— Дальше — врозь, — Леонид остановился на развилке. Его лицо в свете фонаря было резким. — Я на чердак. Если эта тварь где-то и прячет свою главную «куклу», то там. Ты — вниз. Морг, подвал, технические помещения. Ищешь всё, что пахнет не лекарствами, а тем самым цветочным смрадом, а так же кусается, дерется или странно себя ведет.

Сергей мрачно кивнул.
— Яснопонятно. Только если встречу мента?

— Не встретишь. Они все на показуху у входа толпятся. Связь каждые пятнадцать минут. — Леонид бросил ему один из двух раций. — Не молчи. И если что... — он сделал паузу, — стреляй сначала, потом разбирайся. Здесь не до церемоний.

— Ага, — Сергей уже поворачивался к тёмному пролёту лестницы, ведущей вниз. — Только если я начну орать в рацию, что на меня напал говорящий труп, не бросай меня, психа, на растерзание санитарам.

— Договорились, — тень ухмылки мелькнула на лице Леонида. — Удачи.

— И тебе не сдохнуть, старик.

Они растворились в темноте разных коридоров, оставив за спиной призрачный свет мигалок и тихий гул голосов, не подозревающих, что настоящая охота только началась.

ЧЕРДАК. ЛЕОНИД.

Лестница на чердак скрипела от пыли и опавшей с потолка штукатурки под ногами Леонида, каждый шаг отдавался гулким эхом в бетонной шахте. Дверь наверху была заперта на тяжелый амбарный замок, но ржавые петли поддались после двух сильных ударов могучего плеча.

Пространство чердака оказалось огромным, как ангар. Воздух был сухим, густым и горьким от пыли десятилетий. Луч фонаря выхватывал из мрака горы старого хлама: сломанные койки, спиленные кресты от могил (видимо, из старого морга), груды пожелтевших бумаг. Десятки сквозных вентиляционных шахт, словно чёрные дыры, уходили вглубь здания, разнося тишину.

«На месте, — тихо доложил Леонид в рацию. — Ничего, кроме старого барахла и пыли. Иду глубже».

Он двигался медленно, методично просвечивая завалы. Фонарь выхватил странный узор на бетонной стене — не граффити, а аккуратно выведенная сажей или углем спираль, похожая на те, что они видели в квартирах. Но и только. Ни следов, ни звуков, лишь давящее ощущение, что за ним наблюдают из сотен тёмных углов.

ПОДВАЛ. СЕРГЕЙ.

Спуск в подвал оказался путешествием в ад. Воздух становился всё гуще, влажнее и пропитался тем самым сладковато-трупным запахом, который сводил с ума. Фонарь выхватывал ржавые трубы, капающие конденсатом, щиты с оборванными проводами.

«Ну и дыра, — прошипел Сергей в рацию. — Тут даже грибы-мутанты сдохнут со скуки. Только плесень да паутина. И вонь... как в гробу у кондитера».

Он наткнулся на дверь с табличкой «МЕД. ОТХОДЫ». Замок был сорван. Внутри — стеллажи с пакетами желтого биомусора. Но в углу, за стеллажом, его луч выхватил нечто иное: аккуратную горку из кукол. Старых, потрёпанных, с вытертыми лицами. Они сидели в идеально ровном кругу, словно участвуя в чаепитии. А в центре круга лежал распоротый мешок с отходами, из которого сочилась тёмная, липкая масса, пахнущая мёдом и гнилью.

«Лёнь, — Сергей присел на корточки. — Кажется, я нашёл их клуб по интересам. Кукольный кружок «Юный патологоанатом». Жутковатое зрелище».

ЧЕРДАК. ЛЕОНИД.

Леонид, обходя громадный вентиляционный блок, получил сообщение. Он нахмурился.
«Опиши точнее. Есть ли символы? Надрезы? Нити?»

«Ничего такого. Просто куклы сидят и молча осуждают мое вторжение. Жду указаний, о великий следопыт».

Леонид с досадой пнул старую коробку с картотекой. Пыль столбом взметнулась в воздух. Он осмотрел все воздуховоды, все углы. Ничего. Чердак был мёртвым местом. Ловушкой для пыли и призраков прошлого, но не логовом существа, которое они искали.

«Чисто. Спускаюсь. Держись там, не шуми».

ПОДВАЛ. СЕРГЕЙ.

«Да я тут тише воды...» — начал было Сергей, но его фразу перебил резкий, металлический скрежет снаружи.

Дверь в подсобку, ведущую в его коридор, с визгом открылась. В проёме, ослеплённый лучом своего фонаря, стоял рослый сотрудник в полицейской форме. Его лицо было изумлённым и мгновенно напряжённым.

— Эй! Кто тут?! — его голос громыхнул в низких потолках подвала, заставляя Сергея вздрогнуть. Рука полицейского потянулась к кобуре.

«Лёнь! — Сергей вырубил фонарь и шарахнулся вглубь помещения, за стеллажи, прижимаясь к рации. — У меня гости! Очень официальные!»

Из рации послышался лишь треск — помехи или сдавленное ругательство Леонида. А в тишине подвала уже раздавались тяжёлые, уверенные шаги, приближающиеся к его укрытию.

— Выходи с поднятыми руками! — прогремел голос. — Тебя всё равно найдут!

Сергей, прижавшись к холодной стене, сжал в руке фонарь. Диалог явно не предвиделся.

[Вторая часть]

— Лёнь! Чёрт! — Сергей яростно потряс рацией, но в ответ был лишь треск помех, заглушаемый тяжёлыми, уверенными шагами полицейского за стеллажами. Луч фонаря метался по проходам, выхватывая ржавые трубы и груды хлама.

«Выходи! Последнее предупреждение!» — голос был уже ближе, всего в паре метров.

Мысли пронеслись вихрем. Схватка? Нет. Шума будет на всю больницу. Бежать? Куда? Взгляд Сергея упал на массивную чугунную решётку в полу, почти скрытую под сдвинутым в сторону старым матрасом. Люк. Старый, ржавый, но с видимой ручкой.

Решение пришло мгновенно. Сергей рванулся вглубь подсобки, к груде пустых картонных коробок, и с силой столкнул её на пол. Грохот раздался по подвалу.

— Стой! — раздался возглас за спиной, и шаги устремились к источнику шума.

Пользуясь моментом и прикрываясь шумом, Сергей отбросил матрас в сторону, ухватился за холодную, шершавую ручку люка и изо всех сил потянул на себя. Металл со скрежетом поддался. Пахнуло затхлым, спёртым воздухом и чем-то ещё — сладким и гнилостным, гораздо более сильным, чем наверху. Бездонная чёрная дыра зияла под ним.

Луч фонаря выхватил из темноты верхние ступени узкой, почти вертикальной металлической лестницы.

Шаги уже были рядом. Сергей, не раздумывая, прыгнул в проём, успевая захватить крышку люка и с силой дёрнуть её на себя. Тяжёлая чугунная плита с оглушительным лязгом захлопнулась, едва не прищемив ему пальцы, и погрузила всё в абсолютную темноту. Сверху донёсся приглушённый, яростный крик и несколько глухих ударов по металлу. Звуки быстро стихли — либо полицейский пошёл за подмогой, либо решил, что дверь заперта изнутри.

Сергей стоял на узкой ступеньке, прислонившись лбом к холодному металлу лестницы, пытаясь отдышаться. Сердце колотилось как бешеное. Вокруг царила кромешная тьма, нарушаемая лишь лучом его фонаря, который он теперь включил. Он светил вниз. Лестница уходила в непроглядную черноту. Тот самый сладковато-трупный запах был отсюда гораздо сильнее.

— Лёнь... — снова прошипел он в рацию, уже без особой надежды. — Я в какую-то дыру провалился. Пахнет, будто тут весь сахарный завод сдох. Если не отвечаешь... я пошёл вниз. Надеюсь, там не очередной коп с фонарём.

В ответ — лишь мертвая тишина и треск. Сунув рацию в карман, Сергей начал медленно спускаться по шаткой, скрипящей лестнице в самое нутро больничного комплекса.

[ЧЕРДАК. ЛЕОНИД.]

Леонид, спускаясь по скрипучей лестнице с чердака, яростно стучал по рации.
— Сергей! Приём! Чёрт! — В динамике раздавались лишь помехи и отдалённые, искажённые обрывки фраз. «...гости!..» «...официальные!..»

Он замер, прислушиваясь. Снизу, из глубины здания, донёсся приглушённый, но отчётливый лязг тяжелого металла. Как будто захлопнулся массивный люк. Затем — настороженная тишина.

Лицо Леонида исказилось от досады и тревоги. Он двинулся вниз, перескакивая через ступеньки, его сапоги гулко стучали по бетонным пролетам. Он шел на звук, на смутную догадку, что его напарник нашёл нечто важное и оказался в ловушке. И теперь он был один в этом проклятом месте, а связь прервана. Охота внезапно превратилась в спасательную операцию.[СЛИВНОЙ ТУННЕЛЬ. СЕРГЕЙ.]

Металлическая лестница закончилась, упёршись в скользкий, покрытый чем-то чёрным бетонный пол. Сергей спрыгнул вниз, и ботинок с противным чавканием ушёл по щиколотку в нечто тёплое и вязкое. Он вздрогнул от отвращения.
— Фу, бля.

Воздух был другим. Не больничным — густым, спёртым, смердящим. Запах был сложным, многослойным: химическая острота хлорки и щелочей, тяжёлое дыхание ржавых труб, сладковатая нота разложения и под всем этим — постоянный, тошнотворный фоновый аромат человеческих отходов, въевшийся в самые стены. Дышать хотелось через рукав.

Туннель был низким, принуждая его слегка сгорбиться. Сводчатый потолок, сложенный из пористого, мокрого бетона, местами был опутан паутиной толстых труб и кабелей в проржавевшей оплётке. Со стен сочилась влага, стекая в жёлоба, которые вели в чёрную, бездонную дыру в центре пола — основной коллектор. Вода с тихим, гипнотизирующим журчанием струилась туда, унося с собой бог весть что.

Свет фонаря, его единственный друг в этом аду, выхватывал из мрака ошмётки чего-то неопределённого, плывущие по воде, ржавые решётки, забитые гниющим тряпьём. Тишина была абсолютной, давящей, нарушаемой лишь его собственным дыханием, усиленным эхом, и вечным, монотонным плеском воды.

«Лёнь... Приём...» — его шёпот, сорвавшийся с губ, был поглощен сырой мглой, не долетев даже до стен. Он достал рацию. — Леонид! Я в каком-то дерьмовом коллекторе под больницей. Слышишь?

В ответ — лишь мощный, оглушительный треск помех, в котором на секунду прорезался искажённый голос, явно не принадлежавший Леониду: «...иди... иди...» — и снова треск.

Сергей дёрнул рукой, едва не уронив рацию в поток. Ледяная полоса пробежала по его спине. Он судорожно выключил рацию, засовывая её в карман. Тишина, нарушаемая лишь плеском воды, стала ещё невыносимее.

Он сделал шаг вперёд, потом другой, принуждая себя двигаться. Ботинки с каждым шагом издавали противный, отрывистый звук, отрываясь от липкого пола. Он был совершенно один в этом кишке из бетона и ржавчины, и единственным доказательством, что снаружи всё ещё существует мир, был тот самый сладковато-гнилостный запах, что стал здесь лишь сильнее, словно его источник был где-то здесь, впереди, в этой непроглядной тьме.

Туннель сделал резкий поворот, и луч фонаря выхватил из мрака нечто, от чего кровь застыла в жилах Сергея.

На небольшом бетонном выступе, прямо над чёрной струящейся водой, сидела девочка. Лет семи-восьми. В грязном, но нарядном платьице. Она была абсолютно чистой, будто только что вышла из дома, а не из канализационного ада вокруг. В её руках была тряпичная кукла с безликим лицом, и она медленно, ритмично покачивала её, напевая под нос ту самую зловещую считалочку:

Кумоха, Кумоха, не спит никто...
Папа с мамой ушли далеко-далеко...

Сергей замер, парализованный этим зрелищем. Его мозг отказывался верить. Он сделал шаг назад, и его ботинок с громким чавком вышел из воды.

Девочка замолкла. Её голова повернулась к нему. Движение было слишком плавным, слишком неестественным, будто не кости поворачивали шею, а невидимая рука. Её глаза были огромными, тёмными и абсолютно пустыми. В них не было ни страха, ни любопытства — лишь глубокая, бездонная пустота.

— Ты пришёл поиграть? — её голосок был тонким, безжизненным, без единой эмоциональной ноты. Он звучал как запись.

Сергей сглотнул ком в горле. Рука сама потянулась к рации, но он вспомнил помехи и застыл.
— Малыш... ты... как ты тут оказалась? — его собственный голос прозвучал хрипло и неестественно громко в давящей тишине.

Девочка продолжила качать куклу.
— Со мной никто не играет. Все спят. А я не могу уснуть. Моя няня говорит, что нужно ждать гостей.

— К...какая... няня? — Сергей почувствовал, как по спине бегут ледяные мурашки. Он понял.

— Ты же её видел, — сказала девочка, и в её голосе впервые появилась какая-то интонация. Сладкая, ядовитая. — Он везде. Он в стенах. Он в трубах. Он во мне.

Девочка подняла на него свой пустой взгляд, и её губы растянулись в широкой, неестественной улыбке, доходящей почти до ушей. Улыбке, которую он видел на лицах детей в палатах.

— Кто она? — с трудом выдавил из себя Сергей.

На лице девочки на мгновение дрогнула тень чего-то человеческого, будто сквозь кукольную маску прорвалась искра настоящего воспоминания. — Она дарила дружбу. А они... они её боялись. Гнали. Говорили, что больная. А потом пришли другие... с огнём и железом. Сделали ей больно. Теперь она не дарит. Теперь она... берет.

На мгновение Сереге показалось, что это сон и он вот вот проснется... Но монотонный голов вернул его в зловонную реальность.

— Она говорит, ты одинокий. Как я. Ты злишься на всех. Как я. Ты идеально подходишь.

Сергей отшатнулся, натыкаясь на холодную, мокрую стену. Его сердце колотилось где-то в горле.
— Подходишь для чего? — он почти выдохнул.

Улыбка на лице девочки стала ещё шире, становясь совершенно нечеловеческой.
— Чтобы остаться. Навсегда. Мы будем играть вечно. Няня очень хочет с тобой познакомиться.

Она медленно подняла руку и указала пальцем куда-то за спину Сергея, в непроглядную темноту туннеля.

— Она уже здесь.

Сергей медленно, со скрипом повернул голову, следуя за указательным пальцем девочки. В темноте туннеля не было ничего, кроме сгущающейся тьмы, которая, казалось, стала плотнее, тяжелее.

— Здесь никого нет, — его голос сорвался на шёпот, полный отчаянной надежды, которую он сам не ощущал.

Пустые глаза девочки не моргнули.
— Она всегда здесь. Она ждала тебя. Она знает тебя. Знает, как ты кричал в одиночной камере. Знает, как ты ненавидишь. Эта ненависть... она такая... вкусная.

Сергей почувствовал, как по спине пробежал ледяной пот. Его прошлое, его самые тёмные уголки, были выставлены перед ним, как на ладони.
— Отстань от меня, — прохрипел он, сжимая кулаки. — Отпусти девочку.

— Девочка? — голосок изменился, стал старше, скрипучим, полным ядовитой нежности. Это говорила уже не девочка. — Она уже давно не девочка. Она сосуд. Ты тоже можешь стать сосудом. Перестать чувствовать боль. Одиночество. Только покой. Только тишина.

Сергей сделал шаг назад, но его пятка упёрлась в что-то мягкое и скользкое. Он едва не поскользнулся.
— Я... я не хочу твоего покоя.

— Все хотят, — просипел голос из уст ребёнка. — В конце концов, все хотят. Ты просто ещё не понял этого. Ты будешь бороться. Это тоже... интересно.

Девочка медленно двинулась. Её движения были плавными, кукольными. Она сделала шаг к нему, затем другой. Бурая жижа, что покрывала весь пол, у её ног не плескалась, будто её и не было.

— Она предлагает тебе выбор, — голос стал громче, настойчивее, заполняя собой всё пространство туннеля. — Присоединиться добровольно... или быть выскобленным изнутри и использованным. Как они. МАМЫ и ПАПЫ.

Сергей отчаянно оглянулся, ища путь к отступлению, оружие, любое спасение, ведь рюкзак со всем имуществом остался наверху. Его взгляд упал на тяжёлый гаечный ключ, валявшийся в воде неподалёку. Последний аргумент отчаяния.

— Не подходи, — его голос дрожал, но в нём зазвучала знакомая злость. — Я тебя предупредил.

Девочка лишь улыбнулась своей жуткой, неестественной улыбкой и сделала ещё шаг.
— Предупреждение... Это мило.

— Руки за голову! Немедленно! — внезапный, оглушительный рык эхом ударил по сводам туннеля, заставив Сергея вздрогнуть и резко обернуться.

Позади него, перекрывая путь к отступлению, стоял тот самый рослый полицейский. Его лицо было багровым от напряжения и гнева, форменная куртка промокла на плечах. В его руках был пистолет, ствол смотрел прямо на Сергея. Фонарь, прикрепленный к оружию, слепил, вырывая из мрака лишь их двоих.

— Я сказал, руки за голову! — он сделал шаг вперёд, его ботинок с громким чавком ушёл в воду. — Кто ты такой? И что ты тут, чёрт возьми, делаешь?

Сергей, парализованный между двумя угрозами, медленно, очень медленно начал поднимать руки. Его мозг лихорадочно соображал.

— Я... я... — его голос сорвался. Как объяснить это? «Извините, товарищ мент, я тут с древним злом борюсь, а вон та девочка на самом деле не девочка»?

— Я сантехник, — вдруг выпалил он первое, что пришло в голову. — Авария... тут... — он мотнул головой в сторону темноты.

— Молчи! — полицейский был неумолим. Его взгляд скользнул по Сергею, оценивая его потрёпанную одежду, отсутствие какой-либо униформы или инструментов. — Сантехник? Сейчас проверим твои документы. Шаг вперёд! Медленно!

В этот момент луч фонаря на пистолете дрогнул, скользнул мимо Сергея и выхватил из темноты фигуру за его спиной.

Девочку.

Она стояла совершенно неподвижно, всё так же улыбаясь своей леденящей душу улыбкой. Её платьице, аккуратные косички — всё это выглядело абсолютно нереалистично на фоне канализационного ада.

Лицо полицейского исказилось от изумления и нарастающего недопонимания. Пистолет в его руке дрогнул.
— Что... что это? — его голос потерял всю свою уверенность, став выше и тоньше. — Девочка? Как ты сюда попала? Ты одна?

Он сделал шаг в сторону, на мгновение забыв о Сергее, его внимание полностью переключилось на ребёнка.
— Иди ко мне, малышка. Всё в порядке, я полицейский...

Девочка не двинулась с места. Её пустой взгляд скользнул с Сергея на полицейского. Улыбка на её лице стала ещё шире, почти карикатурной.

— Он тоже одинокий, — прозвучал её тонкий, безжизненный голосок, обращённый в пустоту. — Он боится. Он злится. Он тоже подходит.

Полицейский замер, его лицо побелело. Он смотрел на девочку, на её нечеловеческую улыбку, на жуткую обстановку вокруг.

— Что... что это значит? — он прошептал, и его пистолет начал медленно опускаться.

Это был момент. Момент шока и непонимания, который длился всего секунду. Но этого было достаточно.

— Я... я не понимаю... — пробормотал полицейский, его взгляд метался между Сергеем и девочкой, пытаясь осмыслить невозможное. Протоколы и инструкции трещали по швам, не находя категорий для происходящего. В его глазах боролись страх, долг и полнейшая растерянность.

Внезапно его лицо снова окаменело. Годы службы взяли верх. Он рванул себя за шиворот, пытаясь вернуть контроль.
— Всё равно! — его голос снова стал жёстким, но в нём уже слышалась трещина. Он резко повернулся к Сергею, полностью отворачиваясь от девочки, и снова поднял пистолет. — Руки за голову! Сейчас же! Я не буду повтор...

Он не договорил.

Тихий, едва слышный шорох — и девочка оказалась прямо за его спиной. Её движение было не просто быстрым. Оно было мгновенным, словно её перенесла сама тень. Её маленькая, идеально чистая ручка с не по-детски длинными пальцами взметнулась вверх.

И вонзилась ему в спину.

Раздался негромкий, влажный, чёткий звук — чпок — похожий на хлопок ладони по воде, но гораздо более жуткий. Полицейский замер на полуслове. Его глаза округлились, полные не столько боли, сколько абсолютного, всепоглощающего непонимания. Пистолет выпал из его ослабевшей руки и с плеском ушёл под воду.

Он попытался посмотреть через плечо, но не смог. Его взгляд упал на Сергея, и в нём читался немой вопрос: «Что это?»

Из его полуоткрытого рта хлынула алая струйка крови, окрашивая воду у его ног в розовый цвет. Затем его могучие ноги подкосились, и он начал медленно, почти величественно, оседать в грязный поток. Его куртка на спине быстро темнела, пропитываясь кровью, вытекающей вокруг маленькой, торчащей из неё ручки.

Девочка стояла над ним, не двигаясь. Её лицо оставалось абсолютно спокойным, с той же безжизненной улыбкой. Она не выглядела сильной. Она выглядела как нечто, для чего плоть и кость — не преграда, а просто материал.

Сергей стоял в ступоре, парализованный ужасом. Его мозг отказывался обрабатывать увиденное. Это было не нападение. Это было... Как норма. Как ребёнок ломает игрушку.

Медсестра в больнице, распылитель... Дети в палатах... Теперь это. Оно не просто вселялось. Оно убивало. Физически. И делало это с ужасающей, безразличной лёгкостью.

Пустой взгляд девочки медленно поднялся с тела полицейского и уставился на Сергея. Её рука, вся в крови до локтя, всё ещё была занесена. Кровь с кончиков её пальцев капала в воду, растворяясь в ней тёмными облачками.

— Ты видишь? — её голосок снова зазвучал безмятежно, как будто она показывала ему новую игрушку. — Не нужно бороться. Нужно просто... принять.

Сергей отшатнулся, спина с силой ударилась о сырую стену туннеля. Ледяной ужас сковал его конечности. Он смотрел на маленькую, хрупкую фигурку, стоящую над телом взрослого мужчины, и впервые за долгие годы почувствовал себя абсолютно, окончательно беспомощным. Это была не драка. Это было начало забоя. Он проиграл. Они проиграли, даже не поняв правил игры.

Сергей отшатнулся, спина с силой ударилась о сырую стену туннеля. Ледяной ужас сковал его конечности. Он смотрел на маленькую, хрупкую фигурку, стоящую над телом взрослого мужчины, и впервые за долгие годы почувствовал себя абсолютно, окончательно беспомощным.

— Отстань от меня, — его голос был хриплым, лишённым всей привычной бравады. Это был голос загнанного зверя.

— Но мы же только начали играть, — голос из уст ребёнка снова стал старше, скрипучим, полным ложной ласки. Девочка сделала шаг вперёд. Вода, казалось, расступалась перед ней, не желая пачкать её нарядные туфельки. — Ты же сильный. Я чувствую. В тебе так много гнева... Он такой... питательный. Дай мне его. Стань частью чего-то большего. Забудь.

— Забудь одиночку. Забудь решётку на окне в детской. Забудь, как мать плакала в подушку, пока отец...

— Заткнись! — рёв Сергея оглушительно грохнул по сводам туннеля. Он рванулся вперёд, забыв про всё, кроме животной потребности заставить этот голос замолчать. Его огромная ладонь схватила девочку за плечо.

И тут же он закричал — не от боли, а от чудовищного, леденящего ощущения. Под пальцами он чувствовал не детскую хрупкую косточку, а нечто твёрдое, одеревеневшее, как сухая ветка, обёрнутая в холодный шёлк кожи. И из этого места в его ладонь хлынула волна чужого, вывернутого наизнанку отчаяния. Он увидел тёмную комнату, запах дешёвого вина, тень в дверном проёме... Свою собственную, самую старую боль.

Девочка даже не дрогнула. Её улыбка стала блаженной.
— Да... вот он. Твой страх. Он самый вкусный.

...Она потянулась к нему своей чистой, сухой рукой. Палец с длинным, неестественным ногтем нацелился ему в глаз. Сергей попытался отклониться, но ноги не слушались, утопая в вязкой жиже. Он проигрывал. Проигрывал начисто.

Внезапно из темноты позади Сергея, со стороны, откуда он пришёл, рассекая мрак, брызнул ослепительно-белый свет. Луч фонаря упёрся прямо в лицо девочки, заставив её замереть на мгновение.

— Сергей! К земле! — прогремел знакомый хриплый голос, и в нём была сталь, которой Леонид не позволял себе раньше.

Не думая, Сергей рухнул в смердящую воду, едва не захлебнувшись.

Над ним что-то просвистело в воздухе. Короткое, блестящее железо с резким запахом. Толстый арбалетный болт, обмотанный какими-то травинками и пропитанный резко пахнущей жидкостью. Он пролетел в сантиметре от руки девочки и с глухим стуком вонзился в деревянную балку позади неё.

Раздался резкий, шипящий звук, будто на раскалённую сковороду плеснули водой. Из места, где болт вонзилась в дерево, повалил едкий дымок, пахнущий полынью, можжевельником и жжёной костью. И следом — нечеловеческий, визгливый вопль, вырвавшийся из глотки девочки. В нём было нечто такое, от чего кровь стыла в жилах — визг разорванного металла, плач ребёнка и яростный шёпот тысячи голосов одновременно.

Сергей, отплевываясь от вони, поднял голову. Девочка отшатнулась, не от боли, а от яростного, брезгливого отвращения, как от вида падали. Она скорчила гримасу, словно воздух вокруг стал для неё ядовитым.

Из темноты вышел Леонид. В одной руке — мощный фонарь, в другой — арбалет, на ползунке которого была уже взведена вторая порция железа. Его лицо было каменной маской ярости и концентрации.

— Специальное угощение для тебя, — сипло прорычал он, целясь сущности в грудь. — Не ожидала? Думала, мы с пустыми руками пришли? Ты же любишь дары принимать. Дак, принимай, сука!

Девочка выпрямилась. Её лицо исказила гримаса чистейшей, безумной ненависти. Пустота в глазах сменилась древним, холодным злом. — Старый друг... — просипела она уже своим, истинным голосом, многоголосым и чуждым. — Ты опять пришел поиграть! Как тогда... Помнишь?

— Ты не в лесной избушке, Тварь, и мне не 7 лет — отрезал Леонид, делая шаг вперёд. Здесь тебя не ждали. Здесь тебе не рады. Убирайся в свою яму.

Он не стал читать молитв или заклинаний. Он просто пошёл на неё. Твёрдо, неотвратимо, как бульдозер. И это было страшнее любых ритуалов.

Сущность в облике девочки отступила на шаг, затем на другой. Её уверенность исчезла, сменившись животной злобой и... гневом осквернённого идола. Она зашипела, как кошка, спина её выгнулась неестественной дугой, но при видя арбалета она отступала.

— Старый друг... — её голос снова зазвучал, но теперь это был не детский шепот, а наложение десятков шёпотов, старых и молодых, мужских и женских. — Мы же знакомы так давно. Разве ты забыл нашу первую игру?

Леонид не дрогнул, ствол арбалета неподвижно смотрел в центр её груди.
— Заткнись и убирайся. Твои сказки мне не интересны.

— А запах хвои после дождя? — вдруг сладко прошептала она, и её голос на мгновении стал удивительно мягким и тёплым. — И скрип половиц в дедовой избушке? Ты тогда спрятался в чулане, за старыми шкурами. Думал, я не найду?

Мышцы на лице Леонида напряглись, челюсть сжалась так, что выступили жилы. Он молчал.

— Я стучала в дверь... тихонько-тихонько. Предлагала поиграть в прятки. Всего на один час. Всего один час веселья... в обмен на то, что тебе всё равно было не нужно. На сон того старого, больного человека на печи. Он всё равно мучился. Я предложила обмен... милостивый обмен.

— Я сказал, заткнись! — рык Леонида был низким и опасным, но сущность уловила в нём едва слышную трещину.

— А ты испугался, — её голосок снова стал детским, насмешливым. — Так испугался, что даже не заплакал. Просто сидел и дрожал, обняв колени. А потом взял дедов нож... не для меня. Для себя. Чтобы не поддаться. Чтобы не открыть дверь. Помнишь этот холод стали у горла?

На лбу Леонида выступила испарина. На одно мгновение — всего на долю секунды — его взгляд стал отсутствующим, унесённым в те давние времена. Он снова видел ту щель в дверях, ту тьму за ней, чувствовал леденящий ужас и холод заточки в потеющей ладони.

Этого мгновения хватило.

Сущность рванулась вперёд. Не на него. Её движение было ослепительно быстрым. Она вцепилась пальцами-крючьями в ржавую трубу над головой и, словно паук, переметнулась через головы охотников, приземлившись позади них, отрезая путь к отступлению.

— Я тогда ушла с пустыми руками, — её многоголосый шёпот теперь доносился со спины. — Но я запомнила вкус твоего страха, мальчик. Он был... изысканным. И с тех пор я ждала, новой встречи. Ты стал сильным. Твой страх стал ещё слаще. Спасибо, что не разочаровал.

Леонид резко развернулся, арбалет снова наведён на цель. Но теперь она стояла между ними и выходом, и её улыбка была бесконечно довольной.

— Всё, старик, — прохрипел Сергей, она нас в ловушку загнала.

— Молчи, — отрезал Леонид, но его голос снова обрёл стальную твёрдость. Прошлое было заперто и отброшено обратно в дальний угол памяти. Сейчас была только цель. — Она не загнала. Она просто выбрала новое место. И очень ошиблась.

Раздался резкий, сухой щёлк тетивы.

Вторая порция металла обмотанного травами и пропитанный едкой смесью — не полетела наугад.

Леонид, поймав мгновение, когда сущность замерла в самодовольстве, отыгрывая свой триумф, совершил едва заметное движение стволом. Он целился не в сердце и не в голову — в мишень, видимую лишь ему. В то место, где сгущалась та самая «нить», связывающая призрачную няню с её сосудом-девочкой, в точку под левой ключицей, где пульсировал сгусток искажённой, тёмной энергии.

Болт впился точно в цель с глухим, влажным звуком, больше подходящим для удара по гнилой тыкве, чем по живому телу.

Эффект был мгновенным.

Визг, вырвавшийся из глотки девочки, сорвался на многоголосый, оглушительный рёв ярости и боли. Из раны хлынула не кровь, а густая, чёрная, как нефть, субстанция. Она немедленно закипела, шипя и испуская клубы едкого, удушливого дыма, пахнущего палёной шерстью и озоном. Тело девочки затрепетало, забилось в мучительных конвульсиях. Её черты поплыли, исказились. На миг сквозь милое личико проступило нечто древнее, костлявое и бесконечно злое, сотканное из теней и отчаяния.

Она была повержена. Ошеломлена, отравлена, выбита из своей игры. Но не побеждена.

Словно раненый зверь, она, издавая хриплое, клокочущее шипение, попятилась. Её движения были резкими, дёргаными, лишёнными прежней кукольной грации. Она шарахнулась от них, в сторону главного коллектора, к чёрной, бездонной дыре, куда стекали все стоки.

Воздух сгустился от её ненависти. Влажные стены, казалось, плакали чёрными слезами. Свет фонарей подрагивал, искажаясь в клубах дыма, поднимавшихся от её раны. В тишине, нарушаемой лишь её шипением и вечным журчанием воды, слышалось обещание — древнее, как сама гниль, и неизбежное, как смерть.

Она уже была на краю, у самого жерла коллектора, готовая рухнуть в чёрную воду и исчезнуть в подземных лабиринтах. Леонид сделал шаг вперёд, арбалет снова наведён, лицо — каменная маска решимости.

И в этот последний миг, когда казалось, что всё кончено, девочка совершила последнее движение.

Не разворот для бегства, НЕТ. Резкий, хлёсткий взмах рукой — будто отряхивая с пальцев невидимую грязь.