Ландскнехты
Классный креатив от Юрия Мухина. А именно, анимированные солдатики, в попытке воссоздать одно из боестолкновений XVI века, в период Итальянскийх войн. Это трейлер, полный мульт в работе.
Классный креатив от Юрия Мухина. А именно, анимированные солдатики, в попытке воссоздать одно из боестолкновений XVI века, в период Итальянскийх войн. Это трейлер, полный мульт в работе.
Доспех австрийского императора Максимилиана II, 1555 г. Сейчас находится в австрийском музее истории искусств в Вене.
Конечно процесс облачения в доспех грешит неточностями (в частности, шлем на "голую" голову), однако сделаем скидку - действие происходит в 1937 год. Впереди 80 лет развития оружиеведения, реконструкции и изучения материальной культуры средневековья.
Но замечателен этот фильм тем, что в главной роли - аутентичный максимилиановский доспех — германский доспех первой трети XVI века (или 1515—1525, если считать обязательным характерное рифление), названный так по имени императора Максимилиана I, а также с намёком на максимальность защиты. Вот этот:
Изготовлен в Нюрнберге, нач. 16 века. Оружейная Палата, Дрезден.
Доспех попал в Дрезден в 1921 из Германского Национального Музея в Нюрнберге в обмен на один из доспехов для пешего турнира.
Конечно сейчас такая эксплуатация музейных экспонатов просто невозможна.
Большая Уэрская кровать (The Great Bed of Ware) - дубовая кровать с балдахином, была первоначально размещена в гостинице White Hart Inn в Уэре, Англия, для привлечения клиентов.
Кроватища построена Хартфордширским плотником Джонасом Фосбруком около 1590 года, имеет высоту 2,67 м, длину 3,38 м и ширину 3,26 м (десять на одиннадцать футов), вес 641 кг и может разместить, по крайней мере, восемь человек.
К 19-му веку кровать была перенесена из гостиницы White Hart Inn в Saracen's Head inn. С 1931 года кровать была приобретена и экспонировалась Музеем Виктории и Альберта в Лондоне.
Царь-кровать из Уэра упоминается в пьесе У. Шекспира "12 ночь, или Что угодно", в качестве метафоры огромного предмета.
От рождения люди не равны: ни по возможностям и условиям жизни, ни по физическому, ни по умственному развитию. Это факт, и не признавать его – значит не признавать жизнь. Но вот выводы из него всегда делались разные.
Если все люди различны, но каждый из них ценен сам по себе, как разумное существо, как творение Бога или Природы, просто как все живущее достоен уважения – это гуманизм. Если люди от рождения разделены на высших и низших, избранных и отверженных, полноценных и малоценных, а то и вовсе недочеловеков – это расизм. Он стар как мир, вернее, как наш мир, особенно со времен Великих географических открытий, когда белые люди, переплывая океаны, открывая (для себя, для белых) новые земли и континенты, столкнулись в массовом порядке с красными, черными, желтыми и прочими… – кем?
Колонизаторы были сильнее. И родился этнический расизм – представления о том, что белая раса – избранная, она создана подчинять других, неспособных ни к чему, кроме как к повиновению. И хотя испанский епископ Лас Касас писал об американских индейцах: «Бог сотворил этих простых людей без пороков и хитрости», на деле отношение к ним было далеко от человеческого: завоевателям нового мира нужна была рабсила. В смысле рабская сила, о которой не то что заботиться – думать вообще не стоит. Не говоря уж о чернокожих рабах, которые рассматривались вообще только как живой товар. И триста лет по минимуму американское общество особых комплексов испытывать не будет, даже «освобождая» негров в период Гражданской войны и тут же отнимая в реальности только что завоеванные свободы.
Но с индейцами дело обстояло сложнее. Они жили в Америке много веков. То тут, то там колонизаторы наталкивались на остатки древних цивилизаций. Индейцев с их особой ментальностью трудно было превратить в рабов, они предпочитали смерть. А за смерть мстили их сородичи. Покорить индейцев было практически невозможно, легче было вырезать все племя.
Все это наталкивало на мысль – а, может, у них все же есть душа? Не стоит удивляться тогдашней «наивности» – в средние века ученые мужи в университетах до хрипоты спорили на диспутах, есть ли душа у женщин. Куда уж там простым индейцам. Конечная заслуга в их «одушевлении» принадлежит католической церкви – 2 июня 1537 года Папа Римский Павел III в специальной булле признал индейцев людьми, имеющими душу, и по этой причине запретил превращать их в рабов. Душевно, ничего не скажешь.
Другим повезло меньше. На место этнического расизма пришел расизм социальный, когда бедняки представлялись отверженными Богом неудачниками, недостойными уважения. А завершил все Гитлер с его избранными арийцами и недочеловеками. Вот только завершил ли?
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Четыре года спустя после освобождения из тюрьмы, во время карнавала Меноккио, получив разрешение инквизитора, отправился в Удине, Когда прозвонили к вечерне, он встретил на городской площади некоего Лунардо Симона и вступил с ним в беседу. Они свели знакомство на праздниках, куда Лунардо приглашали играть на скрипке; Меноккио же, играл на гитаре.
Некоторое время спустя, прознав про недавно изданную буллу против еретиков, Лунардо сообщил в письме к викарию инквизитора Джероламо Астео содержание этого разговора и затем в устном показании подтвердил с некоторыми вариациями свой письменный донос. Беседа на площади в Удине проходила примерно так.
«Я слышал, — спросил Меноккио, — что ты решил заделаться монахом, это правда?» — «А чем плохая новость?» — «Это годится только для побирушек». — Лунардо решил отделаться шуткой: «Вот я и пойду в монахи, чтобы побираться». — «Столько было всяких святых, отшельников и прочих, что вели святую жизнь, и что с ними сталось?» — «Богу все эти тайны известны». — «Если бы я был турок, я бы не хотел стать христианином, но раз я христианин, я не хочу становиться турком. Я верю, только если вижу. Я верю, что Бог — отец всему миру и всем в нем заправляет». — «Так веруют и турки с иудеями, но они не верят, что он родился от Девы Марии». — «А почему, когда Христа распяли и иудеи говорили ему: «Если ты Христос, сойди с креста», он не сошел?» — «Чтобы не подчиняться иудеям». — «Потому что не мог». — «Значит, вы не верите евангелию». — «Нет, не верю. Кто, по-твоему, его сочинил, если не попы и монахи, у которых нет другого дела. Они все это выдумали и написали». — «Евангелие не выдумали попы и монахи, оно было написано раньше», — отрезал Лунардо и удалился в убеждении, что его собеседник — «отъявленный еретик».
Бог как отец и хозяин, который «всем заправляет», Христос как человек, евангелие — произведение ленивых попов и монахов, равенство всех религий. Итак, несмотря на судебный процесс, унизительное отречение, тюрьму, публичное покаяние Меноккио вернулся к прежним своим мыслям, от которых, по видимости, он в душе никогда не отказывался. Но Лунардо Симон знал его только по прозвищу («некто по имени Меноккио, мельник из Монтереале»), и несмотря на подозрение, что речь идет о том самом еретике, которого инквизиция осудила за «лютеранство», доносу не был дан ход. Только два года спустя, 28 октября 1598 года, либо по чистой случайности, либо разбирая документы прежних процессов, инквизиторы заподозрили, что Меноккио и Доменико Сканделла — одно и то же лицо. Машина инквизиции пришла в движение.
Джероламо Астео, ставший тем временем генеральным инквизитором Фриули, распорядился собрать о Меноккио новые сведения. Выяснилось, что дон Одорико Вораи, автор того первого доноса, который привел Меноккио в тюрьму инквизиции, дорого заплатил за свое усердие: «Он покинул Монтереале, преследуемый родственниками Меноккио». Что же касается самого Меноккио, «общая молва гласит, будто он все тех же мыслей, что и раньше». Инквизитор счел нужным лично приехать в Монтереале, чтобы расспросить нового приходского священника, дона Джован Даниэле Мелькиори. Тот сообщил, что Меноккио перестал носить накидку с крестом и то и дело покидает деревню, нарушая тем самым постановления инквизиции (что, как мы знаем, было верно лишь отчасти). Однако на исповедь и к причастию является регулярно: «я его держу за христианина и человека добрых нравов», — сказал Мелькиори в заключение. Какого о нем мнения односельчане, он не знал. Но уже подписав эти показания, Мелькиори передумал: видимо, боялся так сильно рисковать. К словам «я его держу за христианина и человека добрых нравов» он добавил: «насколько можно судить по внешности».
Дальше этого расследование не пошло. Причины понятны: еретик был принужден к молчанию и внешне никак не проявлял своего инакомыслия. Опасность для односельчан от него больше не исходила. В январе 1599 года совет фриульской инквизиции решил было подвергнуть Меноккио допросу, но и за этим решением ничего не последовало.
Как то это не вяжется с расхожим представлением об инквизиции с сожжением по первому доносу, пытками и вот этим всем, не правда ли?
И все же беседа, пересказанная Лунардо, свидетельствует, что Меноккио своим внешним послушанием по отношению к законам и установлениям церкви лишь маскировал несгибаемую верность прежним идеям. Примерно в тот же период времени некий Симон, крещеный еврей, просивший подаяния Христа ради, забрел в Монтереале и оказался в доме у Меноккио. Хозяин и гость ночь напролет проговорили о религии. Меноккио говорил «страшные вещи о вере»: что евангелие было написано попами и монахами, потому что «им делать нечего», что мадонна прежде, чем выйти замуж за Иосифа, «родила двух других детей, и поэтому св. Иосиф не хотел на ней жениться». Это в сущности те же темы, которые Меноккио обсуждал с Лунардо в Удине: критика духовенства с его паразитизмом, неверие в евангелие, отрицание божественности Христа. Кроме того, он упоминал этой ночью о «прекраснейшей книге», которой, к несчастью, лишился: Симон решил, что речь идет о Коране.
К тому времени мельник был одинок: умерла жена, умер самый любимый сын. С другими детьми он не ладил: «А если мои сыновья решили жить своим умом, добро им», — презрительно отозвался он о них в разговоре с Симоном. Что ему еще оставалось? Менокио ждал своих палачей.
Спустя несколько месяцев в инквизицию поступил новый донос на Меноккио. Похоже, что какое-то его очередное богохульство вызвало возмущенные толки во всей округе, от Авиано до Порденоне. Дал показания трактирщик из Авиано, Микеле Турко по прозвищу Пиньол: по его словам, лет семь или восемь назад Меноккио заявил, что «если Христос был в самом деле Бог, он настоящий ..., что позволил себя распять». «Он этого слова не произнес, — пояснил трактирщик, — но я понял, что он имеет в виду грубое слово... Когда я это услышал, у меня волосы встали дыбом, и я сразу заговорил о другом, чтобы ничего такого не слышать. Он для меня хуже турка». Меноккио, сделал он вывод, «крепко держится за эти свои прежние мысли».
"Милосердие и правосудие"
На этот раз инквизиция решила, что с нее довольно. В конце июня 1599 года Меноккио был арестован и помещен в тюрьму в Авиано. Через некоторое время его перевели в Портогруаро. 12 июля он предстал перед инквизитором, Джероламо Астео.
С первого допроса в инквизиции прошло пятнадцать лет, три из них Меноккио провел в тюрьме. Он был уже стариком: худой, с седыми волосами, с седеющей бородой, одетый, как всегда, мельником — в светло-серую накидку и колпак. Ему исполнилось шестьдесят семь лет. После суда он чем только не занимался: «Я плотничал, держал мельницу, держал трактир, школу счета и письма для ребятишек, на праздниках играю на гитаре».
На допросе 19 июля 1599 года инквизитор спросил Меноккио, с каких пор он стал считать (опираясь, как мы впоследствии увидим, на одну новеллу «Декамерона»), что любой человек может рассчитывать на спасение, если не изменяет своей вере, и поэтому турку нужно оставаться турком и не следует обращаться в христианство. Меноккио ответил: «Я этих мыслей уже пятнадцать или шестнадцать лет — начали мы как-то разговаривать, и дьявол мне это подсказал». «С кем начали разговаривать?» — тут же спросил инквизитор. Только сделав долгую паузу («post longam moram»), Меноккио ответил: «Не знаю».
После второго допроса (19 июля) Меноккио спросили, нужен ли ему адвокат. Он ответил: «Мне нет надобности в другой защите, кроме как умолять о милосердии, но если можно мне иметь адвоката, я бы его взял; но я бедняк». Во время первого процесса был жив Заннуто, готовый все сделать для отца, это он нашел тогда адвоката, но Заннуто умер, а другие дети не хотели пошевелить и пальцем. Меноккио дали адвоката, им стал Агостино Пизенси, и он 22 июля представил суду развернутое слово в защиту «pauperculi Dominici Scandella», В нем он доказывал, что свидетельства против Меноккио были взяты из вторых рук, расходились между собой, были очевидным образом пристрастны.
2 августа суд инквизиции собрался для вынесения приговора: Меноккио был единодушно объявлен «relapso», то есть повторно впавшим в ересь. Суд завершился, но Меноккио тем не менее решили подвергнуть пытке, чтобы узнать имена сообщников. Его пытали 5 августа; накануне состоялся обыск в доме Меноккио: в присутствии понятых были открыты все сундуки и изъяты «все книги и писания».
У него потребовали назвать сообщников, иначе он будет подвергнут пытке. Он ответил: «Господин, я не помню, чтобы я с кем-нибудь об этом говорил». Его раздели и осмотрели, чтобы установить, возможно ли применение к нему пытки — таковы были правила инквизиции. Тем временем продолжался допрос. Меноккио сказал: «Я со столькими говорил, что сейчас и не вспомню». Тогда его связали и снова предложили указать сообщников. Он дал тот же ответ: «Я не помню». Его отвели в камеру пыток, продолжая задавать все тот же вопрос. «Я думал и вспоминал, — сказал он, — с кем я разговаривал, но не могу вспомнить». Его стали готовить к пытке кнутом. «Господи Иисусе Христе, смилуйтесь, я не помню, что с кем-то говорил, убей меня Бог, у меня нет ни товарищей, ни учеников, все, что я знаю, я сам прочитал, смилуйтесь!» Ему дали первый удар. «Иисусе, Иисусе, о, горе мне!» — «С кем вы вели разговоры?» — «Иисусе, ничего я не знаю!» Его призвали сказать все по правде. «Я скажу всю правду, только спустите меня».
Его опустили на землю. После короткого раздумья он сказал: «Я не помню, что я с кем-то говорил, и не знаю никого, кто был таких же мыслей, и вообще ничего не знаю». Приказано было дать ему еще один удар. Когда его вздергивали на дыбу, он крикнул: «Господи Исусе, горе мне, страдальцу!» И потом: «Господин, спустите меня, я кое-что скажу». Встав на ноги, он сказал: «Я говорил с синьором Зуаном Франческо Монтереале и сказал ему, что никто не знает, какая вера истинная». (На следующий день он к этому добавил, что «сказанный синьор Зуан Франческо попенял мне за мои дурачества».) Больше от него ничего не удалось добиться. Его развязали и отвели обратно в тюрьму. Нотарий отметил, что пытка производилась полчаса.
Несмотря на то, что суд над Меноккио был завершен, его история еще не закончилась: более того, самое удивительное началось именно сейчас. Убедившись, что свидетельств против Меноккио набирается более чем достаточно, инквизитор Аквилеи и Конкордии направил в Рим, в Конгрегацию по делам св. инквизиции письмо с изложением всех обстоятельств дела. 5 июня 1599 года кардинал Сайта Северина, один из самых влиятельных членов данной конгрегации, в ответном послании потребовал, чтобы «сказанного человека из Конкордской епархии, отрицавшего божественность Христа, Господа нашего», как можно быстрее заключили в тюрьму, «ибо преступление его из наитягчайших и, ко всему прочему, он был уже осужден однажды за ересь».
Вскоре, 13 ноября, кардинал Санта Северина повторил свои настоятельные требования: «Пусть Ваше Высокопреподобие предпримет все положенное в отношении того крестьянина из Конкордской епархии, уличенного в оскорблении приснодевства блаженнейшей Девы Марии, божественности Христа, Господа нашего, и промысла Божьего, как я уже вам писал по самоличному указанию Его Святейшества: дела таковой важности, вне всякого сомнения, подлежат ведению святой инквизиции. Исполните с мужественным сердцем все, что требуется правосудием». Сопротивляться далее столь сильному давлению было невозможно, и какое-то время спустя Меноккио был казнен.
Мы знаем это из донесения некоего Донато Серотино, который 6 июля 1601 года сообщал уполномоченному фриульского инквизитора о своем посещении Порденоне вскоре после того, как там «был казнен по решению инквизиции... Сканделла»; здесь же он слышал от хозяйки постоялого двора о «некоем человеке, по имени Маркато или Марко, утверждавшем, что со смертью тела гибнет также и душа». О Меноккио мы знаем много. Об этом Маркато или Марко и о множестве, подобных ему, что жили и умерли, не оставив никакого следа, мы не знаем ничего.
В следующей части будут проанализированы книги прочитанные Меноккио, сформировавшие его еретические воззрения...