Чехов. Хотел взрустнуть по детству, а там...
Сворованый разбор.Не моё. Ностальгии пост.
Итак, «Каштанка». Заглавие – первый композиционный элемент, с которым мы сталкиваемся при анализе любого произведения. Мы пока не знаем, что это – кличка «молодой рыжей собаки», для нас это пока – абстрактное имя, может быть, прозвище. «Именные» названия, как правило, отражают намерение писателя представить тот или иной тип в своем произведении (вспомним хотя бы «Евгения Онегина» Пушкина), а значит, мы можем предполагать, что нам расскажут типичную историю, произошедшую в типичных условиях с типичными героями. По мере прочтения предположение перерастет в уверенность, поэтому, забегая немножко вперед, скажем: «Каштанка» - эпическое произведение (представлена объективная картина мира) нравственно-бытового жанра, воплощенного в виде рассказа, написанного художественным методом критический реализм.
Для наиболее профессионального исследования данного произведения необходимо прочесть текст трижды и проанализировать его на трех уровнях: 1) идейно-тематическом, 2) сюжетообразующем, 3) поэтическом.
Автор рассказывает нам о собаке по имени Каштанка, потерявшейся, а затем найденной «незнакомцем», который приютил ее у себя дома, а после обучил различным трюкам. На первом своем цирковом выступлении Каштанка была узнана бывшими хозяевами. Собака возвращается к прежней жизни. Таким образом, тема произведения (т.е. о чем оно) – история потерявшейся собаки.
Вопрос, который возникает сам собой, - почему Каштанка с такой радостью возвращается к Луке Александрычу? Чехов однозначно дает понять, что эти люди обращались с собакой жестоко, взять хотя бы «игры» Федюшки, от которых у Каштанки «зеленело в глазах и болело во всех суставах», или обращения к ней столяра – «холера», «насекомое существо», «треклятая». Все это вряд ли говорит о большой любви хозяев к своему домашнему животному. Но, тем не менее, Каштанка в финале произведения делает выбор, и этот выбор – логически – не обоснован. Таким образом, проблема рассказа (т.е. вопрос, который ставит Чехов) – какую роль в жизни играет привязанность и «привычное» и как они влияют на судьбу человека. Тут вы вправе остановить меня, воскликнув: «Уважаемая! О судьбе какого такого человека идет речь, если главный герой – собака?». Формально – да, безусловно.
«Молодая рыжая собака – помесь такса с дворняжкой – очень похожая мордой на лисицу». Этим предложением сам Чехов начинает свое произведение. Но давайте вдумаемся. Антон Чехов. Писатель рубежа веков, болеющий за будущее России, за судьбы ее социальных слоев, создавший великолепную галерею типичных персонажей своего времени, презирающий мразь и низость этой жизни, вдруг - внезапно! – посередине своего творческого пути пишет душещипательный рассказ о потерявшемся животном. Интересно, с какой целью? Неужели морально отдохнуть от грубости действительности и создать ни к чему не обязывающее, поверхностное произведение о маленькой собачке, по мотивам которого через несколько десятилетий снимут прекраснейшую мультипликационную картину? Извините, не верю. Чеховым был избран трудный путь человека, который видит больше своих современников и осмеливается критиковать устой жизни, и этот путь был достойно пройден до конца.
Чехов создал в рассказе довольно сложную систему художественных образов. Для понимания авторской идеи необходимо интерпретировать (т.е. истолковать) ее. Но обратимся к этому несколько позже. Сейчас нас интересует сюжетообразующий уровень произведения.
В первом абзаце текста мы можем наблюдать композиционный прием ретроспекции (т.е. прием хронометрического возврата, поворота сюжета к прошлому), который начинается со слов «она отлично помнила…» и заканчивается словами «Каштанка бегала взад и вперед», т.е. повтором первого предложения. Тут же, в воспоминании собаки о прошедшем дне, нам дается лаконичная экспозиция – мы знакомимся с Лукой Александрычем, понимаем, какую жизнь ведет Каштанка.
Завязкой является эпизод, когда собака, окончательно поняв, что потерялась, «прижалась к какому-то подъезду и стала горько плакать», «ни о чем не думала и только плакала». Завязка провоцируется случайным стечением обстоятельств, вот и здесь – «вдруг подъездная дверь щелкнула» и «вышел какой-то человек». Каштанка и незнакомец идут к нему домой.
Далее действие развивается по нарастающей: собака начинает жить в новой квартире, получает кличку Тетка, знакомится с другими обитателями – котом Федором Тимофеичем, гусем Иван Ивановичем, свиньей Хавроньей Ивановной… Проходит месяц. Незнакомец начинает обучать Тетку цирковым трюкам. Потом – страшное описание смерти Ивана Ивановича.
Выступление в цирке, а точнее – узнавание собаки бывшими хозяевами, является кульминацией. Это пик напряжения, которое разряжается, когда «наверху среди публики кто-то громко ахнул.
- Тятька! – крикнул детский голос. – А ведь это Каштанка!
- Каштанка и есть!».
И мы ждем, как же поведет себя Тетка-Каштанка. «Она … вскочила и с радостным визгом бросилась к этим лицам».
Кульминация – это наивысшая точка напряжения конфликтующих сторон. Но… А был ли конфликт? По сути, повествование вполне статично, и мы будто погружаемся в него, тонем в нем, замираем в длительном ожидании – «А чем все закончится?». А заканчивается все очень быстро, буквально в нескольких абзацах, которые, кстати, по контрасту к общему характеру действия наполнены динамикой (это выражается хотя бы в количестве использованных глаголов: ахнул, свистнул, крикнул, позвали, вздрогнула, посмотрела, вспомнила, упала, вскочила, бросилась, раздался, прыгнула, очутилась, поползла, переходила…). Значит, что-то изменилось. Что? Если мы не видим внешнего противостояния, то стоит говорить о внутреннем конфликте, который, скорее всего, является психологическим или нравственным. Очевидно, суть конфликта как-то связана с тем вопросом, над которым мы задумались после первого прочтения – почему же Каштанка уходит к прежним хозяевам? Оставим его пока без ответа.
Развязка – вот она: Каштанка идет домой вслед за пьяным Лукой Александрычем и Федюшкой. Ничего не напоминает? Несколько страниц назад потерявшаяся собака так же шла домой – за незнакомцем. Сравним эпизоды завязки и развязки.
Завязка.
«… Каштанка … заскулила еще жалостнее.
- А ты хорошая, смешная! – сказал незнакомец. – Совсем лисица! ...
Он чмокнул губами и сделал Каштанке знак рукой, который мог означать только одно: «Пойдем!». Каштанка пошла.»
Развзяка.
«…- А ты, Каштанка, - недоумение. Супротив человека ты все равно, что плотник супротив столяра.
… Каштанка глядела им обоим в спины, и ей казалось, что она давно уже идет за ними и радуется…»
И в первом, и во втором случаях Каштанка – найдена после потери. Мы видим разные отношения к ней нашедших ее людей. В завязке незнакомец ласков, нежен. А развязке Лука Александрыч – груб и не проявляет любви к собаке. Однако разнится и эмоциональное состояние Каштанки. В завязке она «плачет», скулит, в развязке же радуется. Т.е. ее настроение прямо противоположно тому, как относятся к ней люди. Развязка как бы зеркально отражает завязку. Иными словами, можно говорить о том, что Чехов использует прием кольцевой композиции (возможно, он не особенно явен), при котором в первом и последнем эпизоде повторяются внешние обстоятельства. Отметим также, что композиция построена по принципу контраста (длительное описание жизни Тетки и динамичное обращение ее снова в Каштанку) и дополнения (эпизоды дополняют друг друга, расширяя наше представление об изображаемом).
Итак, внешние обстоятельства повторяются. А что же происходит внутренне? А ничего. Мы можем с уверенностью сказать, что во внутреннем мире Каштанки абсолютно ничего не изменилось. Она променяла свободную жизнь, в которой она была самоценна, в которой ее уважали, но в которой, правда, приходилось трудиться, на жизнь подневольной твари. Зато на жизнь легкую, привычную. Променяла, не задумываясь, при первой возможности. Это и есть основной конфликт произведения – внутренний, нравственный конфликт выбора жизненных путей: свободного, но тернистого, или подневольного, но очень «удобного».
Таким образом, мы подошли к составлению сюжетообразующей схемы.
Пролог и эпилог как элементы сюжета отсутствуют. Из элементов композиции присутствуют заглавие, портреты (очень лаконичные), интерьер (даны в сопоставлении интерьеры комнаты столяра и незнакомца), монологи (которые подразумеваются как диалоги, т.к. представлены разговоры человека с животным, которое ответить не может, а вместо этого выполняет какое-либо действие или отзывается определенным эмоциональным состоянием).
Теперь мы подошли к интерпретации системы художественных образов, которую оставили несколько ранее. На наш взгляд, писатель использует аллегорию, подразумевая в образе Каштанки распространенный тип «маленького человека» (не забываем, художественный метод, которым пользовался Чехов, - реализм), может быть, мелкого чиновника, словом, представителя самого распространенного сословия – незначительного мещанина без права голоса, находящегося в постоянной зависимости от кого- или чего-либо.
Таким образом, выделенный нами конфликт приобретает масштаб и большую общественную значимость. Автор указывает на такие характерные черты «маленького человека», как его цинизм, невозможность самостоятельного действия. Вспомним, как разрешается конфликт произведения – выбран путь легкий, но путь унижения. Чехов попросту подписывает приговор России. Он говорит, что основная общественная масса – инертна, мертва, и ей вполне нравится получать постоянные подзатыльники и слушать в свой адрес: «ты… насекомое существо и больше ничего». Эта масса может только «плакать», когда осталась без руководящей, направляющей руки, «скулить» о своей тяжелой доле и жалеть себя, любимую. Чехов ироничен, он смеется над Каштанкой: «если бы она была человеком, то, наверное, подумала бы: “Нет, так жить невозможно! Нужно застрелиться!”». В то время как здравомыслящий человек, видя «невозможность» своей жизни, старается исправить ее своими руками, ноющие «маленькие люди» думают: «Нужно застрелиться!». Слово «нужно» выглядит смешно, неуклюже в данном контексте. Нужно… Такое ощущение, что это речь романтического героя – «Стреляемся, сударь! На рассвете!». Но романтический герой – он активен, он пылок, он полон жизни! Если говорит – «стреляемся!», значит, действительно – на рассвете, с пятнадцати шагов. А каштанки сидят в своих уголочках – «нужно застрелиться». Нелепая, глупая пародия на человека.
Лука Александрыч – типичный представитель разорившегося дворянина, перебравшегося в город. Пьянство, грубость и желание самоутвердиться посредством унижения тех, кто на социальной лестнице стоит все-таки ниже, - вот этих каштанок.
Лука – и сразу же вспоминается тёзка из «На дне» Горького. Лука – тот, кто лукавит. Обратимся за точным разъяснением к толковому словарю Ожегова. Лукавить – хитрить, притворяться, вести себя неискренне. С другой стороны, Лукавый – так называли и Сатану… Но не стоит передергивать, говоря, что в городском умирающем дворянстве Чехов видел дьявольскую волю, направленную на разрушение России, но, в любом случае, наградив персонажа таким именем – Лука – автор вполне недвусмысленно высказал свое отрицательное к нему отношение.
Федюшка – малолетний сын Луки, проявляющий определенный садистские наклонности. Представитель подрастающего поколения, который в последнем эпизоде идет «в отцовском картузе». Иными словами, примерил уже на себя отцовские одежды. А значит, будущее видится Чехову не особенно радостным. Люди, которые испытывают искреннюю радость, причиняя страдания другим, вряд ли приведут к чему-то светлому.
Кстати, тут стоит напомнить, что и Каштанка «все человечество … делила на две очень неравные части: на хозяев и заказчиков; между теми и другими была существенная разница: первые имели право бить ее, а вторых она сама имела право хватать за икры». Иными словами, вся иерархия социальных отношений сводилась к простому: к знанию, перед кем надо пресмыкаться, а кого можно унизить.
Не случайно дается сон Каштанки. «Федюшка … вдруг сам покрылся мохнатой шерстью … и очутился около Каштанки». Чехов иносказательно говорит о непрочности этой общественной иерархии, а может, и вовсе – предчувствует скорую революцию.
Кто же такой «незнакомец»? Единственный, кстати, персонаж, который не был награжден именем. Еще одна загадка «Каштанки». Можно предположить, что, обезличив его, Чехов сильнее выделил типичное в этом образе. Не важно, как его зовут. Их таких – незнакомцев, подбирающих каштанок на морозных улицах, – сотни и тысячи.
Это человек, живущий в довольно скудных условиях, зарабатывающий на жизнь собственным трудом. Скорее всего, это образ типичного русского интеллигента конца 19 века. Взаимодействие интеллигенции и низших слоев мещанства было довольно сложным, Чехов не углубляется в него, он просто показывает, что интеллигенция вполне могла предоставить выбор «маленького человеку», предложить ему другой путь жизни и развития. Но… интересная деталь. Каков род деятельности «незнакомца»? Что он делает? Он изо дня в день повторяет одни и те же действия, которые кажутся абсурдом… Он движется по кругу. И… «хозяин надел еще ситцевую курточку с большим зубчатым воротником и с золотой звездой на спине, разноцветные чулки и зеленые башмаки…». Чехов не употребляет этого слова в тексте, но мы-то понимаем: незнакомец – клоун. Он, унижая себя, веселит толпу – пьяную, тупую, инертную массу. Вот и вся «спасительная роль» интеллигенции.
Федор Тимофеич, Иван Иваныч… Кого «спрятал» Чехов за этими образами? Заметьте - не создается впечатления, что они находятся в зависимом положении от «незнакомца», напротив, их, кажется, связывает теплая дружба. И в чем-то они очень схожи. Ведь они вместе кривляются на публике. Так что, скорее всего, это тоже – интеллигенция.
Федор Тимофеич – полон достоинства, нетороплив, «глубоко презирал и толпу, и яркий свет, и хозяина, и себя». Да, он презирал. Но это снова – пассивная позиция. Он тоже движется по тому кругу, из которого нет выхода, и ничего не собирается менять. Иван Иваныч кажется более наполненным жизни, чем Федор Тимофеич, кажется более активным, но вот парадокс – он умирает. Умирает бестолково, будучи раздавленным лошадью. И его место легко занимает подобранная с улицы Каштанка, и о нем так скоро забывают – ведь нужно идти по кругу, нужно смешить толпу, чтобы заработать на хлеб…
Эпизод смерти Иван Иваныча поистине страшен. Он наполнен чем-то темным, ужасающим, каких-то предчувствий, от которых всем неспокойно, от которых хочется спрятаться, которые попросту не хочется видеть. Наверное, это смутное чувство страха перед неизвестностью терзало и самого Чехова. Потом появятся на свет «Вишневый сад», «В вагоне», «Палата №6»… И в них Чехов с горечью констатирует, что Россия мчится в бездну, в темноту, и что там, в этой темноте, ничего хорошего не будет.
Начало этой горечи положено в рассказе «Каштанка». Чехов говорит о том, что России, которая, безусловно, стоит на пороге изменений, не на кого положиться в новой жизни. Страну наполнили каштанки – трусливые трутни без гражданской позиции и способности к действию. Интеллигенция, на которую почему-то все всегда надеются, уже давно движется по какому-то абсурдному кругу. И унижение – основа жизни. Унижай себя, чтобы получить кусок хлеба. Унижайся перед теми, кто сильнее, чтобы не быть растоптанным. Унижай тех, кто слабее, чтобы хоть как-то самоутвердиться. И выхода – нет. Выход появится, когда человек расстанется с мыслью, что по пути унижения идти легче, привычнее, менее затратно, и, следовательно, чрезвычайно удобно, чем по пути собственноручного, тяжелого, мучительного преобразования этой жизни. Это и есть идейное содержание рассказа Чехова «Каштанка».
Книги-игры
Книга-игра (англ. gamebook) — литературное произведение, которое позволяет читателю участвовать в формировании сюжета. Чаще всего читателю предлагается стать главным героем книги, и, в зависимости от принимаемых решений, он перемещается между главами.
Детям девяностых этот жанр ухода от реальности известен по творчеству Дмитрия Браславского. Книжка формата А5, лист бумаги, карандаш, два игральных кубика... и всё, человек для общества на сутки-двое потерян.
Одна из лучших серий, к сожалению так и не законченная — Fabled Lands. Планировалась дюжина книг, была написаны только половина. Что не мешает их оценить. В книгах открытый сюжет и, помимо простых его ветвлений, есть расы, классы, инвентарь, магия, торговля и даже собственный флот. Но главная прелесть — конечно текст. Умельцы настрогали оболочку под IPad и java-версию для PC (крайне хороша).
Для любителей графики в раннем Steam-доступе уже имеется современная версия (гуглится для игры). Но я, таки, рекомендую JaFL. Он включает все шесть книг и гарантирует экстраноминальную (больше обычной) дозу ностальгии.
О книгах
Сегодня искал худ.литературу в закромах Родины почитать на досуге и нашёл издание словаря Ожегова 1973 года , которым пользовался когда учился в школе . Обложка в плачевном состоянии , но актуальности сей экземпляр не потерял , ещё столько же прослужит . Какие у вас дома самые «древние» Книги ?
Раньше трава была зеленее
На смену одному всегда придёт другое. Но тех же черепашек или Детские детективы многие вспоминают с улыбкой :-)
А какие у вас были любимые книжные сериалы?
Энциклопедия маленьких принцесс.
Листая Пикабу, наткнулась на данный пост: https://pikabu.ru/story/poleznyie_znaniya_6793016. Приехала к родителям, поискала на даче, и вуаля! Встречайте, та самая пара "маленьким джентльменам" - энциклопедия маленьких принцесс. До сих пор в целости и почти в сохранности. Ниже много фото.
Первые страницы рассказывают о том, что полезного можно почерпнуть в данном издании:
Тот самый раздел, который всегда смотрели в первую очередь, и который некоторые родители даже вырвали из книги:
Та самая история про тётю Николь:
Кратко о том, чем отличаются юноши и девушки:
Так же энциклопедия предупреждает о вредных привычках:
И, конечно, те самые методы самообороны, о которых вспоминали в комментариях. Я тоже пыталась дома их повторить 😁
Самая любимая картинка:
Заканчивается книга астральными картами, гороскопами и гаданиями. Конечно, это не все содержание энциклопедии, информации там очень много, издание увесистое и многостраничное. Очень любила её в детстве. Надеюсь, помогла кому-нибудь поностальгировать.
Деды и Внуки. О детстве. Часть 1.
Планируется две части. Обсуждение приветствуется. Всем приятного Чтения!
- Паршивец!
Я влетел в комнату и тут же получил журналом по спине – первое, что попало отцу под руку у входной двери. На него было страшно смотреть. Глаза блестят, лицо красное, от злости у него выступили вены на висках. Крайняя стадия.
Обычно, если я был замечен при совершении некой пакости, мне удавалось улизнуть в гаражи и затеряться там, словно в полу ржавом лабиринте. У нас с пацанами был сделан “бункер”, в котором можно было спрятаться от взрослых до глубокого вечера. Там мы и творили всё, что нам заблагорассудится. “Бункер” этот располагался между четырьмя гаражами, свободное пространство было в виде квадрата, а пролезть можно было с двух сторон, притом взрослые были слишком большие для этих проходов. Это было идеальное место. Ребята натащили туда подушек от диванов, кресла, стулья. Сделали даже импровизированную крышу, из натянутой белой простыни, которую стянули с бельевой веревки, пока бабушка со второго подъезда, Авдотья, отвлеклась на кормежку голубей, ласково посвистывая и раскидывая крошки от черствого батона. Едва мы скрылись за углом дома, услышали крик на весь двор: “Воры!”, “Обокрали, негодники!”. А наш след с простыней уже и простыл. Один из мальчишек достал у отца в мастерской молоток и гвозди, и мы прибили простыню по углам к ржавым крышам гаражей. Взрослые допытывались до нас, не мы ли это украли тряпку, грозили, мол: “найдём, мало не покажется!”. Мы пожимали плечами и убегали на площадку, играть в “Выше ноги от земли”. В итоге мы были белы как снег и имели в “бункере” защиту от солнца, а Авдотье, чтобы она перестала приставать ко всем и причитать на весь двор о потерянной простыне, скинулись всем домом и купили новую. Все были довольны.
И сегодня, Пашка с третьего подъезда, стянул у какого-то прохожего папиросу. Это была настоящая находка! Мы, мелкие пацаны с завистью смотрели на шестнадцатилеток из старших классов, когда они выходили зимой в одних рубашках навыпуск без курток на улицу и шли за угол курить. Это было нашей зеленой мечтой, мы хотели быстрее вырасти, чтобы можно было попробовать папиросы. И теперь не надо ждать – Пашка нашёл одну!
Мы собрались на углу дома, сгрудившись вокруг Пашки и завистливо смотрели на папиросу в его вытянутой руке. Он гордо стоял в центре нашего круга и улыбался во все свои двадцать два зуба. Двадцать два, потому что остальные его зубы были либо выпавшими, либо только-только вылезающими коренными. Он был из нас самый взрослый, но с зубами такие проблемы были только у него. Волосы у него были рыжие, как солнце, и он мог свистеть так оглушительно и громко, что мы сразу сбегались из самых дальних углов двора на его зов.
- Шмотрите-мшотрите, только я никому попробовать не дам! – Пашка гордо поднял голову, и на жарком июньском солнце его волосы заблестели, словно надраенные медные пластины, - папироша маленькая, так што я шам ее попробую!
- Подожди, Пашка! – Витька быстро затараторил, - хочешь я тебе своего жука отдам? Или крючок рыболовный?
- Сарики стеклянные свои дас, и дам попробовать…половину!
Кучка детей взорвалась криками и предложениями за возможность попробовать табачок на вкус. Предлагали жуков, редкие в наших краях грецкие орехи, один отчаявшийся даже предложил ему Фанту, которую отец привез ему из командировки – в общем, ставки стремительно повышались. В итоге, торги были завершены на том, что Витька за половину стеклянных шариков получает четверть сигареты, еще одну половину получил Петька за редкого здорового жука, которого было очень трудно поймать. Заверив все данные обещания на слове и клятве, эти трое встали напротив нас, чтобы попробовать свою первую папиросу. Мы встали напротив и смотрели. Мы могли хотя бы вдохнуть этот едкий синий дым, и казалось, что даже так мы стали бы чуточку взрослее. Однако, один из нашей линии “нюхачей” вдруг спросил:
- А зажигать-то чем будете?
Челюсть Пашки отвисла, на лицо его выражало полную растерянность. И как он об этом не подумал! Все начали думать, как же её зажечь. Пара близнецов с крайнего подъезда побежала за лупой, чтобы с помощью солнечного света поджечь бумагу, а потом уже саму папиросу. Через несколько минут они вернулись ни с чем – дома у близнецов оказалась бабушка и буквально вышвырнула их обратно на улицу, как только услышала про лупу. Все расстроились, но вдруг вдалеке на тропинке, ведущую к дому появился Спичка.
Взрослые всегда говорят: “Спички детям – не игрушка!”, на что один из ребят придумал остроумный ответ: “Спички детям – инструмент!” Так Спичка стал Спичкой. Он был блондином, с парой веснушек на носу, вечно сутулый и с руками в карманах штанов. При нём всегда была коробочка-другая спичек, которые он постоянно стягивал с домашней кухни, за что частенько получал, но его это не останавливало. Спичка был самым главным пироманом у нас во дворе. Все коллективные поджоги сухой травы, мусорных баков и вообще всего, что горело, всё было зачинено с легкой руки Спички, потому что доступ к этим заветным коробочкам с запахом серы, после коллективной летучки взрослых и последующим мораторием на продажу спичек нам в ларьке, был только у него. Он жил в отдельном доме, и там был только газ. Поэтому все освещение и готовка держались на спичках. Особенно ценились коробочки с красивыми картинками на лицевой стороне – это стало предметом бережного коллекционирования. Мы пытались покупать спички на собранные копейки, но в ларьке, в котором работала тетка Дуся, в ответ мы получали лишь веником и угрозы рассказать всё родителям. Спичка имел очень выгодное положение во дворе, как единственный поставщик как самих спичек, так и заветных коробочек с картинками.
- Спичка! Спичка! Иди сюда, Спичка! – мы закричали что есть сил, подпрыгивая и размахивая руками в его сторону. Он заметил нас и неторопливо подошел к нам.
- Ну, чего?
- Спички есть у тебя?
- Ну, есть, вам-то какое дело? – вся его сущность выражала крайнее безразличие к нашей компании и желание отправиться дальше по своим делам.
- Мы…то есть Пашка папиросу нашел!
- Да? – всё таким же безразличным тоном промолвил Спичка, однако глаза его заблестели, - а ну, покажи.
Ребята расступились и перед Спичкой предстал до сих пор не закрывший рот от озарения Пашка. Спичка подошел поближе и флегматично осмотрел его находку.
- Да, действительно…- он потыкал пальцем папиросу, понюхал ее, а потом развернулся и уходя, бросил через плечо, - ладно, разбирайтесь, увидимся.
- Погоди, ты куда? – загалдели ребята, - дай нам одну спичку, мы подожгём!
- А что мне-то с этого? – он остановился на полушаге и развернулся к нам, - мне какая польза с того, что я дам вам спичку? Тем более последнюю.
- Я…- Пашка впервые за всё это время вымолвил слово, - я дам тебе четверть сигареты попробовать.
- Мало…- Спичка развернулся и пошел дальше. Все стояли в ступоре.
- Забирай мою четверть! – Витька гордо вышел из кучки, - и будет у тебя половина!
Тогда все посмотрели на Витьку с восхищением. Ради общего дела он готов был пожертвовать личной выгодой – поступок, достойный будущего лидера. Спичка остановился, снова развернулся и подошел к нам.
Новые условия торга снова скрепили словом и клятвой, снова трое встали напротив нас. Но только Спичка достал коробок, кто-то из “нюхачей” воскликнул:
- А как курить-то знаете?
Челюсть Пашки отвисла еще больше, на лице было отчаяние. Спичка нахмурился. И как же они забыли об этом! Есть специальные правила, как надо курить! Но они не знали их, а старшеклассников во дворе не было, чтобы спросить. Да и опасно было, они могли попросту отобрать злосчастную папиросу и всё. Начали вспоминать, как её держат взрослые, как затягиваются и морщатся толи от вкуса, то ли от едкого сизого дыма. И тут я вспомнил дядьку, которого я видел в одну из поездок в деревню. Звали его Идмить, и любил он курить. Он брал точно такую же папиросу, по-хитрому её сминал и закуривал, держа тремя пальцами за её начало.
- Я знаю! – Выпалил я. Все обернулись на меня.
- Ну так показывай, что ты молчал-то! – рявкнул Мишка, третий счастливчик, выигравший торги за право попробовать покурить.
- А что мне с этого будет? – Я постарался придать себе такой же вид, как и Спичка, засунув руки в свои шорты.
Снова поднялся шум и гам. Мишка помахивал кулаком перед моим носом, угрожая со мной больше не делиться ничем, если я тут же не расскажу секреты курения. Но я не подавал виду, зная, что лучше потерять возможность обмена ценными вещами с Мишкой и приобрести статус и репутацию. Если весь двор будет знать, что я пробовал папиросу, то смогу обменяться на все что угодно. В итоге Мишка сдался и уступил свою четверть папиросы, и после недолгого обсуждения, мы решили, что каждому достанется по трети.
В третий раз были оговорены условия торга, подкрепленные словом и клятвой. На этот раз я стоял напротив кучи своих товарищей, разинувших рты и ожидающих откровение. Вот оно! Все нужные люди собраны! Сейчас они вдохнут этот запретный и желанный аромат!
Я смял фильтр, чтобы он был плоским, взял тремя пальцами, как делал дядька Идмить. Взял конец папиросы в рот, приготовился втягивать воздух, чтобы папироса не потухла в первые секунды и не пропал драгоценный табак. Спичка поднес огонь, я затянулся…
- Это что тут происходит?!
Отец! Позади ребят стоял мой папа, грозно всматриваясь в самое действо. И увидел меня.
Он удивленно вскрикнул. Ребятня в мгновение ока испарилась, оставив меня, неистово кашляющего и уже выронившего папиросу из рук наедине с моим палачом. Я тоже хотел было удрать, но споткнулся о торчащий из земли камень и упал. Вдруг я почувствовал, что отрываюсь от земли и меня тянет вверх. Мой палач поймал меня за шкирку и потащил в подъезд. Я не дрожал и ничего не говорил, боясь его спровоцировать раньше времени. Он поставил меня на кафельный желтый пол на полутемной лестничной клетке и открыл дверь…
И теперь я был в западне. Отец был в ярости, и мне светила ужасающая кара. Он хотел схватить меня за руку и затащить в дом, но я увернулся и вбежал в комнату, спрятавшись за спинку кресла, в котором мирно посапывал мой дед. Отец, не обращая внимания на дремлющего старика, оббежал кресло и попытался схватить меня, но я снова увернулся и оказался перед дедом, который от шума и возни проснулся.
- Что такое? Что происходит?
- Да вот, паршивца этого наказать надо! – Отец тыкнул пальцем в мою сторону и снова попытался меня поймать. Я был ловок и сосредоточен, поэтому снова увернулся. Хотел было рвануть к двери, чтобы убежать, но дед взял меня за руку и не отпускал. Было бесполезно пытаться вырваться, хватка у него было железная, но больно не было.
- Давай я с ним поговорю.
- Да что с ним говорить, лупить его надо! – Мой отец уже снял со своих рабочих брюк ремень, и, кровожадно улыбаясь, принялся им бить по ладони, - будет знать, как…
- Я поговорю, - в голосе деда послышались стальные нотки, - я тебя бил, когда воспитывал? Бил?
- Нет, - отец опустил взгляд, кинул ремень на диван и ласково меня потрепал по голове, хитро улыбаясь, - поговори с ним.
Я почувствовал неладное. Отец, хитро улыбаясь, прошел к входной двери, закрыл её, снял ботинки и пошел на кухню готовить ужин. Смена матери заканчивалась под вечер, и отец, когда приходил раньше её, готовил на всю семью ужин. Из кухни донесся беззаботный свист.
- Сними обувь и закрой дверь.
Я повиновался жесткому, властному голосу деда. Медленно снял свои сандалии с потемневшими от летней пыли белыми носками и вошел босиком в комнату, прикрыв дверь.
- Подними журнал. И дай его мне.
Я дал его ему в руки и встал перед ним, виновато теребя шорты и опустив голову. Дед молча читал журнал. Наконец он его отложил и посмотрел на меня своим суровым взглядом.
- Курил?
Я, после мгновенья раздумий, неуверенно кивнул. Деду лучше не врать, раз он отгадал, чем я провинился, даже не спросив у отца.
- Небось папиросы эти вонючие? От тебя за километр ими пахнет. Дрянь.
Я молчал. Он смотрел на меня, буравя взглядом, которого я понять не мог. То ли злость, то ли безразличие читалось в его серых, но ясных глазах.
- Отец тебя с поличным поймал?
Кивок.
- Хочешь, чтобы мать твоя не узнала?
Энергичный кивок. Заинтересованность в глазах.
- Сколько там “Правда” нынче стоит? – он резво вскочил из кресла и поплелся, шаркая тапочками к балкону.
- Три копейки, - тут же выпалил я, не сдвинувшись с места.
- Три копейки, - повторил дед, взял с подоконника спички и поманил пальцем.
Я вышел на балкон, недоверчиво озираясь на него, в любую минуту готовый снова спрятаться за креслом.
Он молча показал мне пустую руку. Р-раз! – и самокрутка словно материализовалась у него на ладони. Я был восхищен такой магией. Вот бы научиться – все стеклянные шарики были бы моими!
Он чиркнул спичкой по коробочке, зажег самокрутку и затянулся во все его могучие легкие. Я незаметно вдохнул. Странно. И даже дым приятный, не сизый. И почти кашлять не хочется.
- Что ты курил? – дедушка оперся о деревянные, с облупившейся белой краской, перила и смотрел на листву деревьев, весело шуршащую от летнего ветерка.
- Не знаю…Её Пашка нашёл. У прохожего какого-то. Я выторговал у него треть папироски, я только попробовать хотел, честно-честно! – решив, что честность в данном случае лучше, и рассказал всё, как на духу.
- Вот как, значит. А как выторговал-то? – он приблизился ко мне и принюхался к моему запаху.
- Я когда на даче был, видел, как дядька Идмить курил такие же.
- На фильтре были синие буквы? – он сделал колечко из дыма.
- Нет, вообще ничего.
- Так то не папироса была, а сигарета. Шипка. И чего она всем так нравится, дрянь? Бродский, дурак… - он поднял глаза и уставился небо. В лицо ему светило солнце, но он даже не прищурился.
- Кто такой Бродский? – я захлопал глазами, услышав новую фамилию.
- У матери своей спроси, она любит…
Я повторил про себя несколько раз фамилию, чтобы не забыть. Надо будет спросить у мамы.
- Так хочешь, чтобы мать не узнала?
- Хочу.
- Если принесешь мне газету, я скажу отцу, чтобы это осталось между нами. В тайне. Только не кради, знаю я вас, шпану. Честно купи её в ларьке, и принеси мне. Договорились?
Я счастливо закивал. И тут меня осенило.
- Тебе для папирос газетку, дедушка?
- Ишь, смышленый какой, - он хрипло засмеялся, потрепал меня за ухо, - угадал. Принесешь, покажу, как я фокус делаю. А теперь давай, иди мойся и одежку свою постирай. Пахнет, мать сразу поймёт, что к чему.
Я рванул к папе и попросил дать мне полотенце с верхней полки шкафа, а то сам не дотягиваюсь. Отец готовил что-то под включенный радиоприемник и весело насвистывал мелодию. С плиты безумно вкусно пахло. Он повернул голову.
- Ну что, поговорили?
- Да…Пап, прости меня, пожалуйста, я больше так не буду. Я только попробовать хотел, разочек.
- Ладно, шкодник. Ужин еще не готов, иди пока поиграй.
- Я помыться хочу. Чтобы мама не почуяла.
- Дед надоумил? – он вымыл руки и вытер их о фартук, - пошли.
Отец выдал мне полотенце с верхней полки. Красивое, махровое, с оранжевым красивым рисунком петушка. Я побежал в ванную, разделся и залез под кран. Долго, по миллиметру настраивал воду, чтобы было приятно. Взял с полки хозяйственное мыло, чтобы наверняка отмыться от запаха. Плевался, мыло щипало глаза, но привередничать было некогда – еще стирать одежду, а мама должна уже вот-вот прийти!
Только я развесил на балконе сушиться одежду под закатным, но всё еще жарким солнцем, раздался звонок в дверь. Мама пришла.
Я быстро прыгнул за игрушки, что-то уверенно строя из кубиков. Пахнуло духами, на столешницу возле входа что-то положили, по звуку напоминающее пакет. Я как ни в чем не бывало повернул голову, увидел маму, улыбнулся и снова уткнулся в свои кубики.
- Привет! Ну, как погулял сегодня? – она заглянула в комнату.
- Да, здорово погуляли.
- А чего так рано? Вечно же допоздна где-то шастаете, лови вас потом.
- Жарко сегодня что-то, - я усиленно делал вид, что полностью поглощен пирамидкой.
- Хмм…
Она посмотрела на меня с прищуром, но ничего не сказав, пошла в ванную. И тут грянул гром.
- Сынок, подойди сюда!
Пирамидка с грохотом рассыпалась и кубики раскатились по всей комнате. Я обреченно встал и побрел к ванной, напряженно думая, в чем же просчитался. Учуяла запах? Не достирал носки?
Я вошел в ванную, встав перед моим вторым палачом. Она уперла руки в бока и сверлила на меня взглядом.
- Вчера тут был новый кусок мыла! Куда он делся?
Я не знал, что ответить. Порвал одежду? А мыло тут причем? Из-за чего мне могло понадобиться мыло, что не привело бы к этой проклятой сигарете?
- Я…
- Ну?
- Я…
Ничего не лезло в голову. Я забегал глазами, лихорадочно ища ответ. Какие у нее грязные руки…вот оно!
- Я в лужу упал, - ляпнул я, - большую-большую, грязнющюю-грязнющюю!
- И?
- Ну и постирал свою одежду. Вон, на веревках висит, сохнет.
- Сергей, это правда? – Мама подняла глаза вверх на промелькнувшего мимо ванной папу.
- Да правда-правда, - проворчал он, проходя снова на кухню, но уже с пакетом и газетой в руках, - я прихожу, а он стирает стоит над раковиной. Иди уже ужинать, остынет.
Мама перевела удивленные глаза на меня. Я испугался, что она меня отругает и выпалил:
- Мам, а кто такой Бродский?
- Бродский? – она удивилась еще больше, - а тебе зачем?
- Да…нам сказали написать сочинение о нем, как летнее задание, - уж где можно было хитрить, то там я это делал не моргнув глазом.
- Это поэт, - она достала новый кусок мыла, быстро помыла руки, коричневая вода потекла с её рук, - я тебе завтра на столике его оставлю. Ты голодный, кушать хочешь?
- Не, спасибо, я лучше пойду поиграю, - я развернулся и на негнущихся ногах пошёл в комнату. Дед уже надышался воздухом и снова дремал в кресле.
Мама прошла на кухню. Отец сидел и флегматично поедал принесенные плюшки, запивая чаем и читая газету. Он закинул ногу на ногу и качал ею в такт мелодии из радиоприемника.
- Он правда грязный был?
- Ну да, - пробубнил отец, хлебнув из кружки, всё так же неотрывно читая.
- Где же он лужу нашел? Жара такая, одна пыль на улице…
- Это же дети. Надо, так всё найдут.
- И Бродский еще…неужели им в школе уже преподают Бродского?
Отец пожал плечами.
Поиграем в бизнесменов?
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Журналы моего детства...
А что читает сейчас молодёжь?