Я смотрел на женщину передо мной, на ее узкие злые губы, беспрестанно говорящие, на резкие движения и думал, как же это должно быть приятно – схватить ее за тощую шею, украшенную, как бусами, пигментными пятнами - и сжать руки.
Двадцать миллионов вот так сразу не каждый готов выдать.
По длинному извилистому коридору я побрел на кухню, поставил на газ старый эмалированный чайник с помятым бочком и нелепыми аляпистыми красными цветами. Слева от плиты стояла ванная, и я в очередной раз подумал, что за безумный разум породил это явление?
Ванная в кухне, нелепость, чисто петербуржский колорит.
Нашел в полке треснувшую, но более-менее чистую кружку, бросил в нее пакетик заварки, залил кипятком. В полке же отыскались и три завалявшихся овсяных печенья – будет с чем почаевничать на ночь глядя.
Комнаты смотрели на меня глазами открытых дверей, пока я шел в свою бывшую спальню, старенький паркет по – стариковски вздыхал под ногами, будто жалуясь на долгую, безрадостную жизнь.
Свет включать не хотелось. Не хотелось смотреть на видавшие виды обои времен моего детства, на древний секретер и сиротливо жавшуюся в углу косоватую тумбочку. Забравшись с ногами на продавленный диванчик, я уставился в окно.
Все время возвращался мыслями к маме, которую похоронил год назад и не видел перед этим лет так семь. Совесть, до этого момента загнанная в самый дальний угол и не смевшая пискнуть, почуяла слабину.
«Ты – плохой сын», - завел свою шарманку внутренний голос, - «мог бы и выкроить время, навестить мать. А сейчас уже поздно. Ничего не исправить...»
Чувствовать себя дерьмом не особо-то приятно, и я решил переключиться на размышления о делах текущих.
Сделку назначили завтра на десять утра, не проспать бы.
Старая квартира в центре Петербурга, мамин прощальный подарок, завтра переходила в собственность к говорливой Илоне Сергеевне.
Я не представлял себе Илону в этих комнатах, но я точно знал, что мне очень, очень нужны деньги. Долги по ипотеке за двухкомнатную халупу за МКАДом, мечта открыть собственную фирму в Москве – на все это нужны средства.
Допив чай и поворочавшись с боку на бок под тощеньким клетчатым пледом, я понял, что хочу курить.
Встал, похлопал себя по карманам - сигарет не было.
Плюясь и чертыхаясь, я решил одеться и пойти в ближайший круглосуточный магазин.
Все равно не спится, хоть прогуляюсь.
Возвращаясь из магазина и уже нырнув в арку двора-колодца, я неожиданно услышал окрик:
Вздрогнув от неожиданности, я обернулся.
Ко мне шаркающим стариковским шагом брел Васильич, живший в нашем дворе сколько я себя помню. Старый, в драном пальто, неизменной синей шапочке с белыми полосками, с клочкастыми седыми волосенками, Васильич казался мне призраком прошлого.
- Молодой человек, дайте прикурить, - он закашлялся, протягивая ко мне мятую сигарету в морщинистой дрожащей руке.
-Да, конечно, Васильич, держи.
Старик затянулся, выдохнул дым и закашлялся.
- Леша? Вы ведь Лешенька, я правильно помню? Может, зайдете ко мне на минутку? Мне нужно вам кое-что показать, - он по-птичьи склонил голову и просительно, заискивающе улыбнулся.
-К вам - это куда? - я вдруг понял, что хоть Васильич - персонаж привычный, и был тут всегда, как одинокий чахлый клен, что растет в центре двора-колодца, я никогда не знал, где он живет. Никто и никогда не говорил о нем в духе "ну, Васильич из сто тридцать седьмой" или "мой сосед Васильич".
- Я вас надолго не задержу, - Васильич заглянул мне в глаза.
Ладно, зайду, подумал я, кивнул и пошел за стариком.
В конце концов, все лучше, чем ворочаться без сна и сожалеть об упущенном времени.
- Да я же тут, рядышком, много времени не отниму, - бормотал старик, ковыляя по двору.
Я отправился следом за ним в собственную парадную. Не доходя до лестницы, увидел небольшую дверь, ведущую куда-то в стену дома.
- Петербуржские парадные полны тайн, и даже если вы прожили здесь бОльшую часть жизни, они способны вас удивить, - старик усмехнулся, - ну, пойдемте. Вот тут я и живу.
Васильич возился с ключом, а я пытался припомнить - не было ж двери?
Или была, просто я не обращал внимания. А может, обращал в детстве, но забыл?
Меж тем дверь открылась, мы шагнули в темноту.
В темноте под ногами что-то шарахнулось, метнулось в угол.
- Не бойтесь, это просто Пыльщик. Я не всегда успеваю убирать пыль, вот и заводятся, негодники, - старик вздохнул, и, пройдя пару шагов, щелкнул выключателем.
-Кто? – переспросил я, - П-п-пыльщик?
- Ну а что вы хотите, - извиняющимся тоном сказал Васильич, - сами видите.
Я видел, хотя лампочка, висевшая в неком подобии люстры, сплетенном из проволоки, светила крайне тускло.
Комната была большой, неожиданно высокой, и напоминала нечто среднее между складом и музеем. На полу тут и там стояли серые мешки, от пола до потолка тянулись бесконечные стеллажи, а на них...
Чего только на них не было.
Бутылочки всех сортов, цветов и форм стояли по соседству с книгами и искусственными цветами, коробочками, шкатулками и ящиками. То тут, то там из-под крышек коробок выглядывал уголок их содержимого. Кусочки ткани, тетради, обрывки ниток, сложенный зонт с гнутой металлической ручкой; из одной коробки торчала кукольная рука и, кажется, показывала миру поднятый большой палец.
Идти приходилось осторожно. Пространство комнаты было настолько захламленным, а свет настолько слабым, что легко можно было упасть, зацепившись ногой за ящик или мешок.
Окон в помещении не было. У самой дальней стены стоял стол, и меня удивило даже не то, что стол был старинный, добротный, затянутый зеленым сукном и стоил бы не мало, если б Васильич решил продать его антиквару, а армейский порядок на его поверхности, резко контрастирующий с окружающим бардаком и пылью. Слева - стопка амбарных книг с коричневыми переплетами, справа - канцелярский набор и рядом с ним большая лупа в бронзовой оправе. Завершали картину табурет с дыркой посередине и бухгалтерские старинные нарукавники, сиротливо лежащие на уголке стола.
На столе не было ни пылинки.
Васильич непонятно откуда вытащил еще один стул, уже со спинкой, поставил рядом с табуретом.
-Да вы присаживайтесь, я сейчас, чайку нам сварганю, - и шаркающей походкой он засеменил куда-то в темноту за пределы комнаты.
Нос чесался от пыли, я чихнул.
- Будьте здоровы, - донеслось издалека.
В ожидании старика я вытащил телефон, привычно потыкал в экран - связи не было. Я покрутил бесполезный кусок пластика в руках, вздохнул и сунул его обратно в карман.
-Не старайтесь, - Васильич появился, неся на подносе чайник, пару на удивление красивых, кажется фарфоровых, кружечек, ложечки и розетку с вареньем, - тут не работают мобильные.
-Почему? У меня дома прекрасно ловит.
-Потому что, - он аккуратно расставил чашки, - мы не у вас дома, а у меня.
Я сделал глоток. Чай был удивительно приятный, ароматный, с легким оттенком мяты и чего-то давно знакомого, но позабытого.
- Так что вы хотели мне показать? - я решил вернуться к главной теме нашего разговора.
- Вас, - Васильич усмехнулся, намазал на хлеб густой слой варенья и отправил в рот.
Не зная что ответить, я молчал.
-Скажите мне, Лешенька, вы - счастливы? - он уставился на меня, не мигая, и на какой-то миг мне показалось, что в его белесых старческих глазах заплясали желтые искорки.
Я зажмурился, искры исчезли.
-Ну, как все, - я неопределенно пожал плечами, - на жизнь не жалуюсь, живу, работаю.
- Но вы - счастливы? Вы берите варенье, берите, не стесняйтесь, - старик пододвинул ко мне розетку.
