Моей бабушке сейчас было бы уже 99 лет, но она не дожила.
Войну она прошла ребенком, но не потеряла патриотизм, который передала нам - любимой дочери и внучке. 15 листов воспоминаний. 15 листов, которые я не могу читать без слез.
15 листов человека, который пережил Великую Отечественную Войну ребенком и рассказывает свои истории внучке. Это было в 2010 году. Этого больше не повторится. Я хочу выложить их все, но прошу моральной поддержки.
Часть 2. Прямая речь:
Учителя нашей школы старались сохранить класс в школе, говорили: «Война кончится, нужны будут врачи, учителя, инженеры, вы поступите в институты». Так оно и получилось. Начался набор в ФЗО (фабрично-заводское обучение), РУ (ремесленное училище). Так моя младшая сестра Фарида попала в РУ № 4, где готовили специалистов для эвакуированного из Одессы станкостроительного завода. Их обули, одели, кормили, были организованы кружки. Так хоровым кружком руководила молодая девушка Роза Квасневская, тоже эвакуированная. Они проучились всего 3-4 месяца и их послали работать на завод мастерами, а ведь им было 14-16 лет! Это был первый выпуск РУ, выпускники которого стали кадровыми рабочими завода им. Ленина: Николаева (Жаринова) Алла, Маслов (имени не помню), Жаринов Коля, Маша …, и др. Они сразу получили должности мастеров и учили 13-14илетних мальчишек и девчонок работать на станках. Фарида приходила с работы и жаловалась папе: «Какой из меня мастер, мальчишки не достают до станков, ставим их на ящики, а они плачут, падают. А если сунут руку под резец! Меня же засудят». Война, что поделаешь…
Потом для них открыли станкостроительный техникум. Студентов было человек 15-18, все окончили успешно, работали начальниками цехов, директорами, стали ветеранами труда.
Нас, семь человек, из нашего класса весной устраивали в «Союзмуку» на должности таксировщиц (отбирали зерно на пробу в период заготовки хлеба). Дали рабочие карточки – 600 г, зарплату. Один час обучали сортировки зерна, а пять часов работали разнорабочими. Труднее всего было работать на выбое (помещение, куда поступает по трубе мука со второго этажа мельницы, которые контарили (насыпали) в мешки по 75 кг). Мы укладывали мешки в штабеля по два-три метра в высоту, а мы-то были «еле душа в теле», трое тащат мешок наверх, трое толкают снизу. Иногда падали вместе с мешком. Осенью, после окончания заготовок, четыре человека уволили, а нас троих оставили в лаборатории работать лаборантами по двум мельницам: брать пробы муки через каждые два часа. Когда начались занятия в школе, мы работали в ночную смену, спали под тиглями (печи такие), а старшая лаборантка Настя Карпунина не спала и будила нас, так мы работали до конца октября, пока не заканчивался набор в РУ. Конечно, нам не дали медалей, мы ведь работали временно, у нас не было даже трудовых книжек (мы о них и не знали). У нас нет статуса работников тыла. Когда разрешили оформлять документы с помощью свидетелей, работавших в то время с нами, их уже не было в живых. «Союзмуку» объединили с элеватором, потом с хлебокомбинатом, архивы пропали, так нам объяснили в Горисполкоме. Больше я никуда не обратилась, начались приступы, а зря. Мне 82 года исполнилось. Начала слепнуть. Приехавшие из Чебоксар специалисты определили у меня катаракту и поставили в очередь на операцию. При этом они сказали, что операция стоит около 20 тысяч рублей, но мне, как труженику тыла, сделают бесплатно. Очень удивились, что у меня нет такого статуса.
Не одна я оказалась в таком положении, мне в Горисполкоме дали письмо женщины, которая работала с нами, из Ташкента, чтобы я ей ответила и рассказала о создавшемся положении («Она нас завалила письмами» - сказали мне).
Часть 3 будет. С каждым словом все сложнее вспоминать - комната в закате, пылинки кружатся в воздухе, седая голова и слезы на глазах, маленький диктофон на столе, старческий голос с надрывом вспоминает своих близких, друзей, учителей.
Иногда бабуля спрашивала меня - можно ли найти родственников тех, о ком она пишет. Я не нашла. Если узнаете вы - напишите, пожалуйста. Я закрою этот гештальт.
