Я написал первым. Наше общение состояло из коротких, колких фраз с ее стороны и моих пространных, немного нервных сообщений. Она была как замок с секретом, а я — неумелый взломщик.

И вот, день встречи. Она стояла на том самом месте, у гранитного парапета, за которым открывался вид на синее, бескрайнее море. Но она смотрела не на воду, а сквозь нее, куда-то вдаль, в какую-то свою, недосягаемую для других реальность. Она была еще более хрупкой в жизни, а ее красота обжигала холодом.

От страха у меня забилось сердце, перехватило дыхание. Слегка шатаясь, как пьяный, я подошел к ней, нарушив ее одиночество.

«Привет. Меня зовут Паша», — выпалил я, и тут же почувствовал себя идиотом. Она же и так знала. Мы же переписывались.

Она медленно повернула голову. Ее карие глаза, казалось, пропускали свет, но не отражали его. Они были глубокими, как колодец, и такими же темными.

«Алиса», — ответила она, и в уголках ее губ дрогнула та самая загадочная улыбка, которую я видел на фото. Она была едва уловимой, но от этого еще более манящей.

Я влюбился в Алисув тот же миг. Окончательно и бесповоротно. В ее хрупкую фигуру, которую, казалось, мог сломать порыв ветра. В эти карие глаза, хранящие миллион неизвестных историй. В ее волнистые волосы цвета воронова крыла, падавшие на плечи, как шелковый водопад. В эту улыбку, которая обещала все и ничего одновременно.

Мы пошли в кино. Она говорила мало, отрывисто, часто поглядывая на телефон, экран которого на мгновение освещал ее лицо синеватым светом. От Алисы веяло тайной, как от запертой шкатулки с потайным замком.

Тайна раскрылась спустя месяц наших встреч. Случайно. Я увидел знакомую в вечерних новостях — репортаж с какого-то благотворительного приема. Она шла под руку с седовласым, важным мужчиной. Диктор представил его: губернатор области.

В ту ночь я не спал. Все пазлы сложились в уродливую, но четкую картину. Ее холодность, ее отстраненность, ее вечная «занятость» по вечерам, ее шикарная, но безличная квартира в центре города, которая явно не была ее.

На следующей встрече я не выдержал. «Это правда?»— спросил я, глядя в ее карие глаза, в которых я тонул с первого дня.

Девушка не стала отрицать. Не стала оправдываться. Она просто смотрела на меня своим пронзительным, холодным взглядом.

«Это цена, Паша, — тихо сказала она. — Цена за ту жизнь, к которой я привыкла. Он дает мне все, кроме одного. Ощущения, что я жива. А ты… ты напоминаешь мне об этом».

И тогда я понял. Холодная красота Алисы была панцирем.Загадочная улыбка — щитом. Она была не любовницей губернатора. Она была пленницей золотой клетки, и в моих глазах она искала ту самую щель, через которую можно было бы увидеть кусочек настоящего, синего моря, а не его дорогую, искусственную копию.

И я, как дурак, продолжал любить ее. Хрупкую фигуру, ее карие глаза, ее волнистые волосы, похожие на шелк. Зная, что я для нее — всего лишь глоток запретного воздуха перед тем, как снова захлопнется дверь ее роскошной тюрьмы.

Пост выложил Иван Пантелеев по заказу Игоря Пиксайкина артиста, не всегда но часто Юмориста но скорее время от времени пессимиста.

Лика с детства видела нити. Они струились в воздухе, невесомые и зыбкие, словно цветная паутинка, сотканная из самого света. Одни были яркими и прочными, как шёлк, другие — тусклыми и рваными. Они тянулись от одних людей к другим, и даже предметам, создавая призрачные, невидимые для других причудливые узоры.

В детстве она думала, что это просто игра света, такая же естественная, как радуга. Пока не попыталась объяснить это маме.

— Мам, а почему от тебя ко мне тянется такая золотая ниточка? — спросила она, ловя её пальцами в солнечном луче.

— Отстань, Лика, не выдумывай, — отмахнулась та, завязывая ей бант. И Лика увидела, как от материнских пальцев к ее собственной груди тянется толстая, теплая нить, полная смеха и радости. А к шкафу с фотографиями — другая нить, тонкая и серая, от которой на глаза наворачивались слезы. Тогда она поняла, что это не просто нити, это — память.

К тридцати годам наивное детское видение сменилось глубоким, почти четким пониманием. Она не просто видела нити — она чувствовала их напряжение, видела сияние. Радость была яркой и чистой, обида тусклая а тоска тянулась темной, грязной нитью.

Лика научилась их распутывать.

Сначала по наитию а потом — осознанно. Её пальцы скользили по воздуху, находя незримые нити, сплетённые из обид, ссор, досадных провалов. Она находила слабое место, чувствовала под подушечками пальцев лёгкое сопротивление, едва заметную вибрацию — и... щелчок.

Тихий, беззвучный разрыв прошлого.

Человек, не понимал почему, внезапно забыл тот самый унизительный провал, колкое слово или боль разлуки. Воспоминание просто исчезало, как вырванная страница из дневника, оставляя после себя лишь чистое, безмятежное поле. Лика чувствовала себя доброй феей, дарящей покой. Она ещё не знала, что за чистое поле в душе рано или поздно потребуют плату. И счет предъявят именно ей.

Время шло, и её дар требовал выхода. Вскоре в городе появился ничем не примечательный кабинет с простой табличкой: «Психолог-интуит».

Клиенты приходили с грузом, который не могли нести. Мужчины с поседевшими висками — несущие груз стыда за давнюю ошибку. Женщины с потухшими глазами и болью от нелепой, последней ссоры с умершим родственником. Подростки, под невидимым весом травли.

Лика принимала их в полумраке, где переливающаяся всеми цветами радуги паутина её видений проявлялась ярче. Она находила самую тёмную, колючую нить — ту, что вибрировала от боли, — и начинала свою работу. Её пальцы скользили в воздухе, распутывая узлы вины и горя, разматывая клубки старой ненависти к самим себе.

Она дарила им спасение. И с каждой разорванной нитью, с каждым исчезнувшим кошмаром её клиентов, в её собственной голове что-то едва слышно щёлкало... и стиралось.

Впервые она заметила это пять лет назад.

Тот сеанс выдался особенно тяжёлым. Она распутала густой, чёрный клубок лжи и предательства для женщины, чьи глаза были пусты, как выгоревшее поле. Когда клиентка ушла, неся в себе лёгкость, Лика почувствовала странную, сосущую пустоту под ложечкой. Она подошла к зеркалу, чтобы смахнуть со лба капельки пота, и замерла.

На виске, лежала ослепительно белая прядь.

Сердце ёкнуло. Лика машинально отвернулась от зеркала, и её взгляд упал на полку с фотографиями. На ту, что была сделана в день её выпускного. Она помнила этот снимок до мельчайших деталей: блик на объективе, криво сидящую шапочку, ощущение безграничной свободы.

Но сейчас снимок... потускнел. Краски стали блёклыми. Она подошла ближе, вглядываясь в смеющиеся лица. И с холодной волной поднимающимся от желудка к горлу ужаса, осознала: она не помнила имён. Ни того рыжего парня, что стоял с гитарой, ни девчонки, с которой они всю ночь просидели на подоконнике, болтая о будущем.

Платой за чужое забвение стала её собственная память. Распутывая тёмные нити  в прошлом других, она необратимо стирала собственное. Исчезали не только плохие, но и самые светлые воспоминания, связанные с тем же временным периодом, будто стирали целый сегмент жизни, не разбирая, где боль, а где радость. Она отдавала людям их будущее, расплачиваясь своим единственным и неповторимым прошлым.

Однажды к ней пришел мужчина. Его звали Марк.

Он вошел  с робкой надеждой и гробовой тишиной отчаяния. Марк был сер, как туча, и нес в себе такую тяжесть, что воздух в кабинете стал густым. Его впалые глаза обжигали пустотой, а тонкие, изящные руки, — руки пианиста, — дрожали, бессильно лежа на коленях.

— Я не могу, — его голос был не громче шелеста сухих листьев, но от него застывала душа. — Я не могу больше так жить. Мы расстались с Аней... это была моя вина.

Он замолчал, сглотнув ком боли в горле.

— Я выплеснул на нее всю свою злость. Наговорил таких вещей... — его пальцы судорожно сжались. — А через неделю ее не стало. ДТП. И теперь... теперь я не помню, как она смеялась. Я не помню, как мы вместе завтракали. Я ничего не помню, кроме ее обиженных глаз и моих... моих ужасных слов. Эта ссора заслонила всё. Она отравила каждое светлое воспоминание о ней.

Лика смотрела на него и видела не просто человека. От Марка тянулась не нить, а черный, пульсирующий канат. Прикоснуться к нему было бы равноценно прикосновению к раскаленному металлу. Она инстинктивно поняла, что распутать это — будет стоить ей невероятно дорого.

— Я… Я не могу, — прошептала она, и её собственный голос прозвучал чужим и слабым, словно он тоже уже начал стираться.

— Я вас умоляю... — его голос сорвался, в нём было столько первобытной мольбы, что по коже побежали мурашки. — Любая цена. Я заплачу любую цену.

«Он не понимает, что говорит», — промелькнуло у неё в голове. Он думал о деньгах, о долге, о чём-то осязаемом. Он не знал, что настоящая валюта в этой сделке — это запах дождя после летней грозы, вкус первого в году мороженого, звук материнской колыбельной. Всё то, из чего соткана жизнь.

И всё же, глядя в его глаза, в эту бездну страдания, она нашла в себе силы кивнуть.

— Хорошо, — сказала она, и в её собственном прошлом что-то дрогнуло и пошатнулось, будто под ударом тарана. — Я помогу.

Работа с нитью Марка была мучительной. Каждое прикосновение к этому чёрному канату — обжигало ее изнутри. Она пропускала через себя их ссору.

И по мере того как тяжёлый клубок воспоминаний Марка начинал распутываться и светлеть, в её сознании одно за другим исчезали её собственные воспоминания.

...щёлк — и пропал запах бабушкиного варенья, которое она варила из одуванчиков...

...щёлк — и стёрлось из памяти лицо её первой учительницы, которая подарила ей набор цветных карандашей ...

...щёлк — и она забыла, как звучала колыбельная, которую пела мама...

Она ощущала, как пустеет её прошлое.

Она старела на глазах. В зеркале напротив она видела, как серебро проступает в ее волосах, а кожа теряет упругость. Она чувствовала, как из нее вытягивают жизнь.

И вот, нить была разорвана.

Марк вздохнул полной грудью. Его лицо прояснилось, а плечи распрямились, скинув невидимый груз, давивший на него всё это время.

— Спасибо, — его голос был чист и ясен, в нём не осталось и тени той хриплой муки. — Я... я не помню, зачем пришел. Но мне так легко. Словно я только что проснулся.

Он ушел, не оглядываясь, унося с собой облегченное забвение. Он не помнил ссоры, он стал свободен

Оставшись в глухой тишине кабинета, Лика подошла к старой фотографии на столе. Снимок, на котором ей шесть лет: мама держит её за руку и смотрит на неё с улыбкой, полной безграничной нежности. Лика прикоснулась пальцами к холодному стеклу, пытаясь прорваться сквозь время.

Но ничего.

Она не могла вспомнить запаха ее духов, не могла вспомнить её смех. Но все еще знала, что это её мама, Лика не чувствовала больше той всепоглощающей детской любви, того тепла и защищённости, что жили на этом снимке. Эмоции, того дня, были безвозвратно утеряны, оставив после себя лишь фотографию на столе.

Она дарила другим шанс начать с чистого листа. И платила за это самой дорогой валютой — историей своей собственной жизни.

Лика смотрела в окно на удаляющуюся фигуру Марка. Он уносил с собой новообретённую лёгкость, купленную ценой её собственного прошлого. Марк теперь будет жить с благодатной тишиной там, где раньше была боль. А она — с оглушающим гулом пустоты.

Медленно, будто двигаясь под водой, Лика подошла к зеркалу. И вздрогнула. Из него на неё смотрела незнакомая старая женщина с седыми висками и пустыми глазами, в которых не осталось ни одного воспоминания.

Добежав до дверей автобуса, он с лёгкостью открыл их и запрыгнул внутрь. Боковым зрением Карпов заметил, что твари также продолжают медленно двигаться в его сторону.

«Ну всё, к чёрту, пора валить отсюда!» - заводя автобус, подумал водитель.

Но спокойно выехать уже не представлялось возможности. Существа окружили транспорт со всех сторон. Сигналить и моргать фарами оказалось бесполезно, они и не собирались никуда расходиться. Сделав над собой усилие, водитель нажал на педаль газа, сбивая при этом нескольких тварей. В тот момент ему уже было плевать на всё и на всех. Он просто хотел оказаться, наконец, дома.

«К чёрту эту работу, банкротство объявлю, но хер я ещё хоть раз на этот маршрут выйду!» — выезжая на асфальтированную дорогу, думал Карпов.

В этот момент на его телефон пришло сообщение, а это означало, что ему удалось поймать связь.

«Так, надо позвонить Мише, он должен принять меры, немедленно!»

Несколько протяжных гудков показались Карпову бесконечно долгими.

— Слушаю, — с тяжелым вздохом сказал полицейский.

— Короче, я сейчас был в этой деревне! Они сейчас там! Приезжайте быстрее, пока они опять не разбежались!

— Подожди, ты поехал ночью один в Красный Яр?!

— Да, а что такого?

— Боже, какой ты дурак! Они тебя видели?

— Да, я еле смылся оттуда!

— Поздравляю, можешь менять место жительства, если, конечно, хочешь жить!

— Думаешь, они будут за мной охотиться?

— Можешь поверить мне на слово. Завтра в восемь утра подходи в участок, мы тебя во Владивосток отправим, там пока схоронишься.

— Хорошо, договорились. Завтра утром подойду, но сейчас вы что будете делать?!

— А что сделаешь? Думаешь, мы там по ночам не дежурили? Хер мы их сейчас поймаем!

— Вы просто не там искали! Там дом на сопке стоит, там свет горел, а внутри находилась какая-то аппаратура, похожая на передатчики.

— Ну ты тип конкретный, как ты оттуда живым-то выбрался! — с удивлением сказал Яковлев, — но скажу тебе то, чего не говорил ещё никому. Это дело попахивает мистикой. Даже взять твой случай!

— А что в нём мистического?

— А то, друг мой дорогой, что совсем недавно эту деревню полностью обесточили!

Карпову не нашлось, что ответить на это.

— Короче, едь сейчас домой, можешь прям на автобусе, я этот вопрос решу с твоим начальством, не беспокойся. Собирай вещи и чтоб завтра утром был у меня, добро?!

- Добро, - сказав это, Карпов повесил трубку.

Переезжать у него желания не было совершенно. Всё-таки это его дом. А что может предложить ему Миша, он не знал. Но спорить смысла не было. Тем более после всего произошедшего, возвращаться на работу Карпов точно не планировал.

Припарковав автобус недалеко от дома, он с опаской вышел на улицу. Было тупо полагать, что они успеют прийти сюда раньше него, но страх, поселившийся в его душе, уже давал свои плоды. Добежав до дома маленькими перебежками, он сразу же бросился доставать свой чемодан. Непонятный, иррациональный страх полностью завладел им.

Судорожно собирая вещи, он и не заметил, как тихо скрипнула входная дверь, которую он в спешке забыл закрыть на замок. Несколько глухих шагов прозвучало в коридоре. Лишь когда гости оказались на пороге комнаты, Карпов опомнился и перевёл на них взгляд.

В следующую секунду водитель бросился на балкон. Незнакомцы последовали за ним...

*

- Съездили к нему?

- Да, в общем, мы не успели...

- Как...? - спросил Яковлев.

- Вчера ночью он с балкона спрыгнул, насмерть разбился.

Злость, поглотившая Мишу в тот момент, была настолько сильной, что он был готов порвать любого на части.

- Всё, надоело! Мить, звони пацанам, говори, что я жду их в деревне!

- Чего? Ты один туда поедешь что ли?! Это же безумие!

- Слишком много народа пропало за последнее время. Пора закрывать эту лавочку! - вставая со своего места, сказал полицейский.

Взяв немногочисленные пожитки, он отправился в деревню. Смерть Карпова очень сильно задела его. Нет, он не считал его своим другом или товарищем, так, давний знакомый, но именно этот случай стал той самой последней каплей.

Дорога была практически пуста, пробок на удивление не было. Ещё никогда в своей жизни он не совершал настолько необдуманных и рисковых поступков, но сейчас им руководил не здравый рассудок, а ненависть.

«А может, действительно, есть шанс найти какие-то передатчики, о которых говорил Карпов, тогда это будет ключ к разгадке! Блин, почему я вчера не послушал его, надо было сразу ехать в эту деревню...» - думал Миша.

Вокруг было как обычно тихо. Странное место, здесь почему-то даже птицы не пели. Теория о том, что в деревне Красный Яр происходит что-то мистическое, уже плотно укоренилась в голове у полицейского.

- Что-то от этих мыслей голова болеть начинает. Ладно, Карпов говорил мне про дом на холме. Поеду к нему, вероятно, там ещё остались следы вчерашней стычки, - сказал вслух Яковлев, отгоняя накатившую на него панику.

Странно было и то, что, несмотря на близость к городу, связь здесь отсутствовала полностью. Пока он ехал по трассе, его радио ещё старалось сопротивляться, но стоило ему углубиться в деревню, и его приёмник погрузился в молчание. Даже белого шума не было.

- Вроде он... - сказал полицейский, останавливаясь возле самого целого дома в округе.

Выйдя из автомобиля, он прислушался. Но вместо мёртвой тишины до его ушей донеслись какие-то звуки, исходящие со стороны дома. То ли треск, то ли шуршание...

Достав пистолет, Яковлев медленными шагами направился внутрь. А внутри у него всё бурлило, каждый следующий шаг давался ему в разы сложнее, чем предыдущий. Казалось, ещё немного, и он бросится из этой деревни прочь. Но он продолжал идти. Голова начала раскалываться ещё сильнее. В глазах появились странные тёмные точки.

В дом он зашёл в полубредовом состоянии. И без того больная голова начала немного кружиться, появилась тошнота.

- Мать твою! Ты кто такой? - до ушей Миши донёсся старческий голос.

- Стоять, не двигаться, руки вверх!

Окинув взглядом человека, Яковлев немного обомлел. Он был готов увидеть кого угодно, но точно не обычного старика. Его образ был настолько типичным, что Мише стало не по себе.

Из-под густых бровей на него смотрели уставшие от жизни глаза. Отсутствие волос на голове компенсировалось густой бородой, свисающей лохмотьями. Бесформенная клетчатая рубашка сидела на нём на удивление хорошо, как минимум, она полностью дополняла его образ отшельника.

- Мужик, ты кто?

- Ты бы ствол опустил, а то делов тут натворить можешь…

- Я тебя спрашиваю, что ты здесь делаешь?!

- Всё это большая случайность, давай сделаем вид, что ты меня здесь не видел, и мы разойдемся по-добру, по-здорову…?

Не выдержав такой наглости, Яковлев пнул стоящий неподалеку от него металлический ящик, отчего тот немного помялся.

- Дурак! Что же ты делаешь?! Ты хоть представляешь, что там лежит?

Эти слова сильно заинтересовали Мишу, и он, несмотря на нестерпимую головную боль, решил разобраться в ситуации.

- У тебя есть пять минут, говори, что за чертовщина здесь происходит!

- Послушайте, я не вижу смысла объяснять, вы всё равно не поверите, никто не верил… - понижая голос, сказал дед.

- Не хотите по-хорошему? Ладно, тогда я вынужден изъять этот ящик, а вас арестовать!

- А вот этого делать точно не надо! Если это устройство попадет в город, будет случиться беда.

Яковлев устал спорить с этим загадочным дедом. Ему хотелось как можно скорее покинуть это место, ведь он все еще помнил о тварях, убивших Карпова.

- Так уж и быть, расскажу, но после пообещайте отпустить меня! Обещаете?

- Если ничего криминального не услышу — обещаю.

- Славно, это устройство, которое вы только что пнули, возможно, самое опасное изобретение человека на планете Земля.

- А что это вообще такое?

- Передатчик. Но не совсем обычный. Его влияния хватило, чтобы опустошить деревню. Именно по его вине здесь больше никто не живет.
Удивление, которое испытал Михаил в тот момент, невозможно передать словами.

- В молодости я увлекался радиоаппаратурой. Это была моя страсть! Я готов был сутки напролет изучать все эти механизмы вместе со своими товарищами-радиолюбителями. Но в один день все изменилось. Вместе со своим другом мы решили создать очень мощный передатчик, с помощью которого можно было бы ловить сигналы из любой точки планеты в хорошем качестве. Не поверите, но у нас это получилось. Целый год мы потратили на то, чтобы создать это устройство.

- Всё это очень интересно, но можете говорить быстрее, а то мне что-то нехорошо.

- Значит, оно и на вас действует! Вам надо быстрее убираться отсюда, иначе вы станете таким же, как эти белые ходоки.

- О чем вы говорите? - потирая виски, спросил Яковлев.

- Мы с моим товарищем создали эту машину. Она работала просто идеально, мы могли без помех прослушивать сигналы из других стран, да что там стран, из других континентов. Но в один момент всё изменилось. Нам удалось поймать какой-то странный сигнал, происхождение которого мы так и не смогли объяснить. Через короткое время мой друг начал чувствовать себя не очень. Думали поначалу, что просто простудился - осень на дворе была. Но нет, с каждым днем он менялся всё сильнее. И не только он, соседи тоже начали вести себя странно. Потом начали пропадать люди, мой друг тоже пропал. А потом появились они… Я поначалу не связал их появление с тем, что нам удалось поймать этот сигнал. Но потом всё встало на свои места. Видимо, передатчик поймал волну, которая сводит людей с ума, превращает их в безжизненных ходоков.

- И что, ты даже ничего не сделал с этим?

- Я пытался! Но сигнал никуда не пропадал! Отключение питания результатов также не дало, скорее наоборот, стало только хуже. Эти ходоки как будто взбесились, начали громить и поджигать дома. Вели себя они как наркоманы на ломке. Те из них, кто оказался послабее, просто умирали прямо на улице. В общем, уже много лет я поддерживаю в рабочем состоянии этот передатчик.

- Откуда сигнал поступает, не знаете? - борясь с приступом рвоты, спросил Яковлев.

- Знаю, но вы мне не поверите.

- Говори быстрее!

- Из космоса. Сигнал поступает прямо оттуда. Скажу больше, в последнее время он усилился настолько, что мне пришлось покупать и собирать вспомогательную аппаратуру, которая бы могла в полной мере поглотить передачу. Но моих усилий оказалось недостаточно! Ходоки начали появляться в городе, люди стали пропадать далеко за пределами этой деревни.

- Что ты собрался делать? Думал уйти отсюда?

- Решил покинуть Красный Яр. Увезу этот передатчик как можно дальше от населенных пунктов, а потом будь что будет.

Яковлев почувствовал сильную боль сначала в правом, а потом и в левом виске. Стоять ровно больше не было никаких сил, и он облокотился на подоконник.

- Почему я чувствую себя плохо, а ты нет…

- Сигнал действует на всех людей по-разному. Небольшой процент людей вроде меня вообще не ощущают его влияния. А вот вам, господин, я советую уходить отсюда, иначе в ближайший час вы пополните ряды ходоков.

- Ты можешь их контролировать?

- Нет, они действуют по своим законам, но меня они не трогают, видимо, понимают, что я им еще нужен.

- Сейчас сюда приедут мои коллеги, вас повезут на допрос, что делать с этим ящиком, решим позже!

- Подождите, вы же обещали, что отпустите меня!

- Я гонялся за этими тварями много лет. На их счету не один десяток преступлений… Его речь прервал сильный приступ боли, от которого он согнулся пополам.

- Не хотите по-хорошему? Ну ничего, осталось потерпеть еще немного, и вы примкнете к их рядам, - сказал дед, усаживаясь на стул позади себя.

Отпустить преступника Яковлев никак не мог. Но и терпеть нестерпимую боль у него больше не было сил. В этот момент в его раздираемой от боли голове появилась мысль, которая показалась ему единственно верной и правильной на тот момент.

Подняв пистолет, он направил его на металлический ящик, стоящий перед ним. Всё его внимание сейчас было сосредоточено только на том, чтобы уничтожить это адское устройство. Он не заметил, как дед вскочил со своего места, не видел, как тот заметался по избушке в поисках чего-то потяжелее.

Прозвучал выстрел, потом еще один. Встав в полный рост, он направил оружие на остальные ящики, которые стояли по углам комнаты.

Продолжалось это недолго, буквально через минуту всё закончилось. Искрящиеся по углам ящики издавали неприятный писк, дед в это время носился туда-сюда, не находя себе места.

- Ты просто идиот! Ты даже не представляешь, что ты натворил!

- Ничего страшного, уж лучше пусть эти твари перебесятся, зато потом наступит спокойствие!

- Нет, ничего не наступит! Ты еще не понял, что это был необычный сигнал?! Как бы тебе объяснить, чтобы ты понял… В нем было что-то живое! А теперь, когда ты уничтожил передатчик, мы не знаем, куда он направится дальше. Мы не знаем, каких масштабов излучение достигнет на этот раз! Вполне возможно, что эта чума поглотит всё человечество! Идиот! Я ведь столько лет пытался сдерживать его… - на глазах деда выступили слезы.

Головная боль начала отступать. Темные круги и пятна, маячившие последние полчаса перед лицом Яковлева, исчезли. Состояние потихоньку начало приходить в норму.

Через несколько часов, ближе к обеду, к дому подъехал белый минивэн с тонированными стеклами. Это были коллеги Яковлева.

- Где вы так долго ездите? Я устал тут уже сидеть, про апокалипсис слушать…

- Мих, да дичь какая-то в городе творится, люди как с ума посходили! У нас за неделю столько вызовов не было, сколько за последние несколько часов.

- И вы туда же! Ладно, поехали отсюда, а то у меня уже голова опять начинает от всего этого бреда раскалываться. И да, там внутри ящики металлические стоят, их тоже необходимо с собой забрать.

Загрузившись в минивэн, они направились обратно в город. Слова коллег не пугали его, он был готов к тому, что некоторые ходоки и вправду могут взбеситься. Но когда они заехали в город, то он понял, что коллеги не врут.

Людей на улице практически не было, а те, что удалось встретить, вели себя максимально подозрительно.

Беспокойства добавил и тот факт, что головная боль Яковлева вновь начала возвращаться.

— Парни, остановите меня здесь, я домой пойду отсыпаться. Просьба сегодня меня не беспокоить!

За несколько десятков метров, что Миша преодолел до подъезда, ему не удалось встретить ни единой живой души, что было очень подозрительно.

Зайдя домой, он первым делом выпил таблетку от головы, а после направился в душ. Обычно именно эта связка помогала ему взбодриться и прийти в себя. Но в этот раз такой трюк не сработал.

Лежа в постели, он думал обо всем произошедшем. По-хорошему, он должен был бы сейчас допросить этого старика, отправить его аппаратуру на изучение, но сил, чтобы провернуть это, у него совсем не осталось.

Закрыв глаза, Яковлев провалился в глубокий сон. Ему уже не суждено было узнать, что буквально через час его телефон начнет разрываться от звонков коллег. Он не знал, что город, в котором он прожил всю свою жизнь, охватил хаос.

А его коллеги, в свою очередь, не догадывались, что в прежнем виде Яковлеву было уже не суждено проснуться.

Красный Яр. Часть 1

Красный Яр. Часть 2