В TikTok в этом году случилось странное: мир, который столько лет гнался за «идеальной картинкой», внезапно влюбился в максимально нелепые, душные, семейно-кринжовые новогодние фотосессии. Те самые, где все в одинаковых свитерах, сидят друг у друга на коленях, обнимаются слишком близко, а в глазах читается: «мы это делаем ради мамы и контента». И чем неловче, тем больше лайков.

Сюжет почти всегда один и тот же: фон с нарисованным камином и ёлкой, студийный новогодний бэкдроп в стиле «каталог 2007», скукоженный олень в углу, и аккуратно уложенная стопка взрослых людей, сложенных в одну человеческую гусеницу. Кто‑то лежит на полу, кто‑то изображает «Титаник» на плечах друга, у кого‑то носки с Санта-Клаусом крупным планом. И это не попытка «красиво», это осознанный перформанс: чем более неловко, тем смешнее, тем теплее потом смотреть это фото всей компанией.

Почему это работает? Потому что это анти‑инстаграм. Никаких идеальных поз, вылизанного светa и «жизни мечты». Вместо этого — коллективный стыд, который вдруг оказывается невероятно объединяющим. Ты не просто делаешь «новогоднюю фотосессию», ты участвуешь в маленьком ритуале: надеть самый уродский свитер, прижаться к друзьям или родственникам ближе, чем когда-либо, и застыть в позе, которую потом невозможно объяснить без смеха. А потом дарить эти фото родителям на праздник — и видеть, как они ставят эту кринжатину на полку, потому что «главное, что все вместе».

По сути, это новый «суровый семейный шик»: не про красоту, а про память. Через пять лет никто не вспомнит, какой у вас был айфон, зато все будут помнить, как вы втроём не помещались в кадр на маленьком фоне или как кто‑то упал в момент спуска таймера. И именно поэтому такие фотки бесконечно пересылают в чатах, делают из них мемы и возвращаются к ним каждую зиму.

Читаю я значит книжечку XIX века по истории святок и колядок на Руси для своих новогодних сказок, и вдруг натыкаюсь на неожиданную информацию. Крестьяне, не знающие календаря, и не умеющие считать (в частности по тексту в Смоленской губернии) для определения дня Рождества (а это важнейший церковный праздник) использовали горшки. Вероятно, по количеству имеющихся. Не совсем понял, что значит "чем меньше их остаётся в доме, тем ближе время праздника". Вряд ли такие горшки били, но вполне вероятно что-то в них держали, чтобы определять занятые и свободные. И скорее всего это была не еда, поскольку она бы быстро пропала. В итоге получался такой прообраз адвент-календаря. Каждый день "открывался" новый горшок, а их число становилось меньше. В принципе сегодня история почти такая же, ведь адвент календари предназначены для маленьких детей, которые ещё не умеют считать, но могут наглядно увидеть, как праздник становится ближе.

На прошлой неделе, засидевшись дома на сессии, мыслями уже живя в декабре, решил провести эксперимент — сколько знаков мне понадобится чтобы описать одну минуту жизни?

Получилось 6442. Результат на автор.тудей и ниже.

23:59:00

Тишина. Глухая, ватная, звонкая. Она не окружает — она внутри, заполняя уши до самого горла. Он сидит в кресле у холодного окна и смотрит во двор.

23:59:01

Стекло отбирает тепло, а что он отбирает у стекла? Непонятно.

23:59:02

Прохожих нет. В редких окнах дома напротив горел свет в комнатах со шторами, редко — с жалюзи.

23:59:03

Он не любил шторы. Шторы любят вешать женщины, а он жил один. Давно. Навсегда.

23:59:04

Жалюзи — это тоже как-то по-офисному. Ему не хотелось жить в офисе.

23:59:05

Когда-то он уже жил в офисе, это было вынужденно, поэтому каждый день видеть жалюзи дома не хотелось. Не хотелось вспоминать.

23:59:06

Было и было, сейчас у него есть дом. Но с открытыми окнами на первом этаже не комфортно.

23:59:07

Поэтому у него рулонные шторы «день-ночь». Это нечто среднее между шторами и жалюзи.

23:59:08

Обычно они были в режиме «день», чтобы в комнате было светло, но с улицы было не видно кто находится в комнате.

23:59:09

Сегодня он поднял свиток штор, чтобы можно было положить ладонь на стекло.

23:59:10

Он убрал ладонь. На стекле остался отпечаток.

23:59:11

Вот он, единственный его след в этой жизни. Отпечатки на стёклах.

23:59:12

На Пасху, весной, окна вымоют и его следов не останется.

23:59:12

Что жил, что нет — не останется ни следа.

23:59:13

Отпечаток начинает медленно таять. Сначала расплываются границы мизинца и большого пальца, сливаясь в одно мутное пятно.

23:59:14

Он смотрит на испарение отпечатка так внимательно, будто от этого зависит всё. Словно это не просто испарение воды со стекла по закон физики, а кто-то стирает его след таинственным ритуалом.

23:59:15

«Стирание» — хорошее слово. Оно пахнет ластиком, которым он в первом классе тер букву «А» до дыр в тетрадке.

23:59:16

Эта «А» была от первой буквой его имени и фамилии.

23:59:17

В углу двора, в луже, отражается фонарь. Жёлтый, расплывчатый, похожий на разбитый яичный желток.

23:59:18

Ему вдруг захотелось мандаринов. Ярких, кисло-сладких. Чтобы почувствовать хоть какой-то вкус.

23:59:19

Для этого нужно встать и открыть холодильник. Там целая сетка мандаринов.

23:59:20

Отпечаток растаял полностью. Когда он заметил это желание съесть мандарин исчезло.

23:59:21

Промелькнула мысль «а есть ли кто-то сейчас, кто смотрит на этот же фонарь? Из другого окна? Может, тот, у кого горит свет за жалюзи?»

23:59:22

Вряд ли. В каждом окне семья, дети, ёлка. У всех новогодняя суета и никому нет никакого дела до одинокого фонаря над лужей.

23:59:23

Ему стало жалко этот фонарь. Такой же одинокий страж ночи. Светит себе и светит, а кому это нужно? Прохожих-то нет.

23:59:24

Фонарь отражается в луже. Лужа. В декабре. А снега-то и нет.

23:59:25

Климат сильно изменился со времён его детства.

23:59:26

В его детстве они в первый день нового года всегда играли в снежки.

23:59:27

Он снова прикладывает ладонь к тому же месту. Холодок. На мгновение стало больно от контраста температуры.

23:59:28

Но эта боль приятная. Настоящая. Она подтверждает: он ещё чувствует. Он не совсем уж деревянный.

23:59:29

Он представляет, как с другой стороны стекла, со двора, кто-то мог бы приложить ладонь к его ладони. Рука к руке.

23:59:30

Но с той стороны — только ночь, только пустота и отражение его же собственного бледного лица в стекле.

23:59:31

Он видит в отражении своё лицо. Деталей не видно, только контур.

23:59:32

Контур лица человека не меняется всю жизнь и сейчас он такой же, как в детстве.

23:59:33

Стекло снова стало холодным под его пальцами. Оно снова забирает тепло. Беспрерывный процесс. Как жизнь — беспрерывная отдача тепла, пока не остынешь окончательно.

23:59:34

В соседнем подъезде хлопнула дверь. Глухой, отдалённый удар. Кто-то пришёл? Или ушёл? В такую ночь обычно приходят. Чтобы встретить вместе.

23:59:35

Ему почему-то кажется, что тот человек ушёл. Один. Так же, как он сидит здесь один. Может, они родственные души, незнакомцы-одиночки.

23:59:36

Он чувствует странную связь с тем невидимым человеком, который, возможно, сейчас идёт по темному двору. Они не знают друг друга, но делят эту минуту одиночества.

23:59:37

Двадцать три секунды осталось. Меньше половины. Отпечаток снова чёткий. Он смотрит на линии на своей ладони, отпечатавшиеся на стекле.

23:59:38

Гадали же по руке когда-то. Ему сказали: «Длинная линия жизни. Будете долго жить». Он тогда обрадовался.

23:59:39

А сейчас думает: долгая жизнь — это не подарок, это испытание. Особенно когда её приходится проживать в одиночку.

23:59:40

Он убирает руку. Хватит. Хватит оставлять следы, которые всё равно исчезнут. Хватит жалеть себя.

23:59:41

Он откидывается на спинку кресла. Оно скрипнуло. Старое, потрёпанное кресло. Он в нём сидит уже десять лет.

23:59:42

Оно помнит всё. И его смех, и его слёзы, и те ночи, когда он засыпал здесь с книгой на груди.

23:59:43

Кресло — его самый верный друг. Оно никогда не уйдёт. Не предаст. Не скажет обидных слов. Оно просто скрипит, принимая его вес.

23:59:44

Шестнадцать секунд. Сердце почему-то забилось чаще. Будто почувствовало приближение чего-то. Даже если разум отрицает магию полуночи, тело верит.

23:59:45

Он закрывает глаза. Всего на секунду. Чтобы не видеть ни отпечатка, ни фонаря, ни своего отражения.

23:59:46

Внутри — тишина. Та самая, с которой началась эта минута. Но теперь она другая. Не пустая, а… насыщенная. Насыщенная всеми этими мыслями, которые пролетели за эти секунды.

23:59:47

Он открывает глаза. Отпечаток снова тает. Уже почти невидим. Процесс завершается.

23:59:48

Двенадцать секунд. Пора бы что-то почувствовать. Печаль? Облегчение? Надежду? Но внутри — ровная, плоская линия. Спокойствие.

23:59:49

Может, это и есть старение? Когда ты перестаёшь ждать, что в полночь что-то изменится по взмаху волшебной палочки.

23:59:50

Десять. Десять секунд до чего-то нового. Он делает глубокий вдох. Сам того не осознавая, он начинает отсчёт. Просто про себя.

23:59:51

Девять.

23:59:52

Восемь.

23:59:53

Семь.

23:59:54

Шесть.

23:59:55

Пять.

23:59:56

Четыре.

23:59:57

Три.

23:59:58

Два

23:59:59

Один.

00:00:00

С Новым Годом…

Ещё один год он встретил в один.

В соседнем дворе кто-то запустил фейерверк.

Накинуть куртку, выйти к ним и сказать спасибо за это чувство праздника? Они не поймут. У них своя компания. И салютуют они для себя, а не для него. Да и чувства праздника никакого нет. Есть только мандарины в холодильнике, которые он, как ритуал, покупает каждый год.

Он протянул руку за сигаретой.

Сейчас он покурит, переоденется в домашнее и ляжет спать.