Чем запомнились 1958 и 1959 гг.
1958 год запомнился ликвидацией МТС. Следующий год остался в памяти как начало многих неприятностей.

Благополучный 1958 год
Жена после того, как уехала в Москву, подала на развод для того, чтобы прописаться у родителей и устроиться на работу. Но после прописки в Москве она разводиться не стала. Взяла своё заявление из суда. Я летом 1958 года, будучи в Москве как участник ВДНХ, заезжал в гости к матери в Ленинградскую область. Она работала гл. бухгалтером в одном из совхозов под Ленинградом. Всё бы хорошо, но за пределами стокилометровой зоны селили отсидевших срок зэков. Семью с детишками одного такого отбывшего свой срок подселили в и их многоквартирный дом. Мать мне жаловалась, что он часто напивается и обижает жену и детей. А те бегут к ней в квартиру, так как она их защищает. Я её предупреждал, чтобы она не связывалась с этой семейкой во избежание всяких неприятностей. Побыл я у неё недолго и уехал на работу в Красноярск. Я продолжал интенсивно работать, получил первую почётную грамоту и был этим очень удовлетворён, даже доволен. Все остальные бумажные и иные награждения еже не производили впечатления. Разве что только почётный знак «изобретатель СССР», полученный намного позже, когда у меня было уже 40 изобретений. А первой грамотой я дорожу до сего времени (рис. 1).

1958 год характерен тем, что с.-х. технику передали в колхозы, ликвидировали МТС, а для ремонта техники и выполнения спецработ, например, внесение извести в почву, создали на базе МТС Союзсельхозтехнику. Это была очередная глупость Хрущёва, так как многие вопросы логистики с.-х. работ, оплаты за работу в конце года продукцией и др. были опробованы и успешно применялись. Вместо усиления сферы обслуживания с.-х. предприятий (как например, в США) она была значительно ослаблено. Летом этого года жена родила сына. Главный инженер управления С.С. Черепанов предлагал должность инженера по технике безопасности с представлением квартиры, но я почему-то не принял это предложение, а зря.

Дополнительно к своей основной работе приходилось как и прежде ездить в командировки по проверке использования, качества ремонта и хранения техники. В первый раз зимой мне пришлось работать на открытом воздухе при температуре – 49 ⁰ С. При этом вокруг стоит туман. Но оказалось, что такая температура не такая уж и страшная. В хорошей зимней одежде можно работать и на «улице».

Смерть матери
Новый 1959 год начался с неприятностей. Неожиданно в адрес Крайсельхозуправления пришла телеграмма о смерти матери. Меня отпустили с работы на похороны. Я срочно на самолёте прилетел в Ленинград. От моего дяди, жившего там, узнал страшные подробности смерти матери. Оказывается,  после очередного случая защиты от пьяного соседа (отсидевшего срок) его жены и детей он в порыве злости задушил её и сбежал  из дома. Милиция и совхоз организовали его поиски. Комсомольскими патрулями перекрыли все дороги. И следующим утром при досмотре очередной машины обнаружили его, лежащего в кузове машины, которая направлялась в Ленинград. Он прикинулся ничего не знающим, не хотел вылезать из кузова. Но его вытащили насильно и сразу взяли под стражу.

Поехал я в этот совхоз с женой дяди Павла. Дядя Павел отпросился с работы и приехал на следующий день. Там уже была сестра в сильно подавленном состоянии. Определить моё состояние при виде мёртвой матери (как теперь бы сказали) стрессом --  это значит не сказать ничего. Ко всему прочему меня сильно угнетало чувство вины за то, что я отпустил её от себя и допустил возможность совершения этого преступления. Это чувство не покидает меня до сих пор. Все хлопоты о погребении матери взял на себя её брат, дядя Павел. Я же в состоянии прострации всё время находился около неё. Вглядываясь в её очень изменившееся лицо (как бы распухшее и одутловатое), я навсегда запомнил медицинский термин «в результате асфикции» -- удушения и вид её лица. После похорон матери я на обратном пути заехал в Москве к сыну (в первую очередь) и к жене, жившей в месте с отцом и матерью. Сочувствия я не получил, а получил разбирательство и упрёки (особенно со стороны тёщи) за то, что дёшево продал перину.

Работы не нашёл, поступаю в аспирантуру
Мы с женой начали обсуждать, как нам дальше жить. Она наотрез отказалась возвращаться в Красноярск. Надо было мне так же категорически заявить, что я уезжаю и жду её там. Но мы решили, что я уезжаю из Красноярска, где-то нахожу работу и мы будем там жить. После приезда в Красноярск я подал заявление об увольнении с работы и 1 февраля 1959 г. был уволен. Так что в Москву я приехал в конце февраля . Начал искать работу, но даже в Московской области с сибирской пропиской нигде не взяли. Поехал я в г. Перово. Тогда он ещё не входил в состав Москвы. В нём был расположен Всесоюзный институт механизации с.-х. (ВИМ). Там на работу тоже не приняли. Пошёл я к своему другу (с 1-го курса института дружили), который по распределению был туда направлен на работу. Он мне и говорит: «Я поступаю в аспирантуру. Давай поступать вместе». Пошли к зав. аспирантурой, а она и говорит, что до окончания приёма документов осталось 4 дня,  Экзамены  в аспирантуру принимали по мере подачи документов
–А вы хорошо подготовились к сдаче экзаменов?
–Конечно.
–А по иностранному языку? У нас работницы библиотеки, делающие переводы, очень строго принимают.
Я ответил утвердительно. Что мне ещё оставалось, хотя совсем не готовился. Я и не думал об этом.

Сдаю экзамены
Экзамены по спецпредмету я сдавал моему будущему научному руководителю И.Н. Чернышеву. Он мельком говорил о своих предках, которые вели даже разведывательную работу в пользу России на высшем уровне ещё в начале позапрошлого века, но потом попали в опалу и сошли со сцены на уровне государства. Как недавно я понял, что он имел в виду, вероятно,Чернышева, бывшего при Александре 1-ом представителем императора при Наполеоне. Основная трудность ожидалась от экзамена по немецкому языку. Перед экзаменом меня спросили, о чём мне дать переводить статью из научного журнала – про двигатель или про с.-х. машины. При этом меня предупредили, что по двигателю статья будет сложнее для перевода. Я прикинул в уме и решил, что о двигателях, потому что я за время ремонтов освоил их устройство и работу до мельчайших подробностей. К тому же в МТС для выработки электричества применялся немецкий стационарный дизель с генератором. Так что и с руководством на немецком языке я был немного знаком. Поэтому я посчитал, что мне будет достаточно знать одно слово в предложении для его перевода. Начал я читать и сразу вслух переводить. Мне экзаменаторши несколько раз делали замечания, что я перевожу не совсем так, как написано. Эти замечания я парировал тем, что я перевожу не дословно, а как правильнее с технической точки зрения. Экзамен я сдал.

Начало учёбы в аспирантуре
После этого меня определили аспирантом в  лабораторию с.-х. транспорта, научным  руководителем назначили И.Н. Чернышева. Моего друга А.Т. Бурякова – тоже туда. Руководителем ему назначили зав. лабораторией В.А. Гобермана. Среди аспирантов приёма 1959 года было всего три женщины, но много ребят из среднеазиатских республик, в основном из Узбекистана. Кстати, они себя считали элитой среди среднеазиатского населения. Количество и национальный состав аспирантов представлен на рис. 2.  На нём три женщины в первом ряду – не аспирантки, стоят (указываю тех, чьи фамилии помню): первый  справа С. Гельфенбейн, третий Н. Бережнов, после женщин–Рассадин, затем я, через одного после меня Ю. Иванов, крайний в ряду С. Крашенинников.

После зачисления в аспирантуру надо было выбрать тему диссертации, сдать кандидатский минимум по трём предметам, дать задание в КБ на проектирование экспериментальной установки.

Тяжёлая обстановка в семье
А в семье обстановка была тяжёлая (для меня). Основным моим времяпровождением было заниматься и гулять с сыном. Всю стипендию и даже деньги на приобретение научной литературы (20 рублей в квартал) я отдавал жене. А тёща жаловалась родне и знакомым на жадность зятя: «Пошлёшь его батон купить, а он 15 копеек просит ему дать». А что мне было делать, если у меня и таких денег не было. Так прошло примерно месяца два-три. Я в растерянности, не знаю, что предпринять. Приезжает в Москву мой дядя в командировку, зашёл ко мне в гости, оценил обстановку. Потом и спрашивает меня: «Ты что в аспирантуре сделал?»
-- Ничего.
-- Ничего и не сделаешь, если и дальше будет так продолжаться.
-- А что же делать?
-- Надо из этой семейки Вам уходить. Тобой так и дальше будут помыкать.  Я внял этому совету, поехал в ВИМ. А там тогда были дома современные и большой частный сектор. Я договорился с одним из владельцев большого дома, который был менее, чем в ста метрах от ВИМа, что он моей семье сдаст комнату. Рассказал об этом жене, она отказалась от моего предложения. Спрашиваю: «Почему?»
-- А кто за меня будет заступаться, когда ты будешь меня обижать?»
-- В Красноярске мы жили одни, и я тебя не обижал.
Мои попытки уговорить её ни к чему не привели. Тогда я сказал, что буду просить поселить меня в аспирантском общежитии ВИМа. Я там буду жить, а на выходные приезжать к ней домой. Она сразу согласилась.

Устройство в общежитии
Пошёл я по предложению зав. аспирантурой в общежитие, которое размещалось в полуподвале пятиэтажного дома. Там жили аспиранты из РСФСР из Узбекистана, человек 10 – 12 в одной большой комнате. Мне  узбеки и говорят, что места в общежитии все заняты. Тогда я пошёл к сотруднице, которая этим вопросом ведала. Надо было сразу к ней обратиться, чтобы уточнить положение. Она мне сообщила, что одно место ещё есть. Она разберётся, почему его заняли. А мне предложила сразу сдать ей документы на временную прописку в общежитии. Оказалось, что какой-то деятель из Узбекистана по договорённости с узбекскими аспирантами нелегально там жил. Так я попал в аспирантское общежитие. Перед этим я договорился с женой о том, какую часть стипендии мы выделим мне на проживание в общежитии. Сошлись на том, что из аспирантской стипендии (в 98 или 100 рублей) я буду оставлять себе 30 рублей. А остальное идёт на содержание ребёнка и меня, когда я буду приезжать на выходные. Условия, конечно, были кабальные, и я на них согласился, хотя другие иногородние аспиранты почти всю стипендию, а узбеки всю – тратили на себя.

Дела аспирантские
Дела в аспирантуре сразу пошли. Мы с руководителе выбрали тему: найти методы уменьшения вредного воздействия колёс транспортного агрегата на легкодеформируемую почву поля. Я составил заявку на проектирование экспериментальной установки для КБ ВИМа, стал посещать занятия по подготовке к сдаче экзамена кандидатского минимума по немецкому языку. Подготовка к экзаменам проводилась только по иностранному языку. С нашей, немецкой группой занималась очень интересная (не по внешности) преподавательница. Она жила в центре Москвы в многокомнатной квартире в доме на Ст. Армянском переулке, была коренной москвичкой и рассказывала много интересного о Москве и её знаменитых жителях.

В аспирантуре дела продвигались нормально. Экзамены кандидатского минимума я сдал на отлично и легко. Только пришлось потрудиться при подготовке к сдаче экзамена по специальности, так как мой научный руководитель определил, что мне надо сдать экзамен по теории прочности почвы. Но в этом деле мне помогло то, что сопротивление материалов в институте нам преподавал И.С. Синяговский, который большое внимание при обучении уделял не просто выполнению расчётов, а объяснению физической сущности прочности и деформации материалов, хотя это относилось к конструкционным материалам. Общие закономерности и подход к расчётам были одинаковы, но имелись и существенные отличия.

Отношения с женой не улучшались
В рабочие дни я жил в общежитии, на выходные приезжал «домой». К не чувствовал особой радости, кроме как от общения с сыном. Окружающие тоже не испытывали добрых чувств ко мне, даже жена. Об этом я узнал случайно из черновика её письма к объекту, как я понял, её первой любви. Она писала: «На выходные дни домой приходит муж, и идти домой мне в эти дни совсем не хочется». Как я к этому отнёсся, почему всё терпел? Я сам вырос без отца и терпел всё из-за сына, так как не считал возможным, чтобы он повторил мою судьбу. Но как писал ещё давно Е. Баратынский: «Не властны мы в самих себе и в молодые наши леты даём поспешные обеты, смешные может быть всевидящей судьбе». И я сделал потом то, чему всеми силами противился. Наши отношения с женой продолжали оставаться и в дальнейшем на уровне, близком к разрыву.

Дела аспирантские, продолжение
Установку для проведения экспериментов мне спроектировали быстро, чертежи передали на завод ВИМа, но к новому году её изготовить не успели, хотя по плану были должны. Начальник цеха, где изготовляли установку, обратился ко мне с просьбой подписать акт о её приёмке, так как в противном случае рабочим за декабрь зарплату платить будет нечем. Я по опыту уже знал, что в таких случаях будут в первую очередь выполняться поступившие после нового года заказы, а оплаченные и не выполненные — по остаточному принципу. Их выполнение может растянуться на неопределённое время. Но перед новым годом приходит ко мне  бывший однокурсник Коля Тимофеев, работавший на заводе ВИМа. И от имени директора завода Геллера предлагает: «Тимофей Маркович просит подписать акт приёмки установки».
— Ну да, подпишешь акт, а потом изготовления не дождёшься, знаю я эти штучки.
— Тимофей Маркович обещал, что в течение самое большее месяца установка будет готова.
— Ну если Тимофей Маркович обещал... Давай акт.
Т. Геллер был известен как человек, который держит слово. Акт я подписал. А установку завод сделал и передал в лабораторию через две недели после нового года.

Так что 1959 год закончился для меня в смысле аспирантуры неплохо. Семейные дела были на более низком уровне.

Как ученому, мне хотелось верить, что каждый день я понемногу училась и становилась все лучше. Но мне самой это было совершенно незаметно. И это невероятно меня печалило.

И я начинала ненавидеть себя и свою собственную работу, ведь она недостаточно хороша.

Выполнение любой задачи в итоге стало сопровождаться невероятным психическим сопротивлением, давлением. Что характерно, ругала я сама себя в 1000 раз больше, чем мой начальник. Ведь я была недостаточно хороша, и моя работа была недостаточно хороша. Статьи пишутся слишком медленно, тезисы на конференции тоже писать не получается, они недостаточно хороши.

И работу делаю плохо, и зарплата не ахти. А попросить о повышении не могу - я же плохо работаю.

Мне нравится делать научную работу руками: капать растворчики или под микроскопом что-то изучать, но описывать это сухими научными терминами - не нравится. По крайней мере, не нравится мой конечный продукт - тезисы и статьи. Плохой ли я ученый? Сегодня мерило работы ученого - публикации. Чем круче журнал, куда примут твои публикации - тем ты круче. Чем больше раз твою статью процитируют - тем ты круче.

И меньше всего мне нравится читать чужие научные статьи. Они так скучны! Они зачастую так нудно и плохо, и формально написаны! Десять раз уснешь, пока поймешь, чего хотел сказать автор.

Так или иначе, долго ли коротко ли, а через 6 лет после окончания ВУЗа случилось так, что я поступила в ординатуру, учиться на врача-патологоанатома. Все на моем курсе - свежие, зеленые выпускники медвузов, одна я среди них - старпер. И процесс обучения мне очень нравится, и специальность мне очень нравится. Учусь там уже 2 месяца. Совмещать с работой, кстати, получается с трудом. Пока у меня есть кое-какие свои данные на ноуте, их в научную статью нужно оформлять вечерами. А потом за новыми данными на работу придется ездить по выходным, видимо.

И поступила в ординатуре задача: к конкретной студенческой научно-практической конференции очень желательно бы тезисы написать, можно с куратором-патологоанатомом.

Ну что ж, во-первых, мне для этих тезисов даже куратор не нужен, у меня есть своя научная работа и готовые свежие результаты. А во-вторых, когда я взяла сборник тезисов прошлогодней конференции, чтобы примерно прикинуть что к чему, то чуть в голос не засмеялась. Какое же низкое качество тезисов я наблюдала! Детский сад просто!

И тут до меня дошло. (И вы, через простыню, продрались к сути поста, поздравляю.) Должно было пройти несколько лет, должны были пройти сотни дней, чтобы плавно и постепенно, совершенно незаметно на ежедневном уровне, мой уровень прогрессировал. От благоговения перед сборником со студенческой конференции до снисходительного к нему отношения должно было пройти много времени.

Кажется, каждый день я ощущала свою глупость как ученого, и хотела свернуть с пути. Но не сворачивала. Не потому, что верила в собственный успех, нет. Просто я по жизни очень инертная. Раз выбрала то, что нравилось в детстве, что меня зажигает, когда я читаю об этом в научно-популярных книгах, когда вижу ученых в фильмах и мультиках, то не хотелось уходить вникуда. "Если я не могу добиться ничего в том, что мне на самом деле хочется, то как же я буду потом добиваться успеха в другой области, в которой мне не хочется, и в которой глаза никогда не горели совершенно?" - думала я.

Кстати. Читала когда-то научную (!) статью на английском, которая в переводе на русский звучит как "Важность глупости в карьере ученого". И там автор тоже пишет, что его знакомые бросают карьеру ученого из-за неприятного ощущения собственной глупости. А те, кто не бросают карьеру ученого... живут с неприятным ощущением глупости.

Кстати сказать, патологоанатомом я тоже хотела стать очень давно, со 2 курса медвуза. Сейчас я чувствую свою глупость как патологоанатома буквально каждый день. Ведь я ничего не знаю, а многое, что знаю, уже за 6 лет перерыва позабыла. Но сейчас я не испытываю по поводу своей глупости никакого дискомфорта, что интересно. Просто я понимаю, что я не могу этого знать и не должна, и не обязана. Зачем знать заранее то, чему будут обучать еще 2 года ординатуры? Я должна буду это знать через 2 года, я могу и имею право учить это прямо сейчас. А знать сейчас желательно, но не обязательно.

Интересно, что когда я была свежим выпускником медвуза, я предъявляла к себе требования как к настоящему, опытному ученому и круглосуточно испытывала дискомфорт. А на старте обучения в ординатуре не предъявляю к себе требований как к настоящему врачу - и жить психологически легче. :)