Вообще-то это картина Якоба ван Рейсдала "Вид на Эгмонт-ан-Зее". Но датские деревни выглядели похоже.
Сера, уныла и одинакова жизнь тут во всякий день, но только не сегодня. Деревенскую площадь с большим колодцем посередине нынче заставили большие, яркие шатры. Дымит походная кузня, звенит металл, трепещут на ветру как флаги широкие, цветные, самых безумных расцветок платки. Торговцы! Торговцы прибыли!
Кто-то может подумать «и что, торговцы? Деревня не в дебрях Африки же, не в сибирской глуши. Да мимо сразу десяток оживленнейших торговых путей идет: из Балтики в Амстердам, Лондон, Антверпен и так далее!» Вот в том-то и дело. Что мимо идет. Деревенские рыбаки по десятку, а то по сотне в день кораблей наблюдают, что проплывают на горизонте к своим гаваням. И ни один не завернет сюда. Во-первых, тут просто негде пристать — мелководье и коварный песчаный берег. Во-вторых, а зачем? Всех денег деревни не хватит, чтобы оплатить один рейс купеческого корабля.
Так и живет деревушка, равно как и сотни, тысячи ей подобных в широкой полосе, протянувшейся от северо-восточной Франции через Люксембург, восточную Фландрию, восточные Нидерланды, северную Германию и южную часть Дании. Вроде как в центре Европы, в центре мировой торговли, но этот центр похож на глаз урагана — бушующие денежные потоки и товарные вихри там, на окраинах, а тут все тихо и спокойно.
Кроме тех дней, когда прибывают кочующие торговцы. На фургонах, пешком с тележкой или вовсе с заплечным мешком-корзиной, они приносят кусочки цивилизации и в эти заброшенные земли. «Коробейники обычные», скажет тут кто-то и будет прав, и неправ одновременно. Коробейники, но совсем не обычные!
Как сделать свою VOC с кастрюльками и телочками
После оглушительного, невероятного успеха VOC новые торговые компании стали появляться как грибы. Метод был невероятно прост: придумать завлекательный план, разместить акции на бирже, …, профит! Просто, как стартап!
В иные планы сразу вписывалось государство и такие компании мгновенно переходили в разряд тяжеловесов: WIC, Арктическая компания, Торговая компания Восточного моря (Восточным морем, Остзее, в нидерландском именуют Балтику), Московско-архангельская компания и так далее. Все они, при всей огромной разнице в методах получения прибыли, были похожи в одном: это все были проекты крупного капитала, идеи «больших городов», опирающиеся в первую очередь на уже существующие мощности: гавани, судостроительные верфи, промышленные площадки для обработки древесины, пеньки, смолы, китового жира и уса, и так далее.
Однако, в самом начале XVII века зародилась еще даже не одна торговая компания, а целая группа компаний, желающие повторить успех VOC, но в собственных, совершенно иных условиях. И отличались эта компании от своих коллег… ох, легче сказать, чем они НЕ отличались.
Во-первых, это был не амстердамский проект. И даже не людей из Делфта, Гааги, Мидделбурга, Харлема, Алкмара или Леувардена. Никого из больших и богатых торговых городов. Тут не было даже вообще голландцев, зеландцев или фризов, этих богатеньких баловней Золотого Века! Нет, это был чисто деревенский проект юга региона: Фландрии, Брабанта, Лимбурга и сограничных с ними немецких земель. Глубинка из глубин.
Штаб-квартиры своих компаний деревенские стартапщики разместили тоже в деревнях, как например, в деревушке Лейкхейстел в местности Кемпен. Сейчас это граница с Бельгией, а тогда вообще был особый случай — Лейкхейстел принадлежал Епископству Льежскому, потому не попадал ни под власть Республики Семи Соединенных Нидерландов, ни под испанскую корону. И до собственного сеньора было далеко. Идеальные условия для коммерции, кто понимает!
Назвали компании по-разному, но в истории осталось от них и общее имя. Ходившие от деревни к деревне коробейники звались десятком прозвищ, среди которых было и «тёуты». Происхождение слова неизвестно, скорее всего это из местного диалекта, бурного смешения сразу четырех: голландского, фламандского, лимбургского и нижненемецкого. Но после образования торговых компаний «тёутами» стали именовать только их, фирменных. Теперь «тёуты» были уже не просто коробейниками, а коробейниками с торговой маркой.
Самое главное деревенские илонымаски, конечно, скопировали у старших товарищей — акции новых компаний разместили на бирже, а для увеличения прибыли стали работать сообща: прокладывать единые маршруты для сотен тёутов по всему региону с централизованными закупками оптовых партий самого ходового товара. А уж про нужный в деревне товар сами организаторы знали как никто другой. Кухонная посуда, инструменты, гвозди, ножницы, ткани, платки и одеяла, одежда… Не забыли и про серьезно востребованные в практически отрезанных от цивилизации местах услуги: специальные тёуты ходили по деревням с зубоврачебными клещами или, например, с ножницами для кастрации домашних животных — хряков, быков, жеребцов. Они же, как поднатаскавшиеся в ветеринарии, часто оказывали помощь в родах скотины или сводили перспективных производителей из одной деревни с телочками в другой.
Тёут. Современная реконструкция и время уже позднее, начало XIX века.
Акции выстрелили. Впрочем, в ту пору бума выстрелили бы даже акции компании по полету на Луну. Тёуты получили хорошие деньги на разбег и действительно взлетели. Централизованные оптовые склады, которые компании заложили по всему региону, регулярные маршруты и качество, которое обеспечивалось возможностью жалоб в «центр», сделали тёутов не монополистом, но главным игроком в своем деле. При том излишней централизации, раковой опухоли VOC, WIC и им подобных, не случилось: тёуты все так же группировались и специализировались по своим родным деревням, так что по сути являлись холдингом — объединением похожих компаний с целью общей ценовой и товарной политики.
Краса на продажу
И вот мы снова в датской деревне. Тёуты! Тёуты пришли. Хоть и ожидаемое событие, приходят не реже трех-четырех раз в год, но все равно праздник. Мужчины столпились у кузнеца: кому инструмент поправить, кому и новый заказать, подковы, опять таки, уключины… Да мало ли! Женщины постарше окружили лудильщика. Кастрюли, сковородки, вилки, ножи, домашние приспособы. Все надо. Тут же слесарь чинит замки и точит ключи, портной подгоняет по фигуре полуготовые платья, галантерейщик завлекает платками и бельем, торговец пряностями развешивает перец и гвоздику, торговец сластями раскладывает на переносном прилавке цукаты и сахарные головы, аптекарь громко рекламирует очередной бальзам от облысения, импотенции и морщин…
Торг, большой торг. А чем платить?
Нет, разумеется, деньги у деревенских есть. В конце концов, рыбу-то они продают, не бесплатно раздают. Но сколько тех денег! К счастью, именно теперь, осенью, у датчан есть особый товар, что чрезвычайно ценится тёутами. Так, что даже специальность отдельную под эту торговлю выделили. И вот как раз сейчас гордые матери провожают своих дочерей-невест к большому шатру, для расплаты.
– О, гляди, а это-та!
– Да, ничего себе. Погляди, такие гладенькие, тяжеленькие!
– Да, так и хочется помять!
– Хочется ему… Руки при себе держи! Опять все заляпаешь, угря копченого кто только что жрал?!
– Да ладно, ладно, я чего, я ничего… Но глянь, глянь, вон та! Рыженькая! Ух у нее какие!
– Да, верно. Дорого возьмет, небось. Я краем уха слышал, что русский посол очень такой цвет хочет. Говорит, любые деньги отдам.
– Везет же… Вот я бы, коли такие деньги бы имел, ни за что бы за рыжую не отдал. Беленькие лучше!
– Куда тебе! Иди, вон, тачку подкати, видишь же, наши главные определились уже…
И пока рядовые тёуты-подмастерья чесали языками, глядя на парад красавиц, строгие матери заставляли девиц показать себя во всей красе. А те и рады стараться: встряхивают головой, да так, что тяжелые водопады волос взметаются целыми вихрями, прохаживаются, запрокинув голову, позволяя всем оттенкам от белого до ярко-рыжего стекать по спине чуть не до лодыжек, многозначительно взвешивают массу волос на руках, стараясь попасть в бьющие через многочисленные отверстия в куполе солнечные лучи…
Да, все уже догадались, датские девушки продают свои волосы. Не даром свадьбы в этих местах звались «мальчиковыми»: у большинства невест прическа короткая, волосы безжалостно обрезаны. Приданое, причем очень значительное: хорошая, густая и тяжелая масса волос тянула по стоимости на рыбачью лодку со всем снаряжением или полдома.
Макс Римбек. Девушка с русыми косами.
«Цирюльники-тёуты» платили не скупясь. Все равно они получат в два, а то и три раза больше, когда довезут свой драгоценный груз до Утрехта, Амстердама и Гааги — главных центров производства париков для сановников и элиты. Без парика нынче на улицу разве что нищеброд выйдет, лучше уж без штанов остаться — стыда меньше. А на парик волос уйму надо, да получше, подлиннее, погуще. И блондинки в чести, черный парик раза в два по цене белому-то уступает. Вот и тянутся по осени, к сезону свадеб, в датские деревушки тёуты с мерными лентами, весами и острыми ножницами: урожай собирать.
Наследие
Тёуты просуществовали куда дольше VOC, аж до начала XX века. Ни наполеоновские войны, ни образование Королевства Нидерландов, ни объединение Германии их особо не затронули. Места все еще были дикие, деревни обособленные и коробейники были нужны. Только после бурного строительства железных дорог центральное снабжение вытеснило тёутов из бизнеса. Ну, как вытеснило… Иные как раз сумели опередить и возглавить. Если вам известны такие компании, как C&A или Юнилевер — они как раз основаны тёутами.
«Русские»
Но не тёутами едиными жила нидерландская торговля. Были и иные, не менее интересные и удивительные схемы. Вот одна из них.
Далеко на востоке, в самой-самой нидерландской глуши, лежит деревня Фризенфейн. Название переводится как «фризский торфянник» и справедливо: основали деревню пять семей фризов (это, если кто забыл, народ на севере Нидерландов), на пожалованном им торфяннике. В качестве налога новая деревня обязана была поставлять хозяину земель раз в год, на октябрьский праздник Св.Мартина, большое ведро сливочного масла. И осталась бы это деревушка ничем не примечательна среди сотен и тысяч таких же, если бы однажды, в середине XVIII века ее жители не стали вдруг «русскими».
А дело было так. Где-то около 1720 года один из жителей деревни отправился вдруг в Санкт-Петербург. Откуда у него взялось такое желание, как он вообще узнал о существовании российской столицы (деревушка, напомню, лежит в реальной глухомани, для России того времени похожим будет какая-нибудь деревня под Калугой — не то, чтобы далеко, но глушь же), что хотел там делать и вообще даже кто он — нам неизвестно. Затерялось имя «первого русского» из Фризенфейна.
Но он добрался до Санкт-Петербурга, впечатлился и вернулся. Чтобы тут же отбыть снова, уже с походным мешком, полным легкого, но дорогого товара: белья, кружев, текстиля. Скоро к нему присоединились члены семьи, а потом и соседи втянулись в эту занимательную торговлю глухой нидерландской деревни с Санкт-Петербургом.
Чтобы было понятно: проезд на корабле был слишком дорог для наших торговцев. Свои ноги надежнее. Путь через Оснабрюк, Брауншвейг, Бранденбург, Берлин, Кенигсберг, Мемель, Ригу и Нарву занимал три(!) месяца. Пешком. Через половину Европы. Для продажи мешка воротничков и чепчиков. И ведь это не просто было оправдано, это приносило такие деньги, что скоро вся деревня только торговлей с российской столицей и занималась.
Так они стали «русскими».
К 1760 году постоянные походы и цыганская жизнь слегка утомили деятельных деревенских предпринимателей и они выкупают место в только что заложенном новом «Гостином дворе» на Невском проспекте. Тогда же пешие переходы все больше уступают телегам, а иные и на кораблях уже путешествуют. Сменяется и товар: текстиль все больше вытесняется алкогольными напитками, чаем, кофе, табаком и продукцией голландских мануфактур.
Вид на Гостиный Двор в Санкт-Петербурге.
К концу века иных дел у Фризенфейна, кроме торговли в Санкт-Петербурге, не остается. Деревенские купцы растут и богатеют, иные уже по десятку лет не появлялись в родной деревне. Торговые дома матереют, снимают собственные, отдельные магазины и лавки, иные делают неплохую карьеру, вроде поставщика двора Его Императорского Величества. Те же фризенвейнцы, кто торговать не любил, а интересовался другими профессиями, тоже не в унынии: в Санкт-Петербурге с успехом работают портные, учителя и конюхи из далекой голландской деревни.
А про иных уже нельзя и сказать, «русские» они или просто русские. Вот известный российский кораблестроитель Василий Иванович Берков, вообще-то, родился в том же Фризенфейне и именовался Вихер Беркхов. Но уже ребенком переехал в Санкт-Петербург к бабушке с дедушкой, да так тут и остался. Сделал карьеру, создал семью, строил корабли и так далее. В Фризенфейн более не возвращался.
Фризенфейнские женщины, кстати, были ничуть не менее «русскими», чем мужчины. Иные сделали в Санкт-Петербурге себе имя, вроде Алтье ван ден Бош, что основала в российской столице модную школу шитья в 1800 году.
Пик, так сказать, смычки Петербурга с деревней пришелся уже на век XIX. Сама деревушка изрядно опустела: все больше фризенфейнцев оставались в Санкт-Петербурге навсегда, используя деревню лишь как связь с Европой. Дела шли замечательно, российские императоры Александр II и Александр III любили зайти в принадлежавший фризенфейнцам магазинчик купить сигар и поболтать за жизнь.
Санкт-Петербургские фризенфейнцы уже во втором-третьем поколении, никогда не видевшие нидерландской деревни, к началу века XX практически обрусели, сохраняя разве что звучные имена и привычку учить детей нидерландскому. Благо, этому способствовали новые парни и девушки из Фризенфейна, по устоявшейся традиции отправлявшиеся в Санкт-Петербург. Нарушила традицию только Первая мировая, а окончательно похоронила уже революция. И постепенно о почти двухсотлетней дружбе столицы далекой страны и глухой деревни практически забыли…
Источники:
1. Сайты музеев и исторических обществ. Например, Brabants Erfgoed:
https://www.brabantserfgoed.nl/page/13672/teuten-in-de-kempe... (нидерландский)
2. Meeuwse, K., Opkomst en ondergang van de Vriezenveense Ruslui. - Utrecht, 1996.
3. Статья в газете «Trouw» «Поповы родом из Фризефейна»: https://www.trouw.nl/cultuur-media/popov-stamt-uit-vriezenve... (нидерландский)
