Эту историю я услышал на практике в той самой бригаде.

Мастерская участка ЭРКМО в мартеновском цехе ОХМК была островком проводов и гаечных ключей посреди стального ада. Воздух гудел от работы мощных вентиляторов и шипел раскаленным шлаком где-то за толстыми стенами. Здесь, среди реле времен основания комбината (еще 1950-х годов, с трещотками и лампочками, как в старых фильмах), копошились две бригады электриков. В бригаде №2 под началом мастера Николая Сергеевича трудились пять электриков и один универсальный сварщик, дядя Вася. И самым известным спорщиком на весь участок, а то и цех, был Владимир Трофимов, по кличке "Вольт".

Вольт спорил обо всем: о том, чей участок кабеля быстрее проложат в раскаленном тоннеле под печью, о том, выдержит ли древний рубильник под нагрузкой, о том, чья бригада первой выполнит месячный план. Спорил азартно, с пеной у рта, часто на спорные ставки – пару бутылок "Жигулевского" или дефицитную палку копченой колбасы. Его кредо: "Можно все, если захотеть!". И коллеги знали – если Вольт ввязался в спор, он будет стоять до конца, даже если правда не на его стороне.

Однажды, во время редкого затишья, когда мартеновская печь №4 встала на плановый ремонт, разговор зашел о выносливости. Дядя Вася, потягивая чай из жестяной кружки, вспоминал, как в молодости за раз съел ведро пельменей. Вольт, протирая контакты древнего пускателя, усмехнулся:

"Пельмени? Вода да тесто! А вот три литра настоящей, густой, как машинная смазка, сметаны? Вот это вызов! Вот где желудок покажет, из чего он сделан!"

Наступила пауза. Все знали ставки Вольта.

"Ты что, Вольт, утверждаешь, что осилишь?" – спросил молодой электрик Петька, не веря своим ушам.

Глаза Трофимова загорелись тем самым знакомым огнем. Он отложил ветошь, выпрямился во весь свой немалый рост. "Утверждаю? Я *знаю*! Спорим на ящик "Жигуля"? Три литра. За один присест. Без передышки и запивки!"

Мастерская ахнула. Три литра сметаны! Это было немыслимо. Но Вольт стоял, упершись руками в бедра, взгляд его бросал вызов. Мастер Николай Сергеевич только тяжело вздохнул, предвидя последствия. Спор был заключен.

Проблема была в сметане. В заводской столовой ее отпускали строго по талонам на молочные продукты, которые выдавались как "вредность" за работу в горячих цехах. Трехлитровая банка – это была целая роскошь. Но азарт и жажда зрелища победили. По участку, а потом и по соседним бригадам мартеновского цеха, пошел клич: "Собираем талоны для Вольта! Спор на три литра сметаны!" Талоны несли все: и электрики, и сварщик дядя Вася, и даже суровый мастер Николай Сергеевич пожертвовал пару. К концу смены Петька, назначенный казначеем, с гордостью потряс толстой пачкой разноцветных бумажек – эквивалент заветных трех литров.

На следующий день, после утреннего планерки у мастера, делегация (Вольт, Петька и Николай Сергеевич для солидности) направилась в заводскую столовую. За прилавком царили две женщины, Тамара и Зинаида, видавшие виды.

"Здорово, девчата! – бодро начал Петька. – Нам сметаны, пожалуйста. Банку трехлитровую. Вот, талоны". Он выложил пачку на стойку.

Тамара и Зинаида переглянулись. Уголки губ дрогнули в едва заметных улыбках.

"Ох, на спор, поди?" – протянула Тамара, беря талоны. "За электрика Вольта из ЭРКМО мартена?"

"Ну… да", – подтвердил Петька.

"Знаем, милок, знаем, – кивнула Зинаида, доставая из холодильника огромную пустую стеклянную банку. – Весь комбинат уши прожужжали. Так вот что, парни. Сметана сейчас… для супа, для соусов. Она пожиже. Для такого… *мероприятия*… приходите после обеда. К двум часам. Мы вам отольем из свежей фляги. Настоящую. Деревенскую. Жирную-прежирную. Как сливочное масло. Чтоб честно было. А то съест жиденькую – и скажет, что легко".

Вольт почувствовал, как под ложечкой слегка засосало. Но отступить? Перед всем цехом? Невозможно! "Договорились", – хрипло бросил он. "К двум будем".

К назначенному времени у столовой собралась толпа. Весть о "сметанном подвиге" облетела мартеновский цех. Сталевары в проплавленных робах, подручные, крановщицы, ИТР – все хотели зрелища. И зрелище имело цену – Петька, превратившийся в билетера, собирал у входа… талоны на молоко. "Вход платный! Надо же Вольту потом желудок восстанавливать! На ряженку!" – орал он. Народ смеялся, роптал, но талоны отдавал.

Внутри, на отдельном столе в углу, стояла Банка. Она казалась циклопическим сооружением. Три литра густейшей, белоснежной, жирной массы, холодной и неумолимой. Рядом лежала большая алюминиевая ложка – орудие пытки.

Вольт снял свою промасленную синюю спецовку с шевроном ЭРКМО, остался в застиранной робе. Под одобрительные возгласы и смешки он подошел к столу. Сделал глубокий вдох, словно перед прыжком в холодную воду. Толпа затихла. Первая ложка. Вторая. Третья… Первые десять минут он работал как автомат. Сметана оседала ровными слоями. В толпе сначала подбадривали: "Давай, Вольт!", "ЭРКМО, жги!", "Так их!". Потом ахали: "Да он же реально справится!".

Но где-то после литра темп замедлился. Каждая ложка требовала все больше усилий. Лицо Вольта из решительного стало сосредоточенным, потом задумчивым, потом… приобрело легкий оливковый оттенок. Он начал делать паузы, глубоко дышать, смотреть куда-то вдаль поверх голов зрителей. На лбу выступил холодный пот. "Давай, Вольт! Еще полбанки!" – кричали из толпы. "Не подведи мартен!" Он кряхтел, вытирал лоб рукавом и снова за ложку.

Когда до дна оставалось сантиметров шесть – примерно 0.7 литра – лицо Вольта стало цвета старой оцинковки. Его глаза остекленели. Челюсть, сжимавшая ложку, дрогнула. Ложка с глухим **плюхом** упала обратно в белесую массу. Владимир Трофимов резко вскочил, опрокинув табурет, прижал ладонь ко рту и, согнувшись пополам, бросился к двери в коридор, ведущему к туалетам, расталкивая ошеломленных зевак. Дверь захлопнулась.

В столовой повисла мертвая тишина, которую через мгновение нарушили… красноречивые звуки из-за двери. Потом тишина сменилась сдержанным гулом, смешками и вздохами.

Через полчаса дверь открылась. Вышел Вольт. Лицо его было цвета мартеновского шлака – серо-зеленое, влажное, абсолютно **несвежее**. Он шел медленно, чуть сгорбившись, одной рукой крепко держась за живот. От него несло слабым запахом мятного одеколона, который не мог перебить другого, более стойкого и неприятного. Он не смотрел ни на кого. Молча подошел к столу, взял свою спецовку и, не глядя на злополучную банку с остатком сметаны и на столпившихся коллег, поплелся к выходу. Шаги его были тяжелыми.

Петька подошел к банке, заглянул внутрь, свистнул. "Ну что, мужики? – обратился он к толпе. – Спор проигран. Ящик "Жигуля" мой. А Вольту… – он вздохнул, – Вольту теперь до конца месяца талоны на молоко собирать будем. Только уже не на сметану". Николай Сергеевич только покачал головой: "Идеи у тебя, Трофимов, стальные… а желудок, видать, все ж человеческий".

В цехе ЭРКМО мартеновского цеха Вольта еще долго называли "Сметанным Напряжением". А спорить он не перестал. Но теперь категорически отказывался заключать пари, связанные с едой. Он предпочитал спорить о надежности старых реле и силе тока – вещах куда более предсказуемых, чем три литра деревенской сметаны.