Вообще хз, но выглядит сомнительно.

Место действия и действующие лица не известны.

https://t.me/milinfolive/138000

Как говорится, все хорошо что хорошо кончается.

На Камчатке началась подготовка полигонного комплекса «Радыгина» Войск и Сил на северо-востоке к новому учебному году боевой подготовки.

Будут проведены работы по подготовке объектов полигона, в том числе сплошная очистка территории от неразорвавшихся боеприпасов. Запланированы работы по обслуживанию и восстановлению специального оборудования комплексов и тренажеров, а также 10 объектов полигона. Особое внимание уделяется технической готовности стрельбищ, директрис и участков вождения боевых машин.

Всего к полигонным работам, которые будут проводиться на площади свыше 550 га, привлекается более 30 инженеров и специалистов эксплуатации полигонного оборудования, задействовано около 10 единиц техники.

Наш телеграмм: Авиация и флот России 🇷🇺

Моя лучшая школьная подруга – Света Мелихова пришла к нам учиться в шестом. Ее отца тогда перевели в наш город служить, и семья переехала из Ростова-на-Дону. Вот с тех самых пор мы и дружим. С тех пор я люблю и помню всех Мелиховых. И живых, и тех, кто ушел... Там же, в доме Светиных родителей познакомилась я и с Геной Максимовым. Не был он тогда еще ни капитаном, ни инструктором, ни военным летчиком. Был просто курсантом Ейского Высшего Летного Училища. Там же учился в те времена и Светланкин брат – Александр.

Вообще-то, прежде чем рассказывать эту правдивую и трагическую историю, я должна, наверное, сказать несколько слов о семье моей подруги, о том, какой это был замечательный дом… Вот вроде и квартира не очень, чтоб большая, и кухня в квартире маленькая, и народу, порой, бывало, полно – к Свете приходили подруги, к Саше,– друзья, только в этом доме почему-то никто никому не мешал ... Всем находилось место, всем хватало тепла. И даже моя неприкаянная душа отогревалась там. Не чувствовала я себя в доме подруги чужой и лишней.

Сегодня, годы спустя, мысленно, я иногда возвращаюсь в этот дом, вспоминаю всех его обитателей, вспоминаю Светланкиных родителей, испытывая бесконечную нежность... И сегодня я ощущаю, как недостает мне их... Жили Мелиховы недалеко от школы, и мы, нередко, после уроков заходили к Светлане. Помню, как-то уже в самом конце, когда мы уже почти оканчивали школу, пришла моя подруга в класс, какая-то сама не своя. Сидит, словно по дороге ей кирпич на голову свалился… Потом говорит:

– Жанка, а у нас мать с ума сошла…

– В каком смысле?

– В прямом! – отвечает – рожать собралась!!!

Событие это и в самом деле, было не обычное. Мы-то, считай, выросли. Света и Саша – взрослые совсем, им скоро своих ребят нянчить, а тут вдруг такое известие…

А потом появилось в доме Мелиховых это прелестное, маленькое создание, с большими, карими глазами, в ярко красных ползунках в белый горошек… Галинка. Казалось бы, хлопоты, заботы, вечная усталость с малышом, ничего подобного! Дом Мелиховых оставался гостеприимным и теплым. И не только для нас. Не раз видела, как соседи к тете Зое заглядывали. Кто за советом, кто за помощью. А Галинка на глазах подрастала. Когда ходить начала, бывало, дотопает до стола, ухватится маленькими пальчиками за край, встанет на цыпочки, чтобы увидеть, что это мы там, на столе со Светой делаем, – одни глазенки с мохнатыми ресницами над столом…

Помню и люблю

Насколько мудрым было это решение Светиных родителей, мы смогли оценить уже значительно позже, когда разлетелись из родительского дома старшие ребята, а в доме Мелиховых жизнь ни на мгновение не останавливалась. Не опустел дом, – в нем по-прежнему детские голоса звучали. Подрастала Галина, появились у нее друзья… Да и Саша тогда нередко дома бывал – ейские курсанты в Таганроге летали... Помню, я уже в институте училась, Света вообще в другом городе жила, бывало, зайду к Мелиховым, – тетю Зою проведать, а там, в коридоре, в ряд, несколько пар курсантских сапог стоит… Значит, нет полетов, в увольнении ребята…

С тех пор прошло немало времени. Нет больше тети Зои. Давно нет. А мне до сих пор не хватает ее. Вспомню, – ком к горлу подкатывает, слезы наворачиваются. Спокойная, ироничная она всегда была открыта навстречу, находила нужные слова. С нею можно было говорить обо всем. Даже о том, о чем не поговоришь со своей собственной мамой. Плохо живется мне, оттого, что нет больше Светланиной мамы. В нашу последнюю встречу, тетя Зоя уже не двигалась, не разговаривала после инсульта. Только лежала как-то поперек, на диване в большой комнате, смотрела на нас со Светланой, пытаясь улыбнуться, а из края глаза скатилась на подушку медленная слеза. Что будет с нею, тетя Зоя знала лучше нас – всю жизнь медицинской сестрой работала... Не знаю, как пережил утрату Светин отец, когда остался один... Кадровый офицер. Высокий, всегда подтянутый, Николай Александрович Мелихов даже в гражданском костюме оставался офицером. Он был для меня символом надежности, постоянства. И мне очень не хватает его иронической улыбки, его замечаний. Обычно немногословен, но, бывало, скажет что-то с серьезным видом, подняв глаза от газеты, и ты стоишь, думаешь, шутка это или всерьез…

Когда не стало тети Зои, Николай Александрович какое-то время жил один. Летом, каждое утро, когда не проснулся еще народ, шел на море. Пока солнце не жжет, пока вода чистая... Мы-то, живя на море, не часто вспоминали об этом своем даре бесценном, о том, что можно, вот так идти, наслаждаться этим даром, – встречать утро на берегу... Конечно, в последние годы жизни Николая Александровича я видела его редко, но с уходом его, мир наш утратил для меня что-то очень важное, правильность свою, что ли… надежность... Хорошо помню, как родители Светы и Саши общались между собой. Как, по-доброму, с любовью подтрунивали друг над другом, как ненавязчиво воспитывали своих ребят… У каждого в этой семье были добрые, домашние имена...Не буду их называть – не моя это тайна. Но столько нежности было даже в этом, столько любви...

Курсанты и летчики

Как я уже сказала, брат Светланы, после школы поступил в Ейское летное училище. Он и так был одним из самых заметных мальчиков в нашей школе, и даже в нашем городке, – высокий, красивый, умница большая. А уж когда курсантскую форму надел, равных ему, и в самом деле, не было. Тетя Зоя очень гордились Сашей. Мы не раз говорили с нею о Сашином выборе – непростое это дело – быть военным летчиком. Да и наслышаны были все мы о летной жизни – военный аэродром в городе. «Сушки» и днем и ночью слышно… Всякое бывало... Но, каждый раз, когда заходил разговор о Саше, тетя Зоя говорила:

– От судьбы не убежишь! Хочет летать – пусть летает! Не буду я его отговаривать! Это его выбор. Жизнь вообще опасная штука!

И друзей Сашиных, курсантов, потом летчиков, тетя Зоя принимала в доме своем, как родных.

И Геннадия, – он тоже летал тогда в Таганроге и бывал в доме Мелиховых. Потом Светлана вышла за Гену замуж. Я тогда уже не жила в городе, уехала по распределению в Сибирь, потом в Москву. Но, возвращаясь, приезжая в город, я обязательно встречалась с дорогими мне людьми, заходила к Светланкиным родителям, к Свете и Гене... Если приезжала в августе, мы вместе отмечали День авиации. Это было свято. Иногда День Авиации совпадал с моим днем рождения, – получался праздник вдвойне. По сей день стоит перед моими глазами картинка: праздничный стол, накрытый в квартире Светиных родителей по случаю Дня авиации, капризничающая маленькая Катя – дочь Светы и Гены. Ни мама, ни бабушка, ни дедушка уговорить ребенка не могут. И тогда Гена подхватывает Катюню на бегу, сгребает в охапку, сажает к себе на колени, объясняет дочке, что такое хорошо, а что такое плохо. Девочка тут же затихает. Авторитет отца для Катерины был не пререкаем.

Линия жизни

А той осенью мы были с Геной и Светой в гостях у какого-то летчика, служившего вместе с Геннадием. Жил летчик недалеко от Машиностроительного завода, над морем, в хрущевской пятиэтажке. Был, помню, праздничный стол, уставленный деликатесами и отличными отечественными винами, были интересные разговоры, под стопочку, обо всем, чем живет страна, и мы, как часть ее. И, в конце концов, речь зашла о смысле жизни, о жизни и смерти, о предсказаниях Ностардамуса и предсказаниях вообще… О том, что у каждой жизни есть свой алгоритм и вариантов на самом деле у каждого из нас не так уж много.

В те времена стали появляться в разных научно-популярных журналах материалы по хиромантии. Тема вызвала интерес, и все стали рассматривать свои ладони. Раскрыл ладонь и Геннадий. Линия жизни у него обрывалась, не дойдя даже до середины. Это был первый сигнал беды, но тогда я только констатировала сам факт, не почувствовав той особой тревоги, как это обычно бывало...

Я поспешила замять тему, обратить все в шутку. В самом деле, какие могут быть суеверия, какая хиромантия, если мы все – комсомольцы? Разговор перешел на другие, более интересные темы и, вскоре, мы все забыли о произошедшем… А весной следующего года я приехала в город снова и, конечно, один из первых своих визитов нанесла Максимовым. Света с Геной и Катюхой жили теперь далеко, на Кислородной площади. Транспорт там неудобный, проще всего добираться до них либо на такси, либо пешком. Света, конечно, обижается, когда я, ссылаясь на эти «трудности», не иду к ней, а стараюсь зазвать ее к себе. Впрочем, признаюсь, побывать у Максимовых, – для меня всегда праздник. Света замечательная хозяйка. Я вообще не представляю, как она все успевает? Она же сутками работает в этой своей хирургии, и при этом всегда делает дома всевозможные заготовки на зиму, великолепно шьет, в доме у нее всегда порядок, ни пылиночки. А как готовит! Я думаю, что именно такой и должна быть идеальная офицерская, да и вообще любая жена.

Правда, не всем это дано. Мне вот лично, проще тогда было полностью перепаять сгоревший ПТК нашего старенького телевизора, – его уже не бралась ремонтировать ни одна мастерская, чем закатать банку огурцов на зиму. Ну, не дано мне.

«Наполеон» и Камчатка

Короче, в тот раз Светлана отправила нас с Геной в магазин. Купив, все, что было заказано, мы зашли в винный отдел. Там, среди множества отечественных и заморских бутылок стоял коньяк «Наполеон». Не бренди, не суррогат польский, как сегодня, а настоящий французский коньяк! Правда, стоил тот «Наполеон» 50 рублей! Много это, или мало, можно судить, если знаешь, что самый лучший армянский коньяк три звездочки стоил в те времена 4 рубля 32 копейки, а прекрасные отечественные вина и того меньше. Фитяска, например, Рислинг или Алиготе стоили вообще копейки. Вернее, один рубль тридцать копеек за бутылку. И, между прочим, не помню я что-то, чтобы кто-то спивался тогда из наших знакомых, да и вообще в обозримом окружении. Выбрали мы тогда что-то повкуснее, а Гена сказал, что на свое грядущее тридцатилетие он непременно «приговорит» этого «Наполеона» со своими друзьями-летчиками… Потом мы еще долго шли пешком, разговаривали…

Летом прошлого года в отпуск свой, я летала на Камчатку. На «шабашку», с отрядом научных работников одного серьезного подмосковного НИИ, так что тему для разговора искать не пришлось. Дело по тем временам для нас было обычное, но рискованное. Договор был заключен с ЛПП (лесоперевалка), но работу сначала нам предложили копеечную...

Прикинув, что больших денег не видать, командир отряда на третий день нашего пребывания в Усть-Камчатске, просто сбежал. Ночью, тайно собрал рюкзак и ушел с сухогрузом на Петропавловск. «Замполит» отряда – вообще размазня, слинял еще через день, предъявив отряду какую-то фиктивную телеграмму. Отряд – 27 мужчин и две девушки, остался без денег, без договоров, без командиров, за тысячи километров от столицы… причем отпуск наш , дополненный отгулами, неотвратимо заканчивался.

В отряде прошло бурное собрание, на котором я почему-то отсутствовала. Кажется, задержалась тогда в конторе ... Мужики наши пошумели, пошумели, и неожиданно, по крайней мере, для меня, выбрали меня командиром. А кашеварить вместо меня назначили крепкого парня, служившего поваром на флоте. Люди надеялись, что мой опыт работы в студенческих строительных отрядах поможет исправить ситуацию. Кстати, кроме меня такого опыта, действительно, никто не имел.

Ну, и началось… Поиск новых договоров, добыча материалов и техники, СНиПы, ЕНиРы, закрытие нарядов... Одну бригаду я сразу подрядила на лесосплав… Потом еще подписала договор с местным РСУ на перекрытие пяти крыш в поселке. Часть бойцов отправила возводить трансформаторную подстанцию...

Но самое главное, – пришлось проехаться по всем торговым точкам поселка, включая аптеки, – запретить продавать МОИМ архаровцам все, что в том, или ином виде, содержит спирт. Все, вплоть до настоек лимонника и элеутерококка. Впрочем, и это было только полдела. Рядом у нас была зона – строгий режим, 12-15 лет, бежать там некуда, поэтому работали заключенные в поселке без конвоя, неподалеку от наших объектов. Вот и начали мои «старшие научные сотрудники» потихоньку чифирить с соседями. Пришлось и здесь вводить жесткий контроль. И было это не просто.

Когда Ключевская дымилась...

Честно говоря, представить смазливую, но довольно инфантильную барышню в роли командира, мне трудно и сейчас, годы спустя. Особенно зная, что при первых звуках мата я начинала рыдать, считая мат личным оскорблением, и что все, вплоть до, перекрытых крыш Усть-Камчатска, мне пришлось проверять лично, - дождавшись проливных, камчатских дождей, лазить там самой...

Словом, отпуск у меня получился весьма экстремальный, и, хотя заработали мы в результате совсем неплохо, выдав на борту самолета своим архаровцам деньги, я сказала, что знать их в Москве просто не желаю... Позже когда у меня возникла мысль слетать на Камчатку еще раз, многие мои бойцы, прослышав об этом, запросились со мной.

Так что вспоминала я о своем необычном отпуске с удовольствием и с юмором… Геннадий слушал рассказ, вставлял реплики. Смеялся, когда я описывала, как умирала от страха, узнав, что человек, в черной робе с номером на груди и на «фесочке», подвозивший меня до поселка – самый обычный зэк, получивший срок за убийство...

Удивлялся и хохотал, когда я рассказывала, как добывала в пароходстве лесовоз и кран, чтобы положить плиты на крышу нашей подстанции, а потом отключала на 15 минут высоковольтную ЛЭП, питающую не только поселок, но и соседнюю «зону строгого режима» , потому что стрела крана могла коснуться проводов… И самое смешное, как я потом пыталась рассчитаться с крановщиком и водителем лесовоза сначала деньгами, - денег они не взяли, потом водкой... Помощники мои не взяли с меня ни денег, ни водки. Сказали:

– Детка, не обижай, мы тебе просто по-человечески помогли!

Такое было НАШЕ ВРЕМЯ. Впечатления были еще свежи, Гена стал благодарным слушателем. Особенно развеселил его мой рассказ о том, как я с полным портфелем денег, – получала-то на весь отряд! - прямо с машиной, переправлялась куда-то на другой берег, кстати, по сей день не знаю, откуда, и куда. И, как потом, мчались мы на аэродром Усть-Качатска, где с запущенными двигателями уже стоял, ожидая только меня, загруженный «под завязку» ЯК-40. И потом мы летели в тишине на этом ЯКе над кратером Ключевской, и она дымилась…

Человек, самолет, и… небо!

В мирных буднях южного города далекая Камчатка уже и мне казалась фантастикой, а все, что происходило со мною там, почти перестало быть реальностью... Вспоминая, я словно читала вслух приключенческий роман. Все было необычно, вызывало бурю эмоций, и Гена разделял мой телячий восторг. Конечно, говорили мы с ним и о самолетах. Больная это была тема. Бились «сушки» на посадке нередко, и летчик не всегда мог что-то предпринять.

Признаюсь, и тогда и теперь, считала и считаю, что люди, умеющие летать, всегда – чуть-чуть Боги. Ведь в отличие от нас, не умеющих летать, они существуют, и живут, где-то за гранью человеческих возможностей… Эти запредельные высоты и скорости, когда даже звук отстает... это как жизнь в другом измерении.

Я уже говорила, что, когда-то, в школе еще, я с друзьями на велосипедах гоняла за город на наш военный аэродром, смотреть, как заходят «сушки» на посадку. Летали тогда много, почти круглосуточно, днем и ночью. Стоял в поле небольшой домик, – ближняя приводная радиостанция – БПРС, дежурили солдатики. Мы с Викой Экслер привозили ребятам домашние гостинца, и они не прогоняли нас, разрешали посмотреть на самолеты поближе. А Су-7у и Су-7б, – настоящие – учебные и боевые машины шли одна за другой, буквально в нескольких метрах от нас, – было видно заклепки на обшивке! Да что можно сравнить с этим?!

Дорога была долгой, и Гена стал рассказывать, как мечтал летать. С самого детства еще, там, у себя дома, в Ленинграде... Сказал, что быть он мог только летчиком. Потом рассказал, как приехал в Ейск, как поступал в ЕВВАУЛ… Как радовался, когда поступил... И как в первый раз, пилотом уже, поднялся в небо с инструктором... Но самое большое впечатление, как нетрудно догадаться, на него произвел первый самостоятельный полет. Когда он оказался в небе один… Человек, самолет, и небо!

«Полет»

Гена стал рассказывать, что испытывает летчик в такие минуты, когда «Земля Людей» далеко, и уже не служит опорой... А я почему-то вспомнила вдруг, недавно прочитанный рассказ Леонида Андреева «Полет». Было что-то у них общее, у героя рассказа – Юрия Михайловича Пушкарева и Геннадия. Правда, летал Юрий Михайлович не на сверхзвуковом истребителе-бомбардировщике, как Геннадий, а на допотопном «Ньюпоре», – образца начала века. И тот, описанный в рассказе полет, стал для него последним. Но рассказ, был вовсе не о гибели летчика, а именно о полете!

Я попыталась пересказать «Полет» Геннадию. Рассказала, как начался тот день у героя Леонида Андреева со счастливых предзнаменований, как разбудил его луч раннего солнца, а перед самым пробуждением, приснился «необыкновенно светлый, полный таинственных и радостных намеков, волнующий сон». Стараясь приблизиться к тексту первоисточника, я заменяла недостающие слова эмоциями, понимая, при этом, что Леонида Андреева, как и Андрея Платонова, пересказать своими словами практически невозможно… Теряется что-то очень важное, невосполнимое.

Кроме того, я вдруг поняла неожиданно для себя, как много совпадений в рассказе и в жизни. У Леонида Андреева «Юрий Михайлович Пушкарев был опытный офицер-пилот. Это значило, что "в течение полутора лет он уже двадцать восемь раз - ровно столько, сколько было ему лет, - поднимался на воздух и все еще был жив, не разбился, не переломал себе ног и рук, как другие. Лучше, чем все, чем даже жена его, он знал цену этой смешной и маленькой опытности, обманчивому спокойствию, которое после каждого счастливого возвращения на землю точно отнимало память о прежних чужих несчастьях и делало близких людей излишне уверенными, излишне спокойными – пожалуй, даже жестокими немного; но был он человек мужественный и не хотел думать о том, что расслабляет волю и у короткой жизни отнимает последний ее смысл». Летчику в рассказе было двадцать восемь лет, и почти столько же было Геннадию... У Леонида Андреева, сказано, что жил в теле его героя «кто-то еще, кто не поддавался увещеваниям, твердо знал свое, был не то мудр, не то совсем без разума, как зверь, – и этот другой страшился страхом трепетным и темным, и после удачного полета этот другой становился глупо счастлив, самоуверен и даже нагл, а перед полетом каждый раз мутил душу, наполнял ее вздохами и дрожью. Так же было и в этот раз, накануне июльского полета»...

Конечно, Гена, капитан Максимов летал значительно больше. Он был уже инструктором, хорошим летчиком, был влюблен в небо... Об этом, кстати, вспоминают и сегодня его курсанты на сайте Ейского Летного Училища... Но, и Геннадий, конечно, знал цену своей «смешной и маленькой опытности, обманчивому спокойствию, которое, после каждого счастливого возвращения на землю, точно отнимало память о прежних, чужих несчастьях»

Я стала рассказывать, как тонко, описана в рассказе предполетная атмосфера на аэродроме, когда каждая деталь, каждая мелочь, каждый жест обретают особую значимость, смысл. Автор убедил меня, а я убедила Геннадия, что, уходя в этот полет, пилот так прочно связан с Землей, так любит тех, кого оставляет, что просто не может не вернуться. И все-таки он не возвращается!

Тут только я вспоминаю, чем заканчивается рассказ, и понимаю, что пересказывать так потрясший меня конец рассказа можно было кому угодно, только не капитану Максимову… Однако, выбора у меня нет, и я вынуждена воспроизвести слова автора: «То, что, крутясь, низверглось с высоты и тяжестью раздробленных костей и мяса вдавилось в землю, уже не было ни он, ни человек, никто. Тяготение земное, мертвый закон тяжести сдернул его с неба, сорвал и бросил оземь, но то, что упало, свернулось маленьким комочком, разбилось, легло тихо и мертвенно плоско, - то уже не было Юрием Михайловичем Пушкаревым. На землю он больше не вернулся»…

Я могу только знать!

Почему я не остановилась, преступив черту? Может быть, потому что Геннадия мой рассказ как-то сразу очень заинтересовал? Андреева он не читал, а почитать у него было что, и кроме «Полета», и мы говорили об этом. Тогда Гена попросил меня повторить имя автора и название рассказов, которые мне особенно запомнились… Я повторила. К этому моменту мы уже поднялись на пятый этаж, подошли к двери их квартиры. Гена нажал звонок. Оглянулся, сказал: – Запомнил: Леонид Андреев, рассказы «Полет», «Он», «Дневник сатаны»... Света уже открывала дверь. Я еще была на одну площадку ниже, посмотрела вверх, на Геннадия, и поняла вдруг, просто и нелепо: – Не прочтет. Никогда.

Как всегда в такой момент, попыталась отвлечь себя, увести мысль в другое русло, но в подсознании оставалось:

– Не будет этого!

На этот раз назойливая мысль крепла и уже не отпускала... И опять, – что я могла сделать, даже если бы признала эту страшную мысль? Невозможно сказать человеку: не летай, или не ходи в горы! Как нельзя сказать: не живи, потому что это и есть его жизнь. Сказать Максимову: не летай, ты погибнешь? Это же бред!? Посоветовать Светланке, не отпускать его?! Да разве это возможно? Все, что должно произойти, происходит! Я это проходила уже не один раз, и не могу ничего изменить. Я могу только ЗНАТЬ!

И все-таки я не хотела смириться! Опять заглянула в Генкину ладонь, невзначай. Честно говоря, просто забыла, что уже видела ее полгода назад. Жила еще надежда НЕ найти там подтверждения. Бывает же! Увы! Ничего нового я не узнала, только теперь я уже и сама чувствовала ЭТО. Боюсь признаться, но мне опять показалось, что и Геннадий знает то, что знаю я. Впрочем, так бывает, всегда… Они знают…

Междугородний звонок

Праздники закончились. Я вернулась в Москву, пытаясь убедить себя, что на этот раз, обязательно, ошибусь! Потому что я сама хочу ошибиться! Потому что этого не может, не должно быть! А всего через месяц, в июле, кажется, это был выходной, скорее всего, суббота, у меня в московской квартире раздался междугородний звонок. Резкий и какой-то тревожный. Звонила наша таганрогская знакомая – Галя Кантор. Плача, она рассказала, что ее маме стало совсем плохо, и попросила меня срочно поехать на Пироговку, найти в клинике лечащего врача ее мамы, проконсультироваться, и сразу же перезвонить ей.

Убедившись, что я готова отложить все свои дела и немедленно отправиться на Пироговку, Галина вдруг спросила, знаю ли я, Гену Максимова и Свету. Получив утвердительный ответ, сказала: – Гену сегодня хоронят. Вот прямо сейчас… в эти минуты... 17-го столкнулись два самолета над Синявкой…

На Пироговку я ехала в темных очках, но распухшую от слез физиономию они не скрывали. Я не вытирала слез. Когда поблизости никого не было, тихо выла. Люди оглядывались на меня. На «Спортивной» в метро, кто-то предложил помощь. Но помощь требовалась не мне. Свете, тете Зое, Катюне, близким погибших, сослуживцам, словом, тем, кто был сейчас там, в Таганроге…

«На землю он больше не вернулся»…

А меня опять, долго не отпускало чувство вины. С этим приходилось жить… Галина мама – Рая Кантор умерла вскоре… Она похоронена там же, на старом Новом кладбище, совсем недалеко от Геннадия. Высоту летчики теперь набирают прямо над ними… Правда, истребители-бомбардировщики там больше не летают…

«Наполеон» на тридцатилетие Гены пили уже без него… У памятника. Света выполнила его желание. Официальная версия авиакатастрофы несколько отличается от той информации, что «ходила» сразу после происшествия, но я приведу только официальную версию, ибо живы еще люди, помнящие этот случай.

Кстати, информация, изложенная ниже была получена от сослуживца капитана Максимова, принимавшего участие в расследовании авиакатастрофы. Я очень благодарна этому человеку за понимание. Вот что было сказано в отчете Комиссии Главкома СССР :

17 июля 1975 года два самолета 1-й авиационной эскадрильи N-ского полка отрабатывали боевое применение на полигоне в составе пары. Полеты происходили во вторую смену. Ведущий – старший летчик звена, капитан Г. Максимов, и ведомый – летчик, ст. лейтенант В. Кешишьян на спарке с командиром звена, – капитаном В. Грошевым, отрабатывали бомбометание и стрельбу из пушки. Первый заход выполнили с прицеливанием, без сброса бомб. На втором, по команде ведущего, бомбы сбросили, после чего летчики вывели машины из пикирования… В какой-то момент, при перезарядке пушки, ведомый на мгновение потерял визуальный контакт с ведущим. А в это время ведущий увеличил крен своего самолета до положения вверх колесами. Предположительно, чтобы посмотреть, куда упали бомбы. Что должно произойти дальше летчики хорошо знают. А вот остальным читателям надо сказать: происходит энергичное сближение самолетов. Именно это и произошло. Самолеты столкнулись на высоте порядка 900-1000 метров. Почти кабинами. Осколки разлетелись в радиусе 7000 метров. Информацию о происшествии передал на КДП другой экипаж, работавший в это время над полигоном.

Хрупка человеческая жизнь!

Вот, собственно, и все. Экспертиза установила, что рука Геннадия сжимала ручку катапульты. Значит, он успел осознать происходящее и даже сделал попытку... Катапульта не сработала, - ведомый ударил его прямо в фонарь. При таком столкновении эвакуация невозможна. И еще... Экспертиза установила, что умер Геннадий не от физических травм. Не выдержало сердце. Разорвалось. Этот факт я приняла особенно болезненно. Невольно пришла мысль: неужели у него была эта секунда, чтобы вспомнить наш дурацкий разговор? Это невероятно. Слишком велики скорости, слишком скоротечны события. И, все-таки, думать об этом больно. Как сказано у Андреева, «тяготение земное, мертвый закон тяжести сдернул его с неба, сорвал и бросил оземь… На землю он больше не вернулся»… Часы, бывшие в момент катастрофы на руке летчика, даже не остановились! Светлана хранит их. Они идут и сегодня. А вот дочь Гены Максимова – Катя – Катюня – вскоре погибла… Хрупка человеческая жизнь! И невозвратима.

Двое погибших в той трагедии летчика похоронены в Таганроге, на Новом (старом) Николаевском кладбище. О судьбе третьего участника трагедии рассказывает ниже его дочь.

***

Наверное, я нарушаю какие-то каноны этой площадки, но не сделать этого я не могу, потому что текст, приведенный ниже имеет самое непосредственное отношение к рассказанной мною истории. Это пишет взрослая дочь одного из погибших в той авиакатастрофе летчиков. Анна Кара

***

Спасибо за рассказ! Очень тонко. И интимно. Это трагедия нашей семьи и семей ещё двух лётчиков - Гены Максимова и Володи Грошева. Она произошла 17 июля, а не 17 июня 1975 года, в жуткую жару, в которую полёты запрещены. Диспетчеры пьянствовали, начальство вопреки здравому смыслу делало план налётов, а трое ребят поплатились жизнями. Моя мать после трагедии осталась инвалидом 1 группы на костылях на всю оставшуюся жизнь. Трагедия снилась ей за год. Но во сне она бежала и находила отца в живых... Предвидеть трагедию наяву было несложно - руководство части всё делало для того, чтобы она состоялась. Мать после происшедшего собрала документы для суда, матери угрожали и ход судебному делу не дали. Командир авиационного полка Михайлов В. С. сделал карьеру на гибели людей, дослужившись, если не ошибаюсь, до генерала и главнокомандующего ВВС. Мама часто разглядывала руку отца, его линия жизни была не такой как у большинства. Позже она изучала хиромантию и смогла понять, что означает такая линия жизни. Вины лётчиков в этой трагедии нет. Своей тёще, моей бабушке, он всегда говорил: "Мама, Вы не волнуйтесь, у лётчиков есть катапульта!". От отца остались обгоревшие золотые часы - свадебный подарок тёщи, которые нашли лишь на одном опознаваемом фрагменте из всех тел - его обгоревшей и пригоревшей к ручке катапульты руке. Катапультой он так и не успел воспользоваться. Мать отца, считавшая повинной в этой трагедии с сыном мою мать - его жену, из-за того, что она не смогла убедить его оставить призвание, отказалась от меня, своей единственной внучки, возможно, так своеобразно лишилась рассудка. Увидела её я лишь однажды, в 1985 году, когда мама привезла меня впервые на могилу отца в Верхнюю Беранду. Могилы сослуживцев находятся на кладбище в Таганроге. Мамы не стало в 2006 году. Когда разбился мой отец, мне было 9 месяцев, отцу - лётчику Валерию Кешишьян было 24 года. Царство им всем небесное. И Катюше... Спасибо, Жанна. Это память. Вечная память. Анна Кешишьян-Кара-Гаева.

Анна Кара

***

Анна, здравствуйте! Спасибо Вам за отклик. Я поняла, кто Вы, еще до того, как появилась Ваша рецензия с разъяснениями, поняла сразу, прочитав Вашу двойную фамилию в списке читателей. Таких совпадений не бывает. Однако тогда еще оставались сомнения, я же ничего не знаю о том, как сложилась жизнь других участников этих событий... Знаю только, что и все, что происходило потом было не менее трагично... Очень волнуюсь, затрагивая эту тему. Потому что боюсь причинить кому-то из причастных людей боль. Потому что не знаю многого. Но это была и моя жизнь. Жанна Лабутина

***

Хотела написать рецензию, но думаю, будет преступлением написать после рецензии Анны Кара, живым продолжением погибшего летчика в той страшной аварии. Скажу честно - ком в горле! Очень страшно, когда знаешь человека, разговариваешь с ним и вдруг-его не стало! Да еще при таких страшных обстоятельствах! Это, конечно, очень страшно! Светлая память им всем!!!!
А живым, тем, кто знали их, - пусть всегда берегут в душе память о них!
Спасибо. С теплом, - Галина Чиореску

U-2 против атома

Я был убежден, что качественные фотографии завода по разделению U-235 или реактора по производству плутония будут стоить тысячи слов, предоставляя информацию «о потреблении электроэнергии, потреблении охлаждающей воды, планировке завода и его размерах, новых сооружениях, а также о физических деталях, которые, будучи проанализированы, помогут нам сделать гораздо более точную оценку производства критически важного материала в Советском Союзе». Я был бы поражен, если бы мне сказали, что на это могут уйти месяцы усердной работы квалифицированных фотоаналитиков, которых поддерживали бы лучшие консультанты, чтобы расшифровать истинное разведывательное значение снимков. Однако именно так и случилось. Русские, не способные скопировать наши атомные объекты, были вынуждены проектировать и строить свои собственные с нуля. Поэтому мы столкнулись с настоящей криптографической проблемой при попытке расшифровать совершенно чужие инженерные решения, запечатлённые на фотографиях U-2.

Атомные объекты рядом с Томском, те, что к востоку от Красноярска, и полигон для испытаний ядерного оружия, известный по сейсмическим измерениям как находящийся около Семипалатинска, были выбраны 27 мая 1957 года по соглашению в ARC* как три основные цели для полётов над центральной Азией и Сибирью. Другими основными целями, помимо атомных объектов, были испытательный полигон ракет Тюра-Там на востоке от Аральского моря, авиационная промышленность в Омске и Новосибирске, а также всё, что за ними, — сталинская вторая индустриальная крепость, Кузнецкий бассейн. Именно совокупность всех этих целей, имеющих непосредственное отношение к системам вооружений, убедила сначала ARC, а затем и руководителя проекта Ричарда М. Биссела и директора ЦРУ Аллена Даллеса одобрить план и собрать необходимые чертежи для проведения полетов вдоль южной периферии СССР и Китая.

* ARC (Ad Hoc Requirements Committee) — Специальный межведомственный комитет по требованиям ЦРУ и Министерства обороны США главным образом утверждал цели для авиа- и электронной разведки.

Как аналитику Отдела научной разведки ЦРУ, в июле 1957 года мне поручили составлять брифы по целям, с расстановкой приоритетов, для всех атомных целей в огромной географической области Центральной Азии и Сибири. Программа U-2 всё ещё хранилась в строжайшей тайне с усиленными мерами безопасности, и я составлял свои цели в «Голубой комнате», небольшом изолированном помещении вдали от моего обычного рабочего стола. Психологически мы были готовы не только к обеспечению безопасности, но и к маневрам: «Голубая комната» на самом деле была выкрашена в светло-зелёный цвет.

Цели, которые были определены таким образом, должны были использоваться оперативной стороной программы при планировании реальных полетов или миссий. Процедура заключалась в том, чтобы планировать каждую конкретную миссию вокруг одной или двух целей ARC с высшим приоритетом, но при этом охватить как можно больше целей с более низким приоритетом вдоль маршрута. Как специалист по целям, я участвовал в выборе маршрута полета, так как лучшие фотографии, сделанные под вертикальным углом, охватывали полосу всего пять миль в ширину: желательно было ориентировать эту полосу вдоль продолговатой цели и регулировать её другими способами, чтобы компенсировать возможные ошибки в расположении цели или навигации.

Семь палат

Семипалатинск получил своё название, потому что семь торговых компаний поддерживали резиденции там, когда это был важный перекресток караванных путей в Китай и легендарные города Самарканд и Бухара на юге. За последние восемь лет там было проведено около двадцати ядерных испытаний, но точное местоположение любого испытания было неизвестно ближе, чем в радиусе тридцати миль. У меня не было представления, насколько велик был этот испытательный полигон. Наш собственный полигон для ядерных испытаний во Френчман-Флатс в Неваде, измерялся пятимильной полосой, что было астрономическим по своим масштабам.

Я наконец попросил доктора Дональда Рока из Центра технических приложений ВВС (тогда AFOAT-1) вычислить для меня средние координаты эпицентров пяти крупнейших ядерных взрывов в Семипалатинске. Географические координаты этого "центроида" оказались в безлюдной пустыне примерно в семидесяти милях к западу от Семипалатинска, примерно на треть пути к Караганде. Это было южнее старого караванного пути, и единственными названиями на карте в этом районе были названия сезонно сухих соленых озер. Это была произвольная точка для самой важной цели, местоположение которой было настолько плохо известно, что ее следовало бы изобразить на стандартной аэронавигационной карте как размытое пятно размером с ладонь —  едва ли реалистичная цель с операционной точки зрения.

Эта трудность с определением местоположения Семипалатинского ядерного полигона выявила суть нашей дилеммы: нам были нужны и мы хотели полетов U-2 в Центральной Азии и Сибири, потому что мы так мало знали о том, что там происходило; однако, если бы у нас не было точных знаний о какой-либо деятельности и ее местоположении, у нас было бы мало шансов сфотографировать ее. Генерал Филипп Г. Стронг, директор по научной разведке в ЦРУ, имевший большой опыт разведки во Второй мировой войне, был сторонником точности при выборе целей и детального обоснования приоритета сбора информации для каждой цели. Он подверг сомнению точность карт и предложил определять местоположение целей относительно крупных объектов, которые можно было бы визуально идентифицировать, а не по системам координат долготы и широты. Этого мы не могли сделать в данном случае.

Итак, с новым вниманием я собрал данные о других атомных объектах в этом районе. Я изучил атомные объекты, которые были перечислены в 1955 году для программы Genetrix, в рамках которой воздушные шары с камерами дрейфовали над СССР по заранее определенным траекториям. Целями более низкого приоритета были урановые обогатительные заводы Комбината 6 в Ферганской долине, особенно один к югу от Ленинабада в Исписаре, один к северу от Ленинабада недалеко от Табошара и еще один значительно восточнее, недалеко от Андижана. Их местоположение уже было определено насколько это было возможно: еврейский беженец 1947 года, который ездил на грузовике с хлебом к каждому из них, подвергся тщательному допросу, а затем был с благодарностью переселен в Бразилию. Между прочим, с картами, которые он нарисовал, была одна странность: восточнее того места, где река Сырдарья поворачивает на север по направлению к Аральскому морю, он поменял местами север и юг, но западнее этого места его карты были правильными. В нескольких случаях его показания были подтверждены возвращенными военнопленными.

Другие урановые обогатительные заводы, принадлежавшие Комбинату 8, располагались восточнее этих, в направлении Памирского узла и южнее Алма-Аты, но их местоположение было, в лучшем случае, плохо известно, и целеуказание считалось сомнительным.

Красноярск

С тех пор как мы узнали, что Новосибирск, Томск и Красноярск, глубоко в Сибири к северу и востоку от Семипалатинска, были местоположением второго поколения российских атомных объектов, созданных на основе тех, что были на Урале, мы постоянно следили за этими городами и прилегающей сельской местностью. Красноярск был закрыт для иностранцев с 1948 года, и информация об атомном объекте на восточном берегу Енисея примерно в 35 милях ниже по течению (к северу) от города была особенно труднодоступна. Перебежчик, которому мы дали псевдоним Икар, сообщил в начале 1951 года, что за год до этого туда было отправлено много железнодорожных составов с горнодобывающим оборудованием из Wismut, A.G., крупного российского уранового горнодобывающего предприятия в Восточной Германии, поэтому он полагал, что целью нового предприятия в Красноярске является добыча урана. К 1952 году все административные центры на полуострове земли к югу от слияния рек Кан и Енисей и к северу от Транссибирской железной дороги исчезли из ежегодных изданий списка административных центров в СССР, публикуемых МВД.

Немецкий военнопленный, который провел несколько лет строителем на Красноярском атомном объекте, несмотря на все российские правила и ограничения, был возвращен в Западную Германию. Он сообщил слухи о многих километрах туннелей, выложенных бетоном. Он назвал связанный с ним город Комсомольск-на-Енисее. В начале 1957 года на Алеутских островах был обнаружен воздушный шар Genetrix с несколькими аэрофотоснимками Додоново, как стали называть Красноярский объект после старой деревни там. Эти фотографии показали огромные строительные работы — новый город с многоквартирными домами, лабораториями, складами и машинными цехами, а также крупное горнодобывающее предприятие. Были все основания полагать, что фотографии более высокого разрешения позволят уточнить функции большой, сложной и, возможно, подземной установки.

Новая Сибирь

Урановый завод к северо-востоку от Новосибирска также был впервые обнаружен перебежчиком Икаром. В 1956 году доктор Николаус Риль и другие немецкие ученые, ранее работавшие на заводе "Электросталь" под Москвой над исследованиями по производству уранового металла, подтвердили и дополнили показания Икара. Атташе сфотографировали его с Транссибирской железной дороги в 1952 и 1954 годах из-за его очевидных размеров и важности, а Джордж Монк, ныне представитель Государственного департамента в JAEIC, идентифицировал его, сравнив эти фотографии с материалами, хранящимися в старом Промышленном реестре под названием "Автозавод Сталина", очевидно, местного прикрытия для предприятия. Его можно было найти в пределах полумили от постоянных топографических объектов.

Завод по производству уранового металла был, в принципе, целью второй важности для миссии U-2, но через Транссибирскую железную дорогу находился Новосибирский авиационный завод, что стало дополнительной причиной для визита U-2 в этот северо-восточный пригород Новосибирска.

Почтовый ящик, Томск

Атомная площадка вблизи Томска вызывала большее беспокойство, хотя информации о ее функциях и местоположении было крайне мало. Более того, она находилась на таком большом расстоянии, что самолет не мог тратить время на ее поиски, даже если бы мы сочли такие усилия оправданными по сравнению с главной целью. Наши разведывательные усилия в отношении этой площадки были особенно затруднены советским приказом от 15 января 1952 года о закрытии Томска, Новосибирска, Омска и других конкретных районов для иностранцев, поскольку Томск, в отличие от Новосибирска, был недоступен для фотографирования атташе с Транссибирской железной дороги.

Было сделано немало замечаний относительно чего-то атомного или специального почтового ящика в связи с Томском. Это привело к обнаружению и допросу нескольких военнопленных, которые в разное время находились в этом районе, прежде чем вернуться в Западную Германию в 1954 году, а также нескольких этнических немцев, которые были возвращены в 1956 году. Однако все полученные к настоящему времени доказательства, которые можно было бы конкретно указать, содержались всего в трех отчетах и анализе меховой шапки.

Самый последний из этих отчетов был от этнического немца, который утверждал, что работал в Томске в 1955 году кузнецом. В ходе допроса этот немец рассказал офицеру Армии США, что местные жители в шутку предлагали назвать город "Атомск". Он не знал конкретно ни об одном атомном объекте, но слышал о секретном подземном заводе и поселении под названием "Колонна [Трудовой отряд] 5", расположенном к северо-востоку от железнодорожной станции Томск II.

Другой вернувшийся этнический немец сообщил в ходе допроса британскому офицеру, что слышал о промышленном предприятии, занимающемся "производством наполнителей для атомного оружия", известном местным жителям как "Почтовый ящик". В Томске II он видел большое здание, все окна которого были закрыты решетками. Здание украшала большая вывеска "Информационное бюро, отдел кадров, Почтовый ящик". Он знал о двух относительно небольших участках, принадлежащих этому предприятию, один на востоке, а другой на северо-востоке от Томска.

При повторном допросе этот человек упомянул, что ездил на север от Томска II на автобусе, принадлежащем "Почтовому ящику", когда навещал своего друга в психиатрической больнице, расположенной на южной окраине запретной зоны. Он сообщил, что видел железнодорожные составы, въезжающие в запретную зону и перевозящие уголь, древесину и строительные материалы. Он также слышал, что люди, работающие там, получали высокую заработную плату и имели льготы при распределении продуктов питания и т.д. Он упомянул, что видел в шести-восьми километрах к северу от Томска II три больших дымящих черным дымом трубы.

Офицер, проводивший допрос, отметил, что источник обладал очень плохой памятью, по-видимому, страдал от какого-то психического расстройства и был одержим планами эмигрировать в Канаду. Очевидно, ни один из этих двух отчетов не внушал доверия относительно существования крупного атомного объекта в районе Томска, не говоря уже о его точном местоположении.

История вернувшегося немецкого военнопленного, который в 1949 году работал портным на небольшой фабрике в двенадцати километрах к северу от Томска, к северо-западу от Белобородово, казалась гораздо более убедительной. Допрошенный представителями ВВС, он сообщил, что в апреле или мае 1949 года около 12 000 заключенных прошли через банные и дезинфекционные сооружения Белобородовского лагеря для военнопленных и были направлены на работу в охраняемую зону между его фабрикой и деревней Иглаково, в нескольких километрах к северу и западу вдоль реки Томь. Портной, очевидно гордящийся своими профессиональными навыками и репутацией, сказал, что многие военные офицеры из строительного штаба, ответственного за этот проект, приходили в его ателье, чтобы подогнать форму.

Этот военный строительный отряд прибыл вместе с семьями из Таллина, где они только что завершили другой крупный проект. Во главе стоял советский генерал, прибывший в апреле со своим штабом. Интересно, что с точки зрения ответственности МВД за ядерные объекты, охрана подчинялась другим органам и не жила и не общалась с офицерами строительного штаба. Русский бригадир портного сказал ему, что огороженная зона должна стать атомной электростанцией.

Применяя метод экологического отбора проб, сотрудник ЦРУ Джон Р. Крейг получил в 1956 году меховую шапку от одного из этнических немцев, недавно проживавших в Томске. Анализ шапки, проведенный АФТАК* при содействии лабораторий Атомной энергетической комиссии, дал окончательный результат: на ее внешней поверхности содержалось 50 частей на миллиард урана, который был слегка, но определенно обогащен изотопом U-235. Поскольку U-236 обнаружен не был, уран не был продуктом радиоактивных осадков и не проходил через реактор. Дополнительные анализы на плутоний, радиоактивный йод и разделенные изотопы лития также дали отрицательный результат.

Обогащение урана-235 стало доказательством разделения изотопов урана-235 в районе Томска. Возможность производства компонентов для ядерных боеголовок рассматривалась как альтернатива, но масштабы этого атомного предприятия казались для этого слишком большими. Доказательства противоречили тому, что это был реактор с сопутствующим химическим заводом или разделительным заводом изотопов лития. Я определил свою цель как завод по разделению урана-235 и сосредоточился на месте, где, по словам немецкого портного, работало 12 000 заключенных. Решение было принято.

*AFTAC — это ключевой центр ВВС США, ныне ответственный за технические аспекты мониторинга ядерных договоров. Он использует различные научные методы для обнаружения и анализа ядерных событий, чтобы убедиться, что другие страны соблюдают свои обязательства по ограничению ядерного оружия.

Удача на полигоне

В конце августа 1957 года были проведены полеты – быстро, чтобы свести к минимуму возможное противодействие, и многие из них охватывали как можно большую полезную площадь. Здесь мы не можем рассмотреть все результаты, но приведем некоторые из наиболее выдающихся.

Один из полетов планировался вокруг Сталинска* в Кузнецком бассейне и Алма-Аты в Киргизской ССР в качестве основных целей. Между тем, Семипалатинский полигон был главной целью, но уверенность в его местоположении была настолько низкой, что города Семипалатинск и Караганда были сделаны промежуточными пунктами, а траектория полета между ними была скорректирована, чтобы попасть в широту и долготу моего сейсмического центра. Упоминание полигона было исключено из плана полета по соображениям безопасности («Зачем выдавать информацию, если это не обязательно?»). Сомневаюсь, что кто-то серьезно задумывался об опасности полета в зону ядерных испытаний.

* Ныне Новокузнецк.

Координаты оказались верными. 22 августа 1957 года U-2 пролетел прямо над полигоном, и пилот испытал настоящий восторг. Он много раз летал над нашим полигоне в Неваде, и он узнал то, что видел. Более того, он увидел, что зона испытаний была очищена, и они были готовы к взрыву.

На самом деле, Джо 36* был взорван четыре часа спустя; это была бомба мощностью полмегатонны. Пилот сфотографировал ее и самолет-носитель на земле, когда пролетал над аэродромом Семипалатинска и связанным с ним заводом по сборке ядерного оружия.

Ядерный боеприпас, который он с опаской заметил на вышке на полигоне, был предназначен для маломощного устройства, которое должно было быть взорвано только 13 сентября.

*Джо 36 (Joe 36) — вероятно кодовое название, которое американская разведка присвоила советской атомной бомбе или одному из испытательных образцов.

Другие находки

В ходе той же миссии  на северном берегу озера Балхаш был сфотографирован ранее неизвестный хорошо спланированный современный поселок с населением 20 000 человек. Оказалось, это штаб-квартира полигона Сары Шаган, на котором испытывали противоракеты. Это было настоящей находкой. Также был заснят урановый завод в Каджи-Сае, недалеко от западного конца (а не восточного, как я думал) озера Иссык-Куль, к югу от Алма-Аты, что подтвердило наличие у русских крупных современных урановых заводов. Урановые рудники Быстровки были засняты, но на пленке их не обнаружили еще год.

Полет, целью которого было разведать горнодобывающий участок Додоново близ Красноярска, провалился из-за плотной облачности – явление слишком частое в разведке.

Урановый металлургический завод в Новосибирске оказался довольно крупным предприятием, включая, вероятно, крупный завод по разделению изотопов лития, который тогда строился между цехом по переработке урановой руды и тепловой электростанцией.

Берёзовые рощи

Выдающаяся цель, Томский атомный объект, была сфотографирована 21 августа в ясную погоду. Местоположение, указанное портным, оказалось верным. Говорят, Аллен Даллес, услышав эту новость, воскликнул от радости: "Вы хотите сказать, что вы действительно знали, что что-то атомное происходит там, в сибирской глуши!"

Как резюмируется в отчете о миссии, установка занимает площадь неправильной формы около 40 квадратных миль на правом берегу реки Томь. Ни один атомный комплекс на западе не может сравниться по масштабу процессов, происходящих здесь. Деревни Иглаково и Белобородово входят в жилую и административную зону вдоль реки. На западной окраине участка расположена крупная тепловая электростанция мощностью около 400 мегаватт, которая проходит дальнейшую модернизацию. Дополнительная энергия поступает от ГРЭС-2 в Томске и за счет подключения к Кузбасской энергосистеме. Восточнее этой электростанции расположены секции подачи топлива и обработки, а также газодиффузионные установки. Одна из газодиффузионных секций находится в стадии завершения строительства. В восточной части расположен реакторный участок. Один из двух реакторов, похоже, находится на завершающей стадии строительства. Зона технического обслуживания и строительства расположена к северу от этих участков. На северо-восточной окраине находится незавершенная зона химической переработки плутония. Свалка отходов в виде грязевого озера расположена на северной окраине комплекса за ограждением, которое окружает всю установку. К ней ведет железнодорожная ветка от Томска.

На самом деле, один реактор уже работал, а два других находились в стадии строительства. В конечном итоге эти последние будут производить побочную электроэнергию. Газодиффузионная установка по разделению изотопа урана-235 с четырьмя действующими зданиями и пятым строящимся была примерно одной шестой размера аналогичной установки в Ок-Ридже*, которая потребляла около 2000 мегаватт электроэнергии.

Фотография, конечно, не могла дать нам точных данных о том, как долго каждая установка уже работала или когда начнет работать, а также о том, как ее называли русские. К счастью, весной 1958 года мы смогли поговорить с перебежчиком, который с июля 1955 года по февраль 1956 года служил солдатом в строительном батальоне, работавшем на этом объекте. Он разрешил многие наши вопросы о временных рамках и предоставил имена и идентификационные данные. Общий адрес всего комплекса был Почтовый ящик 5, Томск. Новый город, построенный рядом, назывался Березки, что означает "Березовые рощи", и в то время город действительно был окружен березовым лесом, так как русские любят такие леса. Белобородово, по-видимому, было расширено и стало городом строителей Чекист (Томск 19), вероятно, в честь связи с МВД, а Иглаково стало Кузминкой (Томск 17). Руководителем был генерал-майор Царевский, который в 1930-х годах построил стальной город Нижний Тагил на Урале.

Таким образом, из смутных указаний и расплывчатых слухов, подтвержденных меховой шапкой и указаниями портного, постепенно вырисовывалась картина этого важного атомного объекта.

* Ок-Ридж (англ. Oak Ridge) — город в штате Теннесси, США.

--

В 2006 году в некрологе The Washington Post приведены краткие биографические сведения о Лоунхаупте.

Генри С. Лоуэнхаупт, 87 лет, специалист ЦРУ по ядерной разведке, проработавший в агентстве 60 лет, умер от застойной сердечной недостаточности 27 февраля 2006 у себя дома в Спрингфилде.

Когда Центральное разведывательное управление отмечало свою 50-ю годовщину в 1997 году, г-н Лоуэнхаупт был удостоен чести быть одним из 50 его первопроходцев. Он и другие награжденные получили медальоны от директора ЦРУ Джорджа Дж. Тенета, который отметил достижения, которые варьировались от «закладывания основы для замечательных достижений в области тайного сбора до анализа разведданных об оружии, которые внесли значительный вклад в национальную политику контроля над вооружениями».

Лоуэнхаупт родился в Хартфорде, Коннектикут, и окончил Йельский университет. Он был техническим сержантом в Корпусе контрразведки армии с 1944 по 1946 год и был назначен на Манхэттенский проект.

Он был гражданским в 1946 году, когда присоединился к Центральной разведывательной группе, предшественнику ЦРУ. Он был в штате с момента создания ЦРУ в 1947 году до 1990 года. Затем он продолжил работать по контракту в качестве консультанта до начала этого года.

Он также был автором нескольких статей в журнале ЦРУ «Исследования в области разведки».

В статье, опубликованной в 1968 году под названием «Миссия в Березовые леса через семь палаток и Новую Сибирь», он вспоминал свой первый непосредственный опыт разведывательных операций, работая над ядерными целями для миссий U-2 в 1957 году. В то время он был аналитиком и отвечал за разработку сводок по всем атомным целям в Средней Азии и Сибири. Его главной целью был секретный атомный город, известный как Почтовый ящик, Томск, в Центральной Сибири, писал он.

Он не потерял чувства юмора, выполняя эту сложную задачу. «Программа U-2 все еще находилась под чрезвычайными мерами безопасности», — писал он, «и я занимался нацеливанием в Голубой комнате, небольшой защищенной зоне в центре, вдали от моего обычного стола. Психологически мы были готовы не только к безопасности, но и к хитрости: Голубая комната на самом деле была окрашена в светло-зеленый цвет».

После выхода на пенсию в 1990 году ЦРУ признало «новаторскую и дальновидную работу г-на Лоуэнхаупта по разработке показателей для распознавания иностранных ядерных объектов и видов деятельности».

«Его руководство в области ядерной разведки — на протяжении 50 лет государственной карьеры — обеспечивало США разведданными, имеющими решающее значение для оценки советских и китайских разработок ядерного оружия».

Он получил Медаль ЦРУ за разведку и премию Шермана Кента, названную в честь человека, которого считают отцом анализа разведданных США.

Г-н Лоуэнхаупт был членом Американской ассоциации содействия развитию науки и Братства епископальной церкви Святого Андрея Первозванного в Александрии.

Его жена Сара Кётиц Левенгаупт, на которой он женился в 1946 году, умерла в 2000 году.

Среди выживших двое детей: Белинда Коллинз из Рестона и Эрик Лоуэнхаупт из Сан-Диего, брат и двое внуков.

полная версия видео МО РФ от 30.09.2024 ( фрагмент с 23 секунды)

Боевая подготовка штурмовиков группировки войск «Центр»

Штурмовики мотострелкового соединения проходят курс интенсивной боевой подготовки на одном из тыловых полигонов.

Программа подготовки адаптирована к реальным условиям современного боя. Во время подготовки особое внимание уделяется уходу от атак вражеских FPV-дронов. Опытные инструкторы обучают штурмовиков работать в тактических группах, штурмовать окопы, траншеи, укрепленные участки.

соус:

видео из официального вк МО РФ

https://vk.com/mil?w=wall-133441491_973307