Меня отправили не в обычный университет. Мой ум был «стратегическим активом» как сказал товарищ Ван. Такие активы хранят в надёжных сейфах и развивают особыми методами. Для меня таким сейфом стал монастырь Шаолинь. Нет, не тот, что мелькает в фильмах для туристов, а настоящий, скрытый в глубине гор Суншань. Здесь не было паломников с фотоаппаратами, а были только суровые монахи и избранные дети с особыми талантами, которых государство взяло на заметку. Перед входом висела табличка с древними текстами:

Монастырь Шаолинь является одним из одиннадцати объектов Всемирного культурного и исторического наследия ЮНЕСКО в районе гор Суншань. Он был основан в 495 году нашей эры, в период империи Северная Вэй или Бэй Вэй, по приказу императора Сяовэнь-ди для индийского монаха Бадхи или Ба То.

Монастырь расположен в лесном массиве у подножия горы Шаоши, что и послужило происхождению его названия «Шаолинь». «Линь» — лес, «Шао» — гора Шаоши.

Около 527 года, в период правления императора Сяочжан-ди, в Китай прибыл Бодхидхарма или Дамо, буддийский монах, считающийся 28-м патриархом буддизма. Он провёл в монастыре девять лет в медитации и основал уникальное учение, объясняющее смысл жизни, которое получило в Китае название «Чань-буддизм» или Чаньцзун. Шаолинь стал колыбелью Чань-буддизма, а Бодхидхарма — его первым патриархом.

В начале эпохи Тан тринадцать монахов-шаолиньцев помогли будущему императору Ли Шиминю в борьбе за престол. С тех пор монастырь Шаолинь приобрёл славу и почётное звание «Первый монастырь Поднебесной».

Архитектурный комплекс монастыря Шаолинь является главным культовым и административным центром. Его общая площадь составляет около тридцати шести тысяч квадратных метров. В центре комплекса расположен многоуровневый двор с постройками, возведёнными в эпохи Сун, Мин и Цин. Эти здания являются бесценным историческим и культурным наследием, где и сегодня можно предаваться философским размышлениям и оттачивать боевое мастерство.

Здесь со мной работали не просто учителя, а люди, чьё тело и разум стали одним целым. Мой главный наставник, Мастер Цзинь, был худым и невысоким, но когда он двигался, казалось, будто он парит в воздухе. Его глаза видели не просто мои движения, а читали мои намерения и саму структуру моего мышления.

— Ты мыслишь прямолинейно как твои формулы, — сказал он мне на первой же тренировке, легко уходя от моего самого быстрого и хитрого удара. — Ты ищешь кратчайший путь от А до Б, но настоящая битва происходит не между точками. Она происходит здесь. — Он легонько ткнул пальцем мне в лоб, а затем в грудь. — И здесь. Пока ты не научишься чувствовать поток, ты будешь предсказуем, а предсказуемость смерти подобна.

Он начал ломать мой ум, чтобы перестроить его заново. Тренировки были адскими. Меня учили не просто драться, а читать бой, позволяя атаке противника проходить сквозь меня и использовать эту энергию против него. Принципы тайцзи, которым я учился в Удане, здесь доводились до инстинктивного уровня.

Но самое главное, меня учили искусству маскировки. И дело было не в том, чтобы просто наклеить бороду или надеть другую одежду, а оттачивалось само умение становиться другим человеком. Меня тренировали менять походку, тембр голоса, привычки и даже образ мыслей.

— Чтобы обмануть врага, ты должен сначала обмануть себя, — говорил Мастер Цзинь, заставляя меня часами изображать из себя то старика торговца, то молодого мажора из Гонконга. — Твоё тело должно врать так же убедительно как и твой язык, а твой разум должен верить этой лжи ровно настолько, чтобы она стала правдой. Меня учили как правильно использовать технику «Стены Бамбука».

По ночам мы не спали. Нас учили техникам контроля сознания, позволяющим обходиться без сна сутками, сохраняя ясность ума. Меня учили не думать! Нужно было отпускать логические цепочки и действовать на чистой интуиции через слияние с окружающим миром. Это была очень сложная задача. Необходимо было заставить замолчать внутренний диалог, который был моей сутью.

Рассвет в Шаолине был не просто сменой времени суток, а настоящим таинством. Холодный утренний воздух наполнял тело бодростью. Ещё до первого удара колокола, я уже стоял на пустом тренировочном поле, залитым предрассветным светом. Моим утренним ритуалом была работа с деревянным манекеном. Это была не грубая отработка ударов, а практика «Прилипающих рук».

Я погружал руки в воображаемый поток, двигая ими медленно и непрерывно, ощущая кожей малейшие изменения в воздухе. Ладони должны были чувствовать не силу, а поток. Сначала это были просто механические движения, но с каждым днём я начинал улавливать всё больше и больше. Я чувствовал как воздух сопротивляется и обтекает, как рождается инерция и где её можно перенаправить. Это был диалог с невидимым партнёром, где руки учились чувствовать мир на более высоком уровне. В этой тишине и сосредоточенности я находил ту же чистоту лишённую суеты, что и в решении сложной математической задачи.

Позже, когда солнце уже припекало спину, мы отрабатывали технику «Толкающие руки» с напарниками. Моим визави был суровый северянин, чья сила могла опрокинуть быка. Раньше я пытался противостоять ей в лоб, и каждый раз оказывался на земле. Теперь я применял принцип «Прилипающих рук».

Я не сопротивлялся его мощному толчку. Наоборот, я принимал его, присоединялся к нему, чувствуя ладонями малейшее изменение вектора его силы. Когда он толкал, я слегка уступал, пропуская его силу мимо себя, и лёгким движением запястья направлял ее в пустоту. Он шатался, теряя равновесие, и его собственная мощь обращалась против него. Это был не триумф силы, а глубина понимания.

После одной из таких схваток, когда мой напарник в изумлении разглядывал свои руки, будто видя их впервые, ко мне подошёл Мастер Цзинь.

— Ты начал видеть, — сказал он не мне, а в пространство передо мной. — Большинство думает, что «Толкающие руки» — это борьба. Но это ошибка.

— Это что же тогда? — выдохнул я, вытирая пот со лба.

— Это тренировка восприятия, — его глаза блеснули. — Ты учишься читать оппонента, чувствовать его центр, импульс, страх и решимость ещё до того, как он сам их осознает. Ты практикуешься не бороться с силой, а делать ее своей союзницей. В этом суть. Побеждает не сильнейший а тот, кто видит истинную картину боя.

Его слова пронзили меня как молния. Я внезапно осознал, что все эти недели я учился не драться, а шпионить.

«Прилипающие руки» — это умение чувствовать скрытые намерения, улавливать невысказанные мысли в беседе, считывать микровыражения на лицах врагов.

«Толкающие руки» — это стратегия управления противником. Не лобовая конфронтация, а мягкое направление его планов, амбиций и его же сил в нужное для тебя русло, чтобы он сам себя уничтожил.

Я шёл на завтрак и мой разум был ясен как никогда. Драка на ковре была лишь моделью, упрощённой вселенной. Настоящая битва, к которой меня готовили, происходила в кабинетах власти, в финансовых отчётах, в сетях цифровых коммуникаций. И теперь у меня был ключ. Я должен был стать «толкающими руками» для целых корпораций и правительств. Чувствовать их слабые места, скрытые импульсы и использовать их же собственную мощь для достижения целей моей Родины.

Однажды, после месяцев изнурительных тренировок, Мастер Цзинь привёл меня в пещеру за монастырём. Внутри на стенах были высечены древние диаграммы, схемы, сложные геометрические построения, перемежающиеся с фигурами боевых искусств.

— Секреты Шаолиня, — сказал он. — Но не те, о которых кричат на показательных выступлениях. Вот она, математика боя, алгебра обмана, геометрия смерти.

Я смотрел на стены и у меня перехватывало дыхание. Здесь были запечатлены те самые паттерны, которые я интуитивно видел в падении капель и движении стеблей бамбука. Они были формализованы, доведены до уровня смертоносной науки. Вот траектория удара, рассчитанная для обхода любой защиты. А тут изображён оптимальный угол для нейтрализации силы противника.

Мастер Цзинь подошёл ко мне вплотную.

— Тебя прислали ко мне не для того, чтобы сделать тебя монахом воином. Ты должен научиться решать уравнения, оставаясь невидимым. Ты должен стать оружием, которое думает, самым опасным видом оружия.

В тот момент, в свете масляной лампы, озарявшей древние формулы на стенах пещеры, я окончательно понял свою судьбу. Из мальчика, влюблённого в числа, меня превращали в идеального оперативника. Моя родина забирала мой ум, тело и душу, чтобы я стал её глазами, ушами и мечом в войне будущего. Глядя в твёрдые как гранит глаза Мастера Цзиня, я осознал что готов к этому.

***

Воздух в закрытом зале для практики с оружием был особенно спёртым. В руках у меня был не стальной меч, а тяжёлая бамбуковая палка, «цзянь» для начинающих. Её вес, как и многое в этом монастыре, был обманчив. Управлять ею поначалу очень сложно, но я быстро учился.

Наш наставник по фехтованию Мастер Вэй был молчаливым человеком с руками, покрытыми старыми шрамами.

— Меч это продолжение твоего намерения, — сказал он. Его голос был тихим, но резал тишину как клинок. — Он не рубит сам по себе. Им управляет твоя воля. Если твои мысли хаотичны, то и клинок будет метаться как испуганная птица. А вот если твой дух силён, то он станет молнией, направленной в одну точку. Познайте глубину и суть этого!

Поначалу у меня плохо получалось. Бамбуковая палка была непослушной, а её конец описывал неуклюжие размашистые дуги. Я пытался рассчитать траекторию с помощью моей любимой математики, но постоянно опаздывал. Я опять ощущал себя деревенским мальчуганом, пытающимся нарисовать параболу на песке, который тут же осыпается.

Разочарование давило на меня изнутри. Я был силён в цифрах, но здесь, с этим простым куском бамбука, я был никем. Гнев заставил меня сжать палку так, что мои костяшки пальцев побелели. Я сделал резкий сильный выпад, желая просто проткнуть мишень, но палка вильнула, соскользнула и больно отскочила мне в запястье.

Мастер Вэй наблюдал за мной с каменным лицом.

— Ты борешься с ней, — констатировал он. — Ты видишь в ней противника. Пока не подружишься, будешь бить сам себя!

«Подружиться». Это слово задело что-то в глубине моей души. Я закрыл глаза, отбросил гнев и попытался просто ощутить вес палки чтобы найти баланс. Нужно было найти точку опоры, где её центр тяжести встречался с моей ладонью. И тут в моем сознании что-то переключилось. Я перестал видеть палку, а увидел совершенную линию, заданную вектором. Её движение в пространстве описывалось не хаосом, а законами механики. Угол атаки. Скорость. Инерция. Мой разум, привыкший к вычислениям, наконец-то заработал на полную.

Я снова поднял бамбуковую палку. Но на этот раз, ощущая не просто кусок бамбука в руках, а выстраивая в голове переменные в уравнении. Вот воображаемая система координат. Моё тело возьмём за начало отсчёта, а конец палки станет точкой, которую нужно переместить из А в Б по оптимальной траектории. Я начал отрабатывать свою методику и теперь это были не беспомощные тычки, а короткие энергоэффективные векторы атаки.

Расчёт проходил так, чтобы минимизировать лишние движения и сила передавалась от пятки через бедро, спину, плечо и выстреливала точно в кончик палки. Я не прикладывал грубую силу, а прикладывал свой ум и это сработало. Бамбуковая палка, которая раньше была непослушной, вдруг стала предсказуемой, но только для меня. Она летела по прямой как луч лазера и с сухим стуком вонзалась в соломенную мишень. Это была моя очередная победа.

Мастер Вэй медленно кивнул, смотря в мою сторону, и в уголках его губ появилось подобие улыбки.

— Хорошо, — сказал он. — Ты нашёл свой путь. Запомни, что в реальном бою у тебя не будет времени на вычисления. Ты должен довести это понимание до инстинкта и чувствовать геометрию боя так, как чувствуешь ветер своей кожей.

Лёжа на жёсткой койке общежития монастыря в этот вечер, я смотрел на свои ладони. Восторг от сегодняшнего открытия смешивался с холодной ясностью. Фехтование оказалось высшей математикой, воплощённой в движении. И я понял главное, что моя будущая работа будет точно такой же. Я буду анализировать людей и ситуации не как хаос, а как сложные, но поддающиеся расчёту системы, буду находить их центр тяжести, слабости и страхи.

И тогда моё действие станет тем самым коротким, точным и неотразимым уколом бамбукового меча, поражающим цель не грубой силой, а безупречной логикой удара. Я не просто учился драться, а заново учился решать уравнения, где переменными были человеческие жизни. По правде говоря, мне это очень нравилось!

***

Экзамены в Шаолине не имели ничего общего с олимпиадой по математике. Здесь были крики, пот и железная дисциплина. Испытания были не проверкой знаний, а фильтром, отсеивающим слабых духом.

Два десятка подающих надежды учеников, выстроились на рассвете во дворе перед Залом Небесных Царей. Холодный ветер с гор пробирал до костей. Первым испытанием стал «Девятичастный круг». Это были девять станций, каждая из которых проверяла что-то своё в виде силы, выносливости, гибкости и терпения. Мы бежали по горным тропам с мешками песка за спиной, переправлялись через ледяные ручьи, ползли по грубому камню, стирая кожу в кровь.

Я был не самым сильным. Моё тело, больше привыкшее к формулам и книгам, сдавалось одним из первых. Но тут просыпался мой ум. Я начинал подсчитывать ритм дыхания, оптимизировать движения, распределять силы не интуитивно, а как ресурс в уравнении. На станции, где нужно было удерживать стойку всадника до изнеможения, я не боролся с болью, а наблюдал за ней, как за интересной переменной, анализируя её волнообразное нарастание и находя в своём сознании «тихую зону», куда она не могла добраться.

Последним испытанием была спарринг сессия. Моим противником стал коренастый парень с севера, с плечами как у быка.

— Математик, — фыркнул он, перед тем как мы склонились в поклоне. — Сейчас я тебя порешаю!

Первый же его удар был подобен тарану. В ход шла грубая, прямолинейная сила. Раньше я бы попытался блокировать удар и был бы сметён, но недели наблюдений за мастерами не прошли даром. Я сделал полшага назад, пропуская кулак в сантиметре от своего виска, и лёгким движением запястья направил его инерцию в сторону. Он пролетел мимо, на мгновение потеряв равновесие. В его глазах тут же мелькнуло удивление.

Он атаковал снова и снова. Я не наносил ударов, а только уворачивался, уступая и направляя. Я «решал» его, как сложную, но примитивную задачу и видел паттерны в его атаках. Он всегда бил третьим ударом в одну и ту же точку, а перед решающей атакой переносил вес на пятку. Это была живая геометрия и я находил в ней уязвимости.

Через несколько минут он остановился, задыхаясь весь покрытый потом. Его сила, не встречая ожидаемого сопротивления, истощила его самого.

— Будешь драться или танцевать? — прохрипел он.

— Я не танцую, — тихо ответил я. — А решаю! Сам же сказал!

Вдруг раздался удар гонга. Мастер Цзинь, наблюдавший за поединком, кивнул мне.

— Достаточно. Ты прошёл!

Соревнования внутри Шаолиня были особенными. Здесь никто не пытался просто сломать соперника силой. Решали стратегии. Моим следующим соперником стал юноша по имени Сяо Лун, воспитанный в монастыре с детства. Он был воплощением традиции и его движения были отточены до безупречности.

На турнире за звание «Лучшего из перспективных» мы сошлись с ним в финале. Это был полная противоположность моему первому бою. Сяо Лун не атаковал, а обтекал как вода. Он давил и находил малейшие щели в моей защите. Впервые мои расчёты дали сбой. Он был слишком сложен и многовариантен.

Он поймал меня на болевой и адская боль сковала руку. Я оказался на грани поражения. В ушах звенело, зрители слились в единый фон и в этот момент отчаяния я перестал думать, отпустил все расчёты и вспомнил уроки Мастера Цзинь не умом, а телом. Я не стал бороться с болью, а позволил ей заполнить себя и в этом принятии нашёл точку опоры. Слившись с противником и с самой болью, я увидел не глазами, а духом, что его идеальное равновесие имело одну единственную точку неустойчивости в его левой пятке, на которую он переносил вес, готовясь завершить приём. Это был микроскопический изъян в его безупречной технике.

Я не стал вырываться, а последовал за его движением, усилив его. В момент переноса веса, когда он был наиболее уязвим, я совершил крошечное, почти невидимое движение. Его равновесие нарушилось. Он не упал, а лишь отшатнулся, но его хватка ослабла на долю секунды и этого хватило, чтобы выскользнуть. Мы замерли, смотря друг на друга. В его глазах читалось не поражение, а уважение. Он склонил голову.

Мастер Цзинь позже сказал мне:

— Сила, встречающая силу, рождает разрушение. Сила, встречающая пустоту, теряет смысл. Сегодня ты не победил его, а перестал проигрывать. Это и есть основа победы!

Недели суровых тренировок и соревнований что-то поменяли во мне. Я научился терпеть, подчинять боль, читать противника как открытую книгу, но моя настоящая подготовка только начиналась.

Читайте продолжение романа "Шпион из поднебесной" на любимых литературных площадках страны!

У старшего сына на уроке технологии.

В корневом посте подофигел, как некоторые на основании простого урока в китае приплели, что в России все плохо, что и уроки неправильно проводятся и вообще, все у нас пропало.