Laukar

Сначала они фотографируются со школьниками в рекреации, а потом идут по коридору, в котором стоит ширмочка. Певец SHAMAN многообещающе складывает ширмочку. Школьники кричат и аплодируют так, будто за ширмочкой летние каникулы. Но их крики были слишком громкими, слишком резкими, словно их голоса сливались в один, древний и зловещий.

Но за ширмочкой... за ширмочкой был не торт. Вернее, торт был, но он был не просто многоэтажным и воспалённо-красным. Он пульсировал, словно живой, а его кремовые узоры напоминали древние символы, которые не должны быть известны человечеству. На нём было написано «SHAMAN» и «Екатерина», но буквы эти извивались, словно черви, пытаясь вырваться из поверхности торта. Певец SHAMAN с Екатериной попеременно режут торт и раздают его детям. Но когда дети ели кусочки, их глаза становились пустыми, а улыбки — слишком широкими, как у SHAMAN.

Заканчивается клип мини-концертом в спортивном зале. Певец SHAMAN кричит на сцене, но его голос был не просто громким — он был... многоголосым, словно за ним стояли тысячи других, древних и нечеловеческих. Екатерина Мизулина смотрит на него снизу из толпы школьников, характерно кренясь на правый бок, и покачивается не в такт музыке. Её движения были странными, почти ритуальными, словно она была частью какого-то древнего обряда.

Затем певец SHAMAN подтягивает Екатерину к себе на сцену, и они танцуют, обнявшись. Но их танец был слишком плавным, слишком синхронным, словно они были не двумя людьми, а одним существом, разделённым на две части. Школьники вокруг тоже танцуют, обнявшись, и стараются на сцену не смотреть. Но их движения были такими же странными, как у Мизулиной, словно они были частью чего-то большего, чего-то, что начинало просыпаться.

В конце клипа певец SHAMAN закрывает лицевую часть Мизулиной ладошкой и изображает за ней (за ладошкой, в смысле) то ли поцелуй, то ли непонятно что. Видно, что Мизулина трясётся, но на этом клип милосердно обрывается. Мы по-прежнему ничего не знаем наверняка. Но в последний момент, перед тем как экран погас, я заметил, как тени в зале начали двигаться, сливаясь в одну огромную, древнюю форму, которая смотрела прямо на меня. И я понял, что это было только начало.

Как-то раз к ней наведался бывший супруг. Я с ним поздоровалась и продолжила подшивать документы в папку, и тут я слышу, как он невзначай интересуется у начальницы: "Кто это такая хорошенькая?", и не замужем ли я. Думаю, вы догадались, что в тот момент у моей драгоценной начальницы сгорел пердак. Но это был не просто гнев — её лицо исказилось, кожа натянулась, обнажив нечто, что не должно было быть видно. Когда мы остались одни в помещении, она начала на меня орать, мол, на полках бардак, всё хреново рассортировано и ПЫЛЬ лежит. И что я должна всё немедленно прогенералить. Но её голос звучал как эхо из глубин космоса, а её пальцы, указывающие на полки, казались слишком длинными, почти когтистыми.

Я вежливо и спокойно ответила, что это не входит в мои обязанности, и что у нас так-то уборщица есть. И тут понеслось: она обозвала меня невоспитанной хамкой, которую вырастили где-то на коммунальной кухне, что я быдло неотёсанное, и что отвечать так буду своей маме. Но её слова были лишь ширмой — я чувствовала, как что-то тёмное и липкое ползёт по моей коже, словно её голос материализовался в нечто осязаемое.

Я попросила её подбирать выражения при общении с коллегами, и добавила, что если она продолжит грубить мне, то я напишу на неё служебную записку вышестоящим. Тут видимо затмение на неё нашло, и она влепила мне пощёчину. Но её прикосновение было холодным, как лёд, и я почувствовала, как что-то чужое проникает в меня через это касание. Я в долгу не осталась — ударила её в ответ, и в этот момент её кожа под моей ладонью стала неестественно мягкой, словно бумага, пропитанная влагой.

Она, видимо, не ожидала, что я тоже ей отвешу оплеуху, и стала визжать, но её визг был похож на звук рвущейся ткани реальности. Она попыталась вцепиться мне в волосы, но я её оттолкнула и пошла докладывать об инциденте нашему директору. Ах да, у нас в каждом помещении висели камеры, на которых было прекрасно видно, как она первая меня ударила. Но когда директор показал ей эти кадры, она не стала оправдываться. Вместо этого она засмеялась — смех, который звучал как скрежет металла по стеклу. Её глаза стали полностью чёрными, и она произнесла: "Ты не понимаешь, с чем играешь."

Её уволили в тот же день. Но когда мы пришли убирать её кабинет, мы нашли странные символы, начертанные на стенах, и древний манускрипт, который, казалось, был написан не чернилами, а чем-то тёмным и живым. На её месте появилась адекватная и милая женщина, с которой мы отлично поладили. Но иногда, когда я остаюсь одна в архиве, я слышу шёпот из углов, и тени кажутся слишком густыми, слишком... движущимися.

И да, если человек ведёт себя подобным образом, то он никакой не "сложный", а обыкновенный мудак. Но иногда... иногда он может быть чем-то гораздо худшим.