Продолжаем знакомиться с книгой Куинна Слободяна.
В следующей главе мы переносимся из Гонконга через полмира в его бывшую метрополию. Лондонский Сити уже давно является своего рода государством в государстве. Уже во время норманнского вторжения им удалось сохранить собственность, ополчение и даже мэра. Их Корпорация древнее самого Парламента. По сей день британские монархи должны прикасаться к сабле лорд-мэра при каждом визите в Сити. Им всегда нужны были деньги Сити, а Сити всегда нуждался в защите. После войны значение этого лондонского квартала выросло в свете превращения его в офшор в смысле недосягаемости для американских властей (off shore – имеется в виду берег США).
После дерегулирования финансовой отрасли правительством Тэтчер в 1986 году банкам стало тесно на старом месте, и Сити породил двойника-конкурента на Собачьем острове. Канэри-Уорф, который прозвали «Гонконгом на Темзе». Это был не просто ещё один банковский квартал, но прототип для новой формы Зоны, в которой государство захвачено застройщиками. Социалистические проекты перестройки Лондона оказались принесены в жертву монументу глобализации.
Успех колонии заставил задуматься о его рецепте метрополию. Уже бурно росли прибрежные зоны Китая, как британские политики загорелись идеей создания «королевских колоний» в пределах городов, которые бы не имели регулирования движения людей, товаров и капитала. Первый бюджет правительства Тэтчер включил в себя одиннадцать зон предпринимательства. Результаты, однако, не обнадёживали. В 1985 году началась стройка небоскрёбов на Собачьем острове. Застройщики клюнули на дешёвую землю (одна шестая рыночной цены), инфраструктуру и возможность обойти земельное законодательство. Через год первый самолёт приземлился в новом аэропорту рядом с новым банковским кварталом.
Это строительство стало поворотным моментом. Если в начале века Британия импортировала практически всю еду, то после мировых войн она занялась продовольственной безопасностью. Королевские доки с их зерновыми терминалами перестали быть нужны. На их территории и построили аэропорт. А Лондон снова стал торговать не товарами, а деньгами. В процессе организации зоны было преодолено сопротивление местного самоуправления в лице Совета Большого Лондона, у которого был свой Народный план для развития бывших лондонских доков. Тэтчер очень постаралась, чтобы уничтожить этот Совет. «Красный Лондон» поставили на колени. К середине девяностых Канэри-Уорф стоял монументом новой столицы, поглотив около 1,3 миллиарда государственных средств в форме налоговых льгот и инфраструктуры.
Началась эпоха торговли не только деньгами, но и недвижимостью, приобрести которую стало незазорно и олигарху с континента. Не даром к 2005 году британская столица приобрела неофициальное прозвище «Лондонград». К 2012 году 85% элитной недвижимости Лондона (и 50% Нью-Йорка) было в руках иностранцев. Четверть богатейших граждан Британии имели главным источником богатства собственность. Лондон всасывал в себя богатых, выплёвывая бедных взамен.
На подобном процессе обогатился один известный застройщик – Дональд Трамп, который строил только там, где давали серьёзные налоговые льготы. Прорывным проектом стал отель Hyatt в Нью-Йорке в 1980 году, который обошёлся городу в 360 миллионов. Потом уже, когда стал президентом, он не забыл своих коллег-застройщиков, предоставив им специальные льготы в виде зон возможностей. Конечно, он не был единственным выгодополучателем сложившегося положения дел. В качестве ещё одного примера автор приводит историю строительства штаб-квартиры Amazon в Нью-Йорке (3 миллиарда помощи от государства) или Hudson Yards (6 миллиардов). Чтобы получить господдержку, в состав этого элитного района включили кусочек депрессивного Гарлема.
Вернёмся в Лондон, где в прошлом десятилетии появились охраняемые жилые комплексы в небоскрёбах. К 2012 году Канэри-Уорф приютил уже больше банкиров, чем сам Сити, в то время, как общее число владельцев недвижимости стало падать с 2003 года. Сказка о демократии мелкого собственника превратилась в грубую реальность частного захвата общественного богатства.
Но всё имеет свои пределы. В недавние годы так называемые «герои-налогоплательщики», которых Борис Джонсон в 2013 году предлагал автоматически наделять рыцарским титулом, потянулись на выход. Абрамович продал Челси. Очередной перспективный район Королевских доков стал напоминать город-призрак. Знаковый проект Spire London высотой в 235 метров, удалось довести лишь до стадии котлована. А должны были сдать уже в 2020 году. Город небоскрёбов стал превращаться в город котлованов на фоне бегства капиталов. В настоящее время стали задумываться о возрождении городского самоуправления, вспоминая разваленный Тэтчер Совет Большого Лондона.
Где речь идёт о Гонконге и Лондоне, нельзя умолчать о Сингапуре. В отличие от Гонконга, там главные решения принимало правительство. Оно пожертвовало идеей самодостаточности в пользу открытости рынку. Из остального мира можно взять всё: и товары, и услуги, и рабочую силу. Да, при этом ты теряешь определённую долю безопасности, но можешь выиграть материально, держа нос по ветру и реагируя на запросы глобального рынка. К 2017 году иностранные работники составляли порядка 40% от населения страны. Случится кризис – и их выпрут, не предоставив положенной обычным гражданам господдержки. Сингапур трудно отнести к светочам мировой демократии. Страна проводит многопартийные выборы, но их трудно назвать свободными. Правит всегда одна партия, Ли Куан Ю возглавлял правительство с 1959 по 1991 годы. Жёсткий госконтроль оправдывается ссылками на «прагматизм» и конфуцианские традиции. Фукуяма, после того, как написал о конце истории, специально оговорился о потенциальном конкуренте западных либеральных демократий: «мягком авторитаризме» Юго-Восточной Азии. Ярчайшим представителем которого и является Сингапур.
Уже в начале девятнадцатого века англичане сделали Сингапур свободным беспошлинным портом. После открытия Суэцкого канала работы прибавилось, а затем порт стал одним из звеньев цепи угольных станций британского флота, на котором базировалось господство империи. Как и у Гонконга, экономика Сингапура была построена на трафике опиума, доля которого до 1900 года доходила до половины оборота. Потом пришли другие продукты: каучук, олово, нефть. Все эти товары нужны и для военной экономики, что не укрылось от взгляда японских милитаристов. Поэтому вместе с Перл-Харбором, 7 декабря 1941 года японские бомбы полетели и на Манилу, и на Гонконг, и на Сингапур. После войны Штаты заставили Британию уйти, уйдя и сами с Филиппин.
Ли Куан Ю сделал из страны «ядовитую устрицу», которую трудно проглотить. Для этого он создал внушительную армию. Второй целью стало держаться возле крупной рыбы, то есть при старом и новом хозяинах – Великобритании и США. От коммунистов избавились без малейших терзаний, а статую колонизатора Раффлза оставили в покое (не то, что индонезийцы). Эта статуя послужила путеводным маяком для западных компаний, которые сделали из Сингапура второй порт планеты. Помогло этому быстрое переоборудование на контейнеры (Лондон не справился, после чего пришлось строить на месте обанкротившихся доков небоскрёбы).
Начали с эксплуатации дешёвого труда по примеру Пуэрто-Рико, но к восьмидесятым стали двигаться вверх по цепи стоимости в сторону электроники и полупроводников и выстроили финансовый сектор. Сингапур стал одним из крупнейших офшоров мира. Начиная с 1968 года, банки стали выдавать займы в долларах, а десятилетием спустя были отменены ограничения на продажу иностранных валют. К 1994 году Сингапур догнал бывшую метрополию по ВВП на душу населения. Секретом успеха исследователи называли конфуцианские культурные традиции и коллективные ценности. Они служили компонентой сингапурской модели, которая была чем-то большим, нежели страной-корпорацией. Упор на культуру помогает оправдывать подавление гражданских свобод в Сингапуре. Как и в Гонконге, там сочетали экономическую открытость с политическим контролем.
Глобализация принесла призывы к свободе, но Ли сказал в 1974 году, что перед тем, как делить, надо вырасти. Его слова стали примером и для китайских коммунистов, столкнувшихся с необходимостью пересмотра традиционной риторики после подавления студенческих демонстраций в 1989 году. Обе страны допустили неравенство в среднесрочной перспективе, чтобы добиться долгосрочного роста. Сотни китайских делегаций посетили Сингапур в одном лишь 1992 году. На территории КНР появилось множество мини-Сингапуров со своими собственными законами и системами соцобеспечения, списанных с оригинала. Насаждение конфуцианского капитализма замаскировало оставление Китаем социалистической модели, сделав новую модель более самобытной на вид.
В то время, как остальные страны мира объединялись в торговые блоки, Сингапур стал талисманом для евроскептиков и ультраправых вообще, которые вопили о том, что международные договора являются троянскими конями для левых, вставляющих в эти договора свои хотелки. Там с раннего детства внушали, что никто тебе ничего не должен. У них нет общественной медицины, но есть обязательные счета в банке, куда должны откладывать на лечение, пенсию и жильё. Под разговоры о конфуцианской заботе о родителях расходы по обеспечению ухода переложили на плечи семей. Эти идеи легли в основу видения будущего Великобритании после выхода её из состава Евросоюза: оппозиция общественному здравоохранению, низкие налоги, дерегулирование, размягчение трудового законодательства, комбинация офшоров и эксплуатации.
Но оказалось, что этот «цветок» не так уж легко приживается на новой почве, а требует долгого ухода. Сформировав сеть свободных портов на своём побережье, англичане обнаружили, что законы ВТО ненамного лучше правил Евросоюза. Сингапур не пускал всё на самотёк, а целенаправленно занимался проектами вроде «Жильё для народа» (начатого в 1963 году). К 1977 году 60% сингапурцев жили в общественных домах, а четвертью века спустя таких было уже 80%. При этом земля оставалась собственностью государства, которое всегда могло вмешаться в случае необходимости.
Что принесёт будущее? Продолжится ли стремление к снижению налогов и зарплат или станут больше инвестировать в уровень жизни? Если обратить внимание на проблему изменения климата и с привозной рабочей силой, то это становится похоже на проблемы той же Британии, которая вышла из Евросоюза не от хорошей жизни. Этот город научил нас тому, что если наладить дисциплину и запастись терпением – то всё станет возможно. Но он же показал всему миру свои противоречия: безудержный рост, социальная безопасность для некоторых за счёт растущего числа бесправных и всё больше несогласных в процессе усиления неравенства. Автор завершает главу удачными словами:
В конце концов, Сингапур не остров – он повсюду.
И опять легковесная критика: они добились успеха, но у них нет демократии, да ещё неравенство. Но покажите мне, где лучше! Самый бедный сингапурский гастарбайтер не стремится к себе на родину, но продолжает зашибать деньгу у буржуина и высылать семье. Если пойти на то, что неявно предлагает автор, и обеспечить всех приезжающих социалкой, то мы получим Британию десятилетней давности, которая проголосовала против такой жизни. Правда в том, что наша планета безнадёжно перенаселена, и если приоткрыть двери там, где хорошо – её снесут с петель и сделают так же плохо, как и повсюду. Хотят ли этого сами сингапурцы? Не думаю.
Успех же лондонского Сити дался ценой похорон остальной промышленности Британии (кроме нефтянки, но та и сама загибается по мере исчерпания запасов), поскольку законодательство, заточенное для финансов, мешает её развиваться. Свобода торговли хороша лишь тогда, когда ты делаешь дешевле всех. В девятнадцатом веке так и было. Но сегодня Британии нужны торговые барьеры, чтобы снова вырастить свою промышленность. В нынешних условиях - нереально. Ситуацию ухудшает то, что доверие инвесторов к Сити падает на фоне конфискаций финансовых активов неугодных стран, а геополитическая ситуация в мире ухудшается. Правительства у них так часто меняются не от хорошей жизни. Я не берусь предсказать будущее Сити и Британии в целом.