилью и корицей, звучал смех и играла музыка. Сейчас же это место напоминало заброшенную могилу, полную призраков прошлого.


"Лёша, открой, пожалуйста," – прошептала она, зная, что он там, за этой дверью, в своей темнице безумия.


Она видела его несколько раз на улице, бродящего, как потерянная душа, с пустыми глазами и грязной бородой. Он больше не был похож на того Лёшу, которого она любила. Война выжгла в нём всё живое, оставив лишь пустую оболочку, населённую демонами.

Марина помнила, как он вернулся с фронта. Молчаливый, замкнутый, он словно отгородился от мира невидимой стеной. Ночами его мучили кошмары, он кричал во сне, вскакивал с постели, хватаясь за невидимое оружие. Она пыталась помочь ему, быть рядом, но он отталкивал её, словно боялся причинить боль.


"Ты не понимаешь," – говорил он, – "Там, на войне, я видел такие вещи… такие ужасы… Я больше не тот, кого ты любила."


Марина не сдавалась. Она верила, что любовь может излечить любые раны. Она читала ему стихи, включала его любимую музыку, пыталась вернуть его к жизни. Но с каждым днем он уходил всё дальше, погружаясь в пучину отчаяния.


"Это я во всём виновата," – думала она, – "Я не смогла уберечь его. Я не смогла дать ему то, что ему было нужно."


Она видела в нём жертву войны, человека, которого система сломала и выбросила, как ненужную вещь. Она хотела помочь ему, вытащить его из этой бездны, но не знала как.

"Лёша, пожалуйста, – прошептала она, слёзы катились по её щекам, – Не сдавайся. Я люблю тебя. Мы справимся вместе."


Но её слова тонули в тишине, как камни, брошенные в глубокий колодец. Ответа не было. Лишь тишина и запах смерти, исходящий из-за двери, свидетельствовали о том, что Лёша всё ещё там, в своей темнице, один на один со своими демонами.

Эхо войны
Лёху нашли через несколько недель. Соседи, обеспокоенные зловонием, вызвали полицию. Дверь вскрыли, и взору предстала ужасающая картина. Лёха лежал на полу, исхудавший, грязный, с пустыми глазницами, устремленными в потолок. Бесы, которые мучили его при жизни, наконец, обрели над ним полную власть.


Марина узнала о его смерти от Димы, их общего друга с университета. Она не плакала, не кричала, просто сидела молча, глядя в одну точку. В её душе царила пустота, как будто вместе с Лёхой умерла и часть её самой.
"Он был хорошим человеком," – сказал Дима, с трудом сдерживая слёзы, – "Война его сломала. Он не смог справиться."


Марина кивнула. Она знала это. Знала, что война отняла у Лёхи не только здоровье, но и душу. Она сделала его чужим для этого мира, для людей, для неё самой.


Лёху похоронили на городском кладбище. На похоронах было немного людей – несколько бывших сослуживцев, соседка-старушка и Дима. Марина стояла в стороне, наблюдая за тем, как опускают гроб в землю. Она не чувствовала ни боли, ни горя, только пустоту и безысходность.


Лёха умер в одиночестве, забытый всеми. Его история стала ещё одним эхом войны, которая продолжала убивать даже после своего окончания. Она убивала души, калечила судьбы, оставляла после себя лишь пустоту и отчаяние.


Марина смотрела на свежую могилу, и перед её глазами проносились обрывки воспоминаний: Лёхина улыбка, его смех, их мечты о будущем. Всё это превратилось в прах, как и он сам. Война забрала у неё всё, оставив лишь эхо боли, которое будет звучать в её сердце до конца дней.

Редкий снежный вечер в нашем городе.

Иван Мезюхо