Родился в Санкт-Петербурге, из семьи русских финнов. Проживал на Большеохтинском проспекте и трудился на хлебопекарном заводе.

Войну встретил в Ленинграде.

Хлеб до сих пор является чем-то святым для тех, кто пережил блокаду Ленинграда. Спустя годы после осады города блокадники не могли себе позволить выкинуть даже маленький кусочек хлеба. Это отразилось на воспитании многих жителей Петербурга, которых бабушки и дедушки приучили в детстве не выкидывать еду, даже когда наелся.

Во время блокады в Ленинграде очень быстро закончились запасы продовольствия. Хлебные карточки ввели ещё 17 июля 1941 года, а первые нормы хлеба составляли 800 грамм для рабочих и 500 для иждивенцев. Нехватка муки привела к тому, что и они были снижены в 5 раз.

В декабре 1941 года рабочие могли рассчитывать только на 250 грамм хлеба, а дети и иждивенцы — на 125. Каждая хлебная карточка была именной, а её потеря грозила смертью.

Когда по заледеневшей Ладоге пошли машины с продовольствием, в Ленинград стала поступать "коревая мука". Её добывали из затопленных машин специальные команды. Выловленную муку сушили, затем эту корку разбивали, перемалывали и выпекали хлеб.

Мало кто сейчас смог бы называть блокадный хлебом. В его состав входила пищевая целлюлоза (10%), жмых (10%), выбойки из мешков и пыль (2 и 2%), хвоя (1%) и ржаная обойная мука крупного помола (75%). В Ленинграде выпекали хлеб из всего, что можно было отыскать. Например, в ход шли берёзовые почки.

В блокадном Ленинграде проживали разные люди. Одни промышляли воровством чужих хлебных карточек. Другие не жалели себя, чтобы помочь окружающим выжить в это мучительное и голодное время. Именно к этой категории людей относится пекарь Даниил Кютинен.

В годы блокады Кютинен работал пекарем, а через его руки проходили десятки тысяч буханок хлеба.

3 февраля 1942 года Даниил Иванович скончался на рабочем месте от истощения. В его свидетельстве о смерти стоит надпись, что причина смерти - дистрофия. Похоронен на Шуваловском кладбище. Его имя внесено в книгу памяти блокады Ленинграда.

Для этого человека совесть оказалась дороже жизни. Его поступок - настоящий героизм.

Впервые за 80 лет в Петербурге так масштабно вспоминали блокаду Ленинграда, пытаясь найти формулу для этого сложного рассказа. Говорить о тех событиях больно и страшно, но необходимо. «Люди хотят знать» — не случайно именно так называется книга Даниила Гранина и Алеся Адамовича, которая рассказывает о создании «Блокадной книги» — документальной хроники осажденного города, что написана в 1970-х и лишь 10 лет назад (!) опубликована полностью и без купюр.

Невский проспект одет в красные флаги и плакаты, напоминающие о 27 января 1944 года. В этот день 80 лет назад, после почти 900 дней ужаса, голода, постоянных обстрелов, Ленинград полностью освободился от блокады. Тогда над городом раздался салют — многие подумали, что это очередной обстрел, но то был знак, что самое страшное позади.

— Последние 15 лет день снятия блокады отмечали все громче, но так, как сейчас, никогда, — сказала мне девушка, встретившаяся на Невском. — Выходили статьи, репортажи, фильмы. Ровно в 21.00 люди зажигали на подоконниках свечи, с каждым годом свечей становилось все больше. Но в этот раз нечто особенное.

Чувство сопричастности витает в воздухе. Единственная табличка времен блокады, сохраненная на Невском, где сообщается, что «при артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна», усыпана красными гвоздиками. Гора цветов все растет, рассыпаясь на нечищеный асфальт. Ходить по улицам Петербурга сейчас опасно: подтаявший из-за оттепели снег почти не убирают. И все же 27 января многие приехали в центр, чтобы прикоснуться к истории. О блокаде вспоминали во многих местах — в разных форматах.

С утра, в день скорби, на Пискаревском кладбище Владимир Путин, патриарх Кирилл, Валентина Матвиенко, десятки чиновников возложили цветы у братских могил, где захоронены сотни тысяч человек — жертвы блокады и воины Ленинградского фронта. Среди них покоится и старший брат президента — Виктор, которому было всего два годика, когда в 1942-м он умер (предположительно от дифтерии). Потом глава государства побывал на Невском пятачке — плацдарме на левом (восточном) берегу Невы, который удерживали советские войска в ходе битвы за Ленинград. Защитники пятачка ежедневно отражали десятки атак, за сутки на них обрушивалось по 50 тысяч снарядов. Точно неизвестно, сколько людей там полегло, но, по некоторым оценкам, больше 100 тысяч человек. После президент вместе с присоединившимся к нему Александром Лукашенко отправился в Гатчинский район Ленобласти, где в годы Великой Отечественной войны располагались лагеря для военнопленных и донорские концентрационные лагеря для советских детей. Здесь, в деревне Зайцево, открыли памятник жертвам нацистского геноцида — 47-метровую стелу, на вершине которой — фигура матери с детьми. Авторами проекта мемориала выступили скульптор Андрей Коробцов и архитектор Константин Фомин.

В день памяти многие музеи открывали проекты, посвященные дням блокады. Самый масштабный подготовил Манеж. «Мы долго думали о «формуле» проекта — вынашивали его, как дитя, 9 месяцев», — сказала директор Манежа Анна Ялова.

Болезненная история блокады рассказана тут как живая человеческая драма. Пять личных историй — пять судеб в воспоминаниях от первого лица, а за ними весь ад «ленинградского апокалипсиса». Мы проходим его вместе с персонажами — от первых дней до последних. В фокусе — мальчик, которому суждено потерять всех родных, воспитательница детского сада, молодой ученый, который придумывал способы спасения от дизентерии и выращивал одуванчики и крапиву для пропитания жителей, его возлюбленная — художница, помогавшая эвакуировать картины из Эрмитажа. А еще скрипач, который замерзшими пальцами продолжал играть и участвовал в легендарной премьере легендарной симфонии Шостаковича, партитуру которой чудом забросили в блокадный город военным самолетом. С одной стороны — перед нами вполне конкретные люди, с другой — это собирательные образы.

В Манеже рассказ о блокаде приближен к формуле Гранина — в том смысле, что мы проживаем историю через опыт участников тех событий. Но порой неясно, где здесь художественное осмысление, а где — документалистика. Многие экспонаты представлены копиями рядом с уникальными артефактами, что хранят блокадную память, от чего возникает эффект кинематографичности. Это щемящая драма о том, как сохранить в себе человека в самые бесчеловечные времена.

Проект Русского музея под названием «Помним!» более консервативен по подаче, но при этом более документален. Его открывает бронзовая модель памятника работы Константина Симуна «Дорога жизни», представляющего собой две дуги, что, словно разводной мост, должны сойтись воедино, но остаются разомкнуты. Большая часть экспозиции составлена из работ художников-блокадников. В 1941-м — как раз, когда ежедневный паек сократился до ничтожных 125 граммов, — в Ленинградском союзе художников открылась небольшая экспозиция из картин, которые продолжали писать выжившие художники. В городе действовала военная цензура — нельзя было фотографировать ужасы блокады, дневниковые записи делали под страхом смерти. Страна не знала о том, что творилось в осажденном городе. Художники продолжали писать — выставка все время пополнялась. Сохранились воспоминания о том, как авторы приносили картину на выставку и, только отдав ее на экспозицию, падали замертво от голода. Некоторые из представленных работ в 1942-м чудом вывезли в Москву, где показали в Пушкинском музее. Только тогда страна узнала, что творится в Ленинграде, увидели глазами художников трупы на улицах, которые некому хоронить, салазки с дистрофиками, людей, опухших от постоянного питья воды, которой заменяли еду. В отдельном кинозале рассказывается о судьбах десятка художников — на основе альбомов и рисунков, которые сохранились с блокадных времен. Не хлебом единым мыслили люди, оказавшиеся в настоящем аду, где погибло более миллиона человек.

Финалом дня скорби стало мультимедиавидео, которое транслировалось на Главный штаб. В 20 часов вечера Невский частично перекрыли, и толпа собралась на Дворцовой площади. По Зимнему дворцу скользили красные точки прожекторов, пока здание напротив не превратилось в большое полотно, где блокаду показали красочно и эффектно. Странно, что сразу после шоу не наступила минута молчания. Вместо этого голос диктора на всю Дворцовую перечислил десяток организаций и изданий, которые поддержали проект мультимедиашоу финансово или информационно. Уместнее было бы включить отрывок из симфонии Шостаковича или ничего вовсе.

После шоу толпа, меся неубранный снег на брусчатке, отправилась на набережную Невы, где в 21.00 раздались залпы салюта. Большинство молча наблюдали. Хотя слышались в толпе редкие крики «ура!». Кто-то поздравлял друг друга с праздником. Не все воспринимали эти слова, отвечая: «Это не праздник, а день скорби».

Долгое время после войны о блокаде старались говорить исключительно с героическим пафосом, будто каждый из блокадников умирал чуть ли не с улыбкой на устах. Это не так. Миллионы людей, оказавшихся там, пережили настоящий ад. Всю эту «Блокадную книгу» без купюр важно помнить и знать. В Петербурге, где блокада — неотъемлемая часть самоидентификации, все еще ищут формулу повествования об этой тяжелой памяти.

Источник:

https://www.mk.ru/politics/2024/01/28/nikogda-eshhe-den-snyatiya-blokady-ne-otmechali-tak.html