Всем, кто считает, что быть эмигрантом – удобно и безболезненно, – сообщаю: это не так… Не так. В особенности, когда в твоей родной стране происходит что-то грандиозное.
…За пару ночей до 24 февраля я по привычке курила «Честерфилд» на панорамной крыше общежития в Лондоне, как из-за домов показался желто-красный прожектор гигантских размеров. Он близился, жирел, округлялся в унисон с моими зрачками. Наконец, отчетливо стало видно, что это – Луна, обливающаяся мертвенным блеском, чертовски красивая, потусторонняя. Для меня, человека с воображением и чувством глубокой эмпатии к миру (а может я просто крыса, бегущая с корабля), это светило показалось сущим знаком. И без того мне последние года два всё представлялось, что история взяла ещё один неприятный оборот, и доводы мои основывались на интуиции, познавшей гору литературы времён 20-40х. В тот момент в мозгу окончательно что-то сдвинулось, и я с ужасом вслух произнесла: «Это точно к третьей мировой». Позвонила подруге, мы посмеялись. А уже через несколько дней кровь в сосудах начала сгущаться. Это был удар не только по военным объектам, а по целому народу, своему же народу.
Первое время выдалось морально тяжелым. Во-первых, не верилось. Во-вторых, казалось, что всё внимание обращено теперь только на две нации, и на одну из них ведётся охота. Было ощущение, будто я шла по улицам, ярко освещённая тем самым прожектором, «да по мне за километр видно, что я русская!», и никуда от него не скрыться. Стало гадко вообще выбираться из комнаты, ходить на учебу и за продуктами. Страхи подпитывались газетами, повсюду разбросанными и наклеенными, их совали мне прямо в лицо, я отворачивалась. Даже в нашем учебном центре при выходе на столике лежало бумажное нечто с фотографией Гитлера aka Россия стала тем, против чего воевала. На третьем этаже, где находился буфет и телевизор, целыми днями крутили одни и те же новости. Мы вынуждены были русско-украинской компанией в обед наблюдать за этим. Как-то дошло до того, что мы не выдержали. Попросили нашего буфетчика француза наконец выключить. Он конечно и сам ответил, что ему надоело, «лучше бы музыка играла на фоне», однако «мне просто сказали включить этот канал». А неделю спустя пришло письмо о том, что нам предлагается психологическая помощь, если необходимо. Стало вдвойне неприятно. Несмотря на это, в дальнейшем предложение уже казалось полезным.
Мы не поднимали эту тему в своём кругу, она и так плавала на поверхности, а дома душила. Когда ты один в чужой стране, будучи и без того белой вороной, все чувства обостряются, и проявляется какая-то беспричинная агрессия, ведь в-третьих… Бары, пабы, кафе, клубы, рестораны были переполнены. Счастливые лица, беспечные, весёлые. А ты потерян. Звонишь родным, всё сильнее хочешь обратно домой, ничем никому помочь не можешь, stranger здесь и там. Самолеты отменяют, ты застреваешь ещё на полгода на острове. Китайские одногруппники интересуются, а как и что, интерес от скуки, а у тебя внутри что-то сворачивается. Меня раздражали все, в том числе и недавно появившийся английский знакомый. Они никогда нас не поймут. Лень было распинаться перед ними, оправдываться – ведь оправданий все ждали, – высказывать конкретную точку зрения, – которой не было и нет у девушки в N-лет, – рос лишь порыв послать всех куда подальше и ухмыляться на очередное сравнение с нацистами, «да-да, хайль!». Я проходила по тем же улицам, а там уже висели наклейки, орущие “Hold Russians accountable”. Митинги, флаги. Начала подумывать над тем, чтобы выучить лишний язык или вспомнить оной, благо когда-то я изучала французский и внешне вполне могла бы сойти за француженку. Но это же бред чистой воды? А тогда мы так не думали. Хотели только, чтобы к нам никто не приставал. Но просто желания оказалось мало. Однажды к нашей украинской подруге подошли какие-то восточные ребята:
– Как ты вообще можешь общаться с русскими?
Этого-то было достаточно, чтобы обнаружить, что за нами всё же следят. Мы вначале посмеялись «может тебе пойти и ночью нас подушками придушить?», но лавочку, конечно, прикрыли. Учебное заведение тут же разослало уведомления, как себя нужно вести в это непростое время и каких ошибок остерегаться. Глупые ребята, что с них взять, но менее страшно от данного факта не стало. С тех пор пуще прежнего возникали подозрения, словно накрыла мания. Масло в огонь подливали присылаемые видео из других точек света, где русских, якобы, даже избивали. А сколько ехало из тех стран наёмников…
Приближался конец мая. Солнечно, тепло, St James’ Park цветёт и пахнет, поляны усеяны отдыхающими. Мы компанией русскоговорящих собрались на пикник. Перед этим решили закупиться в местном супермаркете, каждый оплачивал на отдельной кассе конкретные товары. Вот я значит стою, никого не трогаю, починяю примус, как говорится, и слышу, что где-то сверху направо движется звук. Поднимаю глаза, а ко мне обращается мужчина лет 30-35, британец. Он меня спрашивает (с переводом):
Я впала в ступор. Иногда читаешь что-нибудь или смотришь какой-то фильм, а там герой, будто парализованный, смотрит на нечто ошалело, не в силах издать даже звук, и ты вскидываешь руки «ну как, черт возьми, так можно, что за тупость!». А потом подобное случается с тобой в реальной жизни. Это был тот самый момент. Легкие перестали работать, зрение явно ухудшилось, слух обострился. Шестеренки в голове дали обратный ход, я мгновенно вспомнила и французский, и где мать меня родила, перебрала всевозможные варианты побега, думала зачем и почему меня допрашивают и как избавиться от возникшей преграды.
–Нет. – Замотала я головой.
А какой, собственно, правильный ответ? Если я русская, то можно и прибить на месте, а если украинка, то предложить гуманитарную помощь? Или наоборот? Или просто посадить в машину молодую славянку без родни в стране и отобрать у неё паспорт, как тогда, если верить слухам, практиковалось?
–Нет. – Побледнела я и выскочила пулей из магазина. Правда и у мужчины взгляд был какой-то оробевший. Черт его знает, хотел помочь, или просто спросил, но делать этого не стоило точно.
…Не знаю, о чем ещё вспомнить, что сказать в заключение. Пожалуй, to be continued, история продолжается. Но вот вам ремарка: все люди разные, а студенты тем более, так что в моем окружении далеко не каждый переживал или чувствовал не то же самое, потому как некоторые были из другой жизни, с иными ценностями, заботами. Обычно русские студенты в Лондоне – это дети владельцев фабрик, компаний, корпораций. Зачастую они уже давно живут там и не имеют ничего общего с Россией. Подают прошения на гражданство, тратят баснословные суммы в ресторанах и носят Prada. Я не хочу сказать, что это отменяет душевность, бог с вами. Просто ядовитая стрела в виде проблем на Родине проходит мимо их сердечной артерии. Как-то так.
Ещё: огромное спасибо моей преподавательнице англичанке за, может, и не совсем искреннее участие, но всё-таки за каплю тепла, которую она тогда дала. «Среди образованных ценится не национальность, а сам человек» – как легко это знать и как сложно принять.
