Попасть на автоКПП бывшего объекта космической отрасли, на базе которого теперь штамповали сахар из песка в кубики было большой сложностью и удачей. Выучив и сдав комменданту зачёты, я занял своей тушкой заветное место: тут и "подшива" от дальнобойщиков нахаляву, и сигареты для дедов, и ещё тонны плюшек, о которых можно только мечтать. Бытность разбавил местный работник: давай мы через тебя сахар пронесём? Тебе мешок. Мешок сахара для солдата, это как мешок денег для капиталиста. Сказано-сделано. Ночь, с внешней стороны ворот, распахнув пятую дверь, подъезжает четвёрка, из темноты выходят двое с телегой, полной мешками сахара. -Ворота высокие, тяжело поднимать, давайте снизу попробуем через щель? -Ребята, только быстрее, я своей головой рискую! Надо знать, что ворота оснащались системой безопасности в виде провода с штекером на их сочленении, т.е. открыть ворота не разомкнув штекер невозможно. Когда этот контакт размыкался, шёл непрерывный звонок в коммендатуру, где дежурил прапорщик-ответственный. При первых же попытках перекинуть мешок через ворота этот разъём был разомкнут, чего я не заметил. Звонок прапорщика: -Чё у тебя там происходит? -Да всё как обычно, всё нормально. -Нормально, говоришь? И тут я запаниковал -Бросайте последний мешок, бегите! Четвёрка дала по газам, а двое грузивших - в рассыпную. Навстречу мне твёрдой армейской походкой шёл дежурный. -Тов. прапорщик, у мен... Мой отчёт прервал удар по ебалу. "Следовало ожидать"- подумал я. Челюсть болела, но желание оправдаться оставалось. -Бери мешок! Я достал оставшийся сешок из-под ворот и взвалил его на плечо. -Пошли. Я не мог идти молча. - Тащ прапорщик, что теперь будет? -Сухари суши, что будет,- передразнил он меня. Зашли в коммендантскую комнатку. Всё аскетично: кровать, телевизор, стол. -Суй мешок под кровать! -Тащ прапорщик, у меня баба на гражданке. Ну, в смысле, ждала, а теперь не ждёт. Но ждут тысячи других, может это, не будем меня выдавать? -6yxou, пошёл вон отсюда! Чтобы такого больше не было, понял?! -Так точно. -Ты ещё здесь? Чудом я съехал из этой заварухи. И надо полагать, что она стала только началом. Ведь солдата-дебила жизнь ничему не учит.
2018 год, мне 19 лет. В колледж, в который я хотел поступить на бюджет, мне не хватило буквально пары баллов, а это значит что? Правильно! Армия!
Когда тебе 18+ лет, ты только вышел из школы во взрослую (нет) жизнь и получил там первый смачный поджопник и в итоге оказался ни с чем. В общем военкомат это то, что не даст твоему году пропасть за даром и в люьом случае найдет тебе применение
Так и вышло. Не успел я увидеть список и свою фамилию с припиской Давай, до свидания! Военком тут же постучался, но не в дверь, а в телефонную трубку и не ко мне, а к бате. Там серьезный мужской голос заявил отцу, что мол Вашему сыну необходимо явиться и все в этом духе. Даже повестки не было
Ну а что? Надо так надо. Потому что гаситься где-то смысла не было, да и позорно как-то, а так хотя бы какой-то документ на руках будет. Придя в военкомат меня тут же отправили проходить местный поселковый медосмотр, мол проставь там и там и тут и вот там, да и все собственно. Естественно везде мне проставили -"жалоб нет, годен"
Военком уже ехидно потирал ручки предвкушая очередную галочку, а соответственно и прибавку к зарплатп или премию (ну не за просто так же они стремятся отправить в армию как можно больше народу). Но не тут то было. Пассажир для этого армейского купе, я оказался достаточно геморройным, но об этом позже
Поскольку первый этап я прошел успешно, меня отправили на второй. Областной военкомат. То место, где вас загоняют в одних труханах в длиннющие коридоры, где вы показываете все свои пречиндалы и не только тем людям, которые не рады смотреть уже даже на свои
А у меня еще как назло был подтвержденный синдром Рейно, с которым в армию не берут и этот факт негативно возбуждал сопровождающего нас контрактника
И вот когда очередь дошла до хирурга, который как раз может выписать ненавистный бланк (забыл как называется) и не поставить годен, рядовой контрактник начал затирать мне какие-то немыслимые для сознания призывника вещи. Мол, ничего не говори, а мы тебя отправим куда захочешь, да и вообще, будешь кататься там как сыр в масле, и если что отправишься в больничку и будешь уже кататься там, но не как сыр в масле, а как капли в капельнице
И хоть такой вариант меня не устроил, я кивнул, мол все сделаем как надо и под довольное выражение лица контрактника, отправился покорять просторы кабинета хирурга
Там я конечно же вывалил все и про синдром Рейно (позже стала болезнь) и наблюдал красное, как помидор, лицо контрактника, но сделать он уже ничего не мог. Хирург пощупав и пропальпировав участки кожи и убедившись, что кровь приливается так себе, выписал мне бланк, сказав контрактнику, что это формальность и что тут и так в принципе все ясно и отправил меня к сосудистому хирургу из города, к которому я к слову ездил 8 раз и даже несколько раз ночевал в военкомате, но все равно не мог к нему попасть из-за операций. Чуть позже этот же контрактник проявил наглядный пример армейского братства. Когда в больнице в очереди мне стало не очень, он тупо превратился в воздух и исчез в неизвестном направлении, а ведь это даже не какая-то военная часть...
Яркий осенний день. Печет солнце. Я бегу среди разрушенных глиняных домов с миномётной плитой за плечами. Лицо моё покрыто липким жирным потом, кровью, слоем пыли и гари. Глаза лезут на лоб от нехватки воздуха. В груди бешено колотится сердце от бега и страха одновременно. Недалеко от меня то и дело вжикают пули. Каждый раз, как по нервам. Я – миномётчик. В каком страшном сне мне могло такое привидеться? Как меня угораздило? ЧПОК!!! ВЖ-Ж-ЖИК! Очередная тяжелая пуля выбила фонтан пыли, щебенки и мелкой глиняной крошки, отрикошетила от спекшейся под солнцем почвы. Из-за удара закрутилась, как циркулярка. Вжикнула, спела свою страшную песню. Это душманский ДШК. Пытается уничтожить наш расчет. Бьёт издалека. Я быстро бегу, я успеваю выбежать из зоны поражения. Иначе ДШК уже свалил бы меня. Именно поэтому я задыхаюсь. Лучше я буду задыхаться от бега, чем от полученной в грудь пули.
На фото я, где-то на перевале Саланг.
Я много лет занимался лыжным спортом, я здоровый лосяра. Я добегу. Это первая моя боевая операция. Идёт третий день, а я всё ещё жив. Сегодня я снова добегу! - Блинковский! В укрытие! Ко мне бегом марш! – Это орёт сержант. Командир моего расчета. - Миномёт к бою! – Не снижает рёва сержант.
С размаху впечатываю миномётную плиту в грядку за глинобитным дувалом. Плиту обязательно надо в мягкую почву. С твердой поверхности стрелять плохо. Устойчивости миномёта хватит только на несколько выстрелов. Если придётся вести беглый огонь, то твёрдая поверхность не годится. Из лямок плиты я на бегу вывернулся, как уж. Приподнял плиту над правым плечом, со всей дури вогнал зубья плиты в почву. - Я понял! «Ноль двадцать» на восток от белого дувала! - Сержант по рации получил данные о цели. Это какая-то важная цель. Мы не стреляем по одиночному бойцу противника. Наша цель - существенные огневые точки (вражеский миномет, ДШК, пулемет в укрытии), а также большое скопление пехоты, укрепление, окоп. Я не вижу цель, в которую сейчас буду стрелять. Наш сержант тоже не видит. Корректировщик видит. - Ориентир - белый дувал! Прицел 6-40. Угломер 30-20. Мина осколочно- фугасная, заряд основной! – Орёт сквозь грохот боя наш сержант. Наводчик «в темпе вальса» наводит орудие по указанному сержантом ориентиру. - Одна мина огонь! Это мне команда. Я закинул в ствол мину. Только успел сдёрнуть предохранительнй колпачок. БАХ! - Перелет! – Сержант в едином потоке боя получает корректировку от связиста, выкрикивает команды наводчику и всему расчету. - Угломер минус три, прицел больше два. Огонь! БАХ! - Недолет! Угол плюс один! Колпачок не снимать (значит перекрытие надо пробить, значит в укреплённую огневую точку стреляем) одна мина огонь! БАХ! - Есть попадание! Расчет, отбой! Меняем позицию! Бегом, пока нас не накрыли! Я снова бегу с плитой на спине. Бегу через какие-то развалины. Вбегаю в дым. В дыму меня не возьмут на прицел. Это хорошо. Однако, в дыму я не увидел глиняные глыбы. Налетел на них. Миномётная плита опрокинула меня на развалины. В который раз я падаю на этой операции! При каждом падении плита выбивает из меня душу как штамповочный пресс. Даже если падать на спину, на плиту, то эта с-сука, своим весом придает ускорение. После падения на спину перехватывает дыхание, подниматься тяжело, бежать очень тяжело. Со сбитым дыханием далеко ты не побежишь. А ещё неудобно с плитой. На бегу она мотает тебя при каждом шаге. Ты бежишь, как пьяный гусь – зигзагами из стороны в сторону. А тебе надо успевать за горными стрелками, отстать от них нельзя. Вперед них тоже нельзя. Там впереди грохочет бой. Там впереди мужики воюют по полной программе: очередями лупят пулемёты и автоматы, рвутся ручные гранаты, хлопают подствольники. Даже самоходки дают залпы с закрытых позиций. Там впереди – там полное мочилово! - Миномёт, к бою! – Сержант снова подаёт команду. На карачках, с низкого старта, с кровью из разбитого подбородка, я бегу на голос сержанта. Да что там подбородок! У меня разбито лицо, у меня сбиты в кровь костяшки на руках. Я даже не заметил, когда и как это произошло. Некогда осматривать себя и ощупывать. Если остановиться, если снизить темп перемещения, то патологоанатом в морге будет тебя ощупывать. Поэтому я не залёживаюсь в развалинах. Я подскочил, бегу к сержанту. Мы должны в считаные секунды собрать составляющие миномета, чтобы открыть огонь. Если нет хотя бы одной составляющей, то миномёт превращается в груду бесполезного железа. Я не могу подвести расчет. Я не могу подвести сержанта. Плевать на разбитый подбородок. Плевать на сбитые костяшки. Миномёт – к бою! Моя задача - вовремя и четко выставить плиту и потом опускать мину в ствол, предварительно сдернув предохранительный колпачок. Я останавливаюсь, впечатываю миномётную плиту в землю, закидываю в ствол мину. БАХ! Нельзя мешкать ни секунды, ни одному из членов расчета. Пару выстрелов и опять бегом, опять на новую позицию. Иначе накроют духи в ответку. Душманы боялись нас, миномётчиков. Естественно, охотились за нами. В нас со стороны духов стреляло всё дальнобойное, что только было у душманов: ДШК, духовские миномётчики, системы залпового огня, снайперы, пулемётчики – всё. Мы не махаемся с пехотой противника в первых рядах. Мы движемся метров в 500 – 800 за первой линией наших горных стрелков. Миномет — очень мощное и страшное оружие на такой дистанции. Огонь можно вести из любого укрытия: из-за заборов и строений через головы своих подразделений, идущих впереди. Мы можем поражать противника в окопах, щелях, укрытиях. Хороший расчет миномета способен нанести охеренный урон противнику. Поэтому уничтожить расчет советского миномета было огромной удачей для душманов. А для нас это было – бег наперегонки со смертью. Очередная смена позиции. Заскакиваю в небольшой дворик. На земле лежат раненые бойцы. Их перевязывает санинструктор. Рядом суетятся несколько солдат. Не останавливаюсь. У меня приказ — занять позицию левее и впереди в следующем дувале. Кровавые бинты и стоны раненых, подстегивают, придают ускорение. Я выскакиваю со двора. Впереди опять вижу спину своего первого номера расчета. Это старослужащий, теперь уже почти родной человека. Я – «молодой». До этой операции я настороженно относился к старослужащим. Они борзые, они вечно что-то требуют от «молодых». Сегодня я понял – хорошо, что требовали! Хорошо, что борзые! Страх от увиденной кровищи отпускает меня: я не один, меня защитят! Я не буду лежать вот так в кровавых бинтах. Борзые, наглые «старики» защитят меня. Я сам в тот момент был в таком состоянии, что я не смог бы воспользоваться своим автоматом, который болтался у меня за спиной. Я думаю, что, если бы на меня выскочил душман из развалин, то я бы кидался минами в него. Я настолько сильно ощутил себя минометчиком в том бою, что не сообразил бы применить автомат. Реально, больше ни о чем думать не мог. Бой всегда несётся с такой бешеной скоростью, что думать у тебя нет времени. Ты либо выполняешь то, чему научился в учебке, либо лежишь окровавленный перед санинструктором. Снова вбегаю в какие-то развалины. Развороченный дувал. Преграда несущественная, перепрыгнуть легко, всего-то несколько десятков сантиметров над землей. До армии я занимался лыжным спортом, выступал на соревнованиях, показывал отличные результаты. Сейчас я перемахну через это препятствие! А не тут-то было! Вес плиты, не позволил «взлететь». На этот раз плита впечатывает меня в глыбы обломков. Резкое приземление. ЫЫЫХ — с хрипом и свистом вылетел воздух из легких. В глазах потемнело. Ещё одно такое падение и у меня краем глыбы будет проломлена грудная клетка. - Миномёт, к бою! Который раз за сегодня звучит эта команда? Третий день подряд я бегу, больно падаю, поднимаюсь и снова бегу. Вокруг разбитые постройки, дым, копоть. В нескольких разрушенных дувалах, было много крови. Были трупы людей и животных. Я все это видел, но как-то отстраненно. Это были страшные картинки, но в тот момент, от усталости, грохота и напряжения было как-то похер. Как будто в стороне от тебя, как будто нереальное что-то. Третий день подряд я бегу в этом проклятом ущелье. За три дня я уже понял, что надо делать. Надо не тупить, надо чётко и резко выполнять команды сержанта. И не отставать. Сержант всё умеет, он все знает. Именно поэтому я до сих пор жив и даже не ранен. Вот только ссука-плита скоро в землю вгонит. Прибьет при очередном падении. Пули не надо вражеской, как же она мне осточертела!
Афганистан Ущелье Исталиф. Ущелье расположено на юг от Чарикарской зелёной зоны. Шесть почти одинаковых долин, укрытых в горах. Наши офицеры перед операцией высказались, что в этих шести долинах находится «страна не пуганных душманов». Потому что со времени ввода контингента Советских войск на территорию этих долин не упал ни один снаряд. Душманы жили здесь по «законам гор». Никому не подчинялись, законов Республики Афганистан не соблюдали. Торговали наркотой, выходили грабить на «большую дорогу», на вырученные деньги закупали ещё больше оружия, вооружались, сколачивали ещё бОльшие банды. Задолбали уже всех вокруг.
По просьбе местных Афганских властей Советское командование запланировало провести Армейскую операцию в районе особо «засветившегося» бандитизмом населённого пункта Исталиф. Для проведения данной операции было задействовано много разных подразделений. Я не могу ничего рассказать о действиях этих подразделений. Я рассказываю про те события, в которых принимал участие наш горнострелковый батальон. Про те события, свидетелем и участником которых был лично я. Наш горнострелковый батальон Из Джабаль-ус-Сараджа выдвинули через Чарикарскую зелёнку на БТРах. В долину Исталифа мы вошли по северной дороге. Далее, покинув бронетехнику, пошли по горам.
По горам мы шли, чтобы прикрыть колонну, идущую по дороге. Дорога проходила через кишлак, через зону плотных построек. Душманы могли устроить там засаду против колонны.
Двигались мы ночью, в плотной темноте. Передвижение по горам было изматывающим. Ночь, горы, сплошная темнота. Мы шли с соблюдением свето и звукомаскировки. Ходить по горам в полной боевой готовности, ночью, по неизвестному маршруту - это сущий ад. Каждый камень, скала, уступ представляет не только тяжело преодолимое препятствие, но и в любой момент может превратиться в поливающее свинцом укрытие душманов. А мины. Кто знает сколько их и где они здесь есть? Как мне в тот момент хотелось быть внизу на технике! Но, судьбина закинула меня в горнострелковый батальон. Поэтому я из последних сил, едва передвигая ноги, тащил свою артиллерию по тёмным, ночным горам. Тащил и ощущал, что в любой момент эта артиллерия может утянуть меня за собой в пропасть. Руки, ноги, все дрожало, каждая мышца была натянута как струна. Дыхание – отдельная тема. Дышать было очень тяжело. Воздух ртом хватаешь, а он не проходит дальше горла, как будто кто-то сдавил шею и не позволяет дышать. Мы спустились с одной горы, должны были начать подъём на следующую гору. В нашем батальоне один боец выбился из сил. Идти он больше не мог. Было принято решение оставить этого бойца внизу. С ним оставили добровольца на охрану. Утром их должна забрать проезжающая мимо броня. Техника ночью не ехала, она остановилась. Техника шла потом, утром. Нам ночью пришлось опять подниматься в горы. Мы должны были занять позицию, чтобы утром обеспечить свободный проход внизу технике и войскам. На наше счастье эта часть операции была выполнена без боестолкновений с противником. Огромнейшая благодарность командованию, разведке, провидению или еще каким-то силам, подарившим нам возможность преодолеть этот маршрут по горам без обстрелов. Утро нас застало на лысой, пыльной горе. С этой горы открывался роскошный вид на огромную зелёную долину.
Осень. Начало октября. В этих широтах, в начале октября, днём стоит настоящая жара. Долина огромная, на её территории находится не один кишлак. В этих кишлаках живёт много народа. Часть этого народа организовало незаконные вооруженные формирования. Мы должны их разоружить. Утром по дороге у подножия гор прошла колонна с нашей техникой и войсками. Наш батальон спустился с хребта к подножию гор. Мы оказались у входа в зеленую долину. Долина поразила взор: впереди были разбросаны кишлаки, несмотря на осень, было много какой-то причудливой зелени.
Дома-дувалы сильно отличались от серости кишлаков Чарикарской зелёнки. Здесь были цвета, яркие краски. Некоторые дома в кишлаках были покрашены голубыми и белыми красками. Несмотря на ночной марш, усталость и непосредственную близость противника, я испытывал восторг от пейзажей, открывшихся моему взору. Не заметить уют кишлаков и привлекательную красоту этой местности было невозможно. Я не могу сказать за всех солдат, но лично я пребывал в состоянии тихой эйфории. Мой глаз в любом, даже самом черном месте, всегда обнаружит цвет. А тут не просто цвет. Тут море насыщенных красок, причудливые формы улочек и зданий, монументальные громадины гор. Я застыл в немом восторге. Потому что у меня, как у настоящего миномётчика, тонкая и ранимая душа. Вот тут кто-то из офицеров и сказал: - «В эту зеленку, с начала ввода советских войск в Афганистан, не упал ни один снаряд, не была проведена ни одна боевая операция. За эти годы здесь разрослись многочисленные бандформирования. Они держат под своим контролем обширные территории и проводят много террористических акций. Наша задача разворошить это осиное гнездо, уничтожить и разоружить многочисленные банды». Наш батальон занял позиции на некотором удалении от входа в ущелье. Начинать боевые действия было невозможно, из-за присутствия на территории, занятой душманами, мирного населения. Душманам были предоставлены трое суток, для того, чтобы вывести детей и женщин из зоны боевых действий. Либо сдать оружие и самим сдаться. В течении этих трёх суток, батальоны держали долину в осаде. За эти трое суток, то тут, то там завязывались кратковременные бои, банды пытались выйти из «котла» в горы. Днем в долине стояла жара. Вечером, как только солнце заходило за гору, сразу же резко темнело. Как будто кто-то щелкнул выключателем. И сразу же накатывал холод. Под утро были заморозки. Все-таки, особенности погоды в горных условиях довольно причудливые и далеко некомфортные. Спать ночью меня к себе взяли «деды». Ночевали мы под броником (БТР), в спальниках. Я хорошо помню, что спал посередине между Сергеем Безбожным и Юрой Герлицом. Благодаря им, у меня было удобное, защищенное и относительно теплое место ночлега. На посту я ночью не стоял, вот тут «деды», получается, что как бы опекали, согревали и оберегали меня (дай бог им здоровья, кстати недавно общался и с одним, и с другим: оба живы-здоровы, один на Украине, второй в Германии). Сон, конечно же, все равно был тревожный: вокруг долины велись перестрелки в разных местах. Спать было относительно тепло, но голова почему-то мерзла и казалось промерзала до самого мозга с болью, с каким-то гулом и постепенно этот холод расползался по всему телу. Проснувшись с утра, от холода, я вылезал из-под брони, напяливал на себя, все что можно было напялить. Затем устраивался на позиции у своего миномета. Солнце появлялось внезапно. Первые же его лучи, ласково начинали согревать. Минут через пятнадцать, я снова засыпал. На этот раз засыпал в тепле. Это было так здорово и приятно. Менее чем через час, я просыпался от жары. Все тело чесалось от липкого, противного пота. Ощущение было такое, как будто ты в парилку зашел в ватнике и бронежилете. Зной, жарища, а на тебе одежды, как на капусте. А еще ведь грязный весь после ночного марша по горам с родным минометом на горбу. До того противно быть грязнючим-потнючим, что не приведи Господь! Такие вот сюрпризы горного климата. Но, были и более приятные сюрпризы. Недалеко от наших позиций мы обнаружили обширные виноградники. Такое количество и разнообразие винограда я никогда ни до, ни после не видел. Это был настоящий райский сад. Но, где-то на второй или на третий день, эти же виноградные угодья, превратились в сплошной туалет. Наши молодые организмы не выдержали такого обильного угощения. Потом кто-то подсказал где взять «антидот». За ближайшей горкой прямо на скальной поверхности лежал изюм. Местные «добывают» из винограда изюм таким простым способом – сушат на раскалённом скальнике. Площадка была довольно большая. Мы начали лечиться изюмом. Это лекарство оказалось действенным. И слава Богу! Потому что началась «война», начались боевые действия. Если бы мы не привели себя в порядок, то за десять дней операции мы умерли бы в жутких конвульсиях от истощения. Вместе с осадой кишлаков и зачисткой операция длилась более десяти дней. С расстроенным пищеварением мы не вытянули бы все эти напряженные дни.
Это была первая для меня боевая операция. Душманы в долине были не пуганные. Они были хорошо вооружены. Из-за своей наглости и самоуверенности они решили, что могут противостоять регулярным частям Советской Армии. Как бы ни были они вооружены, какую бы поддержку им не оказывало ЦРУ, а выиграть современный армейский бой, у них не было ни единого шанса. Для того, чтобы одержать победу в таком бою, душманам для начала надо создать соответствующие армейские структуры и подразделения, вооружить их современным оружием, снабжать надлежащим образом! А для этого надо создать промышленность хоть чуть-чуть сопоставимую с промышленной мощью Союза! Пока всего этого у душманов нет, единственное, что они могут сделать – это нанести нам некоторый (больший или меньший) урон, а затем погибнуть смертью шахида. Во имя свободы грабить и терроризировать мирное население.
В общем, долина была большая. Кишлаков в ней было много. Душманов в тех кишлаках собралось ещё больше. Пока мы разгромили одну банду, пока разгромили другую, пока взяли штурмом один кишлак, пока взяли другой – прошло несколько дней. На шестой или седьмой день операции до вооруженных и полновластных хозяев долины дошло, что им надо сматываться. Причём, быстро и без оружия. Они попрятали оружие и кинулись наутёк в разные стороны, как тараканы. В этой обстановке командование поставило нам задачу - искать оружие. Мы идём, ищем. Идем по очередному кишлаку. Тихо. Кишлак пустой. Местами видны следы разрушений от снарядов и мин. Чувствуется запах гари. Жарко, солнце пробивается сквозь дымку. Дышать очень тяжело, хочется пить. В голове шумит, мысли путаются. Везде пыль, песок. Этот песок трещит на зубах, он набился в уши, налип на немытую, потную, короткостриженую голову. По пути следования нам попадаются совершенно целые дома-дувалы. Как будто война обошла их стороной. Изнутри эти жилища поражают взгляд своим достатком – много ковров, пуховых перин. В некоторых домах есть даже мебель: кухонные шкафчики с керамической посудой (впредь за все два года службы в Афганистане, я больше не видел таких богатых и красивых кишлаков).
Иногда мы находили колодцы – кяризы. Приходится кидать туда гранаты и только после этого заглядывать внутрь. Какое-то подразделение взяло в плен молодого душмана. У нас, миномётчиков, привал. Мы отдыхаем. Случайно присутствую при допросе этого душмана. Таджик-переводчик, армейский прапорщик и пара бойцов, делают свою «работу». Я лежу в тени, наблюдаю со стороны. Похоже, что ни на один вопрос душман не отвечает. Прапорщик бьет душмана по лицу. Душман падает, затем моментально, как пружина, подскакивает с земли, в каком-то неимоверном прыжке залетает на двухметровый дувал-забор, цепляется руками и ногами за камни, перемахивает через этот забор и моментально исчезает за ним. Мы все подскочили со своих мест. Кинулись за душманом. Так шустро перескочить через дувал ни у кого из нас не получилось. Пока мы карабкались на это препятствие, то от душмана уже и след простыл. Мы открыли стрельбу по кустам. Сразу за дувалом находился осенний сад-огород, даже с какими-то плодами еще. Мы постреляли в этот сад, затем слезли с дувала, осторожно пошли на зачистку. Долго зачищать не пришлось. Удача поджидала буквально за ближайшими кустами. Не зря тут попался пленный. Не просто так он здесь околачивался. В кустах мы обнаружили две бурбухайки (два грузовика), под завязку груженые оружием. Загрузить оружие душманы успели, а уехать-вывезти не смогли. Разглядываем трофеи — чего здесь только нету! Всё, что только изобрело человечество, начиная от современных калашей с подствольниками, до каких-то кремневых ружей и пистолетов. Пока лазили по этой долине, пока собирали по кишлакам оружие, истосковались по нормальной еде. Несколько дней шаримся без горячей пищи. Жрём только сухпай. Тут кто-то нашел целое ведро куриных яиц. Ведро почему-то нёс прапорщик. С ним было несколько бойцов из его роты, связист с рацией и мой минометный расчет. Когда мы повалились на привал, прапорщик стал раздавать нам сырые яйца. Я до армии вообще не любил сырых яиц, а тут попробовал. Ого! Вкусно и даже очень.
Где-то впереди началась стрельба. Наш расчет быстро устанавливает миномет. Прапор принял по связи координаты, сообщил. Мы навели миномёт, открыли огонь. Сделали несколько выстрелов. Стрельба впереди затихла. Прапор переговорил по связи, обращается к нам: "Молодцы! Отлично мины положили". Мы снимаемся с позиции, идем дальше. Который день подряд одно и то же! Когда это уже закончится? Неужели где-то есть другая жизнь? Мне 18 лет, я в прошлом году закончил среднюю школу. Я домой хочу, мне не нужна эта война, эти ущелья, горы. Все, стоп! Я Советский Солдат, я принял Присягу, все будет хорошо. Я Воин - Интернационалист. Я здесь помогаю местным людям и защищаю рубежи СССР. Только бы не сдохнуть, не сломаться, не упасть. Слышу голос Сереги Безбожного: "Димон, чё голову повесил? Не ссы, прорвемся! Я в Афгане уже полтора года! У тебя тоже все будет хорошо". Прорвались, выжил, операция закончилась. Результаты мне конечно же никто не докладывал, но мы справились с поставленными задачами и думаю цели операции были достигнуты.
Подержите мое пиво)) хер кто переплюнет, кто в вмф был мб поймёт узнаёт себя, самый треш это когда ты из за шторма не спал несколько дней но надо держать какие то шины что бы твой корабль не билься о другой короче)) ночь шторм ветер , я привязывал себя веревкой к краю корабля и саму шину и так спал привязанный веревкой к леерам этим во время шторма пиздец в общем но было) минут по 20 спишь пока не разбудят пизды не дадут потом опять продолжаешь процесс… пишу вспоминаю да пизедец но было) весь мокрый зимняя Шанель полностью мокрая а тебе заебись что хотя бы так
Меня били в армии. В армии бьют за всё: если ты слабый, если ты тупой, если ты слишком умный, если ты оказался не в то время не в том месте.
Приехала целая группа проверки на телесные повреждения. Стою с плечом, вздувшимся синевой: бил меня каптёрщик резиновой дубинкой за отказ убираться на его вотчине.
Спина и бок - сплошная гематома. Пиши, говорит, фамилии, всё порешаем, - прибывший майор смотрел своими бронзовыми глазами, как будто пытаясь меня ими прострелить. Ага, подумал я, эта же комиссия была месяц назад, и за "стук" парню череп пробили. Собственно, его комиссовали, а меня, как вновь прибывшего в сводную роту, распределили именно на его койку. Иронично, блеать!
Ничего не написал: не сильно хотелось "выносить сор из избы" , да и стыдно было, что получил не от деда, а от своего призыва, который этим дедам усердно вылизывал.
Вечерняя поверка.
- Э, 6yxou, это ты нас сдал? Опрашивали всех, но побои в этот раз нашли только у тебя. Поговорим после отбоя, пидорас...
Поправился почти на 40 кг. в кавказской командировке. А ведь этот каптёр подписал контракт, просто шикарная возможность рассчитаться...
Смеркается, БТР, везущий домой притормозил, ночёвка. Ночёвка именно там, где один из командиров тот самый каптёр. Потираю руки: изуродую собаку, а если подохнет, то подстрою суицид. Весовая категория, мотивация и раскаченное туловище были теперь однозначно на моей стороне.
-Привет. -Здорова! Он курил рядом с палаткой, где мы разместились. -Хочешь чаю? -...Да, давай попьём.
Обсудили армейские моменты, жаловался мне на тяготы контрактной службы. Посмеялись над тем, что я всерьёз хотел расстрелять на стрельбище всю их ебучую шайку вместе с ублюдком-командиром, но хватило терпения и ума. Категорически тогда не хотелось, чтобы плакала моя мама, чтобы плакали мамы этих изуверов.
А теперь мы пили чай, и над этим смеялись.
Никого в этот день я не покалечил, а увидел лишь слабого физически и психически сослуживца, которого наоборот поддержал, насколько смог.
Плохой из меня рассказчик, но пулемётчик-спецназовец был отменный, честно!
В 1865 году британский священник методистской церкви Уильям Бут создал организацию, под красивым непонятным названием "Евангельская Христианская ассоциация возрождения". В историю она вошла под возникшим позже лаконичным названием "Армия Спасения".
Уильям Бут обладал выразительной внешностью и хорошо знал это. Он обожал фотографироваться
Одними из первых, кого начала спасать армия Бута, оказались лондонские бездомные. Прежде они были предоставлены сами себе. Лишь изредка тот или иной правитель "наводил порядок" – например, Генрих VIII казнил за бродяжничество 72 тысячи согнанных со своих земель крестьян ("не вписавшихся в рынок", как сказали бы мы сегодня). Но в промежутках между "чистками" Лондон был для нищих и бездомных, как дом родной: недаром к началу XIX века в нём были несколько десятков Грязных улиц и Поганых переулков, а также целая Мертвецкая площадь...
О том, что представлял собою быт лондонской бедноты, можно судить по очерку британского журналиста Генри Мейхью, который посетил в 1849 году Лондонские трущобы в районе Бермондси. По главной улице трущоб шла открытая канализация, в которую жильцы вываливали ведра с отходами. Мэйхью утверждал, что видел, как дети... купались в этой канализационной воде, и что люди периодически брали из неё воду для питья! Они отстаивали вёдра с поганой водой, снимали образовывавшуюся на поверхности плёнку, затем аккуратно сливали воду, чтобы не взбаламутить осадок, и пили её либо использовали для стряпни. Неудивительно, что в Бермондси часто свирепствовала холера.
В Лондонском работном доме. Что делают эти люди? Они... "отдыхают". Об отдыхе "по-английски" поговорим чуть позже
Средняя продолжительность жизни (с учётом детской смертности) у жителей трущоб составляла всего 19 лет. (Для сравнения: средняя продолжительность жизни неандертальца, согласно анализу костных останков, – 23 года.) Дети начинали работать с семи лет – либо трубочистами, либо сборщиками конского навоза на улицах.
Девочек с тринадцати лет принимали на "чистую" работу на спичечной фабрике. Однако здесь им приходилось иметь дело с токсичным белым фосфором.
Белый фосфор исключительно ядовит: смертельная доза для человека – менее одного грамма. Оставляет ожоги на коже
Английское общество было шокировано – не столько фактами, изложенными в исследовании Мейхью, сколько неприятными "физиологическими" подробностями. ("Ну зачем такие гадости рассказывать!")
А в 1858 году разразился "Великий смрад". Из-за небывало жаркого лета сильно обмелевшая Темза, в которую сливались все нечистоты и промышленные отходы, превратилась в подобие гнилого болота. Это напугало лондонцев уже всерьёз. От вони (а "миазмы" тогда всё ещё считались главной причиной инфекционных болезней) не спастись в благополучном районе! Напугало настолько, что власти раскошелились на проект и строительство городской канализации...
Запущена лондонская городская канализация была в 1864 году. Лондонцы ужасно гордились этим нововведением, столь выгодно подчёркивающем английскую цивилизованность. Тем более, что за пользование канализацией можно было взимать плату. "Не корысти ради, а общественного здоровья для!" (До охраны природы тогда ещё не додумались, эта идея появилась чуть позже.)
На волне увлечённости гигиеной и тем, что позже стало называться "санитарными нормами" и возникла идея заняться бездомными. Разумеется, тоже ко всеобщей выгоде – не исключая собственную. Бездомные-то они бездомные, но хоть какие-то денежки у них есть! Вопрос: как эти денежки у них изъять? Точнее, как убедить поделиться с предприимчивыми людьми, которым деньги нужнее, потому что предприимчивые их не пропьют, а пустят в оборот или вложат в какое-нибудь дельце?
Решение пришло простое: запретить бездомным ночевать на улице. (Из человеколюбия, разумеется, – ведь они могут замёрзнуть ночью. А в открытых для них организацией Уильяма Бута ночлежках не замёрзнут! Но, разумеется, попасть в ночлежку можно только за денежку.
Внимание – прейскурант услуг. За один пенни – можно сидеть на лавочке. Но спать нельзя! Ложиться или падать на пол тоже нельзя – за этим следит специально приставленный охранник. За четыре пенни (или пенса) – можно поспать... в гробу. Вернее, не в гробу, а в удобном комфортабельном ящике, накрывшись брезентом, но неблагодарные обитатели ночлежек прозвали эти замечательные ящики гробами.
Ну, а если не за один пенни и не за четыре пенса, а в средней ценовой категории, ни нашим, ни вашим? Тогда...
И вот здесь остаётся только восхититься изобретательностью предприимчивого благотворительного разума. Как заставить клиента платить больше? Что бы вы придумали?
Предприимчивый благотворительный разум придумал "верёвочные кровати", или "подвески". За два пенса спать разрешалось так:
Джордж Оруэлл, автор знаменитых романов "1984" и "Ферма животных" описал "верёвочные кровати" в своей книге "Фунты лиха в Париже и Лондоне" (в Париже, кстати, тоже воспользовались изобретением, правда, там оно стоило гораздо дешевле – 25 сантимов, примерно полпенни).
"Сам я в подвесах не бывал, но Чумарь ночевал там часто и на вопрос, можно ли вообще спать в подобном положении, ответил, что не так худо, как слабаки про то трезвонят, – лучше уж, чем на голом полу".
В наше время этот опыт попробовал повторить один из пользователей интернет-форума casebook:
"После ночи, проведенной на веревке, могу сказать, что это жутко. На месте бездомного я бы лучше пристрелил себя, чем так мучиться! Сначала я попытался заснуть, стоя лицом к веревке и обхватив ее руками. Затем сел лицом к веревке и положил на нее голову. Пожалуй, спать так можно, только если ОЧЕНЬ устал. После чего я сильнее наклонился вперед и оперся на веревку. Это оказалось намного удобнее, и я понял, что мог бы так заснуть. Это практически то же самое, что спать, положив голову на стол. Наконец, я встал и перекинулся через нее, свесив руки. Эта поза хорошо поддерживала мое тело и была лучшей из тех, что я попробовал. Именно так мне удалось проспать около часа за ночь".
"Верёвочные кровати" в Лондоне существовали ещё в 20-е годы XX века:
Кажется, это всё-таки улучшенная "верёвочная кровать". Судя по фотографии, эти люди хотя бы сидят
Впрочем, и в ночлежках было и "лакшери-обслуживание" для "богатых клиентов". За семь пенсов, можно было расположиться на ночь в настоящей кровати. А за шиллинг (12 пенсов) – заполучить в своё распоряжение целую выгородку и даже воспользоваться ванной!
Не будем выводить мораль. Пусть каждый обратит внимание в этой заметке на что-то своё. Лично меня больше всего потрясла "бизнес-схема": "Как заставить кошку есть горчицу? Надо "проявить о ней заботу"! Потому и назвал заметку так, как назвал.
А ещё родился вопрос.
Друзья, а вам в каких самых причудливых обстоятельствах доводилось спать? Например, автору этих строк – на черенке совковой лопаты, прислонённой изнутри к стенке угольного железнодорожного полувагона во время зимней ночной разгрузки угля. Этому солдату в очках вряд ли намного удобнее, но зато гораздо теплее!
Лето 1983 было дождливым. Мы отсиживали военные лагеря (Киевский Университет) в ...ской области. Промокло все, включая дисциплину. Один чрезвычайно промокший студент забрел в большую палатку, называвшуюся "Ленинской комнатой", и пристал к майору ...еву с каким-то своим ничтожным вопросом. При этом был нарушен плавный ход беседы вышеназванного майора с подполковником ...ко. Товарищ подполковник объяснил студенту, что Устав ...ь требует ...ь чтоб ...ь курсант ...ь спрашивал у присутствующего вышестоящего начальника разрешения обратиться к нижестоящему ...й! Понял, ...ь? И наряд вне очереди, конечно. Лето 1983 было дождливым. Грибы росли как ... грибы. Майор ...ев собирал их до подъема и сушил на зиму. Он посочувствовал заступавшему в наряд студенту, и попросил разбудить его часиков в пять. В пять утра студент вошел в офицерский домик, нашел спящего майора, но разбудить его не решился, ибо соседом майора по комнате оказался вышестоящий подполковник ...ко. Он и был разбужен первым для получения соответствующего разрешения. А уж от его криков проснулся майор ...ев и ряд других офицеров Советской Армии.
Срочную службу я проходил в Воронежской области. Ещё при Советском Союзе. 1985-1987 годы. Осенний призыв. В первой учебной роте, располагавшейся на четвёртом этаже панельного здания, служили представители всех наших многонациональных республик. Грузины, армяне, украинцы, татары, узбеки, казахи… Не было почему-то евреев. Последние полгода я служил заместителем командира взвода. Воспитан я был, как было положено в то время, интернационалистом и не делал различия между людьми разной национальности. Для меня все были советскими людьми. В тот сентябрьский денёк у нашего взвода проходили занятия по устройству изделия 6944. Собственно, в учебной части, где я в то время служил, и готовили механиков-водителей на различные машины. Начиная от мазов и заканчивая устройствами с четырёхзначными номерами. Наша машинка была в длину 11 метров, и в боевых частях на ней стояли ракеты средней дальности. С ядерной боеголовкой. И вот чтобы не опрокинуть эту ядерную боеголовку в кювет, а довезти её до точки пуска, наш взвод и изучал машину. Командиры отделений были в карауле. Из сержантов остался только я. А тут ещё и командир взвода, пряча глаза, заявил, что ему куда-то срочно надо.
- Фёдоров, - сказал он, - мне нужно отойти на пару часиков. Или больше. В общем, остаёшься за старшего. - А если кто с проверкой придёт? - задал я резонный вопрос. - Скажешь, что меня в штаб вызвали, - ответил взводный, - а сам гонца в библиотеку пошлёшь. Я там буду. - Есть послать гонца, - вытянулся я. - Разрешите приступить к практическим занятиям по изучению устройства шасси? - Приступайте, - кивнул взводный и убыл. В библиотеку. А я построил взвод. Отдал приказ изучать шасси. А сам с нашим художником Молиным залез в кабину. Молин разрисовывал мой дембельский альбом. - Нарисуй, как я сплю в кабине, - попросил я нашего самоучку, - а я тебе попозирую. Минут сорок. - Хорошо, - сказал Молин и вытащил заранее приготовленные карандаши и альбом, обтянутый шинельным сукном, - я сейчас набросаю сам рисунок, а раскрашу уже в казарме. Я развалился в водительском кресле. Закрыл глаза и уснул. Мгновенно. Как это возможно только в армии. Снилось мне лето. Июльский поздний вечер. Года два до армейской службы. Я тогда летом подрабатывал в местной столовой. Поваром. Снилось мне, что я стою у распахнутого окна столовой. А по улице идёт Женька Ермакова. В лёгком ситцевом платьице и на каблуках. - Цок, цок, - стучали её каблучки по асфальту. - Вадик, иди картошку чистить, - позвала меня откуда-то из недр столовой заведующая, Тамара Васильевна. - Я не могу, - ответил я, прислушиваясь к удаляющемуся цокоту каблучков, - мне в библиотеку надо. - Какая библиотека ночью? - удивилась Тамара Васильевна и, подойдя сзади, схватила меня за плечо. - Завтра в шесть утра завтраки. Пойдём картошку чистить. - Не пойду, - как попугай повторил я, - не хочу я картошку чистить… - Товарищ младший сержант Вадик, проснитесь, - прошипела мне на ухо Тамара Васильевна и принялась трясти меня, как грушу. Я открыл глаза. Знакомая кабина изделия 6944. Надо мной склонился Молин. - Товарищ младший сержант, - почему-то шёпотом сказал он мне, - это не моё дело. Но, по-моему, там драка. Сон мгновенно прошёл. Я вскочил. Открыл люк и почти бесшумно скатился по лесенке на бетонный пол ангара. Внизу никого не было. Весь личный состав я обнаружил по правую сторону машины. Мои подопечные стояли полукругом. В полукруге, пригнувшись и сжав кулаки, раскачивался эстонец Терас. Напротив него в той же напряжённой позе приготовился к схватке низкорослый узбек Бабаев. Рядом с ним, то ли в качестве секундантов, то ли как поддержка против высокого эстонца, стояли два украинца. Пилипенко и Бойко. - Воздух! - заорал я, мгновенно оценив ситуацию. Все попадали как подкошенные, закрыв головы руками. Откуда-то сверху, видимо, с крыши машины, свалился татарин Мамонов, больно ударив меня сапогом по плечу. - В шеренгу по одному строиться, - подал я новую команду, потирая ушибленное плечо. Взвод вскочил и построился. В шеренгу. Вдоль стены ангара. Я застегнул крючок на хэбэшке. Подтянул ремень. - Пилипенко, Бабаев, Бойко и Терас, выйти из строя. Четверо сделали шаг. Развернулись. В ангаре повисла томительная тишина. - Неуставные отношения, значит, - я принялся расхаживать вдоль строя, старательно обходя четыре застывшие фигуры, - ну, рассказывайте. Кто зачинщик. На какой почве конфликт. Кто виноват и что делать? Тишина. Лишь слышно, как где-то бьётся о стекло муха. - Ваше чистосердечное признание смягчит моё наказание, - добавил я. Опять тишина. - Не хотите по-хорошему, будет по-плохому, - пообещал я, - завтра зарядка начнётся пораньше. Три километра по пересечённой местности. А потом будем отрабатывать команду «газы». Взвод горестно вздохнул. - Всё равно же я всё узнаю, - продолжал я расхаживать вдоль строя, - рано или поздно узнаю. Только лишние мучения сами себе устроите. Фантазия у меня богатая. И утренний кросс - это будут только цветочки. - А почему все должны страдать? - подал голос стоящий на правом фланге Алиев. - Мы же ничего не делали. - Вы наблюдали и не предотвратили конфликт, - парировал я, - следовательно, тоже виноваты. - Это всё хохлы замутили, - не сдавался Алиев, - я их зарежу нафиг. Пилипенко и Бойко побледнели. Одновременно. Я подошёл к Алиеву. - Резать можно будет только по моему личному указанию, - сказал я ему, - только когда я отдам письменный приказ. Понятно? - Понятно, - улыбнулся мне Алиев. - Это всё прибалт начал, - подал голос Бойко, - это всё он. Через 10 минут я знал о конфликте всё. Точнее, почти всё. Кто первый начал, так и осталось невыясненным. Украинцы обозвали Тераса фашистом. А он их бандеровцами. Слово за слово, перешли к прямым оскорблениям. Родственников по материнской линии и вообще всего народа. Каким-то образом Бойко и Пилипенко настропалили проходившего мимо узбека против эстонца. Вдвоём со здоровенным Терасом они побоялись драться. Я появился вовремя. За секунду до рукоприкладства. - Ну и что мне с вами делать? - спросил я, выслушав все стороны. - Вы мне такой сон прервали. Такой сон…
Четвёрка провинившихся молчала. Остальной взвод усиленно изучал шасси изделия 6944. А я в голове прокручивал различные методы наказания. Наряд вне очереди, чистка туалетов, марш-бросок… И тут я вспомнил, что Женька вышла замуж. Ещё год назад. И чего тогда, спрашивается, она мне снится? Я вздохнул. - Вот что, бойцы, - сказал я, - приготовите мне рефераты. В течение двух недель. Не менее десяти листов формата А4. Каждый. И на политзанятиях прочтёте лекции личному составу. - Какие рефераты? - обалдело спросил Пилипенко. - А что такое реферат? - задал другой вопрос Бабаев. - Реферат - это доклад такой, - пояснил я, - напечатанный или написанный на бумаге. С диаграммами, рисунками и статистическими данными. Вот ты, Бабаев, подготовишь мне доклад об Эстонии. Пилипенко о Латвии. А Бойко о Литве. - А я об Украине, - догадался Терас. - И об Узбекистане, - кивнул я, - с тебя два доклада. - А почему с меня два, а с них по одному? - опять спросил Терас. - Потому что крокодил, - отмахнулся я от него. - Срок вам две недели. Не сделаете - из нарядов до конца учебки не будете вылезать. Всё понятно? - А где информацию брать? И кто нам диаграммы нарисует? - поинтересовался Бойко. - Диаграммы сами нарисуете, - ответил я, - а информацию в библиотеке возьмёте. Рядом со штабом здание. - Там библиотекарша новенькая, - причмокнул губами Бабаев, - красивая. Блондинка. - Теперь понятно, на кого нас наш лейтенант променял, - вздохнул я. - В общем, через две недели жду от вас рефераты. Иначе пойдёте в вечный наряд. Где старшим я назначу Алиева. Через две недели рефераты были готовы. И на ближайших политзанятиях моя четвёрка драчунов рассказала про страны Прибалтики, про Украину и про Узбекистан. За что замполит роты получил благодарность. От командира части. За отличную работу с личным составом и за укрепление дружбы между народами. Конечно же, Пилипенко и Бойко не подружились с эстонцем. Но и конфликтов на национальной почве у меня во взводе больше не было.