В тридцатых годах германские лесники хвастались своими успехами на конференциях и пророчили новую «древесную эру» в пику американской нефти. Но война подрезала им крылья, сделав армию из 130 тысяч дровосеков недоступным удовольствием. Упало производство и в других воюющих державах. И даже в Финляндии со Швецией наблюдался спад на фоне падения экспорта. Эта военная интерлюдия подтверждает, что в двадцатом веке потребление древесины росло параллельно с модернизацией экономики угля и нефти. Чтобы построить дом, нужен лес. Более того, этот дом нужно потом отапливать. Здания потребляют треть мировой энергии. Сегодня самым популярным стройматериалом является бетон. В начале нулевых годов его потреблялось 10 гигатонн, а сегодня цифра уже удвоилась. Но это не значит, что спрос на другие материалы упал. За вторую половину прошлого столетия производство бетона выросло в 20 раз. Но стекла – в 9 раз, кирпича – в 8 раз, стали – в 3 раза. И древесины – тоже в 3 раза! Она нужна не только для красивых коттеджей, но и для производства гипсокартона, фанеры, ДСП, а также для построения всевозможных строительных каркасов.

Ещё одной причиной роста потребления древесины была потребность в упаковке. Сегодня упаковочная индустрия может похвастаться триллионным оборотом, что превосходит гражданскую авиацию и мобильную связь. Древесина остаётся главным упаковочным материалом. Пластик не заменил её, но, скорее, присоединился к картону, сделав его ударопрочным и водонепроницаемым. Картонные коробки получили широкое распространение на фоне роста автомобильных грузоперевозок и автомобилизации в целом. Долгие годы железная дорога держалась за более прочные деревянные бочки и ящики, но для грузовика лёгкие картонные коробки подходят лучше. Однако, после уходя ящиков, доски остались в списке ключевых материалов в логистике: ведь из них делают поддоны. Изначально поддонами пользовались американские военные, которые разогнали спрос во время Второй мировой и заставили преобразовать элементы инфраструктуры. Вместе с картонными коробками, поддоны значительно увеличили эффективность, освободив место для полезной нагрузки. Так логистика, которая всё больше потребляла металлов, нефти и пластика, продолжала наращивать потребление и древесины тоже. Похожим образом рост интернета снизил спрос на писчую и печатную бумагу, но разогнал спрос на упаковочный картон.

Древесину продолжают сжигать в печках. В семидесятых на рынок стали поступать древесные гранулы. В ход также пошёл отработанный раствор, остающийся после варки целлюлозы. Не стоит потому удивляться трехкратному росту энергии, получаемой из древесины за вторую половину двадцатого века в Соединённых Штатах. Автор прикидывает, что Европа в 2020 году потребила втрое больше древесной энергии, чем столетием раньше.

Одним из парадоксов является в этой связи увеличение площади лесов в богатых странах. Недавние исследования показали, что как минимум треть рефорестации связана с развитием международной торговли. Но «лесной переход» коренится гораздо глубже: в нём завязаны те же нефть и уголь. Во второй половине двадцатого века в лесном деле произошла революция: сначала появились бензопилы, затем гидравлические транспортёры, а в начале семидесятых – многофункциональные древесные комбайны, которые валят деревья, обрубают сучки, а также распиливают ствол в течение одной лишь минуты. Производительность выросла, себестоимость продукции упала. Эта машина жрёт, кстати, до 15 литров дизеля в час. Подобная механизация потребовала ещё и дорог, и новых транспортных машин.

Производительность лесных плантаций повышается систематическим применением удобрений. Бразильский эвкалипт даёт сегодня в среднем 39 кубометров с гектара, в то время, как французские леса в начале двадцатого века давали всего два кубометра. Ирония состоит в том, что лесоводство, несмотря на концепцию древесины как возобновляемого ресурса, всё больше и больше опирается на невозобновляемое сырьё: нефть, газ, фосфор. Автор заключает, что главной причиной рефорестации была именно нефть.

Новая техника удешевила древесину, добываемую в тропических лесах. Экспорт древесины в развитые страны в период с 1960 по 1980 годы вырос в шесть раз. Одним из следствий этого стало широкое использование коры и других отходов производства для производства энергии. И всё это – благодаря нефти. Африканские мегаполисы зависят от древесины. Киншаса с 11 миллионами жителей потребляет свыше двух миллионов тонн древесного угля ежегодно. Париж 1860-х годов, будучи одним из крупнейших потребителей того времени, сжигал в 20 раз меньше. Не удивляет, что, начиная с 1960 года, Африка стала жечь в семь раз больше древесного угля.

Новая система базируется на сочетании древесины, мускульной силы и нефти. Древесный уголь, сложенный в мешки, перевозится грузовиками от фермеров к горожанам, а затем наступает очередь транспорта помельче, вплоть до велосипедов и носильщиков. И да, не забыть ещё про бульдозеры, открывающие лес для эксплуатации. Не стоит удивляться в этой связи, что наиболее сильная критика концепций энергоперехода идёт из Африки. Несмотря на популярный нарратив, электрификация не принесла снижения потребления древесного угля. Это потребление только выросло вместе с экономикой и городами. 70% домашних хозяйств Киншасы используют и электричество, и древесный уголь.

Автор подытоживает: ухода из древесины никогда не было: ни в девятнадцатом веке, ни в двадцатом. Ни в богатых странах, ни в бедных. Символом этого не случившегося перехода является английская теплоэлектростанция Drax, которую перепрофилировали в начале нулевых на  «биомассу», как стыдливо именуется древесный гранулят. Английские энергетики утверждают, что производят безуглеродное электричество, а на самом деле они способствуют деградации лесов, да ещё зависят от начала и до конца от нефти. В 2021 году они сожгли восемь миллионов тонн пеллетов, что превышает всё производство древесины в стране и обеспечивает 1,5% энергопотребления. Англия середины восемнадцатого века жгла в четыре раза меньше. Вот вам и энергопереход! Как видим, это слово совершенно не годится для исторического анализа.