Серия «Житейские истории»

1

ХУРБОН - МИЛОСТЫНЯ И БЛАГОДАРЕНИЕ

Впервые это слово я услышала, когда молодой невесткой прибыла в дом своего мужа.

- Надо петуха порезать, сделать хурбон, – сказала золовка Лима.

Мой муж что-то ответил сестре по-армянски, и пытливо взглянул на меня. Я почувствовала неладное. В самом деле, зачем еще и петуха резать, когда в доме полно еды: готовились же к приезду «новой невестки».

- У нас принято делать хурбон по важным случаям, - начал было объяснять Володя. Но до конца так толком и не успел. При упоминании жертвоприношения, на моем лице видимо что-то отразилось, так что моя новая родня решила не травмировать мою тонкую душевную организацию. Я еще не знала, что кровью этой несчастной птицы надо было начертать крестики на обуви новобрачных. А чемоданы с моим приданным еще стояли нераспакованными. Мало ли что молодой невестке в голову взбредет, вдруг сбежит. В общем, петушиной крови не пролилось, но вопросы остались.

Когда я немного обжилась, познакомилась с историей и обычаями народа моего мужа, многое прояснилось. Но смысл хурбона оставался непонятным.

- Как же так? – допытывалась я у мужа с почти инквизиторской настойчивостью. – Армяне первыми приняли христианство всем своим государством, почему тогда ветхозаветное жертвоприношение сохранилось в армянской церкви? Ведь Христос принес Себя в жертву за нас вместо этих животных.

- Ты не понимаешь, - с горячностью отвечал муж. – Это не жертва за грехи. Это знак благодарности. И чтобы голодных накормить.

Я вспомнила об этом обычае, когда размышляла над темой нового сборника «Сочи на вкус». И тут неожиданным консультантом выступил мой старший сын Ефрем, которого мы в шутку называем министром внешних семейных дел. Он у нас организатор семейных праздников, встреч, и поминальных событий. Оказалось, он знаком с этим обычаем, и рассказал мне, как правильно совершать хурбон. Животное нужно зарезать до восхода солнца. Мясо готовят без специй, только с солью. Все приготовленное нужно раздать, чтобы на следующий день ничего не оставалось. На хурбон обычно приглашают соседей, и случайных людей, вдруг кто голоден, или передают нуждающимся. Сам хозяин и распорядитель ритуала к этому мясу не притрагивается. А шкуру, внутренности и кости следует закопать в землю так, чтобы никакие животные не смогли их разрыть и достать.

Наверное, так принято у амшенских армян, думала я. Они давно оторваны от своей исторической родины, возможно, и от язычества что-то сохранилось. Но в Армении тоже практикуют этот обряд, только называется он «матах», что означает «вознести соль» -"мато ах". Значение его кроется в словах «ахкатац керакур», в переводе с армянского – пища для нищих. А при чем здесь соль? Это связано с тем, что священник освящает соль, символ чистоты и освящения, как и написано в Евангелии: «Вы – соль земли». Оказывается, порядок совершения матаха установлен св. Григорием Просветителем еще в III или в IV веке. Так что, никакого язычества.

Как правило, для матаха выбирают самое лучшее животное, мужского пола, из крупного скота, овец или коз, и даже птиц, но обязательно здоровое, без всякого порока или увечья. Матах нельзя совершать в дни поста. Намерение должно быть благодарственным, а цель – благотворительной. Это пожертвование, милостыня, а не жертвоприношение.

Поводов всегда много: сын вернулся из армии живым-здоровым, внук выздоровел, удачно приобрели жилье. Так же - с надеждами на успех, исцеление, решение проблем. За все благодарите, и благословите ближнего, как и вы получили благословение.

Почему амшенские армяне этот обряд называют хурбон, а не матах? Есть мнение, что слово «хурбон» происходит от тюркского «курбан», что означает «жертвоприношение». За века этот ритуал оброс разными наслоениями. Некоторые вообще никакой религиозной подоплеки в хурбон не вкладывают. Как наши отцы делали, так и мы. Это вызывает справедливый протест армянского духовенства, которое предупреждает от искажений подлинного смысла этого древнего обычая. Нельзя устраивать из матаха (хурбона) застолья с обильными алкогольными возлияниями, тем самым упраздняя христианскую ценность традиции: «истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне».

Автор Наталия М.

Показать полностью
76

ЧУВСТВА ЕСТЬ

Были на днях в одной юридической конторе. Очередь приличная, хотя клерки работают быстро. Люди с принтом забот на лицах. Тишина. Распахивается дверь, входит старушка в сопровождении родственной свиты.
- Здравствуйте! - громко и радостно сообщила она очереди.
И уже набрала воздуха, чтобы продолжить свою приветственную речь, но свита ловко направила ее в "наследственную" дверь. Только очередь привычно погрузилась в себя, как тут в контору вошел высокий седовласый мужчина с палочкой. Заметно было, что каждый шаг ему давался нелегко, а палочка плохо слушалась руки. Похоже, что человек после инсульта. Но очень подвижный, живой, когда заговорил, как будто к каждому обратился.
- Подождем, - сказал он своему более молодому спутнику. - Следующего раза может и не быть.
Я не сдержалась и сказала что-то вроде "какие ваши годы". Вечно я влезу со своими комментариями.
- Обещаете? - ухватился за мою фразу мужчина. - Мне уже 74 года.
- Люди с таким чувством юмора живут долго, - не могу не улыбаться ему в ответ.
- Ха-ха! - рассмеялся он. - Уже ничего нет, а чувства есть. Чувства есть!
И победно потряс своей палочкой, как жезлом. Снулая наша очередь пришла в движение, лица расправились в улыбках.
Старая гвардия, живите долго. Без вас зарастем паутиной равнодушия и безучастности.

ЧУВСТВА ЕСТЬ
Показать полностью 1
17

А ВСЕ РАВНО ЖИТЬ ХОЧЕТСЯ

ПУГАЧОВА ИЗ "ЧЕРНОМОРСКОЙ ЗДРАВНИЦЫ"


С Ниной мы познакомились год назад, и вот снова встретились. Я сначала не узнала ее, очень изменилась за год, с палочкой теперь ходит. Но все такой же живчик с озорным взглядом и быстрой реакцией на любое услышанное слово. Смеется на мой вопрос о возрасте.
- Четырнадцать мне. Ха-ха. Без четырнадцати лет сто.
И обращается к соседке:
- Вот, Аня, теперь о тебе в книжке пропишут. А обо мне тоже писали, в "Черноморской здравнице". Ага, приезжали как-то, еще до Олимпиады задолго. Двое, красивые такие, мордастые. А мы тогда столик ставили у ворот, да и торговали - то орехами, то калиной-малиной. А тут вдруг стали запрещать. Федеральная трасса, говорят. Да что мы, федеральных трасс не видели, что ли. И вот они приехали, журналисты эти, на машине, спрашивают, как торговля да как моя фамилия. Пугачова я, говорю. Они даже не поверили. Слово за слово, рассказала им, как 22 года проработала в местной спецшколе, для деток, которые не шибко соображают. Какой диплом у меня, спрашивают?
И хохочет:
- Швабра и тряпка - вот весь мой диплом. В общем, похлопотали, видно, перед нашим бывшим мэром Красной Поляны. Разрешили нам торговлю. Да ненадолго. Хотя мы столик чистой скатеркой накрывали. Правда, и торговать стало нечем. Садов-огородов почти не осталось. Возле нашего барака был участок, потом барак сгорел. Нас переселили сюда, в пятиэтажку. Такая жизнь пошла. А на месте нашего барака дом построили.


А ВСЕ РАВНО ЖИТЬ ХОЧЕТСЯ


- Теть Нина, как дела? - спрашиваю я, занимая свое место на лавочке между своих милых старушечек.
- Во! - отвечает Нина, подняв большой палец вверх. - Только ноги не слушаются. А все равно жить хочется.
И не дав мне разразиться бодрящим дифирамбом, читает стихи. Кажется, она знает их сотни.
- Где вы их только находите?
- Так я же "Пионерскую правду" выписываю. Ой, "Пенсионерскую". Меня как-то приходили поздравить с Днем инвалида, так я им тоже рассказывала стихотворения. Сказали, что на День Победы пригласят в ресторан, чтобы я там декламировала. Но коронавирус же наступил.
- Так я и не попала в ресторан, - улыбается Нина Савельевна с легкой тенью сожаления. И снова читает стихи. О детях войны.


Потом засобиралась: с дочкой уговор, чтобы в восемь вечера была дома, как штык.
- Строгая дочь?
- Нет, что вы. Просто, чтобы не волновалась, где это мать по ночам ходит, - смеется тихо Нина. - У меня теперь никаких обязанностей нет, только за хлебом ходить. Хлеб - это мое. Как-то кассир в магазине спрашивает: "Бабушка, вы одним хлебом питаетесь?" Дома рассказала - дочь расстроилась. А чего досадовать? Я ведь с ними, как сыр в масле.


На прощание Нина Савельевна снова читает мне стихи, как будто обволакивает теплой ностальгической волной, которая мягко уносит меня в то время, когда все мои дорогие люди еще живы.
Вернувшись домой, нахожу в интернете эти простенькие, без претензий на высокий слог строки, что читала Нина. Как будто вышитые стежком на грубом полотне...
Уж молодость прошла давно,
Обратно не воротится.
И многое уж не дано,
А всё равно жить хочется.


СОН В РУКУ. ПРО НАТАШУ, РОБСОНА И КЛАДБИЩЕ


Нину Савельевну давно не видела. Она гостила у детей в Красной Поляне. Ее туда тянет, почти полжизни там прошло.
На мой вопрос, как гостилось, отвечает:
- Да уже вчера приезжали внуки меня навестить.
- Соскучились?
- Так сон в руку. Приснилась мне Наташа, соседка моя, покойная уже. На краснополянском кладбище похоронена. И будто она собирается делать в доме ремонт. Говорит: "Вот решила убраться да стенки побелить, а то уже все обвалилось". А утром внуки нагрянули ко мне. Говорю: "Не раздевайтесь, поедем на кладбище».
- И что, даже не возражали? - спрашивает Светлана.
- Да как мне возразишь? Бабушка сказала - надо делать. Вот мы и поехали, а там - что заросло травой, что обвалилось. Так мы все почистили, слава Богу, и домой вернулись. Душа моя успокоилась, помогли мы Наташе прибраться.
- Мы тоже ездили с детьми к отцу на кладбище. – подключается к разговору Зина. - Еле добрались к могиле. Нескошенная трава, да еще эти оградки. Кто их придумал? Мешают только. Что там уже охранять?
- Традиция наша такая, чтоб оградка и столик с навесом, - отвечаю ей. - Это неистребимо. Некоторые строят настоящие мавзолеи на городских кладбищах.
- Да, - подхватывает Зина, - Робсон (наш местный олигарх) всей родне отгрохал место на кладбище. И памятники поставил не только мертвым, но и живым. Теперь только умереть осталось.


ПРО МАНДАТ И ГЛАС НАРОДА


Во дворе поставили мобильный избирательный пункт. Все буднично, без помпы. Маски, антисептик, перчатки. Ручку велели забрать с собой. Потом на лавочке с бабульками обсудили поправки в Конституции. Суждения у них скептические, потому что "голосуй-не голосуй, все равно уже давно решено и без нас". Но поправки понравились, особенно про депутатов. Уже и проголосовали все, кроме баб Нины, которая ждет 1 июля.
- Да чего ждать? Вон пойди во дворе поставь свою галочку, - сказала Зина.
- Так у меня же с собой мандата нету.
- Какого мандата?
- Ой, паспорта.
И баба Нина, опираясь на палочку, пошла за "мандатом".
Да так быстро, что я ее еле догнала у подъезда.
- Ой, куда вы меня фотографируете? Я же не прибрана, и с ведром!
Нине 87 лет. В здравом уме и доброй памяти. Вдохновенно читает длинные стихи, и в курсе всех событий.


КАК РОЖДАЮТСЯ ГОРОДСКИЕ ЛЕГЕНДЫ


Лавочка наша изрядно поредела. Зина переехала ближе к морю, а Нина - ближе к Богу. Оставшиеся бабульки терпеливо дожидаются друг друга, чтобы обменяться новостями. Приходят всегда нарядные, словно с домашней одеждой оставляют и домашние заботы, которых у каждой по внушительному узелку. Кто-то приносит крошки для уличных голубей, потом все ждут, пока те прилетят и полакомятся. И каждый раз вспоминают Нину Савельевну, которая умерла зимой.
- Наша баба Нина, как выйдет из дому, так сразу все голуби слетаются, - говорит Светлана. - Идет по улице, а за ней стая голубей летит. Всегда их подкармливала.
Я, правда, ни разу не видела, чтобы Нина Савельевна ходила в компании с голубями, но промолчала.
- И на могилку к ней голуби слетаются, - как будто убеждает меня Светлана. - Могилка-то недалеко.
И знаете, я ей верю. Я хочу так верить.


Автор: Наталия М.

Сочи - Красная Поляна - Эстосадок

А ВСЕ РАВНО ЖИТЬ ХОЧЕТСЯ
Показать полностью 1
157

НЕНАПИСАННАЯ СТАТЬЯ

Была такая у меня. Вернее, ее не было, за что я получила нагоняй от редактора. Работала тогда в районной газете. Обычная такая газетка по тем временам, коих было тысячи в СССР. Это был мой первый опыт работы в советской прессе. Нет, я печаталась в разных газетах с 7-го класса, стишочки лирические и такие же этюды с зарисовками, но именно эта работа стала первой записью в моей трудовой книжке.


Приписали меня корреспондентом в партийный отдел. Там работали корифеи сельской журналистики, прошедшие войну, огонь и медные трубы пропаганды. А я такая среди них - студенточка с романтичным уклоном, вечно витающая в облаках недействительности. Отдел был в основном новостной - надои, урожаи, рекорды, партийная жизнь. С последней у меня не заладилось изначально, хотя среди молодежи я считалась "идейной". Я любила писать очерки о людях и их судьбах. А вся моя идейность выплескивалась в фельетонах. О несправедливостях тогда можно было писать в сатирическом ключе. Да, забытый теперь жанр.


Так вот, получила я редакционное задание написать о молодом передовике сельскохозяйственного производства, которого представили к награде за ударный труд. Материал должен был пойти в рубрику "На них равняется вся страна" или что-то похожее. Механизатор жил в отдаленном селе с названием Очеретоватое. Добралась туда на рейсовом автобусе. Парень работал трактористом-комбайнером, потому я сразу двинулась в МТС. Если кто не знает, МТС - это машинно-тракторная станция, а не то, что вы подумали. 70-е годы прошлого века. После жатвы механизаторы согнали железных коней на колхозный двор и там с ними возились - готовясь к посевной озимых, перебирая черные недра своих усталых машин.


Мой будущий герой очень удивился, узнав о цели моего приезда. Отвечал односложно, похоже, был вообще неразговорчив: "А что сказать, работа она и есть работа". Время было обеденное и он предложил поехать к нему домой перекусить. Я обрадовалась. В родных стенах будет легче беседовать.


Дома мать хлопотала у стола, на котором уже стояла крынка молока, белые ломти домашнего хлеба и в больших тарелках дымился густой борщ. Наш передовик долго и деловито отмывал от мазута руки под рукомойником, и входить в дом не торопился. Тем временем я пыталась разговорить его маму.


- Так що там, робить, як усi... як ми його з батьком навчили, - отвечала она, улыбаясь себе в платок, туго завязанный под подобродком.


За столом разговора тоже не получилось. Что бы я не начинала спрашивать или говорить, мои слова мне самой казались фальшивыми, совершенно пустыми, и, наверное, оттого, не рождавшие никакого ответного общения (читай - нужного мне). Все его ответы сводились к одному: такая работа, что здесь такого.


В общем, я приехала в редакцию с пустыми руками и была вызвана на ковер. Редактор наш, 40-летний, слегка упитанный мужчина, был холеным и педантичным, и чем-то напоминал разночинца конца XIX века. Он носился вокруг меня по ковру (ковер был настоящим), громыхая гневными тирадами. Наконец, осел в свое кресло, постучал пухлыми пальцами по столу, на котором стояла обязательная зеленая лампа, и вынес вердикт:

- Премии вам не будет.


Прошло очень много лет. Я не помню ни имени, ни фамилии того молчаливого тракториста. Но помню его самого. Нет, не как нечаянного свидетеля моего профессионального позора. Как человека, для которого работа - это жизнь, что-то очень личное, и нет никакой необходимости соответствовать чьим-то лекалам, чтобы ощущать себя самодостаточным. Возможно поэтому моя попытка завернуть обычность в пафосную обёртку не имела успеха. Не дружит стерня с лавровым венком.


Написала - и подумала: мой герой вероятно был бы не  понят современными молодыми людьми.

Показать полностью
84

БАБУШКИНО НАСЛЕДСТВО

Ночью в нашем доме случился пожар. Сосед уснул с непогашенной сигаретой. Разбудила его дико орущая кошка, которая в ужасе царапала ему спину. С хмельной головы тот сразу не сообразил, куда бежать. Маленькая комнатка уже наполнилась едким, густым дымом. Первая дверь, которую он нашел, вела на балкон. Нас, мирно спящих за стеной, разбудил звон разбитого стекла и его истошные крики.


«Малосемейка», в которой мы жили, будто специально была построена для таких бедствий. Длинный общий коридор мгновенно превратился в гигантскую вытяжную трубу, в которой огонь бушевал, не смотря на наши жалкие попытки залить его из ведер и тазиков. Когда приехали пожарные, комната соседей уже выгорела дотла. Слава Богу, никто не пострадал. Очумелого погорельца, висящего на бельевых веревках, с пятого этажа сняли соседи снизу. Мы же, измученные и перепачканные сажей, возвращались в свои жилища, зная, что ничего хорошего нас там не ждет.


Но вещи оказались в целости, только сильно закоптились. Особенно жаль стало книг – это была, пожалуй, наша единственная ценность. Да еще – икона. Написанная на большом металлическом листе, она большой ценности не представляла, не смотря на каллиграфическую цифирь в уголке «1902» и витиеватую подпись художника: Шаповаловъ. Икона досталась мне по наследству от бабушки, и для моих домочадцев была не более, чем религиозной картиной.


Стена, на которой висела икона, раскалилась от огня и еще не остыла. Я притронулась к потемневшему лику – он был по-человечески теплым… Из-под моей ладони просияло лицо новорожденной девочки Марии. Чистой тряпицей я протерла шероховатую поверхность образа. В черной комнате появилось единственное светлое пятно – как окно в иной мир. И мне показалось вдруг, что с той стороны, со стороны иконы, наш мир видится таким же неприглядным и обветшалым – от долгого и небрежного употребления, как эти почерневшие стены.


Весь день прошел в изнурительном отмывании жилища. На помощь набежали люди добрые, которые, как ни странно, умножаются в дни горя-злосчастья. Глядя на пожарище, они удивлялись, как это мы остались целы и невредимы, авторитетно заявляя, что здесь не обошлось без Божьей помощи. Только к глубокой ночи добралась я к постели, но от усталости и напряжения все болело, и уснуть не удавалось. Перед глазами стоял кошмар прошедшей ночи: дети, бегущие сквозь огонь, хруст стекла под босыми ногами, отчаянные крики. Вспомнилось, когда, вытолкнув вперед детей, закутанных в одеяла, я рванулась через огонь, странное чувство вмиг охватило меня, и потом не оставляло весь день. А что если вот сейчас, в это мгновение, окажешься перед Богом? Только ты - и Он? Безо всех, безо всего, что окружало тебя в этом мире? Наедине…


Свет уличного фонаря выхватил из темноты иконописные лица, застывшие в мирных заботах о новорожденной. В памяти всплыли слова молитвы, которую моя бабушка произносила ежедневно, ложась спать и охая от ломоты в натруженных суставах. В темноте мне не видно было, становилась ли она на колени перед своими венчальными образами. Только слышались плавные и непонятные мне слова: «Матерь Божия, Царица Небесная, молись о нас, грешных» Под эту тихую молитву я засыпала. И многие годы спустя часто ловила себя на том, что мысленно повторяю эту молитву в трудные минуты жизни.


Вечерами бабушка рассказывала о своей далекой молодости. Как гостила у брата в Крыму и видела там с царя с царицей. Как не хотела выходить замуж без венчания. И дед, который тогда, в двадцатом году, был горячим приверженцем непонятной ей революции, и носил на ремне, как она выражалась «ливольвер», поступился своими идейными принципами и согласился венчаться, за что чуть не поплатился головой. В светлице висели как раз те две венчальные иконы, которыми их благословляли в церкви – простенькие, каких в те времена было много, в окладе из фольги и восковыми цветочками, нарисованные неизвестными богомазами.


Бабушка дорожила ими, как святыней, и хранила в память об умершем от ран муже и своем коротком бабьем счастье. Она так больше и не вышла замуж во второй раз, хотя претендентов на ее руку и сердце не убывало до самых преклонных лет. Помню, как соседка кричала бабушке через калитку: «Ефросинья, тут мужичок жену себе спрашивает! Как ты?» Бабушка спрятала седую прядь, выбившуюся из-под платка, и с достоинством ответила: «На улице только корову спрашивают».


Я любила наши доверительные вечерние беседы, неторопливую мягкую бабушкину речь, изредка прерывавшуюся набежавшей слезой или грустным пением. Они были мне вместо сказки перед сном, и уносили в далекие годы ее молодости, казавшиеся мне такими романтичными... Хотя бабушка никогда не произносила слово «любовь», но все в ее рассказах было, конечно же, о ней, о любви.


Но время брало надо мной власть. Однажды, вдохновленная очередной дозой школьного атеистического просвещения, я пришла домой, и с порога накинулась на бедную мою старушку за ее беспросветную «темноту»: «Дедушка коммунистом был, а ты кланяешься пережиткам прошлого. Вот возьму и выколю глаза твоим иконам!» Бабушка, хоть и крутого нрава была, ничего не ответила, только легкая тень пробежала по ее лицу. Через некоторое время образа исчезли из-под рушников в «красном углу». Я, маленькое, жестокое создание, чувствовала себя победительницей.


С тех пор иконы хранились в укромном месте. Мы больше не говорили о них. А когда из-за границы приехала родственница, которая считалась пропавшей еще в годы войны, бабушка отдала иконы ей.


Немного повзрослев и немного повидав, я стала задумываться о вере, о вечности… Бывают дни, когда только и взываешь: «Господи! – и ищешь глаза, которым можно доверить, выплакать свою боль. «Да почему же она их отдала?!» - в сердцах мысленно воскликнула я однажды. И тут же осеклась… Из-за тебя, милая, боялась кощунства твоего.


… Спустя некоторое время в нашем доме появилась другая икона – Рождества Пресвятой Богородицы. Бабушка нашла ее в заброшенном доме. Его владельцы умерли, землю забрал колхоз, домашнюю утварь увезли дальние родственники. Икона же осталась сиротливо висеть в пустом доме.


После смерти бабушки икона оказалась у меня. Из всего нехитрого бабушкиного наследства мне почему-то захотелось взять только ее – как память о моей терпеливой воспитательнице, верной спутнице моих детских лет. Зайдя однажды в церковь, я увидела там точно такую же икону, вынесенную перед алтарем по случаю праздника Рождества Матери Божией. Теплое чувство наполнило душу, словно я увидела своих родных после долгой разлуки. Глядя на безмолвную Свидетельницу моих ежедневных сует, я остро почувствовала вину за свое бессердечие, за боль, которую принесла дорогому человеку, глумясь, пусть даже по-детски, над тайной ее веры.

Бабушкина икона стала моим покаянием, моей епитимией, наложенной чьей-то невидимой рукой для исцеления моей души…


Воспоминания – жанр не очень популярный сегодня. Мы забываем не только прошлое, но и настоящее, опутанное проблемами и нуждами повседневности. Нам так хочется поскорее дожить до завтрашнего дня. Завтра еще нет и, значит, нет никаких проблем, а только надежда, что оно будет светлым.


Молчаливо отрекаясь от своего нелюбимого прошлого, где через край ошибок, страстей и неудач, мы словно выбрасываем старые фотографии из семейного альбома. И не замечаем, как теряем что-то очень важное, драгоценное, без чего нашей человечности становится меньше.

БАБУШКИНО НАСЛЕДСТВО
Показать полностью 1
145

КАК Я НАРИСОВАЛА СВОЮ СУДЬБУ НА КАРТЕ СССР

Чем старше становишься, тем чётче подробности глубокого детства всплывают в памяти. В моей спальне висела карта СССР. Не знаю, кто ее купил, но сколько себя помню, она там висела. Под массивной дубовой вешалкой, на которую бабушка в летнее время перевешивала зимнюю одежду. Я подолгу рассматривала ее перед сном, воображая невообразимое, а как только научилась читать, карта "заговорила". Позже, когда в школе стали задавать задания с контурными картами, казалось, я с закрытыми глазами могла их заполнять и подписывать.

Однажды мне пришла в голову идея соединить на карте все географические пункты, где проживали близкие родственники, с нашей местностью. Конечно, село наше не вписалось в масштаб страны, которая едва поместилась на стене, поэтому я отметила приблизительную точку на карте. Простым карандашом под линейку проводила лучи от нашей точки к другим городам. В Запорожье уже жила и училась тетя Лиза, дядя Лёня служил в литовском Таураге, двоюродная бабушка Феня еще не вернулась из целинных земель Казахстана, кто-то из родственников жил в Москве, а мама - в Донецке, который на карте еще был Сталино. Позже на карте появились "лучи" Киева, Одессы и Ленинграда. Мне очень хотелось побывать в этих городах.


Как-то бабушка рассказала, что у нас есть родня на Кавказе по линии ее брата Кирилла Тимофеевича. Где-то в Абхазии или в Сочи, бабушка точно не знала. Связь с братом давно прервалась. Кавказ! В моих отроческих грезах это было место силы, славы, гордых народов... и мандаринов. И тотчас мой карандаш через украинские степи, Азовское море и горы Черноморского побережья проложил путь в Сухуми. А Сочи... Сочи был далеким райским местом на почтовых открытках, с пальмами, белыми кораблями санаториев и морскими судами на рейде. Почти, как Ямайка, из популярной тогда песни, которую крутили на танцах. Я порылась в коробке с карандашами, нашла красный, граненый, послюнявила - и провела жирную черту от нашей точки к надписи "Сочи". От такого напора даже ребро линейки покраснело. С тех пор я часто рассматривала свои картографические изыски, отодвигая бабушкино плюшевое полупальто - и мечтала.


Прошли годы, уже и дома моего детства нет, наверное, и куда та карта подевалась, не знаю. А вот память вдруг решила снять со своей дальней полки это детское, и в чем-то потаенное, воспоминание, сдуть с него многолетнюю пыль - и сказать: смотри, сбылась твоя красная линия судьбы, Наташа. Уже много лет живу в Сочи, но только сейчас вспомнилась эта история с картой, моими детскими мечтами и наивными представлениями о будущем. Было ли это предчувствие или Провидение водило моей детской рукой, не знаю. Жизнь всегда более прозаична, чем она рисуется в мечтах. Но я за все благодарна судьбе.

КАК Я НАРИСОВАЛА СВОЮ СУДЬБУ НА КАРТЕ СССР
Показать полностью 1
667

"ЗАПОРОЖЕЦ" УДАЧИ

Зашла как-то в свою соцсеть, а там ЗАЗ вспоминают добрым словом. Вспомнила и я давнюю историю. Жил в моем родном селе дядя Серега. Неказистый такой мужичок, невысокого роста и высокого мнения о себе, но дельный и мастеровитый. В личной жизни ему не везло, потому что сильно любил выпить. Наконец-то, посватался к соседке нашей тетке Гальке, женщине дородной и красивой, почти на голову выше дяди Сереги. В придачу получил тещу, бабу Параску, такую же властную, как и ее дочь. В виду тотальной гендерной дискриминации горькую стал пить пуще прежнего. А тут в магазине ему на сдачу дали лотерейный билет за 30 копеек. И надо же такому случиться, чтобы билет тот оказался счастливым - выпал на него "Запорожец". Никто не поверил. Серегу сначала домашние обсмеяли, а потом потешалось все село.


Когда дядя Серега проверил, что, и правда, это у него не "белочка", а ключ к заветной машине, он мгновенно протрезвел, и помчался куда-то там на разведку, как ее пригнать домой. Звезды сошлись! Во мгновение ока в своем бабьем царстве он стал Сереженькой и дорогим зятьком. Через некоторое время белый красавец с кокетливыми ушками стоял у них во дворе, и был предметом зависти всей округи. Водить он пока не умел. Его учила моя тетя Лиза, приехавшая в летний отпуск. К слову, она работала на ЗАЗе сначала водителем, потом инженером, потом начальником цеха, оттрубив на заводе более 30 лет. Вскоре Серега уже сам лихо рассекал по округе на своем транспортном средстве, так нежданно свалившимся ему на голову.


Да, потом (дуракам везет зачеркнуто) дядя Серега выиграл в лотерею наручные часы. Тут уже никто не смеялся, поверили сразу. А ЗАЗу респект и добрая память. Хорошее было время, когда мечты сбывались, даже те, которые и не мечтались.))


На фото мы с тетей Лизой возле этого чуда советского автопрома. Примерно 1969 год.

"ЗАПОРОЖЕЦ" УДАЧИ
Показать полностью 1
1113

ПЕРЕКРЁСТКИ СУДЬБЫ1

Помните землетрясение в Спитаке? Его разрушительная сила коснулась и других районов Армении. В то время к нам в Адлер привозили тысячи потерпевших от страшной стихии. Напуганных, практически без вещей, людей размещали в здравницах. И местные жители собирали все необходимое, что могло понадобиться вынужденным переселенцам. И я собирала какие-то вещи, а в кармашек детского платья размером для девочки лет 8-10 положила записку с нашим адресом и приглашением. Подумала, вдруг ребенок без родителей остался, может, придет в гости или обратится за помощью.


Жили мы тогда в общежитии весьма небогато, в преддверии назревающего распада СССР, который уже тогда чувствовался во многом – в разочарованности перестройкой, пустеющих прилавках магазинов, в растерянности перед будущим.


Однажды в нашу дверь постучали. Открываю - и вижу целую толпу, девять человек, как потом я посчитала. Молодой мужчина протягивает мою записку и спрашивает: «Это вы написали?» Я оторопела. Приглашала девочку, а она пришла с семьей – родителями, сестрами, дедушкой, бабушкой и дядей. Так мы познакомились с семьей Ашота из Кировакана (ныне Ванадзор). И эта встреча оказалась перекрестком наших судеб.


К удивлению, у них тоже было 4 детей, как и у нас, того же возраста, что и наши дети. Только все девочки – Армине, Арпине, Ани и Ануш. А маму звали Анной.


Со временем они все уехали назад в Армению, но дружба на этом не закончилась. Мы переписывались, они приезжали к нам в гости. Через много лет Ашот приехал в Сочи работать, да так тут и остался с семьей. Потрясающе деятельный и работящий человек.


Добавлю только, что в этой истории почти нет моих эмоций. Их просто не передать.


На фото: Шесть "А": Ашот, Анна, Армине, Арпине, Ани и Ануш

Адлер, 18 декабря 1988 года.

ПЕРЕКРЁСТКИ СУДЬБЫ
Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!