Честная воровка
Будьте внимательны, когда изрядно пьяными возвращаетесь домой на такси, во избежание передряги, что недавно произошла с моим приятелем:
Приятель мой, тег моё
Будьте внимательны, когда изрядно пьяными возвращаетесь домой на такси, во избежание передряги, что недавно произошла с моим приятелем:
Приятель мой, тег моё
После ночевки на броне мы проснулись, как белые люди. Умылись, позавтракали. И тут – о, новость! Нас попёрли на построение. Построение в армии, это точно, самая новая новость.
Организовано построение было на пляже. Нас застроили поротно, как перед первой операцией. Застроили с оружием, с вещмешками. Как говорится – с шинелями в скатку. Командир нашего батальона майор Пудин поставил боевую задачу.
Нас десантируют на вертолётах на Малый Панджшер. Что это за чудо-юдо такое Малый Панджшер, я узнал позже. На карте такого обозначения нет. Есть кишлак Абдуллахейль. Есть кишлак Сах. Местные душманы называют его Сахон, а на наших картах он отмечен, как Сах. В кишлаке Сах разведрота вступила в бой с духами. Выбитые разведротой духи драпанули в кишлак Пизгаран. Есть и такой кишлак в том ущелье. Вот туда, в Пизгаран, драпанули духи. Потому что в Пизгаране сходятся четыре глубоких ущелья, образуя красивый классический крест. Там удобно сматывать от разведроты. Хоть по одному ущелью «креста» уходи, хоть по-другому, а можно и по третьему. Либо, можно разделиться и мелкими группами уйти в трёх разных направлениях. Тоже хороший вариант.
За такую географическую особенность это место было прозвано Пизгаранский Крест. Как вариант, Малый Панджшер.
Из-за того, что место очень удобное для скрытного подхода и отхода в глухие горы, из-за близкого расположения Пакистана, из-за всего этого душманы обосновали в Пизгаране крупный перевалочный центр. Через этот центр на территорию Афганистана поступало оружие, боеприпасы, пополнение, деньги, рабы. Пизгаранский Крест был очень удобен с точки зрения обороны для душманов и представлял серьёзную трудность для правительственных войск. Как перекрыть в этом месте Пакистанскую границу? Природа устроила очень высокие горы на очень большой площади. Правительственные войска, если полезут сюда, то останутся без еды, воды, боеприпасов. Техника здесь не пройдёт. Зато пройдёт советский солдат. Сегодня советского солдата туда закинут вертолётами.
30-го апреля 1984-го года именно в этом ущелье прошел бой Первого Батальона капитана Королёва. Известное место. Печально известное.
На построении майор Пудин поставил боевую задачу: высадиться с вертолётов в районе кишлака Абдуллахейль, закрепиться, ждать дальнейших приказов. Кроме этого он сообщил, что в Малом Панджшере работают французские кинематографисты. Снимают какой-то материал, порочащий Советскую Власть, Советский Союз и Советскую Армию.
- В случае обнаружения этой группы – уничтожить. В плен не брать.
И ещё одна задача – два перебежчика. Солдат и Сержант. Сержанта зовут Юрий. Состоит в личной охране Ахмад Шаха Масуда. Тоже в плен не брать. Это предатель. Он стрелял по своим, значит он вне закона. При обнаружении уничтожить.
Ну, всё нормально так Комбат объяснил, всё доходчиво и понятно. Командиры рот поделили своих подчиненных на группы для посадки-высадки в вертолёты. Расположили прямо на каменистом пляже с вещмешками и оружием дожидаться прибытия бортов.
Солдаты сидели и лежали группами возле своих вещмешков. С оружием. Курили, трындели ни о чём. Тут же их доукомплектовали сухпайком на трое суток. Подъезжал БТР с коробками, ротный и старшина выдавали сухпай прямо с брони.
Сентябрь 1984г. Погрузка Третьего горнострелкового батальона для десантирования в Абдуллахейль.
Час-полтора наша рота «позагорала» на пляже, затем стали приходить первые борты. То есть первые вертолёты. Вертолёты заходили на посадку, командир роты выкрикивал какие-то команды, но рёв моторов и свист лопастей заглушал всё вокруг. Солдаты догадывались о том, что приказывает командир, по мимике и жестикуляции. Группа поднимала свои вещмешки, бежала на посадку, насколько возможно бежать с грузом на горбу. Под грохот и гул я подскакивал под своей ношей, а она вбивала меня после каждого шага в гальку пляжа. Как кувалда вбивает в землю гвоздь. Офигенно я «пробежался» к вертолёту.
Перед погрузкой нас проинструктировали, что первыми в вертолёт должны загружаться самые тяжелые солдаты из группы. Зачем это делать, я понял через полчаса. А сейчас, во время погрузки, самым тяжелым из нашей группы оказался боец с АГСом на горбу. Как положено по инструкции, он первым «взбежал», блин, вспорхнул с центнером веса на плечах по алюминиевой лесенке, свешенной с вертолёта. Ввалился внутрь борта, плюхнулся на самое ближнее ко входу место. По инструкции он должен был пробежать на самое дальнее место. Для этого его поставили первым в колонне. Но, ему было очень тяжело бежать дополнительных пять шагов, поэтому он плюхнулся на самое ближнее к нему место, чтобы как можно быстрей разгрузить свою спину. По закону глобального западлизма в этот момент рядом не оказалось Рогачёва, чтобы дать человеку регулирующий подсрачник. Поэтому человек сфилонил, устроился поближе к входу. При десантировании он, самый тяжелый, будет вынужден выпрыгивать первым. А по уму первыми должны десантироваться самые лёгкие. Они должны выпрыгнуть из вертолёта, разбежаться веером вперёд, быстро занять позиции и прикрыть огнём высадку тяжелых бойцов. Но, чувак с АГСом этого не знал, а Рогачёв не имел шансов ему объяснить т.к. летел не в этом вертолёте.
Я с трудом преодолел ступеньки подпрыгивающей лесенки, впёрся со своим вещмешком в проём двери, чуть не на карачках проследовал в конец десантного отсека. О, как я был мудр! Но тогда я этого ещё не вполне осознал.
Не прошло тридцати секунд, бойцы со своим барахлом вломились в деснтный отсек, «бортач» втянул алюминиевую лесенку внутрь, закрыл погрузочную дверь. Вертуха, весело задрав хвост, рванула вдоль пляжа с набором высоты.
Я старался смотреть в круглый иллюминатор, чтобы понять в какую сторону мы летим. То, что я видел с обратной стороны стекла, приводило меня в неописуемый восторг.
Горы, сплошные дремучие горы, покрывали всё пространство кругом. Казалось, что вся планета сделана из гор.
ПОЧЕМУ Я НЕ СДОХ В ДЕТСТВЕ?
В полёте мы находились минут двадцать, или тридцать. Вертуха шла ровно и уверенно. Пацаны внутри сидели, нахохлившись. Все угрюмо молчали. А ты попробуй поразговаривать внутри летящего вертолёта МИ-8. Можешь даже не поразговаривать, можешь покричать. Хочешь, выкрикни какие-нибудь обидные слова про Рогачава. Или про Джуманазарова. Пользуйся случаем, кричи. Тебя всё равно никто не услышит. Даже ты сам. Поэтому пацаны молчали и смотрели кто под ноги, кто в иллюминатор. Лично я смотрел в иллюминатор. Чтобы запомнить дорогу обратно, если что. Но только хер чего я там запомнил. Горы, горы и горы. Кругом горы.
Внутри вертолёта, бойцы перед десантированием. На их лицах всё выражено.
Вертушка набрала высоту. Всё, что я раньше видел снизу-вверх, всё сделалось видным сверху-вниз. Всё радикально изменилось, я ничего не мог узнать. Сидел, хлопал глазами и не выступал. Всё равно никто не услышит.
В какой-то момент вертушка начала снижаться. Чувак в пластиковом лётном шлеме откатил дверь, ведущую из десантного отсека нахер, то есть на улицу, то есть в никуда, за борт. Скомандовал «Приготовиться к высадке». Вообще-то он мог скомандовать что-то другое. Скажем, мог прокричать «Я имел ввиду рот Бабрака Кармаля», или «Спят усталые игрушки» - это было без разницы, что именно он кричит. Важно было то, что по ситуации мы понимали, что нам нужно делать. А делать нам надо было просто и бесхитростно – выпрыгивать через открытую дверь в расположенную на террасе делянку кукурузы.
Что-о-о-о? Я охренел, когда увидел под вертолётом кукурузу. Блин, почему не пальмы? Почему не пихты – промелькнула в голове мысль. Кукуруза, сцука, высокое растение. Выше неё только пихты или пальмы. Какого хрена летуны выбрали именно кукурузу?
Фигня в том, что в моём босоногом детстве мне доводилось прыгать с крыши сарая в сугроб. Теперь я совершенно точно знаю, что это низменное занятие. Хуже него бывает только поступок, связанный с засовыванием пальцев в розетку. В детстве мне доводилось делать и то, и другое. По итогу я так и не пришел к выводу какой из поступков самый дурацкий и неприятный по последствиям. Оба достаточно хреновые, поэтому я не хочу повторять ни один, ни второй. Потому что когда ты с крыши летишь в сугроб, то твой глазомер ориентируется на поверхность снега и считает это твёрдой поверхностью. Мышцы ног начинают срабатывать, чтобы погасить удар об эту поверхность. Но, поверхность проваливается, ноги не встречают сопротивления опоры, мышцы думают, что всё пронесло и расслабляются. А через долю секунды до ног долетает спрятанная под снегом грядка. И со всей дури херачит тебе по ступням. В щиколотках хрустят детали твоей ходовой части, возникает ощущение резкой боли, коленки подламываются, пяточина перекашивается гримасой разочарования, ты валишься на четвереньки со стоном «ёк-колобок». Я больше не хочу совать пальцы в розетку. И не хочу прыгать с крыши сарая в сугроб. Поэтому, по заявкам трудящихся, летуны привезли меня в Абдуллахейль и зависли над делянкой кукурузы. Бортач растворил затворку и скомандовал: – «Уёбензебитте из моей машины на хер!»
Пацан с АГСом, который забежал в вертолёт первым, схватил свой автомат и выпрыгнул в открытую дверь с перекошенным от мужества лицом.
Зачем он это сделал, никто не знает и теперь никогда не узнает. Потому что, пацан с АГСом за плечами, исчез в дверном проёме так, как будто его дёрнули вниз за верёвочку. Как будто его смыло унитазом.
Пацан полетел в сторону поверхности планеты Земля с ускорением 9,8 метров в секунду квадратную, как положено любому, кто прочитал учебник физики за 9-й класс. Долго ли, коротко ли он летел, но, таки, сквозь стебли кукурузы до планеты всё же долетел. Попытался спружинить ногами о поверхность, но, наегорился на долю секунды из-за кукурузы. Резко получил по стопам неожиданный удар выскочившей из-под кукурузы клумбой. Коленки от этой подачи у него подломились, он инстинктивно выставил вперёд руки, встал на четвереньки.
Как только его ладони коснулись клумбы, торчащий из рюкзака черный ствол гранатомёта, со всего размаха впечатался ему в затылок. Всей массой своей стальной болванки. А толщина той болванки чуть больше, чем полтора хера мамонта.
Пацан даже не охнул. Он ткнулся в грядку лицом, забыв, что земля твёрдая, забыв зачем он всё это сделал. И попытался затихнуть в такой позе - на карачках жопой кверху. Но, затихнуть ему не удалось. Тут же, без секунды на раздумье, на торчащую кверху жопу гранатометчика, припечатались полусапожки снайпера. Который выпрыгнул вторым туловищем.
Рожа гранатомётчика юзом поехала по поваленным стеблям кукурузы. Тело гранатомётчика выпрямилось. Полусапожки снайпера выехали из-под центра тяжести самого снайпера. Снайпер нелепо взмахнул в воздухе руками, как чайки крыльями. Смачно грохнулся своим копчиком и вещмешком на ноги гранатомётчика. А из вертолёта к ним двоим уже летели.
Ну и пошло-поехало: шлёп, шмяк, бац, хряц…
Когда борт вертолёта покинул я, то я прыгал уже не в кукурузу. Я прыгал в кучу-малу. Составленную из вещмешков, автоматов, зелёных солдатских тел, черных полусапожек… Всё это ворочалось, хрипело и материлось.
Вертуха выкинула замыкающего бойца мне на горб, завалилась лопастями вдоль склона, с красивым виражем загрохотала винтами прочь. Порывом ветра, уходящего из-под винтов, мотнуло несколько уцелевших сиротливых стеблей кукурузы, подняло в воздух и понесло чью-то панаму. Высадка состоялась успешно.
На волне историй про добро.
Сегодня утром шла после вокала с нотами. Там буквально две странички в прозрачном файле. В руках держать лень, свернула трубочкой и положила в карман (он глубокий).
И минут через пять замечаю, что нот нет.
Ремарка: обычно со мной редко подобное случается, я не из тех, кто что-то постоянно ломает или теряет. НО. Попав в идиотскую ситуацию, ведите себя легко и непринуждённо, как настоящий идиот.
Я решила попробовать вернуться след в след, не особо веря в успех: сугробы, лужи и адский ветер, который придаёт похожим и̶ ̶п̶р̶о̶л̶е̶т̶а̶ю̶щ̶и̶м̶ ̶м̶и̶м̶о̶ ̶к̶о̶ш̶к̶а̶м̶ нехилое ускорение.
Иду, верчу головой, но понимаю, что ноты явно уже высаживаются где-то на Луне. Впрочем, не такая уж и большая потеря, всего пара листочков. Ещё буквально пару шагов — и можно возвращаться.
И вдруг неожиданно для себя вижу классическую узорчатую ограду (дело в С-Пб), в завиток которой запихнуты мои ноты. Качественно запихнуты. Трепещут, но не улетают. Уже без файла, но мне ли роптать на судьбу.
Я вряд ли найду этого доброго человека (и что я скажу? Я долбоеб, но музыкальный?), но до сих пор очень тёплое чувство. Что подняли, не остались равнодушными к такой мелочи, позаботились, запихнули в этот завиток.
❤️
И отдельное спасибо архитектуре Петербурга.
Утром Рогачев объявил, что сегодня мы выходим к броне. И ещё он объявил, что командир должен командовать, а не перетаскивать тяжести. Он развязал свой вещмешок, вывалил из него всё содержимое, аккуратно сложил и принялся делить между бойцами взвода. Как вещмешок Ульянова.
- Вот это тебе, - он подвинул в мою сторону рацию Р-148 с двумя дополнительными аккумуляторами. – Связист должен хорошо говорить по-русски, без акцента. Ты как раз подходишь. Теперь ходишь за мной, как тень. Сперва я, потом ты, потом мой личный снайпер. Герасимович!
- Его в госпиталь положили. Тиф у него.
- Понял. Спыну!
- Ё, - отозвался Вася.
- Топаешь за ним, за Касьяновым. Потом все остальные и Джуманазаров в замыкании. Джума, понял?
- Поняль. – отозвался Эргеш.
- Вот и нормалёк. – Рогачев снова повернулся к пачкам с патронами, банкам, фляжкам… - Пачку трассеров я оставлю себе, а вот это тебе, это тебе, вот это тебе – он рассовывал припасы из своего вещмешка то одному солдату, то другому. Всё рассовал, снова повернулся ко мне:
- За батарейки отвечаешь головой. Приходим с задания – несёшь во взвод связи на подзарядку. Если посадишь батарейки на операции и взвод останется без связи, то взводу настанет пи@дец. А я за это тебя расстреляю.
Расстреляет или не расстреляет, так это ещё бабка на двое сказала. Не дохрена я видел расстрелянных в Афгане. То есть не видел ещё ни одного. Только угрозы слышал. Ну, угрозы это одно, а реально расстрелять солдата, это совсем другое. При том что я не собираюсь разряжать батареи. Я не долбанутый, я нормальный. Ну, а раз я нормальный, то я стоял и думал о нормальных вещах. Я думал о том, раздаст ли Рогачев свою жрачку и воду пацанам, чтобы за него носили. Или не раздаст. Некоторые офицеры так поступают. Меня коробит от таких поступков потому что я родился и вырос в Стране Советов. В ней не было угнетения человека человеком. Отдать свою жрачку и воду пацанам, которым ты являешься прямым и непосредственным начальником, это я считал нехорошим поступком. Потому что следующим поступком, по логике, должно стать внутрижопное соитие с подчинённым под твою власть человеком. Ну а чё? Ты - начальник, у солдата есть жопа. Почему бы не воспользоваться?
Не то, чтобы я боялся получить пару дополнительных килограммов в виде хавчика командира взвода. Я не жлоб. Если у меня будет хавчик, а у Рогачёва хавчика не будет, то я поделюсь. Это нормально. А изначально программировать ситуацию, в которой подчинённый несёт ЛИЧНЫЕ ВЕЩИ начальника, это мне казалось неправильным. Поэтому я стоял и думал. Если Рогачев скажет ТАКОЕ мне, то я пошлю его на хер. Я очень уважаю Рогачёва. За эти два бесконечных дня я очень его зауважал. Но, всё же, раздавать свою шмотку солдатам – это не по-мужски. Пошлю на хер, а потом хоть в дисбат.
То ли из-за выражения моей рожи, то ли из-за радиостанции. Не знаю почему. Но, на меня посягательств в качестве денщика не последовало. Не последовало, ну и не последовало.
Когда Юрка Кудров запихивал себе в вещмешок часть выданного ему барахла, Рогачев обратил внимание на одну из его миномётных мин.
- Ёж твою мать, Кудров! Ты нас всех захерачить решил? – Рогачев подхватил мину, протянул её взрывателем Юрке в рожу. Мина два дня каталась сзади вещмешка, а крепилась она к нему на два ремня. Верхний ремешок оторвался, мина на ходу болталась на нижнем ремешке, как маятник, в такт Юркиным шагам. Стукалась взрывателем о скалы. Взрыватель раскрошился, Рогачев это заметил. Теперь он стоял с миной в руке, тыкал раздолбанным взрывателем Юрке в нос.
- Ты, ёж твою мать, Кудров! Ты хоть изредка осматривай своё снаряжение! Ты что не слышал, как она по камням цокает?
Рогачев выкрутил из мины разбитый взрыватель, протянул Кудрову:
- В первый попавшийся горящий дувал выкинешь. И мину туда же. В самый огонь, чтобы пи@данула, чтобы духам не досталась. Долбоюноша.
Выходили к броне очень долго. Очень долго шли опять через весь длинный кишлак. Вдоль улицы, по которой мы шагали, горели дома. Кто их поджег, я не знаю. Скорее всего с гор сняли 8 и 9 роты и они, охреневшие в горах от злобы и тоски, прошлись по кишлаку в порыве боевого энтузиазма. Я думаю, хорошо, что мы с ними не встретились.
Во время перехода через горящий кишлак Кудров выкинул в горящий дувал раздолбанный взрыватель. В другой горящий дувал выкинул мину. Потом мы лезли по каким-то горам. Хорошо, что не вверх, а вниз. Всё-таки мы шли вниз, к реке.
К нашему приходу сапёры навели через реку наплавной понтонный мост. Водное препятствие мы преодолели, аки посуху. Р-р-р-раз, и мы оказались на правом берегу, на широком галечном пляже возле бронетехники.
Пока рота шкашдыбала через горящие кишлаки, пока шла по пантону к бронегруппе, Миша Гнилоквас и Ваня Грек закинули в реку Пандшер РГДшку. РГДшка утонула, взорвалась в пучине речной. Вместо утонувшей гранаты всплыла глушеная рыба. Миша с Ваней вынули из реки рыбу. Сварили уху. Потом с гор пришли мы. Миша и Ваня кормили нас ухой. Вроде бы, это не их обязанность. Они не повара. Они просто оказались звездатыми пацанами и хорошими товарищами.
Мы слезли с гор, пришли на «пляж», помылись в реке Панджшер. Расселись возле БТРА на пока ещё тёплую землю, принялись уплетать свежую ароматную уху. Каждый боец черпал своей ложкой прямо из закопченного на костре бачка, который был один на всех. Мы забыли о том, что где-то бывает брезгливость. Об этом на войне как-то не думается. Можно попытаться напомнить пацанам о том, что ы природе существуют индивидуальные тарелки, но их будет реакция будет простая и незатейливая: не нравится – не жри. Поэтому, как говориться: - «Пей, Вовочка, и не трынди». Орудуй ложкой и ни о чем лишнем не думай. Ты в армии. Ты на войне. Привыкай.
Пока мы жрали, Миша орудовал ложкой, выплёвывал изо рта крошки, со счастливой рожей рассказывал о своих кулинарных подвигах:
- Мы, када эргэдэшка бахнула, мы с Ваней в реку полезли. А вода ледяная, течение с ног сбивает, рыбу уносит. Мы давай рыбу хватать и на берег выкидывать. Тут из кишлака набежала целая шобла душманскиих коцыков. Сцуки, наглые такие. И много их. Мы с Ваней от холода дубеем, а они у нас рыбу тырят! Для них мы что ли убиваемся? Ладно б одну-две стырили, а они всё подряд разносят в один секунд! Я тада бурнул, вылез с реки, снял с БТРа антенну. А коцыкам всё по@уй. Они халяву нашли, у них масть попёрла! Я подбежал к ним с антенной, а им по@уй и я, и антенна. А я, бл@ть смотрю, щяс меня сожрут вместе с рыбой. Тада я размахнулся с двух рук и ка-ак перее@ал по ним (трёхметровым стальным гибким стержнем). Попал по одному. Тут до них дошло! Они – врассыпную! А этот гы-гы-гы, а этот только так раз-раз-раз на передних лапах. – Миша ржал и показываал согнутыми в локтях руками как на передних лапах убегал покалеченный котик.
Ну и чё? Очередная «картина маслом» вынесла мне мозг. Я сидел на земле, жрал своей ложкой жидкую жрачку из общего котла, думал: - «До какой степени надо перестроить свою башку на войне?»
За три дня первой боевой операции я усвоил, что надо потерять стыд при походе в туалет, надо отказаться от чувства брезгливости, надо перестать уважать труд других людей, перестать уважать право собственности, перестать бережно относиться к хлебному полю. Что ещё надо сделать? Что будет, если я сейчас скажу Мише о том, что не надо хвалиться живодёрским поступком? Отогнал Миша котиков, ну и пусть бы промолчал тихонечко. Что будет, если я сейчас это скажу? Правильно! Реакция будет простая и бесхитростная: не нравится, не ешь. А я очень хочу есть. Я только что спустился с гор. Дело даже не в том, что я голоден. Дело в том, что если сейчас все пожрут, а я заступлюсь за котика, то завтра мы снова пойдём в горы. Все будут идти, а я буду, как Ульянов, валяться на тропе и скулить «я больше не могу, убейте меня». За это Рогачёв будет пинать меня ногами. Завтра-завтра, не извольте сомневаться. Для чего мы сидим здесь на жопах прямо на остывающей земле? Почему нас не везут в ППД полка?
Чего тут непонятного? Завтра второй этап операции. Я ещё не знаю какой. Но, точно знаю, что завтра. Поэтому, надо пожрать. Рогачёв раздал свои боеприпасы пацанам. Он и с боеприпасами-то пёр в гору так, что понадобилось останавливать. А без боеприпасов он вообще усвистит за горизонт без единой остановки. Так что, завтра мне понадобятся физические силы. Именно физические, много физических. А на мораль можно забить. Надо тупо пожрать. Вот я и жрал. Только подумал: - «Ну дык от чего надо отказаться в следующий раз? От какой нормы морали? Может быть сразу от всех? Хенля уж там?»
Когда мы нажрались вкусной ухи, накурились вонючих сигарет, пришла пора отрубиться и спать с открытым ртом под защитой брони БТРов.
Это не наша рота. У нас не было спальных мешков. Мы заворачивались в плащ-палатки. А в остальном было всё точно так же.
Лично я спал в БТРе Фарида на разложенной мягкой командирской сидушке.
Сидушка короткая. Даже с откинутой спинкой. Весь мой длинны организм на сидушку не помещался. То бошка свисала, то жопа. Как говорится, голову пристроишь – ноги свалятся. Ноги пристроишь – голова свешивается. Казалось бы, чё там такого, подумаешь, голова с сидушки свесилась. А в ней же полным-полно мозгов. Они шею вниз тянут, шея начинает болеть. Несколько раз за ночь я просыпался. Ёрзал и так, и сяк. Жмякал затёкшую шею, разминал задубевшие ноги. Но, покидать данное лежбище не спешил. Потому что мне здесь, по большому счету, нравилось. Подумаешь, поза неудобная. Ха! На гражданской жизни это могло считаться достаточным аргументом. А в армии такая мелочь – нихрена не аргумент. Так что я неспроста сюда забрался. Как говорили у нас в детском садике: - «Чик-чирик, я в домике». Вот, смотрите, как там, в том «домике» всё устроено. В БТРе под бронёй.
В общем, крутился я на той сидушке всю ночь, крутился-вертелся. Но, из-под брони на улицу не уходил.
Во-первых, ледяной ночной горный ветер броню не продувает и не пронзает тебя своими ледяными иглами.
Во-вторых, сидушка не ледяная скала, она за ночь не промерзает и не сосёт из тебя тепло. Сидушка сделана из термоизолируюещего материала, она хранит тепло твоего тела.
В-третьих, под бронёй ты защищен от пуль, которые могут быть выпущены душманами. Как они ловко обстреляли нас поутру после первой ночевки? Очень ловко обстреляли нас, затем скрылись. Мы их даже обнаружить не успели, не то, чтобы пострелять в них. Если утром душманы задумают ещё раз провернуть свой фортель со стрельбой, то «чик-чирик, я в домике».
В общем и целом, если «подбить все бабки», то ночёвка в таких условиях, это счастье. Редкостное счастье, по солдатским мерка. После валяний под кустом.
Рассказывает разведчик Вадим Захаров:
- Климат в Панджшере ужасный. Летом жарища доходила и до +67. Пот уже не льётся, в глаза лезет соль. Смахнул её, а через какое-то время снова лицо в соли. Без воды на такой жаре ты перегреваешься. А где взять воду? В некоторых ущельях вода была даже высоко в горах, на Парандехе например. Вода спускалась террасами вниз. Очень красиво. Правда миномётные разрывы, портили весь пейзаж. Тоже, нормальная такая затея – сгонять за водичкой между миномётных разрывов. Поэтому сидишь на хребте среди камней, судороги горло сводят. Высокогорье, кислородная недостаточность. Разреженный воздух. Вода закипала при +80 поэтому, днём моментально из твоего тела испарялась. Значит в горах надо двигаться ночью. Главное, побыстрее, до рассвета!
С бугра, где помирал Ульянов, тропа привела нас к дувалу из которого ушел в горы душман с ящиком. От дувала тропа нырнула в овраг, полого опустилась по склону на дно, сделала небольшую петлю, затем так же полого поднялась по противоположному склону в ивовую рощу. Ивы в этой роще росли не просто так, они полукольцом окружали родник. Вода – это жизнь, вам любая ива в горах скажет.
Наша рота по тропе подошла к роднику, затем от родника угодила на широкую улицу кишлака. Бойцы вышли на улицу, еле волоча ноги, пошли по его длинной улице в сторону гор. Шли очень долго. Наверное, Рогачев что-то знал, потому что в дома мы не заходили, дворов не проверяли. Просто шли и шли. Без обеспечения флангов, без занятия промежуточных позиций. Только дозорную группу вперед выдвинули.
Мы прошли этот кишлак, ничего не тронули, перелезли через какие-то буераки, оказались во дворе удалённо стоявшего дувала. В Белоруссии, такой удалённо расположенный дувал назвали бы словом «хутор». Находился «хутор» в километре от основного кишлака. На пятаке территории наросла небольшая «зелёночка», то есть, выросли какие-то деревья. Одна из стенок дома упиралась в склон горы. Дом был богатый: он смотрел на горы Гиндукуш большими окнами и дверями, на крыше одной из построек был устроен балкон. В этом доме нам было приказано остановиться.
Через ворота в толстой глинобитной стене мы вошли во двор этого дома. Дом был пустой, как и весь кишлак. Сразу за воротами, на ступеньках лестницы, ведущей в дом, лежала толстая древняя книга в красной обложке.
- Это Коран. – Рогачев взял в руки исписанный шемаханской вязью манускрипт. – Духи оставили, чтобы дом охранял от неверных. Давай, заходи, ребята! Прошмонайте здесь всё, как следует. И пожрать приготовьте. – Рогачев вернул книгу на место, переступил через порог внутрь дома.
- Хасан? – Я подобрал книгу, ткнул переплётом Хасана в локоть. – У вас такой же Коран?
- Да. – Хасан оглядел красную обложку. – Толко эта болшой. Ощ-щен старий.
- А сколько он стоит?
- Балщие дэнги. Ощ-щен болщие. Самащедщи дэньги.
За эти дни, пока мы ходили по кишлакам, мы периодически заходили во дворы. Не помню уже в каком из кишлаков, но где-то мы зашли во двор, который, очевидно, посетил кто-то до нас. Скорее всего Восьмая Рота. Во дворе что-то дымилось, ясный пень, что оно не могло само по себе задымиться. Кто-то должен был приложить руку к этому задымлению. Дык вот там, в этом дворе, валялась книга в красном переплёте. Ветер вперемежку с клубами дыма перелистывал её исписанные закорючками страницы. Это тоже был Коран. Часть страниц была вырвана. У меня возникло подозрение, что кто-то открыл книгу посередине, вырвал в качестве туалетной бумаги столько страниц, сколько попало в жменю, затем просто бросил книгу под ноги.
- Э-э-э-э-э, так нэлзя! – Бахрам подошел к Корану, поднял с земли.
- Ц-ц-ц-ц! – Бахрам качал головой, сокрушался, цокал в негодовании языком.
- Такой мог толко животный скатына сдэляль! Башка – палка дров!
Бахрам закрыл Коран, вытер рукавом с обложки пыль, понёс книгу в дымящийся дом.
В тот день я видел ещё несколько таких книг. Мы прошли несколько дворов, прошмонали несколько домов. В некоторых дворах Коран как бы охранял дом. Раньше я не задумывался о том, что для кого-то книга в красной обложке может иметь важное значение. Я вырос в обществе, в котором меня с детства приучали к тому, что атеизм — это наиболее правильное, самое современное восприятие мира. Все возможные религиозные течения — это предрассудки, с помощью которых угнетатели притесняют трудящиеся классы и удерживают их в повиновении. Война, в которую я оказался втянут не по своей воле, является последствием того, что угнетатели возбудили волну народного негодования именно на религиозной почве. То есть, из несуществующей херни и предрассудков создали гнев тех людей, кому мы принесли образование, просвещение, лучшую жизнь и перспективу развития. А эти люди выставили Коран в дверях своего дома, чтобы защититься от прихода Новой Эры. Они попытались отпугнуть нас Кораном, как отпугивают моль нафталином. Выглядело это всё наивно, глупо, очевидно было, что такое действие не помогает. Вот стоим мы, вот дымиться дом, вот лежит книга. В чем смысл действия с книгой? Более того, если бы не вредоносные действия верхушки афганского духовенства, то поля в Афганистане пахали бы на тракторах, а не на коровах. В городах и кишлаках было бы проведено электричество, народ не сидел бы в холодных, пыльных клоповниках. А так, в результате разжигания ненависти на религиозной почве, местные диверсанты и провокаторы оборвали все алюминиевые провода с мачт линии электропередач. В Чарикарке стоят огромные стальные мачты, на них болтаются гирлянды изоляторов и обрывки электропровода. Сколько хватило длинны руки с плоскогубцами, куда дотянулся бача, там провод и «откусил». Что у людей делается с мозгами? В моей стране любой пионер знает, что воровать провода с общественной линии ЛЭП неприлично! А здесь, в Афганистане, простое человеческое «не укради» не работает что ли? Дык, вроде, люди Коран в дверях выставляют, почему же воруют и тащат всё подряд?
При таком раскладе первым моим желанием было сделать что-нибудь нехорошее с этой книгой. Например, пинком отшвырнуть книгу с дороги. Чтобы показать, что Коран не защитит, что это не ладан, а мы не черти. Что средневековая чушь никак не может противостоять современным знаниям, которые позволяют человеку летать в космос.
Но, рука, как говориться, не поднялась. То есть, нога не поднялась.
Во-первых, потому, что поведение пацанов из Узбекистана показывало, что здесь не всё так однозначно, насчёт предрассудков. За парочку моих необдуманных движений могу получить проблемы внутри своего подразделения. А я морально не готов за пинок ногой по книге получить большую и толстую проблему со старослужащими. Не так-то уж сильно хотелось сделать тот пинок, чтобы потом разгребать последствия.
Во-вторых, я понимал, что книга, как таковая, ни в чём не виновата. Если я пну сапогом священную книгу афганцев, я ни на миллиметр не продвину их уважение к современному атеистическому марксистско-ленинскому мировоззрению. А очень даже сильно наоборот. Этот пинок, наоборот, подтвердит духам мысль о том, что шурави безбожники, кяфиры и гяуры, что они хотят отнять у местных пацанов Ислам, ради которого пацаны гнобят своих баб, заставлять их ходить в пыльных мешках и лазить на карачках по глиняным трубам с пучком колючек в руках.
Мне нет нужды забирать у афганцев Ислам. Командование не ставило такой задачи – отнять у местного населения Ислам. Наоборот, командование проводило инструктажи, построения, разъяснения, в которых требовали от солдат уважать религиозные традиции населения ДРА. Пусть молятся сколько им влезет. Это личное дело каждого отдельно взятого человека. Государство не только не запрещало религию, оно гарантировало свободу вероисповедания. Приведу пример инструкций, в которых советскому солдату запрещалось совершать целый ряд действий, которые могли нанести оскорбление религиозным и национальным чувствам местного населения Афганистана:
- Советский воин! … уважай национальное достоинство всех народов, населяющих Афганистан! … не забывай, что большинство населения страны очень религиозно. Веками быт, нравы и традиции народов Афганистана складывалось под влиянием религии ислама.
Советский воин! Уважай чужие обычаи, если даже ты с ними не согласен; не оскорбляй то, что афганцы считают священным. Не посещай без военной необходимости мечети, гробницы, кладбища.
… Не мешай мусульманину во время молитвы (намаза). Не подходи к молящимся, не насмехайся над ними.
Где тут хоть одна строчка, которая предписывала бы мне лишить афганцев Ислама? Нету такой строчки. А, как известно, солдат в армии не сам по себе гуляет с оружием в руках. Солдат в армии выполняет приказы. Если приказа бороться с Исламом не поступило, то значит, солдат не будет бороться. В нашем случае поступила противоположная команда – уважать традиции и религиозные воззрения населения ДРА. Ну дык чего там Гульбеддин Хикматиал пел? Получается, что он жучок-брехунок! Сбрехнул слеганца Хикматиар. А Ислам ему врать не запрещает?
Ну и ещё хочу сказать про книги, что они действительно, были очень красивыми. Они в самом деле «внушали», то есть олицетворяли достоинство и уважение. Это, действительно, были букинистические шедевры. Жалко, что я не понимал этих роскошных витков и закорючек. Это очень, очень-очень, очень-приочень-приочень красиво. И это реально «внушает». Если бы я пришел с такой книгой в свой Университет, то все открыли бы рты и шлёпнулись на задницы. Потому что сразу поняли бы, что у меня в руках шедевр, экзотика. Эти книги вызывали непередаваемое ощущение старинного заморского чуда, сокровенного знания, утерянного в нашем европейском мире духа времени, святости, небывалых чудес, драконов, шестирукого Шивы. Такую книгу никак невозможно было просто так взять и пнуть солдатским сапогом. Поэтому я положил книгу на место. Как хозяин её оставил, так же положил её Рогачёв, точно так положил её я.
Мы зашли в дувал. В ослятниках первого этажа обнаружили несколько мешков риса, кукурузу, мешок халвы из ягод тутовника.
Тутовая халва совершенно не сладкая. Но, когда очень хочется жрать, то её вполне можно употребить по прямому назначению. Проблема состояла в том, что в холодном виде халва напоминала застывший бетон. Если её нагреть, то она станет податливой. В нагретом виде её можно откусывать, жевать, отламывать. А в холодном всё бесполезно – бетон бетоном. Петя Носкевич попытался тыкать в эту халву складным ножом. Бахрам с размаху засадил по мешку каблуком своего полусапожка, но тут же охнул, схватился за ногу и запрыгал на оставшейся второй ноге по комнате, произнося какие-то ужасные узбекские ругательства.
- Раздайся, грязь! Говно идёт! – Филя раздвинул руками колдующих над мешком Эксперементаторов. Он отцепил от своего вещмешка миномётную мину.
- У меня есть булава! Зачем я его нёс всю операцию? Я знал, что мне этот мина пригодиться!
Пацаны сделали по несколько шагов назад. Миномётная мина, зажатая в руках обезьяны, у всех вызвала уважение. Филя выкрутил из мины взрыватель, взялся за хвостовик, принялся колотить по мешку с халвой.
Бах! Бах! – Салабоны, пытались «голым пяткам» победить волшебный мешок! – Бах! Бах! – Филя молотил миной по мешку и приговаривал всякую хрень. Когда чувствовал, что внутри мешка откололся кусок, то он засовывал в мешок руку, доставал этот кусок и протягивал к ближайшему стоящему солдату. – На жри! Мамы здесь нету. Я не покормлю, так хер кто покормит. Бах! Бах!
Пока Филя расправлялся с мешком, пацаны прошмонали дувал. Не знаю, что здесь произошло, но духи по какой-то причине не вынесли из дома и не спрятали одеяла, большой красивый ковёр и прочие предметы. Они вообще ничего не успели вынести и спрятать. В коробке стоял фарфоровый чайный сервиз. Очень белый, очень тонкий и очень красивый. Там и тут валялись предметы бытового обихода, банки с растительным маслом. Узбеки тут же принялись перебирать рис для того, чтобы приготовить плов. Кто-то прошмонал чулан и выволок из него казан. Кто-то кривым и тупым душманским топором бил по каким-то деревякам. Вроде бы, выбили из окна раму со ставнями. Солдаты шатались от усталости, но ни молодых, ни дедов среди нас в эти минуты не было. Как будто бы на операции «закон дедовства» отступил и сдал свои позиции солдатскому братству и чувству взаимопомощи.
Во дворе разожгли костёр. Из родника принесли свежей горной воды. На костре установили казан, чтобы приготовить плов, рядом пристроили чайник, чтобы сварить компот из и сухофруктов. Ещё один казан наполнили водой, засыпали концентратами супа из сухпайков.
Рогачев вытащил на террасу ковёр, расстелил и улёгся на него.
- Вот бы забрать этот ковёр с собой! – Рогачев возлежал на ковре, как турецкий султан. А я сидел на какой-то коряге, грыз кусок тутовой халвы и с ужасом думал о том, как мы потащим этот ковёр по горам. Не приведи Господь!!!
К возлежащему на ковре Рогачёву приволокли стопку ватных одеял, небольшую деревянную кровать и ещё кучу какого-то барахла.
- Это кровать хозяина дома. – Рогачёв поднялся с ковра, уселся на кровать. – Она будет одна на всю эту брестскую крепость, на всё это огромное здание. Это вам не Советский Союз, где у каждого человека своя личная кровать со своей подушкой и своими постельными принадлежностями. Здесь бабы и дети спят на полу. Расстилают одно большое одеяло, ложатся на него всем кагалом. Другим одеялом накроываются. Что такое пододеяльник – я думаю, что у них в языке даже слова такого нету. При том, что одеяло стоит очень дорого. Почти как у нас автомобиль.
Рогачёв потянулся к куче накиданного барахла, вытащил ГДРовскую керосиновую лампу. Потряс её, убедился в том, что она заправлена, отставил в сторону. Ещё раз потянулся к куче.
- О! А это уже что-то из Парижа! – Рогачев вытащил две одинаковых картонных коробки. – Похоже, чайный сервиз!
Рогачёв открыл одну из коробок, вынул из неё изящную белоснежную кружечку, красиво расписанную синим и золотым. Затем вынул так же расписанное блюдечко.
- Вот жопа! – Рогачёв поставил кружку на блюдечко и крутил у себя перед глазами.
- Это точно надо забрать с собой. – Хмуро глянул на свой огромный вещмешок. – Не влезут обе. Жопа. Джуманазаров! Вот эту коробку положишь в свой вещмешок. И ещё ковёр офигевающий! Знать бы, что это точно последний день операции, дык забрал бы с собой и ковёр!
Подоспел обед. Хавать уселись на балконе. На ковре, который так понравился Рогачёву.
Сам Рогачёв, как положено, сидел на кровати (на командирском троне), мы все - на ковре.
Плов высыпали на большущий духовский поднос. Рис возвышался белоснежной горой. Вместо мяса в него накидали тушенки из сухпайка. По краю подноса выложили нарезанный кольцами лук. Где пацаны уже успели надыбать лук? Понятно, что в духовском огороде. Но, я точно не смог бы сделать вот так прошаренно. Просто не догадался бы прошмонать огород, начистить лук, нарезать его. Я так понимаю, что я городское чучело. А те пацаны, которые подсуетились, они у себя в Узбекистане жили в точно таких же условиях. Поэтому они зашли в дувал, как к себе домой, залезли в огород, как у себя дома, пользовались казаном, как родные. По-другому не может быть. Человек не может быть таким прошаренным, если он никогда не жил в таких условиях.
Мы сидели взводом на террасе духовского дувала. Жрали плов, запивали чаем. Дети разных народов: узбеки, русские, украинцы. Я в этот момент почувствовал себя как будто бы в своей семье. Деды, дембеля, молодые – это всё куда-то откатилось. Осталось только ощущение вкусной жрачки и домашнего очага. Впервые за службу я ощущал благодарность к прошаренным старослужащим узбекским Пацанам.
К чаю подали стопку прозрачных обыкновенных стеклянных пиал и кружек. Бойцы пили компот, плевали в пиалушку косточки от сухофруктов, затем пиалу выкидывали с балкона. Потому что она уже стала грязная. Брали из стопки другую, чистую. Наливали в неё чай. Чаем запивали плов и лук. Лук был очень едкий. В сочетании с белым рисом и разваренной тушенкой он давал необыкновенное ощущение изысканных восточных пряностей. Как будто бы мы попали в волшебный мир восточных сказок с Алладином, Синбадом и прочими Брахмапутрами. А может быть я просто очень хотел жрать? Вторые сутки мы херачили с неподъёмными вещмешками, вторые сутки практически не жрали, спали под кустом, как собака. А тут вдруг на нас нахлынул горячий ужин с первым блюдом, со вторым и с компотом. Ништяк, перспектива!
К самому концу ужина подали вечер. Дневная жара быстро спала, так же быстро навалилась ночная темнота. Воздух наполнился трескотнёй цикад и шумом листвы. Крупные синие звёзды, казалось, специально опустились пониже, чтобы показать себя во всей красе и заодно насладиться ароматом ночной свежести, запахами трав, листвы, плова и ароматом компота и чая. Звёзды, плеснуть вам компота в пиалушку?
Джуманазаров, как всегда, распределил смены, выставил наблюдателей. Ночью я дежурил на крыше в паре с Петей Носкевичем. Крыша располагалась так, что уходящий вверх склон горы был от неё очень недалеко. Я поставил рядом с Петей на сошку пулемёт, пошел проверил, можно или нельзя с горы запрыгнуть на крышу и напасть на нас с Петей. Я покорячился и так, и сяк, чуть не грохнулся со стены. В любом случае выходило много шума, втихаря подобраться к нам с ножом было невозможно. Проще было стрелять в нас с горы. Мы с Петей почесали репы в тяжких раздумьях, расположились так, чтобы держать в поле зрения одновременно склон и подходы к дувалу. Затем завернулись в тёплые духовские одеяла. Сверху одеял накинули плащ-палатки, засели на крыше, вели наблюдение, едва слышно переговаривались.
Петя вытащил откуда-то булыжник, протянул его мне.
- На, попробуй. Духовская каменная соль.
Я взял этот булыжник, лизнул. Крупные кристаллы булыжника были солёно-сладко-горькие. Казалось, что они бодрят и отгоняют сон.
- Нифигасе! Охренеть! – Я взял булыжник двумя руками, попробовал отломать для себя кусок. Булыжник на поддался.
- Не старайся. Так его не сломаешь. Только молотком. – Петя взял из моих рук
булыжник, пару раз лизнул его.
- Када я служил в Шинданте, у нас тоже вот так пацаны пошли на боевые. Зашли в кишлак. Решили прошмонать дувал. Смотрят, на дувале замочек висит. Знаешь, маленький такой, китайский. Я его одной рукой дёрну, он и сломается. А чувак решил его из снайперки разбить. Как за-са-дил! Выстрелил в замок из снайперки. Замок в дребезги. В двери дыра. Дверь открыли, а за дверью стол, на нём двухкассетник «Шарп» стоит и в нём тоже посередине дыра. Пуля об дверь расплющилась, закрутилась и в магнитофоне такую дыру пробила, што у бегемота, чем та дыра, так срака меньше раскрывается!
Меня от смеха стала трясти мелкая дрожь:
- Хы-хы-хы, - не смеши, Петя. А то духи, не дай бог нас услышат, задумают отрезать нам с тобой яйца. А нам это не надо.
Дежурство шло, я сидел, завернувшись в тёплое одеяло, изредка полизывал кусок каменной духовской соли, слушал тихие Петины рассказы про службу в Шинданте и всматривался в светлую ночь. Всё-таки, иногда в Армии можно жить. Не курорт, конечно, но жить можно.
Ночь прошла спокойно. Кого-то выдвинули в секретный дозор на ближайшую высотку, кто-то лез в темноте на крышу из окна. Спросонья гремел автоматом и чуть не грохнулся с третьего этажа. Толик Воличенко чуть не подорвался с одной из стопок духовских одеял. Вернее, духи его чуть не подорвали. Сунули в одеяла гранату без чеки. Но Толян зашарил и вовремя укрылся за стеной. Одеяла порвало в хлам, а Толян поставил себе очередную галочку в книгу учёта подвигов. Короче, ночь прошла почти спокойно.
Ментом быть непросто... Такого, как Петя из поста, не грех и приструнить таким образом, а меня 16-тилетнего по морде били заставляя сознаться в том, чего не делал...Хотя повод подозревать меня, конечно, был..
Возвращался домой с гулянки, еще не поздно, сумерки. Вижу, паренек, примерно мой ровесник, мотоцикл толкает, завести не может. Мот тяжелый. Я не фанат мотоциклов, не разбираюсь, но мот был чуть меньше "Урала", но больше "Иж"-а... Короче! Попросил он меня помочь ему толкать. Ну я что, мне же не жалко. Толкаем. не заводится. Тут " Воронок" рядом остановился, милиционер из него вышел, документы на мотоцикл спрашивает. А таковых у паренька нет. Загрузили нас вместе с мотоциклом в "воронок"(мот в багажник как то влез) и повезли в отдел. Вернее меня и мотоцикл. Паренька отправили за документами, а меня, как я не утверждал, что просто мимо проходил, забрали до появления документов на мотоцикл. Ну вот в том отделении я и познакомился с системой "хороший и плохой милиционер"! Один меня бил по морде и требовал сознаться, что мы спиздили этот мотоцикл, другой, в другом кабинете, участливо и ласково меня выслушивал, сочуствовал и предлагал дождаться, пока принесут документы на мотоцикл... Хорошо, чтопо пути в отдел ДНД-шник, сидевший со мной рядом на заднем сидении воронка, выслушав мою версию, посоветовал от и до придерживаться её, что бы ни было. И был он очень серьезен, чем мне очень помог, ибо добрый милиционер, пару раз невзначай предлагал согласиться с злым, взять на себя угон мотоцикла, а там он мне обязательно поможет... Пидоры!
Документы на мотоцикл паренек с старшим братом принесли, меня отпустили, предварительно попросив расписаться на бумаге, что претензий не имею.
Дома рыдал как сука от обиды. Был 1986-ой год, СССР!
Я без понятия как это случилось, но я в отношениях на расстоянии уже 4 месяца. Это первый опыт отношений в моей жизни впринципе. Нас разделяет 2к км необъятной. Я ну ни как не хочу её терять. Сейчас работаю на протяжении всего этого времени. Хочу накопить денег, чтобы 1 месяц лета провести там, с ней. Пиздец как боюсь, что не успею накопить.... И даже пока не особо представляю, как уехать к ней на долго срочной перспективе....
Кто может, помогите мне блять. Я не знаю что мне делать. Откуда брать деньги. Ну и вообще как бы ну. Это. Шо делать. Буду рад побеседовать 😋
На моём балконе стоит активаторная стиральная машинка, которую заносит снегом. Устройство весьма матёрое и надёжное, но, к сожалению, уже не работающее.
Если кто не знает, что такое активаторная стиральная машинка, то я поясню. Активаторная стиральная машинка – это такая машинка, которая с вертикальной загрузкой, с двумя режимами стирки, сливом и центрифугой.
Стирка в такой машинке – занятие чертовски увлекательное и с полным погружением в процесс.
Всё просто – берёшь свои вещи, которые необходимо постирать и фасуешь их по виду ткани. Так, сюда синтетику, сюда шёлк, замшу отдельно положим, бязь вот так складём, отложим велюр и завяжем в узелки одинаковые носки. Прекрасная работа. Просто карнавал текстиля.
Далее сгребаем всё это обратно в общую кучу и тупо забрасываем в стиральный бак. Заливаем всё нахуй кипятком. Сыпем на глаз порошок миф и выкручиваем таймер на максимум – 15 минут. В течение указанного времени всё это свирепо крутит практически самолётный двигатель на яростных оборотах. Сперва в кипятке образуется бесконечная воронка, которая всё безжалостно засасывает, а затем всё содержимое с лютой силой разматывается по стенкам бака. И так 15 минут. Можно, конечно, поставить режим «Деликатная стирка», которая отличается только тем, что ничем блять не отличается, а просто надпись красиво смотрится и создаёт видимость выбора. В целом – зрелище неотвратимое и основательное.
15 минут прошло. Никаких сомнений в том, что всё пиздец, как чисто отстиралось, уже не возникает. Крутим тумблер на «Слив». Пока мутная водичка сливается в ванную, перекладываем вещи в центрифугу и включаем на три минуты сушки. Здесь лучше всего лечь костьми на саму машинку, потому что центрифугу крутит второй самолётный двигатель, от которого сама по себе стиральная машинка может ускакать в какой-нибудь гондурас. Главное, с нечеловеческими усилиями прижать машинку к полу в первые пять секунд, а потом можно отпустить и убежать в ближайшее укрытие.
Через три минуты вещи максимально отжались – в них нет абсолютно совершенно никакой влаги. Нуль. Вещи складываются обратно в бак, заливаются холодненькой водичкой, на глаз льётся кондиционер, и снова ставим таймер. Слово «ополаскиваются» тут не подходит, потому что звучит очень нежно, типа как клубнику намазывать сметаной, – здесь же всё очень даже грубо. Вещи «отхуячиваются» – вот подходящее слово.
Часики оттикали. Жмём «Слив», снова запихиваем вещи в центрифугу и через три минуты они суше и чище, чем самый стерильный хирургический набор в германской клинике. Вуаля. Сильвупле.
Так вот, активаторная стиральная машинка совершенно незатейливо отстирывает абсолютно все. Фирма порошка решительно не имеет никакого значения. Можно хоть шампуню туда столовую ложку залить или мыла настрогать – крутящий момент сделает своё дело безупречно. Единственный недостаток – всё это делается вручную и занимает практически час. Поэтому стирка на выходных – это целый ритуал. Эдакий способ медитации. Постирал, так постирал. В такой стирке есть даже некоторая доля настоящего труда, от которого на душе становится хорошо.
И вот настал день, когда активаторная машинка крякнула. Оба самолётные двигатели не запускались. Я страшно расстроился. Если уж и покупать новую стиральную машинку, то, разумеется, автомат, как у нормальных людей, решил я и попиздовал в магазин.
Там меня сразу же начали прессовать:
– А вы какую стиральную машинке хотите? На сколько килограмм? На четыре, на пять или на шесть?
Вот это поворот. Пять или шесть килограммов?...
В моей старой активаторной стиральной машинке я складывал вещи до тех пор, пока они крутились. Если не крутились, вытаскивал лишнее. Пять килограммов носков – это сколько? Или трусов? Или джинсов? Я, может, не замечал, а вдруг на бирках указан вес вещи с учётом воды? Типа, восемнадцать таких подштанников будут весить семь килограммов. Это одна стирка на пять килограммов, плюс ещё одна, если наберёте три килограмма портянок. Типа того.
Ладно, пять.
Мне с гордостью показали панели управления стиральными машинками.
– Вот здесь очень простой и удобный функционал. Можно стирать хлопок при температуре 30 градусов. А вот тут можно поставить отложенную стирку синтепона с вкроплениями бархатного шёлка из бязи на 74 градуса по фаренгейту в пять утра по гринвичу…
Тут у меня даже щека задёргалась.
Зачем мне вся эта хуйня?! Подумалось мне. Я, блять, на Венеру что ли собрался десантироваться в стиральной машинке или что? Мне потные майки надо стирать, а не программировать график работы космодрома.
–…порошок для первого запуска барабана, а также силиконовые подставки на скользкий пол, есть ещё специальные чехлы для стирки нижнего белья… – услышал я.
И с этого момента я окончательно отупел. Какие-то ёбанные порошки, силиконовые херовины, чехлы, блять, для трусов очень нежных оказывается. Сколько же всякой лишней хуйни придумали, чтобы в ней невозможно было разобраться?
Хотелось схватить продавца-консультанта за воротник и заорать ему прямо в глаз:
– Хватит, блять! Изыди! Сектанты хуевы! Дайте мне самую простую стиральную машинку-автомат на которой всего одна кнопка «Стирать»! Я куплю её и уйду!
Прочитав на моей отчаявшейся роже нотки ярости, продавец сказал:
– Есть превосходный экземпляр в соотношении цена/качество и в нём минимальный набор функций, который существует в мире: всего лишь восемьсот тридцать два режима стирки.
– Беру.
Теперь в квартире работает новая стиральная машинка-автомат, которая, откровенно говоря, стирает хуёвенько, а старая переехала на балкон, где её уже начало заносить снегом.
Кроме того, когда новая стиралка начинает выжимать, я всё бросаю и бегу в ванную, чтобы лечь на неё костьми. Но она лишь скучно вибрирует и никуда не шагает, потому что я купил специальные силиконовые подставки на скользкий пол за пятьсот рублей, а потом при установке их нахуй выбросил, поставив всё по уровню на дешёвый двухсторонний скотч.
С активаторной стиральной машинкой такой фокус бы не прошёл. Скользкий пол бы нахуй вырвало вместе с земной корой, а из дыры хлынула бы натуральная лава прямо мне в изумлённую рожу.
«О! Кипяточек!», воскликнул бы я и тут же залил лаву в машинку, добавил порошка миф и начал бы стирать плед. А потом кухонные полотенчики. И всё бы отстиралось безупречно при моём личном участии.
© Иль Канесс