"ПРЕКРАСНОЕ ДАЛЕКО". Если бы Алиса Селезнева попала в 90-е
"Здесь не любят твоей закаленной стали и горящего алым флага. Здесь такие крысиные рыщут стаи, для которых и Крыс - салага. И любые конструкции взяты ржою, и любые полотна - тленом. Этот мир каботажной ползет баржою по огромной морской вселенной..."
По дороге обратно система глючит и кабина уходит вправо...
За распахнутой дверью забор колючий по колено в осенних травах. Ощущение, будто все краски стерты или село внезапно зренье. У Алисы шатается зуб-шестерка и синяк на предплечье зреет. Забирается в легкие воздух вязкий и последние тянет силы.
На табло единица и две девятки, но не виден четвертый символ. Это мир, находящийся где-то сбоку, он дрейфует неверным галсом.
Бортовой инженер выдает бейсболку и советует спрятать галстук. Здесь не любят твоей закаленной стали и горящего алым флага. Здесь такие крысиные рыщут стаи, для которых и Крыс - салага. И любые конструкции взяты ржою, и любые полотна - тленом. Этот мир каботажной ползет баржою по огромной морской вселенной.
Посреди пешеходов, лохматых, лысых, бородатых, бритоголовых, как незваная гостья бредет Алиса, никому не сказав ни слова. Потому что слова застревают комом, потому что вливать противно свой струящийся голос в болотный гомон, полный мата, плевков и тины.
Через пару часов, допаяв диоды, инженер запускает прогу, и Алиса уходит в иные воды, на простую свою дорогу - до орбиты Сатурна кататься скорым прямо с тихих московских улиц. В то заветное будущее, с которым мы решительно разминулись.
Пухнут улицы листьями, фарами...
Пухнут улицы листьями, фарами,
Ходят люди прозрачные парами,
Не влюблённые - просто сращенные.
Музыкой сфер как обычно стращенные
Даже по парку пройдя по безлунному,
Слову предавшись извечно безумному,
В лужах я вижу блаженство лица,
Понимая: вишу на пере у творца.
Так проходят за бликами дни,
Кошек белых рождают огни.
Сон уходит, спускаются звезды.
Керосином пропитана простынь.
Поднимаюсь. Для неба - не быстро,
И смотрю из окна я на пристань:
Корабли из ламийских костей,
Погружается солнце в Кастель.
Опускает Сехмет свой шуршащий подол,
Выливаю все мысли и в стол, и на стол.
Выхожу. Кто-то выключил окна.
Вытекаю в проулок Домокла.
Стук
Стук-родич Ч
Сменился скрипом вроде Ц
У меня на плече
восседает тело подобно уродице.
Мне оно шепчет
Как скорбная ночь, то есть С.
Мне она строчит
На стенах забытую песнь.
В комнате стол обветшал
И торчит будто К
За окном шизый шар
Ночностью помыкал.
Человека мне мнится лицо
Но мышиная плоть.
На стене буква О
Будет стрелкой колоть.
Звон луны, щебетание звезд
Онемевший костер
И хромающий пес
тело ест, а душой будут точки над Ё.
Люди ада
люди ада, смотря на эфир,
попивая фруктовый кефир
рассуждали о тенях пещер.
кто был бел, тот теперь уже сер.
или, может,
в тюрьму он присел.
а наутро под су-57
пронеслася нежданная сель.
потушили немые костры
все закаты на фото пестры.
и слова
все ж не так и остры.
только день будто борт корабля,
задремавший на дне, как и я.
все кричат из экрана в экран,
из лассо соскользнули в аркан.
дом разрушен,
ввысь тянется кран.
на рассвете захлюпала грязь,
на губах матершиная вязь,
а в дали то ли залпы и рай,
то ль плакат голосит "умирай".
не понять -
просто линия или же грань.