rearticle

В 1116 году Фульбер, каноник собора Нотр-Дам, искал наставника для своей одарённой племянницы. О прекрасном образовании девушки уже ходили легенды, так что на роль её учителя Фульбер намеренно выбрал прославленного философа. Человек, которого он нанял, уже бросал вызов лучшим умам своего времени, и на тот момент возглавлял кафедральную школу при соборе. Он был ведущим светилом парижской интеллигенции. Однако, получив разрешение обучать (и наказывать) Элоизу, Абеляр взамен её соблазнил.

Cвязь между Абеляром и Элоизой, похоже, была согласованной, но она была обусловлена различиями в полномочиях, характерными для отношений между учителем и учеником. В «Истории моих бедствий», автобиографической работе, которую он написал 15 лет спустя, Абеляр вспоминает, как они с Элоизой проводили время на занятиях, изобретая новые эротические утехи. Увы, он вспоминает и стратегии, которые использовал, чтобы Фульбер не догадался о романе: «Когда я время от времени бил ее, чтобы избежать подозрений, то были следы не гнева, а нежной привязанности, которая слаще любых духов».

Но идиллия продлилась недолго. Когда о связи любовников узнали, Абеляр тайно отправил беременную Элоизу в дом своей сестры в Бретани, где она родила ребенка. Затем, чтобы успокоить взбешенного дядю, Абеляр принудил Элоизу заключить брак, несмотря на все её возражения. Наконец, чтобы защитить от оскорблений родичей, Абеляр увёз жену в монастырь в предместье Аржантёй и велел носить одежду послушницы. Родственники Элоизы решили, что Абеляр пытался избавиться от супруги, предав её монашеской жизни, и в отместку кастрировали его.

Легенда о греховной, обречённой любви Абеляра и Элоизы прошла сквозь века. Их история вдохновила многих писателей, от Жана-Жака Руссо и Александра Поупа до Марка Твена и Энн Карсон. Их жизни и письма послужили основой как минимум двух романов, бродвейской пьесы и эротического фильма. Они даже появились в виде похотливых марионеток в фильме «Быть Джоном Малковичем» (1999). По сути это был прообраз «университетского романа» с удивительно современным сюжетом: как нарциссический гений совращает одаренную и сексуальную девушку.

На самом деле, сочетание боли, желания и обучения в жизни Элоизы и Абеляра очень характерно для средневековья. Вопросы образования крайне интересовали средневековых авторов: что надо изучать, как учиться, и какие трудные эмоции сопровождают этот процесс. Они считали, что желание, страдание и страх были важнейшими аспектами взаимоотношений между учителем и учеником, и не просто потому, что средневековые люди были варварами или безразличными к молодежи. Они понимали, что ученики могут взбунтоваться против телесных наказаний, и что учителя могут злоупотреблять полномочиями для эксплуатации привязанности своих подопечных. Тем не менее, в истории Средневековья раскрывается сложный подход к педагогике, который порицает слишком ярко проявление эмоций, но не осуждает сами чувства. Страх, любовь и боль могли нарушить процесс обучения, но в умеренных дозах они могли его улучшить.

Стереотипы ассоциируют Средние века с бездумным применением насилия, строгими наказаниями и несправедливой социальной иерархией. В большинстве европейских языков слово «средневековый» несет негативный оттенок: так обычно называют что-то мрачное или устаревшее. «Средневековыми» любят называть пытки или бойни (даже когда эти акты насилия осуществляются средствами ХХ века). Псевдосредневековый сериал «Игра престолов» и фраза «Будет тебе инквизиция в жопу!» из фильма «Криминальное чтиво» не особо улучшили имидж этого исторического периода.

Мы знаем, что средневековые педагоги регулярно пользовались кнутом, палкой или розгами, особенно во время обучения маленьких детей. Связь между преподаванием и телесными наказаниями была столь тесной, что аллегорическая фигура Грамматики в средневековой поэзии, скульптуре или живописи обычно предстает с хлыстом или другим орудием в руке. Учителей тоже изображали на книжных иллюстрациях с розгами или прутьями. Но это не значит, что все люди в Средние века одобряли поголовное избиение учеников.

Строгая дисциплина была обычным делом для тех лет, но источники также говорят нам о том, что существовали различные мнения касаемо её применения. Монах Гильдемар (IX в.) написал комментарий к Уставу святого Бенедикта, в котором утверждал, что за мальчиками, обучающимися в монастыре, следует постоянно наблюдать, чтобы у них не было возможности нарушать правила. Любое наказание, в том числе телесное, следовало применять только в крайнем случае. По мнению Гильдемара, потребность в дисциплине возникала от того, что учителя плохо следили за учениками. Английский историк Эдмер рассказывает историю о Святом Ансельме, в которой аббат жалуется Ансельму, что, несмотря на регулярное битьё, его ученики ведут себя хуже, а не лучше. Ансельм порицает аббата за то, что воспитывает детей как животных, и утверждает, что он мешает их развитию и учит их только ненавидеть своего наставника. Вместо этого Ансельм предлагает учителям отложить хлысты и предложить своим ученикам «утешение, поддержку и отеческое сострадание».

Привязанность и даже любовь также были значимыми аспектами обучения. И это неудивительно, учитывая родительскую роль, которую многие средневековые наставники отыгрывали в жизни своих учеников.

В монашеских школах раннего Средневековья часто проживали облаты — дети, которых родители отправляли в монастырь, где они могли оставаться до самой смерти. В стенах монастыря облаты попадали в новую семью, а магистр или учитель становился главной фигурой в их новой жизни. В более поздних латинских школах дети, по крайней мере, могли надеяться продолжить образование или пойти работать. Тем не менее, многие ученики жили в школах, частных домах, даже с учителями. Наконец, как показывает история Абеляра и Элоизы, состоятельные ученики и их частные преподаватели могли жить под одной крышей и проводить огромное количество времени вместе.

По причине столь тесной связи со своими наставниками у подопечных зарождались непростые чувства, в которых смешивались восхищение, обида, страх и любовь. Пример таких сложных чувств ученика по отношению к учителю можно увидеть в истории Гвиберта Ножанского. Гвиберт родился около 1060 г. недалеко от города Бове на севере Франции, его родителям потребовалось семь лет, чтобы заключить брак. Отец Гвиберта умер, когда тот был младенцем; его мать, став независимой вдовой, сосредоточилась на получении хорошего образования для своего одаренного сына. Используя свое положение и связи, она убедила одного из немногих преподавателей грамматики оставить всех прочих учеников, переехать в ее дом и научить ее сына читать и писать на латыни.

Учитель Гвиберта был почтенным и благонадежным человеком. Он, как ястреб, следил за маленьким Гвибертом, запрещал ему есть вне дома, получать подарки или играть в игры. К сожалению, как пишет Гвиберт, в латыни он был не силен. Начав изучать этот язык в преклонном возрасте, мастер знал его крайне плохо, и скрывал собственную некомпетентность, беспощадно избивая ученика. Как вспоминал Гвиберт в автобиографическом сочинении «Монодии» (1115 г.), «град шлепков и ударов изливался на меня почти каждый день, когда учитель пытался заставить меня выучить то, чему он не мог научить».

Как и многие ученики, Гвиберт остро чувствовал недостатки своего преподавателя. Тому не хватало умеренности, а Гвиберт знал, что перенапряжение приводит к изнурению учеников. Однако эмоциональная часть их отношений была совсем иной. По ходу того, как учитель всё больше принимал на себя роль родителя, он и мать Гвиберта начали соревноваться за привязанность мальчика. Однажды, заподозрив, что сын прячет следы побоев, она сорвала с него рубашку и увидела синяки и рубцы на спине и руках мальчика. В ужасе она воскликнула, что её сын никогда не станет клириком и не будет изучать латынь. Юный Гвиберт возразил: «Даже если я от этого умру, я не перестану учить латынь или пытаться стать клириком!» Похоже, что на saevus amor (жестокую любовь) своего наставника Гвиберт отвечал глубокой преданностью. Возможно, престарелый и некомпетентный учитель грамматики занял место отца в доме Гвиберта и в его сердце.

Также вполне возможно, что Гвиберт ценил те положительные качества, которые мог различить сквозь недостатки своего наставника. Ведь учитель искренне любил его и принял роль его морального опекуна, за что взрослый Гвиберт впоследствии был благодарен. Но чувства хозяина, если верить описаниям Гвиберта, также не были строго педагогическими. Когда наставник размышлял, стоит ли оставить прежнюю должность, ему приснился старик, который привел Гвиберта к нему в спальню, указал на кровать учителя и сказал мальчику: «Иди к нему, ибо он полюбит тебя большой любовью». В продолжении сна, Гвиберт подбежал к своему будущему наставнику и покрыл его лицо поцелуями. Когда учитель проснулся, он почувствовал такую привязанность к Гвиберту, что согласился переехать к нему в дом.

Такое бездумное и жестокое применение телесных наказаний учителем XI века демонстрирует нам один из аспектов взаимоотношений между наставником и учеником. Его жестокость легко принять за бесчувственную тиранию, типичную для Средневековья в нашем представлении. С другой стороны, всё не так просто. В конце концов, наставник работал на богатую и влиятельную мать Гвиберта. Отказаться от работы в такой семье для частного преподавателя было нелегко. Наставник, похоже, тоже был эмоционально уязвим, раз сменил свой дом и карьеру на обучение мальчика из сна. Он испытывал привязанность к маленькому Гвиберту, и Гвиберт, похоже, отвечал взаимностью.

Истории Абеляра и Элоизы, а также Гвиберта и его наставника показывают нам, какими сложными могли быть отношения между учителями и учениками в Средние века. Но это всего лишь два примера, которые произошли с интервалом в столетие на территории современной Франции. Конечно, мир Средневековья был гораздо больше. Более того, истории Абеляра и Элоизы, и Гвиберта с его наставником — это в большей степени некорректные взаимоотношения, а не типичные случаи или идеалы. Тем не менее, темы, которые они поднимают, — учительская любовь, смешанная с манипулированием, дисциплина, перерастающая в жестокость — упоминаются в школьных книгах на протяжении веков, начиная с раннего Средневековья и заканчивая эпохой Возрождения.

Средневековые учителя нередко использовали учебные материалы, которые сегодня могли бы показаться неприемлемыми — если не откровенно травматичными. Возьмем, к примеру, Эльфрика Бату — монаха-бенедиктинца, который жил около 1000-го года. Он написал сборник удивительно современных диалогов, чтобы научить детей из монастырской школы разговорной латыни. Персонажи его «Латинских бесед» изучают простые фразы для описания погоды, игры на улице, еды и питья, сообщают, который час, и планируют поездки. Однако сложно представить «Латинские беседы» в современной школе. Ученики яростно спорят и в какой-то момент переходят на взаимный обмен оскорблениями на латыни, к примеру «Tu scibalum ouis» («овечье дерьмо»), «Tu fimus bouis» («коровий помет») и «Tu stercus porci» («экскременты свиньи»). Персонажи угрожают друг другу насилием, и учитель жестоко избивает мальчика, обвиняемого в краже яблока. Пожилые монахи, которым полагается следить за моральным воспитанием мальчиков, сами едва умеют себя вести. Они напиваются в стельку, прежде чем идти на молитву, просят мальчиков целовать их или сопровождать в туалет.

Было бы неверно считать, что тогда подобное поведение выглядело невиннее, чем сейчас. «Regularis Concordia», сборник правил для монахов конца ХХ века, запрещал объятия или поцелуи между пожилыми монахами или аббатами и детьми. Вместо этого старшим монахам предписывалось любить младших только в своих сердцах и с «большой осторожностью». Старшим и младшим монахам не разрешалось ходить парами, даже по духовным делам. Учитель должен был постоянно следить за учениками, дабы предотвратить сексуальную активность или насилие. Даже преподавателям не разрешалось оставаться наедине с мальчиками. В монастыре Баты эти правила, возможно, не соблюдались неукоснительно, но с большой долей вероятности они были ему известны. Он добавил в свои латинские сценки повседневной жизни тревожные и опасные детали, и сделал он это не случайно.

Почему же ученики Баты изучали латынь с помощью текстов, полных ругательств, драк, побоев и сексуальных намеков? Некоторые учёные считают его бунтарем, сторонником нестандартного обучения. Или же в его монастыре царили вольные нравы, не затронутые грехобоязненными уставами. Но Бата врядли описывал монастырь, в котором он жил. Отрывки из его учебника, которые намекают на близость, фактически с небольшими изменениями были адаптированы из более старых латинских диалогов, чтобы указать на опасность для молодых монахов. Бата добавил в «Латинские беседы» угрозы физического и сексуального насилия отчасти потому, что он понимал силу негативных формулировок. В своих диалогах он учит мальчиков жаловаться на то, что им не хватает необходимых предметов, сообщать, что они не могут выполнять слишком много заданий, и жаловаться на свои мучения на высокой латыни. Уроки Баты были шокирующими, драматическими, иногда забавными, что облегчало запоминание латыни.

Помимо обучения разговорной латыни, у Баты была еще одна цель. Его ученики должны были читать вслух или даже разыгрывать сценки, в которых они могли почувствовать уязвимость, соблазн, вину, злость, предательство. Так они могли представить себе мир, в котором взрослые часто были ненадежными, жестокими или подозрительно дружелюбными. И Бата учил мальчиков отвечать. Он учил их, как говорить «да», и, что немаловажно, он учил их говорить «нет».

Бата был не единственным средневековым педагогом, который использовал грубые или непристойные материалы для обучения студентов. Конечно, было много материалов, которые мы бы сочли приемлемыми для ребенка. Средневековые преподаватели, которые обучали детей основам чтения, письма и латинской грамматики, загадывали им хитроумные загадки, читали мудрые пословицы и басни о животных, учили их петь и запоминать Псалмы. Тем не менее, по мере обучения преподаватели вводили всё более сложные материалы. В Англии до Нормандского завоевания любимым учебным текстом была «Психомахия» Пруденция, латинского поэта IV века. Эта аллегорическая поэма о битве добродетелей с пороками описывает кровавое сражение между женщинами-воинами. Вера атакует Поклонение Старым Богам, бьет её головой об землю и растаптывает глаза. Целомудрие пронзает горло Похоти Содомита, и та изрыгает кровь и зловонный дым.

Умеренность убивает Сладострастие. Иллюстрация к сочинению Пруденция. 1298 год.

Целью поэмы было передать, как добрый христианин яростно сражается с грехом, но в ней также полно красочных сцен насилия. Живописные батальные сцены «Психомахии» часто иллюстрировали в рукописях, помогая студентам представить аллегорические фигуры в виде реальных, почти комиксных персонажей.

После 1000-го года в школьных учебниках тоже встречалось насилие, в этот раз сексуальное. Латинская поэма XII века «Pamphilus», средневековый и ренессансный бестселлер, была стандартным текстом для чтения в классе. В ней молодой Памфил пытается соблазнить Галатею, незамужнюю девственницу. Когда они встречаются, он не спрашивает её согласия на близость. Хотя в поэме есть только прямая речь, факт изнасилования становится очевидным, когда Галатея сопротивляется и кричит от боли и шока. В «Метаморфозах» и «Науке любви» Овидия, которые были популярны в школах, также содержатся описания сексуального насилия, которые Овидий порой одобряет в качестве метода соблазнения. В пьесах Теренция, которые тоже изучали в школе, изнасилование фигурирует как элемент сюжета, при этом женщины в основном молчат и находятся за кулисами. В значительной степени литературная культура средневековья была культурой изнасилования.

Трудно представить, что получив такое образование, мужчины затем хорошо относились к женщинам. Однако мы не должны предполагать, что мальчики, читая об изнасиловании, всегда идентифицировали себя со злоумышленником. В древности сочинение страстных речей от лица обиженных или скорбящих женщин было типичным риторическим упражнением. Вероятно, так было и в средневековых школах. Молодые люди учились сочинять стихи и декламировать речи от мужского и женского лица, выражая как грубую страсть, так и гнев и оскорбление. Женская боль помогала мальчикам становиться мужчинами.

Вернемся к Элоизе. Некоторые ученые ХХ века считали, что в действительности приписываемые ей письма сочинил сам Абеляр или другой клирик-мужчина. Теория выглядит правдоподобной хотя бы потому, что среди ученых мужей Средневековья существовала традиция писать от лица скорбящих женщин. К тому же она отлично вписывается в образ Элоизы-послушной ученицы, которую совратил мудрый наставник.

Но Элоиза вряд ли нуждалась в том, чтоб кто-то писал за неё письма. Она получила литературное образование ещё до знакомства с будущим мужем и умела создавать стилизации под элегии Овидия. Мы обесцениваем личность Элоизы, представляя её вечным подростком, жертвой нарциссической любви своего учителя. И хотя их роман принес много проблем обоим, Элоизе удалось сделать успешную карьеру в монастыре. Абеляр всю оставшуюся жизнь скитался по монастырям, на него покушались собственные монахи и дважды обвиняли в ереси. Элоиза тем временем стала умелым руководителем. Она 35 лет занимала должность аббатисы в монастыре, стабилизировала его финансовое положение и руководила созданием пяти новых орденов.

Хотя страстные и деструктивные взаимоотношения с Абеляром изменили всю ее жизнь, Элоиза была не хуже своего учителя. Из её писем можно узнать о неожиданной гибкости средневекового образования, о том, как ученик мог использовать жестокие уроки себе во благо. Выросшая в мире, где поэтичные стенания женщин были частью мужского образования, она с готовностью жаловалась на пренебрежение Абеляра к ней и её монастырю. Воспитанная на классических авторах, которых обычно читали мужчины, Элоиза воспользовалась своим образованием, чтобы возглавить сообщество женщин и обрести собственный литературный голос.

Источник: https://vk.com/rearticle

В середине 50-х у британских и французских авиаэкспертов возникла идея. А что если создать самолёт, который сможет путешествовать со скоростью в два раза превышающей скорость звука и перемещать пассажиров из одного уголка Земли в другой в два раза быстрее. Хватит ли средств для создания такого ноу-хау и заинтересуется ли в этом проекте государство? И получится ли когда-то этим амбициям воплотиться в реальность?

Ответы на эти вопросы были получены 4 ноября 1970 года. В этот день лётчик-испытатель Андре Туркат пересёк на самолёте «Конкорд» Атлантический океан со скоростью 1320 миль в час. Британская авиастроительная корпорация и французская компания Sud-Aviation, инвестирующие крупные средства в эту технологию, были уверены, что пассажиры со всего мира вскоре смогут перемещаться по миру за рекордное время. Турката можно было сравнить с Нилом Армстронгом, который покорил неприветливые для человечества слои стратосферы.

Со временем «Конкорд» начали использовать в коммерческих перелётах. Он вмещал 100 пассажиров и летал так быстро, что пассажиры, вылетающие из лондонского аэропорта Хитроу в 9 утра, пребывали в Нью-Йорк к 7 утра. Но вместо того, чтобы навсегда изменить авиапутешествия, модель оказалась несостоятельна, постоянно подвергалась нападкам экологов и требовала огромных затрат. В 2013 году все 14 действующих самолёта сняли с эксплуатации. «Конкорды» были обречены на провал прежде, чем успели взлететь.

Идеи о сверхзвуковых воздушных перелётах зародились в 50-х годах, когда британская авиапромышленность обнаружила насколько сильно процветает бизнес авиакомпаний. Несмотря на то, что во время Второй мировой войны Великобритания постоянно выпускала грузовые и боевые самолёты, в итоге оказалось, что она значительно отстаёт в сфере пассажирских авиаперевозок. США продолжали экспериментировать над конструкцией пассажирских самолётов, и именно США поставили рынок дозвуковых самолётов в безвыходное положение.

Вместо того, чтобы попытаться конкурировать с Америкой, британские и французские авиаинженеры решили создать новую модель. Недавно изобретённые истребители, которые преодолевали звуковой барьер, подарили надежду, что в скором времени это будет под силу и пассажирским моделям. Британцы создали Комитет по Сверхзвуковому Транспорту (Supersonic Transport Advisory Committee, STAC) и представляли себе, как будут продавать от 150 до 500 самолётов уже к 70-м годам.

Поскольку исследования космоса продемонстрировали, что амбиции такого рода влетят в копеечку, в 1960 году STAC привлекли к партнёрству по разработке самолёта Францию. Первый прототип был готов в 1968 году. Между тем, затраты на разработку и доработку проекта составили 2,3 миллиарда долларов (хотя некоторые экономисты считают, что реальная сумма в три раза больше).

Всё это время судьба «Конкордов» висела на волоске из-за нерегулярной поддержки обоих государств. В 1964 году премьер-министр Великобритании Гарольд Вильсон решил прекратить разработку, однако иск от сторонников Шарль Де Голля заставил его передумать. Французы полагали, что процветающей индустрии авиапутешествий США понадобятся«Конкорды», чтобы не отставать от других стран.

Вместо этого «Конкорд» натолкнулся на противостояние. После первого пассажирского перелёта в 1976 году из Лондона в Бахрейн, США предоставили 16-тимесяный испытательный срок на использование сверхзвуковых самолётов в Вашингтонском аэропорту имени Даллеса, а Международный аэропорт имени Джона Кеннеди и вовсе наложил вето. (Они изменили своё решение в 1977 году). Скепсис был обусловлен шумовым загрязнением и неблагоприятными экологическими последствиями. Сверхзвуковые самолёты, садящиеся в аэропортах вблизи жилых районов, вызвали общественное возмущение; считалось, что 100 тонн топлива, сжигаемых при перелёте из Нью-Йорка в Лондон, угрожали озоновому слою. Некоторые из рейсов встречали протестующие с транспарантами «Запретите шум». Знаменитый авиатор Чарльз Линдберг выступил против сверхзвуковых путешествий, сославшись на их гипотетические угрозы. Крупные авиакомпании TWA и Pan A отказались закупать «Конкорды». Они полагали, что соотношение затрат и прибыли того не стоит. Только Air France и British Airways приобрели по семь моделей.

Первые шесть лет «Конкорды» использовались для деловых перелётов. Бизнесмены и компании были готовы заплатить большие деньги за перелёт (билет в оба конца стоил свыше 5000 долларов США в 80-х, что на 1200 долларов больше, чем обычный перелёт), чтобы сократить в два раза время путешествия. Перелёт на сверхзвуковых самолётах из Сан-Франциско в Токио занимал около 6 часов; из Лос-Анджелеса в Австралию — 7 часов. Обычный Boeing 737 летал со скоростью 485 миль в час; «Конкорд» перемещался со скоростью 1495 миль в час — почти со скоростью пули.

Однако «Конкорд» не мог побаловать клиентов изобилием роскоши. По утверждениям многих, салоны были тесными, иллюминаторы — с размером в ладонь, а сиденья — неудобными. Инженеры спешили построить самолёт для путешествий с невероятной скоростью, поэтому о комфорте пассажиров думали в последнюю очередь. И когда самолёт отрывался от земли под резким уклоном, путешественники чувствовали себя, как в кресле у дантиста.

К 1980-м годам стало очевидно, что бизнес, построенный на сверхзвуковых авиаперелётах, никогда не достигнет тех высот, которые могли бы оправдать огромные расходы обоих правительств. И хотя «Конкорды» начал приносить некую прибыль, в какой-то мере это объяснялось политической ловкостью рук: британские правительственные служащие должны были летать на сверхзвуковых скоростях, компенсируя свои собственные инвестиции.


Несмотря на то, что сверхзвуковые самолёты признали провальной затеей ещё в 1986 году, все 14 самолётов продолжали летать до 2000 года. В этом же году произошла авикатастрофа с участием «Конкорда», в результате которой погибли 113 пассажиров. В связи с этим все самолеты были сняты с полётов, пока не была определена причина неисправности. (Оказалось, что посторонние металлические предметы прокололи топливный бак, перебили провода и вызвали возгорание). Спустя некоторое время эксплуатация возобновилась, однако события 11 сентября нанесли серьёзный урон всей авиационной отрасли. «Конкорд» окончательно сняли с эксплуатации в 2003 году. В последствии многие из самолетов оказались в музеях.

Обычно потребители приветствуют технологические достижения, и странно полагать, что авиакомпании не смогли извлечь выгоду из самолета, который мог сократить время путешествия вдвое. Но потребитель должен ощущать выгоду, и, видимо, огромное количество путешественников полагали, что высокая стоимость не оправдывает сэкономленное время.

В наши дни денверская компания Boom работает над созданием сверхзвуковых самолётов, которые будут производить меньший уровень шума; Boom надеются запустить свою первую модель в небо в 2018 году, а коммерческое обслуживание начать к 2023 году. Нам ещё предстоит узнать, как это отразиться на послужном списке «Конкорда». Несмотря на радикальные инновации в сфере технологий, сверхзвуковой полёт так и не смог воплотиться до конца.

Источник: https://vk.com/rearticle

Ресоматор возвышается в углу комнаты в недрах Калифорнийского университета. Уровень стерильности здесь, как в госпитале, но вместо пациентов — мертвецы. Их предпоследний этап существования под пристальным наблюдением Дина Фишера, директора Программы донорства в Медицинской школе имени Дэвида Геффена. Тела под накрахмаленными простынями везут на расщепление в щелочную гидролизную машину, после которой от них останутся лишь жидкость и белоснежные кости. Затем скелеты будут измельчены и рассеяны у берегов близлежащей базы морской пехоты Кэмп-Пендлтон. Остатки будут дрейфовать, а затем постепенно рассеиваться, потому что чистый фосфат кальция не способен утонуть. С высоты вертолетов береговой охраны это похоже на спущенную заначку наркобаронов.

Из машины доносится низкий гул, похожий на шум нескольких газонокосилок. Трупы, помещённые в синие пластиковые контейнеры, ожидают своей участи в другом конце комнаты. Их личности анонимны, скрыты за числами и «собачьими бирками». Небольшие кости настолько хрупкие, что их можно уничтожить вручную: коснитесь бедренной кости, и она развалится.

Фишер руководит этой методикой с марта 2012 года и до сих пор не верит в это, он говорит о ней с таким восторгом, будто выиграл в лотерею. Всего в США существуют три такие установки, в Калифорнии использование их в коммерческих целях запрещено. Фишер снимает панели из нержавеющей стали, чтобы показать принцип работы изнутри, все аккуратно спрятанные трубы и механизмы. Дверь, сквозь которую проходят тела, изготовлена из такой же стали, которую Министерство обороны Великобритании использует на атомных подводных лодках. «Здорово, не так ли? О боже, это просто прекрасно», — линзы его очков сияют. Самого Фишера едва ли заподозришь в том, что он постоянно контактирует с мертвецами.

Машина работает вовсю. Высокий седовласый Фишер в светло-зеленом хирургическом костюме объясняет, что сейчас происходит внутри камеры высокого давления: гидроксид калия смешивается с водой, нагретой до температуры 150 градусов по Цельсию. Происходит биохимическая реакция, и плоть отделяется от костей. В течение четырёх часов мощная щелочная основа растворяет всё, кроме скелета; разрушает все исходные компоненты, из которых построен организм: сахар, соль, пептиды и аминокислоты; ДНК распадается на нуклеотидные основания: цитозин, гуанин, аденин и тимин. Тело превращается в удобрение и мыло, в стерильную водянистую жидкость, похожую на слабо заваренный чай. Жидкость через трубу перемещается в резервуар для хранения, в котором ее остудят, нейтрализуют pH, сделав пригодной для переработки, и выпустят в канализацию.

Фишер предлагает выйти, если для меня это слишком тяжелое зрелище, но на самом деле все не так уж страшно. Сжиженное человеческое тело пахнет моллюсками, приготовленными на пару.

По словам, Фишера это — будущее смерти.  

Дин Фишер напротив ресоматора

Фансайты GeoCities 90-х годов морально устарели во всех сферах, кроме индустрии смерти. Есть сайты, на которых все еще воспроизводятся MIDI-треки, а курсор мыши сделан в виде порхающего голубя. Они пестрят стоковыми изображениями улыбающихся пожилых пар. Это сайты отрасли, которая не приемлет перемен.

Наиболее распространённые способы обработки тел после смерти, а именно захоронение и кремация, не менялись коренным образом на протяжении веков. Современное бальзамирование, популяризированное во времена Гражданской войны в США — это довольно жесткая процедура. В кровеносную систему вводится жидкость для бальзамирования, после чего удаленную из сосудов кровь спускают в сточную трубу без обработки. Тело, заполненное девятью литрами канцерогенного формалина и другими химикатами, погребают в землю, где его разложение замедляется, но не полностью. В первый год примерно половина химикатов будут просачиваться в почву, а вместе с ними любые химиотерапевтические препараты, присутствующие в организме в момент смерти.

В 2015 году в Северной Ирландии появились сообщения о том, что из-за затопления кладбищ химия, содержащаяся в трупах, оказалась в грунтовых водах, создав угрозу для местных жителей. Только в США ежегодно свыше трёх миллионов литров бальзамирующей жидкости попадает в почву. И хотя свинцовые гробы способны удержать химикаты, но недостаток кислорода превращает тела в чёрную жижу. На старинных лондонских кладбищах, таких, как Хайгейтское кладбище, туристов просят не прислоняться к гробам в катакомбах, так как это может нарушить их структурную целость, и жижа вытечет наружу.

Около 75% жителей Великобритании прибегают к кремации, но мало кого интересует сама процедура. Они не знают, что посреди процесса работник крематория открывает дверцу, специальной кочергой поддевает скелет за ребра и переворачивает его для лучшего обжига. Также им неведомо, что несмотря на все усилия работников крематория, костная пыль остается на кирпичах камеры, в которых сжигают покойного. Поэтому пепел разных людей перемешивается.

Кэйтлин Даути, которая руководит некоммерческим похоронным домом Undertaking L.A на бульваре Санта-Моника, в мемуарах «Пыль в глаза» рассказала о собственном опыте работы в крематории. Она объявила войну этой индустрии и ведёт её с помощью YouTube-роликов «Ask A Mortician» и конференций в TED, где поднимает вопросы нашей смерти и морали. Спустя годы работы с покойниками она пришла к выводу, что крематории — не лучший способ обращения с телами. «Мы посылаем наши семьи на эти пугающие индустриальные склады с гигантскими огненными машинами, изрыгающими природный газ. Это довольно-таки жестоко», — говорит она.

Даути полагает, что если у смерти есть будущее помимо кремации и похорон — это щелочной гидролиз. Эта процедура законна в Великобритании, но несмотря на то, что её лоббируют представители похоронной индустрии, которые утверждают, что этот процесс более эффективен и не так вреден для окружающей среды, в настоящее время он признан законным только в 14 штатах США и трёх провинциях Канады.

Дайти утверждает, что такие машины, как ресоматор, помогут нам взглянуть на смерть под другим углом. Их можно размещать в чистых, ярких и хорошо спроектированных пространствах без жара и шума крематория. «Мы должны улучшить наши последние пристанища», — утверждает она.

Сэнди Салливан сидит в пустом лондонском пабе после полудня во вторник и рассказывает, как бешеные коровы позволили ему навсегда изменить похоронную индустрию. Рыжий Салливан недавно прилетел из Глазго. Через час он сменит свои чёрные джинсы на костюм и отправится на ежегодный ужин Общества Кремации. То, что его пригласили туда, говорит о том, что его начали воспринимать серьёзно. Салливан не любит рассказывать случайным попутчикам в самолете, чем он зарабатывает на жизнь; расскажи им, что ты расщепляешь человеческие тела, и до конца полёта они больше ни о чем тебя не спросят.

Эпидемия губчатой энцефалопатии крупного рогатого скота в Британии убила 4,4 миллиона голов в период с 1988 по 1998 гг. Скот массово сжигали, трупы нагромождались на тех же полях, где они раньше паслись. Если бы вы жили неподалеку, то могли уловить в воздухе запах гари. Благодаря тому, что кости обуглились в пламени, их можно было безопасно зарыть в землю. Но огонь не смог уничтожить содержащиеся в останках прионы — белки с аномальной структурой, вызывающие дегенеративные заболевания мозга. В конце концов, в 2006 году Европейский Парламент утвердил новый метод по утилизации мёртвых животных: щелочной гидролиз.

В те времена Салливан работал в компании «WR²» ("waste reduction" — уничтожение отходов) и продавал устройства, которые растворяли туши коров. Эту компанию в середине 90-х годов основали два профессора Медицинского колледжа Олбани. Они запатентовали технологию утилизации заражённых животных, в частности радиоактивных кроликов. Гордон Кай изучал рак и крайне расстроился, когда узнал, что утилизация каждого кролика обойдётся им в 300 долларов. Тогда его коллега Питер Вебер предложил решение.

Такие биохимики, как Вебер, постоянно гидролизуют протеин для аминокислотного анализа. Один из способов, к которому они прибегают, называется щелочной гидролиз, в процессе которого используется гидроксид калия или натрия, иначе называемый щелочью. Этот способ не пользовался особой популярностью, потому что настолько разрушителен, что уничтожал аминокислоты, которые учёные пытались проанализировать.

Кай и Вебер взяли старую кастрюлю с университетской кухни и начали экспериментировать. Однажды они запихнули в неё целую овцу, налили воды, добавили гидроксид калия и поставили её кипеть. Но когда щелочь и жир вступают в реакцию, образуется мыло, поэтому когда овца "выкипела", весь пол лаборатории был залит пеной.

В 1994 году учёные получили патент и открыли компанию, которая производила прочные контейнеры из нержавеющей стали размером с пол-автобуса. В таких контейнерах можно было быстро и аккуратно растворять многочисленные туши коров.

Салливан начал продвигать компанию по разработке аналогичных устройств для людей. В 1995 году, по запросу больницы Шендс при Университете Флориды в Гейнсвилле, компания построила и продала одно такое устройство. Оно позволяло утилизировать нескольких медицинских трупов за раз. В 1998 году новый исполнительный директор компании Джо Уилсон изготовил еще одно устройство для людей, но в то время эту идею сочли слишком радикальной для похоронной индустрии, поэтому резервуар пылился под брезентом на заводе. Существует фотография, на которой Уилсон в бейсбольной кепке и клетчатой рубашке с улыбкой позирует внутри резервуара, проверяя его размер.

«Я начал посещать конференции на тему кремации и провёл небольшое исследование рынка. Из-за экологических преимуществ и низких расходов на эксплуатацию это устройство казалось идеальным приспособлением для похоронной индустрии», — говорит Салливан.

В середине нулевых в компанию обратился Дин Фишер, тогдашний директор отдела анатомии в клинике Майо в Миннесоте. Он попросил создать устройство, пригодное для обработки одного тела. Компания построила его с нуля в соответствии с фишеровскими спецификациями. Через 17 дней после того, как они доставили устройство, компания «WR²» обанкротилась и перестала отвечать на звонки.

«WR²» обанкротились не из-за отсутствия спроса на устройства. Кай и Вебер признали, что бизнесмены из них никудышные, и вернулись в лаборатории. Уилсон решил основать собственную компанию и продавать устройства животным хозяйствам и ветеринарным предприятиям.

Наступил 2006 год. У Майо было устройство для растворения тел, но никаких инструкций. Салливан увидел в этом шанс.

Алек Родригес следит за высоким уровнем стерильности ресоматара

Устройство не оправдало надежд Фишера. Он и его коллега посетили национальную конференцию анатомической комиссии в Гейнсвилле, штат Флорида, где им провели экскурсию по университетской лаборатории. Их отвезли в комнату у погрузочной платформы и показали огромную машину, которую «WR²» изготовили для больницы Шендс. Персонал помещал тела в нейлоновые мешки, вешал их на веревки и опускал пять штук за раз. Плоть отделялась от кости, но жидкость собиралась вокруг. «Мы посчитали, что это смотрится грубо, — говорит Фишер. «И затем мы увидели готовый продукт». Он не был похож на серый песок для кошачьих лотков, как в крематориях.

Фишер попросил «WR²» создать для него резервуар на одного человека: он должен был быть горизонтальным с металлическим подносом, куда будет помещаться тело.

Но когда его заказ прибыл, то работать с ним он не мог. «Мы запустили его, открыли дверцу, а тело растворилось лишь наполовину». Он закрывает глаза руками и с отвращением хлопает дверцей. «На теле виднелись остатки плоти, некоторые кости были чистыми, но все равно это смотрелось отвратительно и очень плохо. Нам приходилось прогонять тело три раза. Это продолжалось около месяца. Он никак не мог работать так, как нужно. У нас были крематории, которые повторно сжигали тела». Даже сейчас в его словах слышится искреннее разочарование. Единственный раз, когда он говорит об устройстве и не улыбается.

Спустя некоторое время Фишер находился в магазине спортивных товаров, когда ему позвонил Салливан. Из-за акцента Салливана Фишер ничего не понял и бросил трубку.

Главная проблема заключается в черепе. Благодаря своей плотной структуре он отлично защищает мозг, так что пламя может проникнуть внутрь только через глазницы или дно черепа, аналогичное можно сказать и о жидкости. В печи крематория с потолка извергается пламя, от температуры которого череп раскалывается, или это делает работник крематория при помощи длинной рейки. Однако в конце цикла щелочного гидролиза, когда плоть отделяется от скелета, а кости начинают перемещаться внутри машины, череп всплывает, а мозг всё ещё находится внутри.

Это не являлось проблемой для клиники Майо, где в большинстве случаев черепа отделяли от трупов для использования в образовательных целях. Но если Салливан собирался создавать целую отрасль на основе своего устройства, он не мог просить организаторов похорон вскрывать черепа покойников. Наконец ему удалось связаться с Фишером и объяснить, что он работал в «WR²» и хочет воплотить эту идею в коммерческих целях. Салливан пообещал отремонтировать устройство, которое простаивало в лаборатории Фишера. Затем они поэкспериментируют над ней, решат ту самую проблему с черепом и попытаются внедрить щелочной гидролиз на открытый рынок.

Вместе они разработали клетку, которая удерживала голову на месте, таким образом вихрь жидкости оказывал давление на череп и разбивал его, как яйцо. Это был один из самых достойных способов уничтожить череп, а для Салливана очень важно, чтобы процесс проходил достойно. И речь не о тех эвфемизмах, которыми любит пользоваться похоронная индустрия («пространство погребения» вместо «могилы»), а потому что его искренне это волнует. Салливан боится, что компании-конкуренты будут делать это неправильно. Он опасается, что их работа наложит тень на его труд и откинет технологии на десятилетия назад.

Он подразумевает, в частности, компанию Bio-Response Solutions в Данвилле, штат Индиана, в которой его бывший коллега Джо Уилсон начал работать после банкротства «WR²». Спустя два года после создания устройств для животных Уилсон решил последовать примеру Салливана и взглянуть иначе на его идею из далекого 1998 года. Bio-Response решили проблему с черепом следующим образом: тело нужно помещать в резервуар головой вперед, наклоняя бак с помощью рукоятки, и позволяя весу тела насадить череп на кол. Когда голова раздробится, а тело растворится, в жидкость погружаются ноги, но вы никогда не знаете наверняка, когда они попадут в воду и хватило ли им времени раствориться.

Bio-Response Solutions продали около 100 щелочных гидролизных машин в ветеринарные колледжи и в компании по кремации домашних животных. Они продали в пять раз больше устройств для людей, чем Resomation. Уилсон говорит, что он взял курс на людей только после того, как Салливан отказался производить недорогие устройства, которые могли позволить себе семейные похоронные дома. Он называет свою компанию «Фордом от индустрии». [Салливан] же построил BMW. Я бы не стал заниматься этим, если бы он построил машину для обычных людей».

Салливану не нравится идея шипа для черепа, а также тот факт, что Уилсон продаёт машины втрое дешевле его устройств и которым необходимо 14 часов вместо четырёх. «Это неуважительно, недостойно, это не ресомация», — утверждает он. На симпозиуме по щелочному гидролизу в феврале соперники сцепились в споре и кричали друг на друга поверх толпы.

Коллективный отказ от определения товарного названия щелочного гидролиза — показатель разлада, присутствующего в этой сфере. Салливан полагает, что тело подвергается «ресомации», но этот термин зарегистрирован как товарный знак, поэтому больше никто не может им пользоваться. На своем сайте Bio-Response Solutions устраивает лингвистический танец и избегает конкретных определений, используя такие фразы как «эта форма расщепления». Другая калифорнийская фирма Qico предпочитает использовать термин «водная кремация».

Из-за отсутствия ясности в терминологии возникла юридическая путаница по поводу того, что же такое щелочной гидролиз — еще одна форма кремации или совершенная новая методика. В 2010 году Ассоциации крематориев Северной Америки изменили определении кремации, включив в него щелочной гидролиз, что не делает его законным, но определяет как вариант уже существующего процесса: вы всё также уменьшаете тело до фрагментов костей, которые возвращаются семье в виде пепла. Некоторые штаты называют его третьим методом; в Орегоне, где этот процесс узаконен, он называется «растворением».

Убедить общественность не составит труда. «Каждая семья, которой я объяснил процесс, одобрила его», — говорит Джефф Эдвардс, директор похоронного бюро в Огайо, который купил машину от Bio-Response Solutions в 2011 году. «Общество не так уж и глупо». Но в то время, как стоимость работы машины дешевле для оператора, Эдвардс взимает премиальную цену, потому что тела приходиться транспортировать из других штатов.

Как писала Джессика Митфорд в трактате 1963 года «Смерть по-американски» по поводу коммерциализации похоронной индустрии: всё дело в деньгах.

«Всё упирается в деньги», — утверждает Фишер, стоя возле ресоматора. «Крупные корпорации — Service Corporation International, Carriage, Stewart Enterprises — создали бизнес-модели на миллионы долларов, чтобы продать вам гроб, прокатить вас на катафалке, подсунуть вам участок земли на кладбище, поставить надгробье. И они не собираются конкурировать с процедурой стоимостью 45 долларов».

Люди, которые могут проиграть в финансовом отношении, блокируют способы реализации, жалуется Фишер: если щелочной гидролиз переплюнет захоронение и кремацию, производители гробов потеряют свой хлеб. Кремационисты не смогли бы взять столько тел, сколько позволяет устройство, потому что процесс у них идет медленнее. Католическая церковь, по его утверждению, выступает против щелочного гидролиза не из-за религиозных мотивов, а потому что в их владении огромное количество кладбищ, и они теряют деньги на непроданных участках. (В 2007 году Фишер продемонстрировал машину сестре Рене Миркес, директору Центра NaProEthics, которая назвала процесс «морально нейтральным»).

Прогрессивные независимые похоронные дома медленно адаптируются к щелочному гидролизу — у двоих во Флориде и Миннесоте есть ресоматоры, более чем у дюжины есть дешёвое устройство от Bio-Response Solutions — и хотя в долгосрочной перспективе это намного дешевле для похоронных домов, понадобятся годы, чтобы отбить стоимость ресоматора — 330 000 фунтов. Для того чтобы процесс возымел коммерческий успех, корпорации должны поддержать его. Салливан только что установил ресоматор в Rowley Regis, недалеко от Бирмингема. Это его первая продажа в Великобритании после десятилетия попыток. Во многом помогла местная пресса.

Но на этом можно заработать деньги. «Сегодня наши клиенты в 80 % случаев используют ресомацию», — говорит основатель Qico Джевон Трюсдейл, — «Мы хотим реализовать проект на 100 %. Полностью избавиться от кремации».

Я встречаюсь с Трюсдейлом и CEO Qico Джеком Ингрэмом в на крыше бара в центре Сан-Диего. У Ингрэма расстегнуты несколько пуговиц, его волосы зализаны назад, говорит, что ему тошно от ресторанов с видом. Сейчас их машины лишь на стадии теории; им нечего показать в офисе на Ocean Beach. Но они одеты в красивые костюмы и хвастаются макетами: футуристическая MZ-1 белая, как старый Айпод, смахивает на раковину наутилуса. Устройство не похоже на медицинское либо вообще имеющее какое-то отношение к смерти: таким образом они собираются обойти конкурентов. Они описывают машину, которая может делать всё что угодно внутри своей оболочки. Ни на одной стадии процесса никому не придется контактировать с костями.

Слева направо: пенисный насос, зубы и пломбы, электрокардиостимулятор, протез тазобедренного сустава, имплант мочевого пузыря, грудной имплант.

Qico расположены здесь, потому что рейтинг кремации в Японии 99,97 % и если у них получится заменить каждый крематорий блестящим белый MZ-1, они быстро станут миллионерами. Их машина выглядит так, потому что Трюсдейл уже изобразил её на обложке «Time». Он не хочет фотографироваться рядом с тем, что похоже на «хлам из подвала». Ингрэм никогда не видел мёртвого тела, но пытается продать машину, которая их растворяет. Трюсдейл и Ингрэм представляют угрозу для Салливана и его машины в Лос-Анджелесе, но Салливан спокоен. «Эти парни, насколько мне известно, прощелыги, — говорит он. «Трюсдейл продает всего лишь концепцию. Она никогда не сможет сделать то, о чём он рассказывает».

Уилсон согласен с ним: «У них [Qico] нет ничего, кроме изображения яйца».

Вполне возможно, что Qico ничего не достигнет, но движение щелочного гидролиза настолько мало, что каждая компания может навредить другой. Когда Qico путешествуют по стране, объясняя процесс похоронным директорам и помогая продвигать счета через суды, такие вещи, как легальность или сооружение невозможной машины, не являются для них препятствием на пути к той самой обложке «Time». Они видят лишь упрямую индустрию таких же бизнесменов, как они сами.

Когда Салливан уходит на обед в Кремационное общество, то вручает мне визитную карточку. «Будьте уверены», — говорит он, положив свой кошелек обратно в карман. «Я считаю, что это отличная идея для общества, это хорошо для окружающей среды, и чем быстрее устраняются отсталые идеи отрасли, тем лучше».

И вот мы снова в Медицинской школе имени Дэвида Геффена. Фишер пожимает плечами. В течение многих лет он сражался с похоронной индустрией, погрязшей в финансовой мотивации под прикрытием традиций. Им нет дела до того, что это устройство с уменьшенными экологическими, эмоциональными и финансовыми последствиями, может спасти мир — или, по крайней мере, задержать его кончину, по одному телу за раз.

Из шкафа доносится двукратный звуковой сигнал. Фишер открывает его, чтобы показать мне крошечный имплантируемый кардиовертер-дефибриллятор. «Он прошел сквозь машину, а батарейки всё еще работают. Безумие, не так ли?» 

На маленьком синем полотенце под ведрами зубов и пломб (зубы извлекают из черепов, так как металлические коронки могут сломать крематор, в котором кости измельчаются в порошок) лежит целая коллекция металлических тазобедренных суставов, клапанов, стентов, которые подпирали камеры сердца, булавок. Все эти вещи остались на подносе после растворения их владельцев. Этот процесс достаточно мягкий, чтобы имплант выглядел как новенький, но достаточно сильный, чтобы обесцветить стеклянные глаза и накладные ногти.

Фишер показывает на ряд кардиостимуляторов, которые он собрал. Те, которые он не продал, отправляются на переработку. Заработанные деньги идут на обслуживание машины; Фишер говорит, что она сама себя окупает. Он переворачивает кардиостимулятор и подносит к моим глазам. «Если вы посмотрите на него, то сможете разобрать надпись на этикетке. В крематории это сжигать нельзя. Приходится их вырезать».

В печи крематория протезы плавятся или сгорают, или, в случае литиево-ионной батареи кардиостимулятора, взрываются. Титановые тазобедренные суставы не выглядят так красиво, как те, что в шкафу Фишера, они покрываются углем. Силиконовый грудной имплант, который Фишер держит в руке («мы называем их медузами») провел несколько лет в груди женщины и четыре часа внутри машины. В крематории он бы расплавился, как смола, и его пришлось бы вручную отдирать от стенок печи. Другие имплантаты, такие как пластиковые уретральные пессарии или пенильные насосы, даже не попались бы на глаза работнику крематория. Они тают и выходят в атмосферу через дымоход вместе со всей ртутью на ваших зубах.

Работа ресоматора приближается к концу. Шум более интенсивный; насос пульсирует, как напряженное сердце. Фишер позволяет мне нажать на красную кнопку, чтобы остановить его, и Алекс Родригес, правая рука Фишера, распахивает дверь. Там на подносе, под паром, лежит скелет 90-летней женщины, которая пожертвовала свое тело в медицинскую школу. Родригес деликатно поднимает большие кости и помещает их в лоток. Параллельно он рассказывает мне, что могут рассказать об этой женщине ее кости. Что у нее не было зубов, когда она умерла. Что у нее был остеопороз, из-за которого кости превращаются в пыль еще до крематора. Что она была небольшого роста.

В 80-х, прежде чем Фишер начал работать в клинике Майо, он был директором похоронного бюро в Миннесоте. Он знает, на что уходят деньги, и он знает, как говорить от чистого сердца. Он также знает, как утешить скорбящих родственников. Когда Фишер узнает о смерти донора, то связывается с его семьей, благодарит их за щедрость и уверяет их, что позаботится об их близком человеке. Он подробно объясняет, что будет с телом: после того, как студенты получат все необходимые знания, прах донора будет развеян над Тихим океаном, и в его честь проведут поминальную службу.

Если вы однажды захотите пожертвовать своё тело науке, Фишер объяснит вам всё лично. Он поставит вас перед этой огромной серебряной машиной и расскажет, как она работает. И после того, как ваши останки поспособствуют обучению будущих хирургов, Фишер поместит вас в резервуар, где ваше тело быстро и бесшумно превратится в биологические частички, из которых вы когда-то образовались.

Источник: https://vk.com/rearticle

Герцог Веллингтон и граф Уинчилси на дуэли в Баттерси парк

Викторианские путешественники, садясь на лондонский поезд в Вейбридже, совсем не удивлялись, встречая здесь джентльменов с этюдниками. В середине XIX века живописный городок Сюррей был популярным местом среди столичных художников. Но одним майским днём 1852 года, к удивлению пассажиров, внутри этюдников оказались пистолеты.

Не менее шокировали и личности дуэлянтов: два кандидата в парламент от Кентберри, полковник Ромилли и Хон Джи Смайт. Оба соперника не пострадали, но ехали в удручающей тишине. В самый кульминационный момент дуэли из кустов выпорхнул фазан, сбив им наводку и изрядно подпортив настроение.

Тем не менее, Ромилли и Смайт пустились в словесные пляски, как только вернулись в Лондон. Фактически, стоило им сойти с поезда, как они сообщили всем газетам о своей стычке. Эта новость явно озадачила британцев за завтраком и по дороге на работу — ведь на протяжении десяти лет эта же газета заявляла, что с дуэлями покончено.

Испорченная репутация

Честь всегда играла важную роль на дуэли. Именно этим поединок на мечах или пистолетах отличался от обычного убийства — он мог восстановить оскорбленную честь. Ещё задолго до поединка Ромилли и Смита средневековые законодатели добавили словесные оскорбления в кодексы, запрещающие физическое насилие и убийство. Таким образом, они ясно дали понять: уничтожение репутации равносильно лишению жизни.

На средневековых судах споры нередко решались при помощи боя один на один — к примеру, в форме рыцарского поединка. В начале Нового времени идея защиты собственной чести — в отличие от сражения за лорда — получила популярность среди аристократов. Так появились дуэли.

В XVIII веке меркантильные представители британского среднего класса присвоили себе многие традиционные привилегии аристократов — в том числе и дуэли. Со времен Георгианской эпохи, которую считают периодом расцвета дуэлей в Британии, и сформировался знакомый нам традиционный образ дуэлянта, который в парике и сюртуке защищает честь дамы.

Иллюстрация дуэли двух персонажей из романа Чарльза Диккенса "Посмертные записки Пиквикского клуба", опубликованного впервые между 1836 и 1837 гг.

Хотя многие гражданские и военные законы классифицировали дуэль как убийство, в те времена это мало кого волновало. В действительности существовал один набор правил для джентльменов и другой — для рабочего люда. Возражения о том, что это занятие антихристианское, решительно отвергались. Известная фраза дуэлянта из юмористического рассказа 1749 года Тома Джонса звучит следующим образом: «Я люблю свою религию, но свою честь я люблю больше».

И лишь когда наполеоновские войны подошли к концу и в Британии воцарились антивоенные настроения, кампании по запрету дуэлей стали набирать популярность. На мнение общественности значительно повлияли несколько шокирующих инцидентов — в частности, дуэль между герцогом Веллингтоном (занимавшим должность премьер-министра) и графом Уинчилси из-за Билля об эмансипации католиков в 1829 году. Впрочем, никто из них не пострадал.

Наиболее активно против дуэльной практики выступали члены так называемой «Ассоциации по прекращению дуэлей». Эта организация получила широкую поддержку общества, и уже в 1844 году её участники праздновали принятие новых законов об окончании дуэльной практики в Британии.

Однако дуэли продолжали жить. Десять лет спустя после конфликта Кентерберийских кандидатов и почти спустя 20 лет после того, как агитаторы положили конец дуэлям в Британии, ирландский депутат Дэниел О’Донохью вызвал на поединок сэра Роберта Пила — сына известного государственного деятеля и дуэлянта — после того, как Пил назвал его предателем. Но, видимо, Пил не разделял отцовскую любовь к дуэлям, поэтому вызов О’Донохью не принял.

Той же весной 1862 года нация пристально следила за делом капитана Робертсона, который попал под военный суд из-за того, что отказался сражаться на дуэли. Его братья-офицеры не особо обрадовались, когда до них дошли слухи, что Робертсон связался с «падшей» женщиной. Они выгнали его из полка за то, что он не смог ничего противопоставить своему обвинителю.

Герцог Веллингтон и граф Уинчилси на дуэли в Баттерси парк. 1829 год.

Поступали регулярные сообщения о неудачных поединках, что означало, что нелегальные дуэли по-прежнему проводились. К примеру, в 1860 году об одном из таких инцидентов узнала жена бристольского хирурга и сообщила о нём непосредственно в магистратуру. Обыватели были крайне обеспокоены возрождением дуэлей в Британии, многие считали, что потенциальных дуэлянтов следовало наказывать крупными штрафами и каторжными работами. В противном случае жизнь любого человека могла однажды оказаться в руках любого «глупца, негодяя или бандита».

Так почему же дуэли не исчезли? Ответ прост: мотивация осталась прежней. Викторианские джентльмены нуждались в защите собственной репутации; они по-прежнему чувствовали ответственность за честь своих женщин, которые не могли защитить себя сами. Впрочем, случаи женских дуэлей также известны.

Умереть из вежливости

Вместо того чтобы вызывать обидчика на поединок, можно было опубликовать жалобу в газетах, которая могла привести к искам о клевете, либо обратиться непосредственно в суд. Обе процедуры были довольно неприятными, и в процессе могло вскрыться немало семейных секретов.

Из-за предполагаемой безнаказанности клеветников разочарованный люд полагал, что с отменой дуэлей не следует торопиться. Важны были не столько сами дуэли, сколько их влияние на британское общество. По иронии судьбы, сторонники дуэлей считали, что дуэль делает людей более вежливыми; они полагали, что без дуэлей молодое поколение станет менее «джентльменским».

Тем не менее, это юное поколение превратило смертельную практику в шутку. В 1864 году кембриджский студент, который подвергался издевательствам, испытал это на своей шкуре, когда ему предложили вызвать своего главного мучителя на дуэль. Фарс был разыгран самым серьёзным образом, и лишь после того, как соперники выстрелили друг в друга холостыми патронами, студент понял, что над ним снова поглумились.

В 1855 году молодой офицер из 6-го Иннискиллингского драгунского полка также попытался отомстить своим обидчикам, прибегнув к дуэли. Он утверждал, что его лошади стоимостью 80 фунтов стерлингов оторвали хвост. Его жалобы не произвели впечатление на старого сержанта, который арестовал его на пути к месту дуэли.

Ещё одна проблема с запретом дуэлей заключалась в том, что поединки все еще происходили в других странах, и британцы участвовали во многих дуэлях за границей, как по делу, так и ради удовольствия. Многие молодые люди жаждали увидеть континентальные достопримечательности, такие как балы Mabille на Елисейских полях, куда каждую неделю приходили парижане полюбоваться на фонтаны с подсветкой, 30 000 газовых ламп и энергичных танцоров. Путешественников обязательно предупреждали об опасности дуэлей с местными жителями. Однако британцам не нравилось, если их юноши отказывались принять вызов, брошенный иностранцем. После Крымской войны (1853-56 гг.) и Индийского восстания (1857-58 гг.) произошло несколько попыток французского вторжения, которые побудили многих людей присоединиться к вооруженным силам. В таких обстоятельствах боевой настрой, присущий дуэлям, вновь проявил себя.

И проявился он не только у солдат. В 1853 году британский посол в Испании лорд Хоуден исполнил роль секунданта. И речь шла не о политике, а о вечернем платье жены американского посла. На вечеринке в Мадриде её сын услышал шутку французского герцога о том, что платье было настолько устаревшим, что его носила ещё герцогиня XV века Мария Бургундская. Во время шквала перебранок и встречных вызовов посол Великобритании стоял позади своего американского друга. То, что Хауден не подвергся резкой критике, несмотря на слухи о том, что он почти сражался с австрийским послом, говорит о том, что британцы не любят, когда их представители выглядят трусами, особенно в кругу континентальных соперников.

Мы слишком долго верили викторианским утверждениям, что в 1840-х годах они запретили дуэли. Образ дуэли на рассвете не соответствует нашему представлению о викторианцах как о первых британцах, которые обменивались романтическими идеями личной чести ради практической выгоды общественного порядка. Однако отсутствие привлекательной альтернативы в сочетании с аристократическими хулиганами и иностранными искушениями вновь вдохнули жизнь в эту практику в XIX веке.

И лишь серьёзные социальные перемены XX-го века — конец аристократического господства и послевоенное неприятие насилия — привели к тому, что дуэли действительно остались в прошлом.

Как провести викторианскую дуэль

1) Найдите врага

В обычной ссоре найти противника сложно. Бросьте вызов не тому человеку, и он передаст дело своему адвокату. (Так произошло с полковником Ламли в 1868 году.) Вместо дуэли вас могут публично высмеять в суде, как современного Дон Кихота с сомнительным здравомыслием. Аристократический противник, особенно связанный с армией или политикой, намного подходящий соперник.

2) Выберите оружие

Если вы опытный фехтовальщик или безрассудный юноша, как сын американского посла в Испании, вы можете выбрать для дуэли короткие мечи. Но чаще всего используются пистолеты.

Вам достанется оружие с ударно-кремниевым замком, которыми снабжались дуэльные пистолеты, используемые с начала XVIII века. Чувствительные курки и нарезные стволы для повышения точности не особо приветствуются.

3) Найдите друга

Разница между поединком и дракой заключается в процедуре. Поэтому так необходим хороший секундант. Он потребует для вас извинений, а затем бросит вызов. На дуэли секундант будет измерять заранее согласованные 10-15 шагов, заряжать ваш пистолет и, если вам повезёт, уговорит другого секунданта зарядить ствол шарами из глины. Но не забудьте прихватить с собой хирурга.

4) Выберите место

Главные признаки хорошего места для дуэли: ровная поверхность, открытое пространство, относительная безлюдность и доступность. Многие травянистые земли Англии выглядят заманчивыми, как узнал граф Кардиган, когда его арестовал мельник после поединка на Уимблдоне в 1840 году. Пустынный бельгийский пляж — ваш лучший выбор.

5) Бегите с места дуэли

Если ваш противник получил смертельную рану, есть вероятность избежать британского законодательства. В 1845 году лейтенант Хоуки бежал с пляжа Саутси во Францию после смертельного ранения своего противника в дуэли, но в конечном итоге предпочёл вернуться в лапы правосудия, а не провести жизнь в изгнании. Также вы можете просто молчать о произошедшем, но если вдруг поддадитесь искушению и начнёте хвастаться, как были на волоске от смерти, знайте — вы не один такой.

Источник: https://vk.com/rearticle

Вы входите в небольшой магазин канцелярских товаров, а, возможно, это аптека, ресторан, бар, придорожная гостиница или игровой зал. Сверкающее устройство мгновенно привлекает ваш взгляд. У него много имён: Red Hot, Lineup, Landslide, Brite Spot, Mascot, Three Score или Sporty of Scoop. Вы подходите к одной из этих машин, быстро исследуете её, кидаете монетку и понеслась. Огоньки вспыхивают, искры несутся в стороны, колокольчики и флипперы звенят и жужжат. Вы присутствуете при рождении нового американского способа отдыха — пинбола.

Сидни М. Шалетт

New York Times Magazine (1941)

Я вырос, играя в пинбол. В местном игровом зале я провёл много счастливых часов, запуская стеклянные мини-миры под присмотром своего отца. Он научил меня, как вытаскивать поршень и как выжидать удобного момента, чтобы задействовать мощные флипперы и отправить серебряный шар носиться по всей машине. Это был один из самых интересных и полезных способов провести вечер субботы. Недавно я попытался удивить отца, рассказав, что когда-то пинбол был под запретом во многих штатах. Он отреагировал на это достаточно спокойно: «О, да. Твой дед строго-настрого запрещал играть в пинбол. Он полагал, что это занятие аморально по своей природе и имеет отношение к мафии и к азартным играм».

Ответ отца меня удивил, но, по правде говоря, в его словах был смысл. Мой дед достиг совершеннолетия в 30-х и 40-х годах, когда многие региональные и государственные власти объявили войну новомодному пинболу.

Такие игры, как пинбол, появились ещё в древние времена. Во времена декадентского правления Людовика XIV, версальская свита была очарована игрой, которую они называли «багатель», что в переводе с французского обозначает мелочь. Игра проводилась на наклонной доске с покрытием из войлока. С помощью деревянного кия игроки ударяли по шарам и пытались попасть им в лузы. Металлические штыри, стоящие перед лузами, усложняли задачу. В Америку игра прибыла в XIX веке, а в XX веке её попытались коммерциализировать. По словам автора книги по недооцененной истории пинбола «Special When Lit» Эдварда Трапунски, первая успешная игра Baffle Ball была создана в конце 1931 года D Gottlieb Company.

Багатель

Деревянный кий заменили на металлический, а модернизированные машины украсили лампочками, бамперами и сложными рисунками. Игра появилась в нужном месте, в нужный час. В те времена Америка получила мощную оплеуху от Великой Депрессии, и развлечение стоимостью в пять центов помогало развеяться многим гражданам. Пинбол также оказал поддержку малому бизнесу, позволив ему оставаться на плаву, ведь прибыль от аппарата делилась на половину между поставщиком автомата и владельцем места, где расположена сама машина. Особую популярность игра получила у молодого населения в клаустрофобных городах подобных Нью-Йорку. В 1941 году в нём насчитывалось 20 000 игровых автоматов. В этом же году один региональный судья, который познакомился с пинболом, озвучил жалобу многих стариков: «Вы можете как-то избавиться от этой штуки. Эти адские штуковины преследуют меня. Куда бы я не пошёл — всюду вижу их»

Хотя пинбол быстро возненавидели во многих штатах Америки, его настоящим кровным врагом стал сварливый и всемогущий мэр Нью-Йорка (1934-1945) Фьорелло Ла Гуардия, утверждавший, что пинбол — это «рэкет, чествующий интересы, приближенные к преступности», который ворует деньги из карманов школьников. В одной из своих тирад он заявил:

«Основные производители и поставщики игры — люди низкого пошива. Живущие в роскоши на копеечном воровстве. Я имею в виду производителей из Иллинойса и Мичигана. Они главные преступники. Они ничем не уступают криминальным ничтожествам.

Мэр Ла Гурдия громит игровые автоматы

Несмотря на то, что это утверждение похоже больше на истерию, существуют некоторые факты, которые отчасти подтверждают сказанное Ла Гуардией. После того, как в 1932 году автоматы получили большую популярность, многие поклонники азартных игр кинулись к ним, чтобы удовлетворить свой игровой зуд, которому особенно содействовала Bally Company. По словам Трапунски, название «пинбол» было придумано журналистом из Луисвилла (Кентукки) в статье об азартных играх. А самое забавное, что в пинболе раньше не было флипперов. Вы просто тянули поршень, и мяч летел куда ему вздумается.

Говорят, что с отменой Сухого закона в 1933 году, некоторые организованные преступные группировки заинтересовались «азартными играми» наподобие пинбола и начали трясти владельцев малого бизнеса. Местные чиновники якобы брали взятки за получение лицензии на игровую деятельность. 90 % автоматов изготовлялись черней в Чикаго. Владельцами многих машин выступали еврейские и итальянские бизнесмены, которых несправедливо заклеймили мошенниками. И, конечно, пинбол нравился молодежи. Все эти вещи, собранные вместе, отразились на репутации пинбола.

Ла Гуардия и другие политики схватились за вышеупомянутые факты и решили использовать в пользу своей политической карьеры. В 1941 году Ла Гуардия и полиция Нью-Йорка создали широкоизвестный «Отряд пинбола», состоящий из восьми патрульных, которые занимались расследованием, как они это называли, пинбольного «рэкета». В январе 1942 года нью-йоркский судья Амброуз Джей Хаддок постановил, что все игровые автоматы относятся к азартным играм, и, следовательно, вне закона. Пока решалась судьба этого постановления, Ла Гуардия и полиция Нью-Йорка не теряли времени. В течение нескольких дней в прессе появилось сообщение о том, что «по всему городу весело звенят и щёлкают игровые автоматы...конфискованные полицейскими». К октябрю 1942 года было уничтожено 4999 игровых автоматов только в одном Нью-Йорке. Выдано свыше тысячи повесток в суд. Ко всему прочему, американское правительство приказало закрыть все производства в индустрии развлечений и использовать их оборудование для военных целей, полностью уничтожив пинбольную промышленность.

Рейды сыграли на руку публичной карьере коварного Ла Гуардии. Мэр мог ссылаться на них, утверждая, что он не собирается цацкаться с преступным миром. Конфискованные машины уничтожали и использовали в военных целях, и для удовлетворения дефицита, возникшего в результате войны в Старом Свете. В одном из радиообращений мэр поведал слушателям, что из одного пинбольного автомата можно изготовить 77 медных пуговиц для офицеров полиции. Часть некоторых машин были отправлены в учебные заведения (Колумбия), чтобы быть использованными в электронных исследованиях, в то время как другие были переплавлены на пули и бомбы. На одном публичном мероприятии комиссар полиции Нью-Йорка Валентайн похвастал перед мэром железными полицейскими дубинками, сделанными из ножек автоматов. «Послушайте, как они прекрасно позванивают», — сказал Валентайн мэру, постукивая дубинками друг об друга. «Я хотел бы услышать, как они будут звенеть об головы ничтожеств, причастных к пинболу», — ответил мэр.

Пинбольная промышленность не долго находилась вне закона. После окончания Второй мировой войны ограничения, наложенные на производства, были отмены. Игровые автоматы снова стали звенеть по всему Нью-Йорку. «Я не мог поверить, пока не прочитал об этом. Комиссар Валентайн, держите глаза широко открытыми и арестуйте первого попавшегося за этим делом. Просто привезите его в полицейский участок и запишите его данные. Не позволяйте им снова взяться за старое», — на последнем году своего правления кричал мэр Ла Гуардия.

В 1947 году главный аргумент против пинбола, что это «азартная игра», оказался недееспособным. На это повлиял выпуск игрового автомата «Шалтай-Болтай» от D Gottlieb Company, в котором появился стандартный флиппер. Тем не менее, это мало интересовало преемника Ла Гаурдии — мэра О'Дуайера. В то время, как некоторые в городском совете боролись за возможно лицензировать игровые автоматы, утверждая, что они — просто безобидные увеселения, О'Дуайер без конца повторял: «Только через мой труп». Поэтому 1 июля 1948 года закон, объявляющий пинбол вне закона в городе Нью-Йорк, официально вступил в силу. Фотографии полицейских, крушащих конфискованные машины заполонили местные газеты, а те, кто ранее были замечены в торговле пинболом, деловых людей и ветеранов в основном, снова потащили в суд и оштрафовали.

Это происходило по всей Америке на протяжении 40-х и 50-х годов, и в значительной степени имело поддержку у большей части общества, которые, как и мой дед, были глубоко убеждены в морально разлагающем эффекте пинбола. Игра была запрещена в Лос-Анджелесе, Атланте и даже в Чикаго.

Несколько десятилетий спустя игровые автоматы утратили любую из предполагаемых связей с организованной преступностью или азартными играми, но запреты остались. Как писал один репортеров New York Times в 1975 году «когда государство задействовано в лотерейном бизнесе, город принимает ставки на лошадей, порнографические фильмы рекламируются в прессе, а проститутки, курсируют на каждом углу» запрет на пинбол выглядит смехотворным. Пинбол окончательно разрешили 1 апреля 1976 года, но только лишь после того, как мастер пинбола по имени Роджер Шарп доказал нескольким пожилым скептикам из городского совета Нью-Йорка, что пинбол действительно в большей мере зависит от мастерства. Другие города не спеша также отменили свои запреты. Город Окленд (Калифорния) сделал это только в 2014 году.

Нравственное возмущение по поводу надуманных проблем часто может представлять опасность, если используется не по назначению и ложно успокаивает наши предрассудки и страхи. Во времена перемен и неопределенности политики и моральные лидеры часто поносят продукты, которые способны приносить удовольствие некоторым людям. Запреты на видеоигры или вибраторы, или автоматы способны заставить людей верить в то, что их правительства могут что-то изменить или им по силам держать что-нибудь под своим контролем.

Источник: https://vk.com/rearticle

В 1926 году лечащий врач писателя Грэма Грина пригласил его к себе на приём, чтобы предупредить о серьёзной болезни, которая была обнаружена у автора. Он порекомендовал прозаику «внимательно обдумать решение о вступлении в брак». Несколько месяцев назад Грин неожиданно потерял сознание. Врачи мгновенно поставили диагноз эпилепсия, но родители прозаика решили во что бы то не стало утаить это от него.

На страницах своей автобиографии «Часть жизни» Грин вспоминает, что в те времена эпилепсия наряду с раком и проказой держала в страхе всю британскую общественность. Несмотря на то, что врач обнадёжил Грина, сказав, что «прогулки и солодовый экстракт Келлера» воспрепятствуют развитию болезни, 22-летний писатель был опустошен. Ведь только недавно он собирался жениться, а теперь его планы потерпели крах. Существовало опасение, что эпилепсия может передаться по наследству его будущему ребёнку. На следующий день он пришёл в себя «стоя на платформе метро, пытаясь собраться с волей и мужеством, чтобы прыгнуть под поезд».

Древние римляне полагали, что секс — лучшая профилактика эпилепсии, но многие с ними бы не согласились. Во времена Грина в Англии преобладала точка зрения, не сильно изменившаяся со времён викторианского врача Сэра Эдварда Сивекинга, который написал в своём исследовании «Об эпилепсии» в 1858 году: «супружество может стать причиной развития эпилепсии, учитывая её способность передаваться по наследству, поэтому мы обязаны рекомендовать эпилептикам никогда не вступать в брак».

Грин признался, что к самоубийству его подтолкнула «мысль о том, что его ожидает совершенно иное будущее» — не то, которое он себе представлял. К счастью для некоторых людей, которые страдают эпилепсией, приступы часто проходят без медицинского вмешательства. И хотя у Грина больше никогда не повторилясь случаи обморока, он пережил сильное потрясение.

В 1970 году в Великобритании брак мог быть с легкостью расторгнут, если «одного из супругов признавали психически невменяемым, неполноценным, подверженным рецидивирующим приступам безумия или эпилепсии. В 1971 году этот закон отменили, как и годом ранее в Финляндии, но по всему земному шару он всё ещё присутствовал в законодательстве.

Грэм Грин

Эпилепсия во многих странах, включая Кению, Ямайку, Нигерию, служит достаточным основанием для суда, чтобы расторгнуть брак. До сих пор это является источником правовых споров во многих частях мира в первую очередь в Индии. В соответствии с индийским законом о браке 1955 года, свадьба допустима только «если ни одна из сторон не страдает повторяющимися приступами безумия и эпилепсии». И хотя в 1999 году в закон была внесена поправка, которая исключила из него слово «эпилепсия», в суды регулярно обращаются истцы с требованием развода на основании «душевной болезни» или «эпилептического безумия».

«Дегенерат», «лунатик», «слабоумный». Все эти оскорбительные эпитеты не раз звучали в адрес эпилептиков. Когда у сына Георга V принца Джона была обнаружена эпилепсия, то его увезли в Сэндрингэм и больше никогда о нём не вспоминали.

Опасаясь позорного клейма, эпилептики всячески утаивали свои страдания. Писатель и иллюстратор XIX века Эдвард Лир вёл скрупулезные дневники на протяжении всей своей взрослой жизни. Они настолько откровенны, что в них даже говорится о стуле автора. Но кое о чём он никогда не писал. В дневниках время от времени попадаются записи, в которых присутствует буква X. В те дни Лир переживал эпилептические припадки.

Первый приступ у него случился в 5 лет, но никто вне семейного круга не знал об этом, и писатель стыдился признаться кому-либо. Его скрытность высоко оценила поэтесса Эмили Диккинсон, которая также страдала от эпилепсии на протяжении 55 лет. Редкие медицинские записи не позволяют поставить точный диагноз, но внимательный анализ её работ даёт повод биографам, таким как Линдалл Гордон, полагать, что «Оно», встречающееся в ряде её стихотворений — это эпилепсия. «Заряжённое ружье», которое постоянно направлено на поэтессу и внутренние вулканические взрывы, способные разрушить её жизнь вложены в следующие строки:

"Я чувствовала разум расщепился, как если бы мой мозг был разделён"

Эмили Диккинсон "Часть первая: Жизнь", 106-й стих.

«Оно» лишило её общества, заточив в отцовском доме в Амхерсте, но в то же время позволило раскрыться ей в своих алхимических экспериментах в поэзии. Но откуда такая скрытность? Много лет спустя после её смерти (и до неё) замкнутость Диккинсон списывали на разочарование причудливой молодой девушки в любви. Но образы во многих её стихах, непрекращающееся беспокойство о потери контроля наряду с фармакологическими записями рецептов для её неназванной болезни позволяют полагать, что причиной её затворничества была эпилепсия; страшась и стыдясь публичного унижения она ограничила себя пространством комнаты. В американском высшем обществе XIX века причиной эпилепсии часто считали сифилис, безумие и мастурбацию.

Эмили Диккинсон

иккинсон жила двойной жизнью. Вновь и вновь она указывает на то, о чем нельзя написать; она доходит до той мысли, что лишь тайное страдание может привести к возвышенному существованию. В своей поэзии Диккинсон неоднократно приближается к тому, чтобы раскрыть свою иную жизнь.

Отголоски её творчества заметны в работе современного автора Лорен Слейтер, чья книга «Лгущая: Метафорические мемуары» (2000) представляет собой отчёт об эпилепсии. Но это не совсем так. Слейтер играет с читателем в хитрую игру, пытаясь совместить несовместимое, сообщив в начале книги, что рассказчик и сказанное в книге не вызывает доверия. Всё это вполне может быть выдумкой.

Слейтер рассказывает о своей эпилепсии, утаивая её. Любой ямаец, даже незнакомый с постмодернистской теорий, сразу понял бы, что она пытается сделать. Жители Ямайки — мастера в искусстве запутывания. Они называют это «будь дураком, чтобы быть мудрым». Есть ли действительно у Слейтер эпилепсия? Как лучше отомстить своей болезни, как написать о ней, но всё же оставить людей в неведении, была ли это правда или нет. Позже я узнал о таком поведении от своего брата Кристофера, в его равнодушном и порой раздражающем отношению к своему состоянию.

В первый раз это случилось, когда Кристофер был ещё подростком. Однажды он долго не выходил из ванной, и нам пришлось выломать дверь. Его обморок мы расценили, как странный инцидент, но по своему забавный. В третий раз после череды испытаний и бессонной ночи в клинике, я начал подозревать, что обмороки являются симптомами эпилепсии. Я был тогда студентом-медиком, но всё же не торопился ставить диагноз.

Сколько я себя помню, мне строго-настрого настояли следить за ним. Кристофер занимал уникальное положение в нашей семье. Он был самым молодым, буйным и счастливым. Он казался благословенным существом, который умел вселить радость в сердца даже самых несчастных. В нашем доме в Лутоне отец-тиран Бэгай приходил в ярость от чего угодно и в любую секунду, но в присутствии Криса он всегда был разоружен.

После развода наша мать воспитала сама семерых детей. Она постоянно была в движении; штурмовала мэрию, чтобы оплатить арендную плату; работала сверхурочно в Vauxhall Motors; одалживала у соседей деньги, чтобы отогнать приставов. Мог ли я в это время следить за своим младшим братом? Это было не так уж сложно. Но это была роль, которую я не смог исполнять после того, как стал студентом Лондонского университета королевы Марии. Повторяющиеся обмороки Криса тревожили мою мать, и с каждом разом отражались на её лице.

На протяжении большей части истории нашим предкам было известно лишь об одной форме эпилепсии — тонико-клонических приступах. Но в прошлом веке, ученые смогли под смешанным описанием выявить их разновидности. Под понятие эпилепсии попадают множество различных припадков. Тем не менее, существуют две основные категории: генерализованные припадки, проявляющиеся в обоих полушариях мозга, причина которым до сих пор неизвестна (хотя наследование считается ключевым фактором); и частичные припадки, которые возникают в поврежденных или светочувствительных областях мозга, в результате врожденной болезни или полученной травмы.

История эпилепсии весьма примечательна. Это позорная, жестокая, кровавая повесть с искуплением в конце. Эпилептикам приходилось бороться и выживать в условиях нескончаемых попыток «здоровых» людей уничтожить их, словно они носители какой-то заразной болезни. Их неоднократно предлагали кастрировать, чтобы избавить человечество от этого недуга. Наибольшего апогея принудительная стерилизация достигла в нацистских евгенических программах 30-х и 40-х годов. Многие из известных личностей также страдали от эпилепсии: Юлий Цезарь, Жанна д’Арк, Фёдор Достоевский, Винсент ван Гог, Гарриет Табмен, Владимир Ильич Ленин и Нил Янг.

Несмотря на эти доводы, Кристофер всё равно не мог успокоиться. Он отказался носить рекомендуемый металлический браслет с выгравированным словом «эпилепсия», считая это клеймом. Если с ним случался приступ на улице и он, в конечном итоге, оказывался в больнице, то никогда не признавался в том, чем болен. Когда это случилось в первый раз, то я прибыл в больницу и накинулся на него в ярости из-за того, что он совсем не заботится о своём здоровье и благополучии. Но на обратном пути из госпиталя Кристофер описал свой припадок, как «грехопадение» — публичное осуждение, от которого он пытается защититься.

Иногда, когда Кристофер соглашался откровенно обсудить его состояние, то я вечно пытался поведать ему о великих деятелях, которые несмотря на эпилепсию, вели богатую и насыщенную жизнь. Ответ всегда был один и тот же: «Ван Гог и Цезарь. И как же это им помогло?», — отвечал он с сарказмом.

Нам подлинно известно о четырёх случаях припадков у Юлия Цезаря. Они произошли за два года до его кончины, когда ему было больше 50 лет.Эпилепсия в пожилом возрасте считается нетипичным случаем. Болезни свойственно проявлено себя в детстве или в период полового созревания.

Много столетий врачи спорили о возможной причине появления эпилепсии у Цезаря. Секс предлагали в качестве лечения, но также эпилепсия могла быть следствием перенесенного сифилиса. Одна из самых красочных теорий утверждает, что это цена, которую Цезарь заплатил за своё распутство. Но наиболее убедительным аргументом считается наследственная предрасположенность, на основе вычета случаев эпилепсии в семьях Юлиев-Клавдиев. Историки полагают, что внезапная смерть его отца и прадеда связана с эпилепсией. Потомки Цезаря — Клавдий и Калигула также болели ею.

Есть уйма объяснений странному поведению ван Гога, которое привело к тому, что он отрезал себе ухо и покончил с собой в 1890 году. Тем не менее, о наличии у него эпилепсии подробно говорится в его переписке с братом Тео и подтверждается неврологом Фабьеном Пикардом, который полагает, что письма «бесспорно подтверждают диагноз эпилепсия». В стенограмме записей врача ван Гога, который вписывал его в психиатрическую больницу Святого Реймса 9 мая 1989 года, указано, что художник «перенёс приступ острой мании, сопровождающейся визуальными и слуховыми галлюцинациями, которые и привели к тому, что он отрезал себе ухо. Исходя из всего вышеперечисленного, я считаю, что господин ван Гог подвержен приступам эпилепсии с продолжительными интервалами».

Громоздкие, но осознанные письма Винсента к его брату были написаны в огромных количествах в конце 1880-х, в период, когда он создал сотни картин и рисунков. Письма показали насколько хрупкой и непредсказуемой может быть жизнь человека с эпилепсией, которая ощутимо влияет на его психологическое здоровье. Несколько месяцев спустя, 5 октября, ван Гог, казалось, особенно волновался о последствиях своего появления на людях. Он писал своему брату, что заинтересован посетить доктора в следующем городе, в который собирается путешествовать: «Таким образом, в случае чего, я не попаду в руке полиции или меня насильственно не упекут в психиатрическую лечебницу».

Знаменитый бихевиористский невролог Вилейанур Субраманиан Рамачандран полагает, что эпилепсия Ван Гона, возможно, дала ему некоторые преимущества. В своём размышлении «Наука искусства» Рамачандран предлагает следующую теорию:

Эпилептические припадки ван Гога в его височных долях, возможно, укрепили нервные связи между участками, отвечающими за восприятие визуальных объектов и распознавание лиц, миндалиной, прилежащего ядра и других областей мозга, задействованных в оценке эмоциональной значимости того, что рассматривается. Такое повышенное внимание и эмоциональная реакция на визуальные образы, возможно, сделали его более опытным художником — его припадки позволяли ему намного шире охватить представленное, чем это позволено нам с вами.

Невозможно провести грань между искусством ван Гога и его психическим состоянием. Но бесспорно, что его последние годы были самыми плодовитыми: сотни писем, более тысячи рисунков и почти столько же картин уцелели до наших дней. Его художественная несдержанность была необходимостью отразить то, что он видит и чувствует. Эпилепсия ускорила этот процесс

В романе «Идиот» Достоевского изнурительные эпилептические припадки главного героя князя Мышкина иногда компенсируются моментами озарения, предшествующие приступам. В своих книгах Достоевский, который с детства был эпилептиком, воспринимал болезнь, как средство выхода за грани привычного:

«Ну а чуть заболел, чуть нарушился нормальный земной порядок в организме, тотчас и начинает сказываться возможность другого мира, и чем больше болен, тем и соприкосновений с другим миром больше»

В последнее десятилетие исследователи в Австралии изучали взаимосвязь между эпилепсией и творчеством. Более 60 художников-эпилептиков согласились участвовать в исследованиях университета Мельбурна под название «Искры творчества», чтобы доказать гипотезу о том, что «височная эпилепсия ... приводит к изменению работы и гиперстимуляции областей мозга, которые контролируют функции, влияющие на творческий процесс».

Джим Чамблисс — ведущий исследователь проекта и художник, у которого после автомобильной аварии в 1986 году развилась эпилепсия. Тезис Чамблисса основан на концепции «внутренних восприятий» (спонтанных и независимых друг от друга, полученных из головного мозга — простых или сложных галлюцинаций). Внутренние восприятия возникают, по его мнению, когда чувственный опыт у людей с фокальной эпилепсией «изменяет неврологические процессы, под воздействием осечки электрических импульсов, что часто приводит к сюрреалистическому восприятию «реальности».

Это приводит к созданию искусства, говорит Чамблисс. «То есть к сказочному, сюрреалистическому или необычайно богатому воображению». Результаты исследования (которые сами по себе необычные) не удалось воспроизвести. Другое недавнее исследование по эпилепсии и искусству показало, что среди опрошенных художников-эпилептиков есть нечто общее: все они страдают от «нежелательного психологического вреда во время припадков, провоцирующие тёмные и пугающие образы».

Автор статьи Колин Грант и его брат Кристофер

Моё сердце выскакивало из груди всякий раз, когда раздавался звонок в 4 часа утра. Это могло обозначать только одно: у Кристофера очередной приступ. Атаки всё ещё возникали спонтанно, но с каждым разом наносили ему всё больший вред: порезы становились глубже, а ушибы тяжелее.

4 августа 2008 года телефон зазвонил примерно в 5 утра. Но даже после нескольких лет жизни в постоянной тревоги я всегда надеялся, что всё обойдётся. Я сделал глубокий вдох и ответил. Это была моя сестра Сони. Кристофер был в ее квартире, в пяти минутах от того места, где я жил. Он был нездоров. Могу ли я приехать?

Когда я пришел туда, он лежал, умирая на полу кухни. Его огромное тело заполонило комнату. По обе стороны от него два фельдшера производили стандартную процедуру реанимации.

Третий человек в зелёном полукомбинезоне, который уже сложил часть оборудования, обратился ко мне с беззвучным заговорщическим голосом. «Твой брат скончался 15 минут назад. Мы ничего не можем поделать. Через 15 минут ... Это всегда расстраивает ребят. Но я думаю, что нам нужно прекратить это делать. Окей?"

«Можно я попробую. Я знаю как», — ответил я.

Медработники отошли в сторону, и я опустился на колени рядом с моим братом и пытался сделать ему массаж сердца. Его торс почти одеревенел. Я был благодарен за то, что его глаза были закрыты

Я часто думал о связи между сном и эпилепсией. Аристотель в своем трактате «О сне и бодрствовании» размышлял о взаимосвязи между этими двумя состояниями и провёл следующую параллель: «Сон подобен эпилепсии, и, в некотором роде, сон – есть эпилепсия. Соответственно, впервые этот недуг происходит со многими во время сна, а затем их последующие привычные приступы происходят во сне, а не в часы бодрствования. "

Наблюдая за Кристофером в муках эпилептического припадка, я всегда ощущал беспокойство и страх. Но в мини-драме припадка, всегда была одна вещь, которую я с нетерпением ожидал: волшебный момент, когда он очнётся от своего сна. Наблюдая за моим братом тогда, я просил всегда только об одном, чтобы он проснулся, чтобы он просто проснулся. Но в этот раз Кристофер уснул навечно.

Источник: https://vk.com/rearticle