Отделения областной психиатрической больницы - массивные толстокожие здания, с двухэтажными головами и распластанными по земле одноэтажными телами. У каждого корпуса - какая-нибудь своя архитектурная особенность фасада, но все сложены из добротного тёмно-коричневого кирпича, который делал их внешне похожими. За сто лет своего существования отделения ни на один день, ни на один час не оставались пустыми. Даже во время ремонта - куда переведёшь 150-180 душевнобольных людей? Из-за этого отделения кажутся живыми существами, которые не могут существовать сами по себе, без своих обитателей. И, видимо, без врачей, каждый из которых не менее своеобычен и странен; и большинство из которых проработало здесь всю свою жизнь...

Во время суточного дежурства в больнице всех дежурных врачей объединяла одна приятная процедура - снятие пробы на пищеблоке. Но в такой же степени, в какой Виктор Сахранов любил поесть, ему была неприятна сама кухня: туши сырого мяса, которые, прижимая к грязным халатам, несёт со склада рабочая бригада больных; лужи маслянистой воды на полу; кучи овощных отходов в разделочном цехе; холод большого ледника, напоминающего камеру пыток средневекового подземелья; неописуемая жара и духота в варочном цехе. И всё это пронизывалось ураганным шумом вентиляторов, криками поваров, душераздирающим визжаньем кастрюль и бачков, волочащихся по кафельному полу...

Так что обедать Виктор любил. Но ему не нравилось снимать пробу. К тому же чуть ли не каждой пятиминутке врачам твердили о повышении бдительности и контроле при закладке продуктов. Да разве здесь уследишь? Развернут перед тобой громадную, как простынь, меню-раскладку, усеянную сотней цифр, и начинают бойко объяснять, на какой стол сколько полагается мяса, масла, сахара и так без конца. Виктор чаще всего и не заглядывает в этот математический кроссворд, а сразу спрашивает, всё ли готово. «Готово, доктор, готово... Пожалуйста!» Здесь все очень услужливы перед дежурным врачом. Одно это каждому здравомысляще-му человеку должно казаться подозрительным...

Виктор шёл на пищеблок со слабой надеждой на то, что его напарник по сегодняшнему дежурству - Юрий Сергеевич Лебедев, уже снял пробу. Сейчас как раз время его приёма больных и он, конечно, мог задержаться в приёмном покое. Но Виктор знал, что ещё не было случая, чтобы Лебедев опоздал на обед: приём пищи для всех мужчин-врачей являлся важным этапом дежурства.

И действительно, когда Виктор окунулся, задержав дыхание, в кухонный пар, гул и десяток резких, до предела насыщенных запахов, то увидел, что Лебедев уже чинно расхаживал по варочному цеху, зажав в правой руке столовую ложку, и аккуратно вкушал от каждого котла. Ну и слава богу!

Виктор сразу проходит в кабинет диетврача, где они обычно обедают, и начинает гадать, что им сейчас принесут. Меню висит рядом на стене, но дежурным врачам всегда подают что-нибудь повкуснее с разных столов, а иногда и сообразят сами что-нибудь на скорую руку. От нечего делать он записывает в Журнале снятия проб, что «Обед приготовлен согласно меню» и т.д., так как Лебедев всё равно ничего другого не напишет. Из года в год врачи исписывают десятки самых разных толстенных журналов штампованными фразами, и никуда от этого не деться. Работа такая. Виктор как-то попытался внести в такие записи творческий элемент, который, однако, по мнению начальства, оказался слишком анархичным. Он делал записи о снятии проб в стихотворной форме. Обычно получалось что-то вроде такой скороговорки:

Я сегодня пробу снял,
Голод сразу свой унял.
Приготовлено всё вкусно,
Не расскажешь это устно...
И т.д. и т.п.

Повара приходили в восторг и очередные вирши Виктора зачитывались вслух в то время, пока он довольный уплетал за обе щёки обед. Поэтические порывы, проявляемые натощак в пищеблоке, сделали Виктора более популярным среди врачей больницы, чем его выступления на научно-практических конференциях. Но вскоре зам. главного врача вызвала его к себе и сказала, что если подобное стихотворчество будет продолжаться и дальше... Сказала, правда, в очень дружелюбной форме.

В кабинет входит Лебедев и радостно потирает руки:

- Ну, что, Виктор Владимирович, пообедаем?
- Уговорили. А то я сидел и сомневался: есть или не есть. В журнале я всё записал.
- Ну и отлично, отлично...
- Больных много было, Юрий Сергеевич?
- Вы знаете, что-то не очень. Видимо, попозже пойдут... Я принял только двоих.

Виктор про себя чертыхается. Нетрудно догадаться, что они «пойдут», когда настанет его очередь сидеть в приёмном покое. Ежедневная норма поступления больных человек 20-25. Ясно, что большая их часть достанется теперь Виктору...

Но вот несут бесчисленные тарелки: на одних - дымящиеся паром айсберги пельменей в море сметаны, на других - гигантские куски мяса, обложенные для больше калорийности котлетами, на третье - какая-то запеканка, в общем то же самое мясо, но уже в виде фарша с яйцом. И в заключение - чайник с компотом.

- Сметанки ещё принести?

Им жалеть нечего - не своим угощают. Лебедев оценивающим взглядом осматривает утонувшие в сметане пельмени и неуверенно произносит:

- Да, наверное, хватит... Как Вы думаете, Виктор Владимирович?
- Вполне достаточно. Сегодня у нас будет разгрузочный день, - констатирует Виктор. Но на всякий случай, чтобы его шутку не поняли в буквальном смысле, добавляет: - А сметану оставьте на ужин, пожалуйста.

Лебедев ест с потрясающей скоростью, на которую не оказывают влияние ни температура, ни консистенция содержимого тарелки. Виктор не любит отставать за столом из-за того, что соседу приходится решать, что делать дальше: ждать (но вдруг это будет смущать?) или сразу уйти (удобно ли?). Поэтому он гонится за Лебедевым по мере своих сил и от этого быстро теряет всякий вкус к еде. Желудок быстро тяжелеет, а чувство сытости не появляется, несмотря на огромную массу судорожно проглоченной пищи. Виктор ещё давится мясом, а Лебедев уже торжественно поднимает стакан с компотом и чайная ложка, ударяясь о стёкла его очков, победно позвякивает в такт мощным глоткам.

Ну, вот. Так и есть. Теперь он растерянно смотрит на Виктора и решает дилемму: уходит или не уходить?

- Быстро Вы отстрелялись, - бросает Виктор, откусывая котлету.
- Да... - Лебедев смущённо улыбается и утирает платком вспотевшее лицо. Сейчас хорошо бы завести какой-нибудь малозначащий разговор, который дал бы возможность Виктору доесть. Но знакомы они с Лебедевым формально, помимо дежурств и конференций нигде больше и не встречаются, поэтому после своего «отстрелялись» в голову ничего кроме стрельбы и войны не приходит:
- Юрий Сергеевич, а Вы на войне были? - спрашивает Виктор, но сразу вспоминает лебедевский портрет на Доске ветеранов войны. И сглаживает вопросительную интонацию неуместного вопроса другим, первым пришедшим на полный желудок: - В каком звании?

Виктора это, конечно, совершенно не интересует. Ясно, что не в генеральском. Ну, да не в этом дело. Лебедев, естественно, не ожидал подобного вопроса и его недоуменное промедление Виктору на руку - он успешно переходит к запеканке.

- Да, я в общем-то, и не воевал почти... И звания у меня никакого не было.
- Такого не может быть. - Виктор любит во всём определённость. - Если есть медали, значит воевали, если кончили институт, значит должно быть звание.

Лебедеву не остаётся ничего другого, как пуститься в разъяснения:

- Видите ли, я институт кончил уже после войны. Сейчас- то звание у меня, конечно, есть. А тогда не было... Я в партизанском отряде был... Партизанили мы...
- Так Вы партизан? - искренне удивляется Виктор, но сразу берёт себя в руки. Его дело есть, а не рассуждать. Для того разговор и завёл.
- Да, получается так, что партизан... Я, в общем-то, ещё мальчишкой был, лет шестнадцать всего. Когда нас расстреливали, я каким-то чудом уцелел...
- Как расстреливали? - снова не сдерживает удивления Виктор.
- Обыкновенно. Нас человек десять было: родные мои и два пацана моих лет. У нас немцы жили, и мать варила им еду. Ну, мы взяли и подсыпали им в ок-рошку крысиного яду. Несколько фрицев отравилось. Их в больницу, а нас на расстрел...
- И что же дальше? - Виктор даже жевать перестал.

Лебедев снова улыбается, и Виктор обращает внимание на шрамы у того под подбородком. Он, разумеется, замечал их и раньше, но сейчас они приобретали некий героический характер. А вообще-то делали улыбку Лебедева неестественной.

- Да, вот сюда и попало... Под нижнюю челюсть. Но артерии не задело, иначе бы и не выжил. Очнулся под утро и ушёл... Я-то выжил, а вся семья из-за моей дурости там так и лежит... Глупо всё как-то вышло.

Разговор явно не клеится. Да, кто ж знал, что он так грустно закончится?! Впрочем, воевать интересно, когда сидишь перед телевизором. Но и Лебедев тоже хорош! За обедом мог бы рассказать что-нибудь повеселее...

- Юрий Сергеевич, а в партизанском отряде какой-нибудь случай запоминающийся у Вас был?

«Словно интервью у кинозвезды беру», - думает Виктор, переходя к компоту. Лебедев на мгновение теряется, но потом добросовестно задумывается:

- Ну, как вам сказать... Каких-то особых операций мы не проводили, отряд был маленький; делали, что могли. Вам и слушать будет неинтересно... Случай один, впрочем, вспоминается. Он, правда, такой... не боевой... Взяли в плен переводчицу. Она наша была, русская. Учительница немецкого языка в нашей же школе, но вроде сотрудничала с немцами: работала у них переводчицей. Её допрашивали сначала, но она то ли там чего-то не хотела говорить, то ли ещё что то... Не знаю. В общем, решили её казнить. И знаете как? Поставили на колени и привязали к пню. А голову сверху фиксировали... вот так, как на плахе. Потом взяли большой нож... Знаете, каким свеклу рубят? - и били все по очереди по шее... Пока не умерла, конечно. Около получаса всё это длилась, а может быть и меньше, сейчас уже трудно сказать. Но тогда, помню, вся эта сцена казалась очень долгой. Кричала она истошно... А женщина, надо сказать, ещё молодая была, симпатичная. Очень не дурна собой, очень... Я её хорошо помню в лицо... Да, вот такое воспоминание, видите ли, не совсем уместное... Не к обеду, как говорится...
- А Вы сами били?
- Нет. Не смог. Вид, я Вам скажу, не из приятных. Кожа сразу расползлась, как на операционном разрезе, кровищи вокруг. И всё это на солнце, днём... Я смотрел со стороны...

Он не к месту снова улыбается. Правда, уже как-то недоумённо и задумчиво. Видимо, и сам не ожидал не только настырных вопросов своего коллеги, но ещё более того, что расскажет именно этот эпизод. Будучи уверенным, что произвёл на Виктора неблагоприятное впечатление, Лебедев не придумывает ничего лучшего, чем сгладить его похабщиной:

- Надо было бы её лучше использовать по прямому назначению, как женщину! А?!...
- Может её сначала и использовали... - Виктор не знает, как закончить начатый им же разговор. Впрочем, теперь это уже и не важно. Компот допит... Надо же, как много можно узнать у человека самыми дурацкими вопросами, если они заданы неожиданно!..

Они выходят из пищеблока и Лебедев церемонно жмёт Виктору руку:

- Вы пока отдыхайте, Виктор Владимирович, я до трёх часов буду на приёме.

Виктор направляется в своё отделение, стараясь держаться в тени... Вот на таком же солнцепёке, наверное, её голову отрубили. Даже не отрубили, а отбили или как там правильнее выразиться?... Дикость, конечно, страшная... Интересно, а что бы он сделал на месте Лебедева? Вряд ли бы смог ударить... Впрочем, правильно поставленный вопрос - половина ответа. Итак: чтобы он сделал, если бы всех родных и его самого в том числе расстреляли? И потом бы он пришёл в себя у трупа матери. Чтобы он тогда сделал? Да он бы своими руками этим сволочам глаза повыцарапывал, не ножом, а ногтями бы шею разорвал!... И считал бы себя абсолютно правым...

Вот только - не переводчица же их расстреливала... Так где же правда? Собственно говоря, всё относительно, и правда тоже относительна. Согласно Гегелю, абстрактной истины не существует, истина всегда конкретна...

Конец 1- й части.

***

Вторая часть не влезла, её можно прочитать здесь https://proza.ru/2021/07/15/1010

...

Автор: Александр Шувалов, один из моих любимейших авторов современности. Сам Александр практически не публикуется, а мне бы очень хотелось, чтобы его творчество жило и процветало. С разрешения автора и с Вашего благословения время от времени буду знакомить Вас с творчеством замечательного человека, профессионала своего дела, мастера пера Александром Шуваловым. Спасибо всем, кто прочитал.

Почта автора для обратной связи и предложений: narkologfr@mail.ru

Страничка на портале Проза. РУ https://proza.ru/avtor/patogragh

Бывший медбрат психиатрической больницы пожаловался в суд на то, что его вынудили уволиться по собственному желанию, и просил восстановить его на работе.

По его словам, 11 марта он явился на работу — но старшая медсестра заметила, что он был в нетрезвом состоянии и подала докладную записку руководству.

Его отстранили от работы, составили акт — и в тот же день уволили по собственному желанию. В суде же гражданин утверждал, что был шокирован словами руководства о том, что с ним не хотят работать, что его слишком долго терпели и закрывали глаза на его проступки.

Будучи «эмоционально раздавленным», он машинально написал заявление об увольнении под диктовку старшей медсестры — и в тот же день его уволили, выдав трудовую книжку и расчет.

Суд поначалу не принял во внимание эти доводы, указав, что увольнение по собственному желанию с целью избежать административной ответственности является добровольным осуществлением работником своих трудовых прав. Но в кассации дело пересмотрели. Суд указал на то, что следовало проверить такие обстоятельства, как отсутствие намерения у истца увольняться по собственному желанию: имея мать-инвалида и брата-студента, а также три непогашенных кредита в банке, он вряд ли хотел лишиться единственной работы.

Дело направили на пересмотр — и в итоге суд удовлетворил иск, признав увольнение принудительным.

В пользу истца взыскали 775 855 тысяч рублей недополученной зарплаты и 25 000 рублей компенсации морального вреда (Восьмой КСОЮ, определение по делу №8Г-991/2023).

P.S. Здесь я пишу на разные темы, а вот в своём телеграм-канале про кредиты и долги я выкладываю новости законодательства для должников, рассказываю судебную практику и делюсь способами взаимодействия с банками, приставами и коллекторами. Если у Вас есть потребкредит, микрозайм, кредитная карта, ипотека, автокредит или вы уже стали должником по кредитам, микрозаймам, алиментам, оплате услуг ЖКХ, налогам - Вам будет интересно подписаться и читать мой телеграм-канал.

Честно, сперва она реагировала достаточно предсказуемо — визжала, психовала, убирала зеркало и пыталась забыть. Но чем дальше, тем хуже она справлялась с этим. Особенно когда пару раз 13-е выпадали на выходные. Я тогда по-быстрому позвал другана. Дал ему ключи от квартиры и попросил сделать то же самое, пока мы гуляем. И представляешь, он сделал это так аккуратно, что она даже не поняла, что дома кто-то был.

А один раз я проделал этот трюк в гостинице, куда мы поехали отдохнуть. Как ты думаешь, что она сделала? Прокричала, что нас преследует дух, что это какое-то проклятье. Я тихонько ржал про себя, с трудом сдерживая реальный смех, а потом успокаивал её, говорил, что всё это глупости.

Но однажды она вызвала ментов. Те пришли, сделали ДНК-анализ крови с зеркала, и... ты не поверишь, они ей сказали, что кровь принадлежит ей самой. Реакция была эпичной. Она закатила такую истерику, что даже я на секунду засомневался, что не переборщил.

Конец, как ты уже понял, был закономерным. Она просто не выдержала и оказалась в психушке. Окончательно рехнулась. А я теперь живу в её квартире, вожу туда тёлок. Жизнь — просто сказка. Каждое 13-е я шлю ей фото её же зеркала, с той же самой кровавой надписью, чтобы она знала: кошмар продолжается.

Вот только иногда в тишине своей идеальной жизни, я ловлю себя на мысли — кто теперь пишет это слово на зеркале, когда я не дома?