Монополка (государственный кабак, где продавались спиртные напитки. — С. Т.). Двери гостеприимно раскрыты. Вблизи стоят несколько рабочих, страдающих „похмельем“.
— У тебя сколько, — спрашивает один у другого.
— Гривенник, — разжимая кулак, показывает тот монету.
— Мало, — сокрушенно вздыхая произносит первый, — стоп, сейчас сообразить.
— Петька! — обращается опять к соседу, — у тебя сколько?
— Сколько?.. Двенадцать.
— Т-а-а-к, — стало быть, всего будет двадцать две, да моих семь — двадцать девять.
Не хватит... На целую не тянет... Всего половинка с закуской на троих...
Смотрят друг на друга и молчат.
Подходит еще субъект, грязный, оборванный с жалким и робким взглядом мигающих глаз.
Говорит хриплым голосом:
— Братишки!.. с похмелья ли...
— Черт с тобой, что ты с похмелья... а мы нет? — грубо обрывают его, — пшел к... не затемняй.
— У меня есть! — восклицает он, — робко протягивая дрожащую руку, — вот...
— Сколько?
— Вот, смотрите! Разжимает ладонь, и показывает два медных пятака.
— Так бы и сказал, а то тянет нищего за...
— Сколько у нас теперь насбиралось? — уже весело вопрошает один.
— Тридцать девять.
— Так. Стало быть, хватит нам. У Петьки одна посудина, да у меня другая, вот она и целая!
— А закусить?
И закусить есть чем! Во, смотрите! — и один из мастеровых вытаскивает из кармана завалявшийся кусок черного хлеба.
Но все довольны и этим. Главное: была бы водка.
Буль, буль, буль... минуту спустя слышится звук переливаемой влаги из горлышка бутылки прямо в рот опохмеляющегося.
Остальные следят и замечают:
— Смотри ты же того! — Эй, эй осади! Слышь, черт тебя заешь!
Посудина переходит в другие руки. Замечания следуют те же.
— М-м-м — жалобно мычит субъект в рваной одежонке, когда посудина перешла в третьи руки и когда бутылка над ртом последнего стала принимать вертикальное положение.
— М-м-м-м... а я-то еще... я-то!.. — восклицает он жалобно.
— Мне то оставь! — наконец взвизгивает субъект судорожно, хватаясь за бутылку.
— Дай ему, черт с ним, пусть опохмелится, — снисходительно замечает один.
Бутылка с оставшимися двумя, тремя глотками водки наконец переходит в руки и субъекта.
Тот печально смотрит на содержимое ея и с укоризной переводит взгляд на собутыльников своих…
— Ты, паря, пей, нечего нас рассматривать, а то и последнее расплескаешь. Да не задерживай... Посудина-то нам нужна.
— Эх, ма! — и субъект выпивает остатки, отходит в сторону бормоча:
— С бедными то все так... Не человек я... Эх, ма... Почище вас был. Конторщиком служил...
— Ха, ха! ха! Конторщик! Велика птица! Ну-ка ты, конторщик, проваливай-ка отсюда, а то!
Следует крепкое словцо.
Субъект-конторщик медленно удаляется, продолжая что-то шептать про себя.
Собирается еще новая группа „похмельных“.
Разговор оживляется. Брань звучит смачней.
— „Последний нонешний денечек“ — запевает кто-то.
Блюститель порядка, — тут же вблизи прохаживающийся на посту городовой, поправляется, подтягивается и с суровым взглядом начальнических глаз медленно приближается к группе и зычно возглашает.
— Не собирайтесь! Эй, разойдись! Слышь! Честью прошу!
