Я, может, и о медицине других стран рассказал бы, но сталкивался только с этой. Пришла пора написать кое-что.
Летом 2021 года, в разгул коронавирусной инфекции, почувствовал я себя нехорошо. А поскольку привык чувствовать себя хорошо — насторожился. День, другой — лучше не становится, становится хуже. Дома глубоко беременная жена с тремя малыми детьми. И это уже совсем нехорошо. Дай, думаю, раз в жизни воспользуюсь полисом обязательного медицинского страхования. Деньги-то на ОМС у меня каждый год благополучно забирают: попробуй не заплати.
Прошёл квест: сумел через электронную форму на городском сайте вызвать врача на дом. Никто не пришёл.
На следующий день впервые с 1990 года я отправился в соседнюю поликлинику, предъявил полис. Молоденькая хорошенькая участковая взъерошила фонендоскопом волосы у меня на спине и на груди. Неопределённого возраста медсестра, похожая на экс-чемпионку по боям без правил, поковыряла в моём носу ватными палочками для анализа на коронавирус. Всё это заняло несколько минут. Потом дамы отправили меня восвояси, присоветовав на обратном пути купить таблеток.
Ещё день-другой — из поликлиники ни звука. Но лучше-то не становится, становится всё хуже. И понятно, что надо держаться подальше от глубоко беременной жены с тремя малыми детьми. Пришлось использовать небольшой административный ресурс. Жена довезла меня до приёмного покоя лучшей в городе инфекционной больницы, построенной совсем недавно, и поскорее умчалась к детям, подальше от инфекций.
Благодаря административному ресурсу меня ждали, человек в костюме химзащиты отвёл в отдельный бокс. Чмокнул электронный замок — и я утратил возможность с кем-либо связаться: кнопка вызова на стене была декоративной, а толстенные стены почти экранировали сигнал мобильного, да и внутрибольничных номеров я всё равно не знал — как и номера бокса.
Спустя полчаса снова пришёл человек в костюме химзащиты и выдал мне градусник. Температура под 39. Через полчаса об этом узнал вернувшийся человек в костюме химзащиты и взял у меня из носа мазки на анализ. Спустя ещё почти два часа, проведённые без воды и связи, меня сопроводили уже в больничный бокс на каком-то этаже. Тоже под электронным замком и тоже с декоративной кнопкой вызова на стене. Как перед выпиской рассказала старшая медсестра, строителям не заплатили, поэтому они не стали даже провода тянуть: просто установили кнопки и всё. Позвонить можно было только со своего мобильного телефона на городской телефон поста дежурных медсестёр — и поговорить, если кто-то возьмёт трубку. Но всё это выяснилось позже, когда я решил выжить и осваивался на новом месте.
Окно во всю стену. В Петербурге аномальная жара, +36. Солнечная сторона. Штор нет. Форточки нет. Под потолком — небольшое отверстие приточной вентиляции. Если она и работала, эффекта ноль. Душ травмоопасный, с шатающимся эмалированным поддоном, встать в который я не решился: был не в форме, да и скользко. Гробанёшься — никто не услышит, и когда тело найдут — неизвестно.
К ночи жара немного спала, или я привык, или организму стало всё равно. Тут меня пару раз навестили. Видимо, начался вечерний обход. Один медбрат принёс градусник — измерить температуру спустя часов семь-восемь после предыдущего измерения. Кстати, тогда её сбивать никто не стал. Измерили — и всё. Ни в этот раз, ни после никто никогда температуру не записывал. Второй медбрат принёс ложку и кружку, поскольку своих у меня не было: не подготовился я. Кормить и лечить пообещали со следующего утра. И снова оставили одного.
Наутро медсестра измерила мне температуру, подержала на пальце пульсоксиметр и сделала укол. Медбрат принёс таблетки. Визитёров я различал только по тембру голоса и вторичным половым признакам, выпирающим в разных местах упаковки. Даже лица были скрыты масками и очками, на руках перчатки, волосы убраны под шапочку для душа, остальное под балахоном, обувь тоже в защитных чехлах. Ни нагрудных табличек с именами, ни определённого медицинского статуса. Врача можно было идентифицировать по более крутому фонендоскопу и заявлению о том, что начинается лечение по протоколу. Очередной упакованный медбрат сводил меня на снимок лёгких. Еду подавали через нишу в стене, вроде микроволновки с двумя дверцами: одна с наружной стороны, откуда загружали пару тарелок, другая с моей стороны — она открывалась, когда закрывали наружную.
Цитокиновый шторм — интересная штука. Вроде я могу описать что угодно. Здесь мои навыки бессильны. На ум приходит единственное сравнение: душа с телом расстаётся. А ты переживаешь происходящее одновременно изнутри и снаружи, как сторонний наблюдатель. Без эмоций. Ни боли, ни страха. Невыразимый словами процесс за пределами понимания. Хотя, может быть, у каждого индивидуальный сценарий шторма и впечатления тоже разные. Я этого ни с кем не обсуждал.
Медики реагировали на происходящее без эмоций, как и я. Таблетки выдавали на целый день и велели принимать по часам. Сами тоже по часам делали уколы, капельницы, дважды в день слушали фонендоскопом — дышу ли ещё — и надевали на палец пульсоксиметр. Научили круглосуточно жить с кислородными трубками, вставленными в нос. Регулировать устройство подачи кислорода, торчавшее из стены над головой, я научился самостоятельно.
Цитокиновый шторм — это когда тебя убивает собственный иммунитет. В моём случае попытка убийства заняла около двух суток. Я оказался крепким орешком. В очередное появление паренька, который называл себя лечащим врачом, я спросил его насчёт волшебного укола кортикостероидов или подобных гасителей шторма. Паренёк ушёл. Потом принёс какие-то распечатанные документы и предложил их подписать. Первый и последний раз я поставил подпись, не читая: с пониманием текста были сложности, да и расставание души с телом вызвало апатию. Врач унёс документы, и спустя ещё сколько-то времени в боксе появился громадный, упакованный в защиту детина в сопровождении такого же габаритного охранника и с небольшим алюминиевым чемоданчиком под кодовыми замками. В кино такие чемоданчики используют для хранения угрозы всему человечеству. Наяву в чемоданчике оказались два малюсеньких шприца — жёлтый и красный. Ими детина шмыгнул меня подкожно в живот.
Через полсуток душа перестала прощаться с телом. Через сутки я чувствовал себя так, как до приезда в больницу. И начал отвечать на телефонные звонки жены, которая уже придумала, как в одиночку вырастит четверых детей. Жаль, пришлось разрушить красивый стройный план.
Не знаю, что мне вкололи. Возможно, это записано в документах о выписке. И вероятно, это было нечто экспериментальное: затем и понадобилась моя подпись о согласии. Двойной укол от цитокинового шторма стоил тогда около двух миллионов рублей. Можно было купить. А можно — получить бесплатно. Мне не предложили ни того, ни другого. По счастью, я кое-что читал о существовании такого лекарства, и ускользающее сознание подсказало спросить.
На следующий день у меня появился сосед. Мужичок ростом на голову ниже меня, лет на двадцать моложе и килограммов на двадцать тяжелее. Его не штормило, просто подцепил вирус. Лекарства мы получали одинаковые, в одной и тоже дозировке. Капельница, уколы, таблетки... Врач сказал, что это протокол: всем дают одно и то же, независимо ни от чего. Я спросил, один ли у нас штамм вируса: если разные — наверное, неправильно держать нас рядом, и медикаменты нужны разные. Врач ответил, что конкретный штамм знают только в лаборатории, а его дело — следить за соблюдением протокола.
Соседу-толстяку, в отличие от меня, прописали диету. Но никто не следил за тем, чтобы он её соблюдал. Каждый день с воли ему приносили два полиэтиленовых пакета еды, и он постоянно ел: нарезки копчёной колбасы, нарезки сыров, семечки, черешню, крекеры, творожки — что угодно, лишь бы не останавливаться.
У меня были поражены процентов сорок лёгких — по крайней мере, об этом обмолвился врач. У соседа шестьдесят процентов. Через две недели анализы показали, что мужичок ещё болен. Но он заявил, что бизнес требует его присутствия на работе, и был освобождён под расписку. Через несколько дней мне тоже предложили выписаться: анализ был отрицательным. Я — помня глубоко беременную жену с тремя детьми — потребовал сделать анализ ещё раз. Он оказался положительным...
Рассказывать можно долго. И о практиканте, который приходил делать анализы без перчаток, и о многих других чудесах. Но и без того уже слишком долго получается. Выписался я через месяц, после двух отрицательных анализов подряд в течение трёх дней. А особое удовольствие доставил один телефонный звонок.
Цитокиновый шторм был позади, я круглосуточно дышал кислородом и воспринимал лекарства по единому для всех протоколу. Если выживешь — слава медицине. Если нет — увы, врачи не всесильны.
Мне позвонила девушка — участковый врач из поликлиники — со словами: "Мы две недели назад взяли у вас мазки на коронавирус. Вы знаете, что анализ положительный?.. Простите, замоталась и сразу не позвонила". А могла бы на поминки успеть — как раз было бы девять дней...
И, наконец, всю эту занудную историю я вспомнил благодаря сегодняшнему звонку.
Девять дней назад двое моих сыновей вернулись из спортивного лагеря. Четыре дня назад один из них свалился с температурой под сорок и прочими симптомами серьёзной болезни. Три дня назад вслед за ним свалились двое младших. Старший проболел несколько дней ещё в лагере. Вчера — благодаря знакомым врачам и материнским усилиям — детки уже вернулись в норму...
...а сегодня жене позвонили из поликлиники: "Мы до завтра должны наблюдать за вашими детьми. Они в лагере контактировали с ребёнком, который болел энтеровирусным менингитом. Кстати, как ваши мальчики себя чувствуют?"
Я очень люблю российскую медицину.
Всегда готов поддержать разговор о героизме отечественных медиков, которые не позволили коронавирусу... потому что если бы не они... ну, и так далее.
Всем здоровья под мирным небом.