Ты об этом пожалеешь. Ч.1
Все персонажи и события являются вымышлеными. Любые совпадения с реальностью - случайны. Все персонажи старше 18 лет. Приятного погружения.
"ахаха, ну ты и лошара"
Аня строчила токсичные комментарии сидя в своём кресле скрестив ноги.
"работу найди, тюфяк, решил донатов срубить с сердобольных🤣"
Комментарий под постом с криком души человека, который в одиночку тащит на себе двух инвалидов из за чего столкнулся с серьёзными финансовыми и моральными трудностями.
Сегодня Аню особенно распирало, настроение было превосходное.
Она ещё немного полистала коментарии под постом и ответила на коментарий со словами поддержки автора.
"Не верь ему. Он просто пытается бабла срубить. Я живу в этом же городе. Работаю удалённо. Менеджером, бл... Навыков кроме грамотной речи никаких не требуется, по факту. На авито вакансий хоть жопой жуй.
По поводу всего остального, вот я ему выше написала, лень писать объяснять снова, поэтому почитайте.
Он или ленивый тупой тюфяк, или начинающий мошенник, решивший денег срубить, правда не продумавший некоторые детали и поэтому явно плавающий в некоторых вопросах. "
Аню аж распирало от гордости за себя.
Она взглянула на часы. 3:30.
Потянулась и встала из за стола.
Зашла в ванную, сделала парочку пикантных фото и выложила их в свой онлифанс.
После приняла душ. Надела одежду для сна.
Её глаза уже закрывались, как на телефон пришло уведомление. Она взглянула на всплывашку "милая уточка". Улыбнулась отложила телефон и закрыла глаза.
Как вдруг её резко пронзила волна ледяного ужаса. Уточки не было на фото. Уточка была на белье которое сейчас на ней. Она открыла глаза и стала обдумывать. Может она раньше выкладывала фотки в этом белье? Да нет, она их только недавно купила.Внутренний диалог Ани завертелся с бешеной скоростью, выбивая ритм паническим сердцебиением.
"Нет, нет, нет. Этого не может быть. Я же проверила... Я всегда проверяю."
Она рывком села на кровати, схватила телефон. Пальцы дрожали, сбиваясь с пароля. Она зашла в OnlyFans, открыла только что загруженные фото. Увеличила. Ткань майки, складки, может на заднем фоне? Никакой уточки. Она пролистала все три фотографии. Нигде.
Может, показалось?
Снова посмотрела на уведомление. Оно было от приложения «Мемориз», которое напоминало о старых фото. Текст был точным: «Вспомни этот момент! Милая уточка». Год назад.
Ледяная волна сменилась липким, тошным осадком. Год назад. Она и думать забыла. Обычная фотка из зоопарка, ещё до того как Аня стала звездой эротических стримов и вела свой лайф-блог,который имел почти нулевую популярность.
Пришло новое уведомление. Кто-то анонимно ответил на её коментарий.
Усмешка так и застыла на её губах.
«Ты об этом пожалеешь».
Оригинально. Ни имени, ни лица, пустое место, пытающееся казаться угрозой. Она уже представляла, как разнесёт этого анонима в щепки, выставив его трусливым червём, боящимся даже ником показаться.
Мысли об уточке отошли на второй план, затоптанные привычным презрением. Она даже сделала ленивый вдох, собираясь с мыслями для очередного ядовитого шедевра.
И в этот миг телефон снова вздрогнул и коротко прогудел.
Палец Ани замер в сантиметре от экрана. Взгляд, скользнув по всплывающему уведомлению, наткнулся на слова, от которых кровь разом стыла в жилах. Сообщение было не из соцсети. Оно пришло в её личные сообщения, с незнакомого номера.
«что-то интересное на потолке, мисс Голубые Трусики с Уточкой?»
Тишина в комнате стала вдруг густой и звенящей. Аня не дышала. Медленно, почти против воли, её голова повернулась, и глаза снова уставились в потолок. Туда, где ничего не было. Только гладкая белая поверхность.
Но теперь она чувствовала себя абсолютно голой.
Это была не случайность. Не старый скриншот. Кто-то видел её сейчас. В эту самую минуту. Кто-то наблюдал за тем, как она лежит в своей постели, в этом дурацком белье, и смотрит в потолок.
Лёд сменился адреналиновой волной жара. Она рванулась с кровати, отшвырнула телефон, как раскалённый уголь, и задернула шторы, хотя за окном кроме ночи и окон соседнего дома ничего не было. Сердце колотилось где-то в горле, сдавливая дыхание.
Её трясло. Угрозы в интернете были игрой. А это... это было по-настоящему.
Сердце Ани замерло, а затем рванулось в бешеной пляске, отдаваясь глухим стуком в висках.
«Посмотри в окно»
Воздух в комнате стал густым и вязким, как сироп. Казалось, он сопротивляется каждому движению. Мысли путались, превращаясь в хаотичный визг: «Не надо. Не надо. Не надо». Но ноги, будто чужие, уже понесли её к окну. Она не шла — она плыла, крадучись на цыпочках по холодному полу, каждый нерв натянут струной. Страх пересилил.
Она развернулась и побежала. Запереться в ванной. Здесь было темнее. Она выдохнула и собралась все обдумать и найти логичное объяснение происходящему.
БАМ!
Оглушительный, сухой удар потряс тишину. Что-то тяжелое и хрупкое с грохотом упало в раковину. Аня вскрикнула, отпрыгнула назад, прижимаясь спиной к холодной двери. Взгляд в панике метнулся к раковине — её любимая стеклянная баночка для зубных щёток разлетелась на осколки. Вода растекалась по белому фаянсу.
И в эту секунду тишины, разорванной лишь отзвуками падения, телефон в её руке снова издевательски просигналил.
Она посмотрела на экран.
«буу»
Дрожь пробежала от макушки до пят. Эти слова были не просто угрозой. Они были ответом. Прямым, насмешливым ответом на её невысказанную вслух мысль, на тот ядовитый комментарий, который она только собиралась написать анониму.
«Ну и кто теперь трус?»
Словно он видел её, видел её панику, её крадущуюся походку к окну, её испуг от упавшей баночки. Это была игра. И он играл с ней, как кошка с мышкой.
Аня застыла, вцепившись в телефон. Взгляд сам, против её воли, метнулся в сторону прихожей. В сторону входной двери. Там было темно.
«А проверила ли Анечка замок на входной двери?»
Она всегда проверяла. Это был ритуал. Повернуть ключ, дернуть ручку, щёлкнуть цепочку. Всегда. Но сегодня... Сегодня она вернулась домой днём, может, заказывала еду... Или нет? Мысли путались, сбитые паникой. Она не могла вспомнить. Абсолютно не могла вспомнить тот самый последний щелчок замка.
И этот вопрос, этот ужасный, детский вопрос, посеял в ней абсолютную, животную уверенность: нет. Не проверила. Дверь не заперта.
Тишина в квартире стала иной. Она была не пустой, а наполненной. В ней таилось дыхание. Шорох за стеной. Скрип половицы в коридоре, который она раньше не замечала. Каждый звук многократно усиливался в её воспалённом сознании.
Она не дышала, пытаясь услышать что-то кроме бешеного стука собственного сердца. Шаг. Вздох. Поворот ключа в замочной скважине.
Телефон в её руке был уже не просто устройством. Он был окном в её частную панику, проводником, по которому к ней в дом проникал чужой, насмешливый голос. И сейчас этот голос спрашивал её о двери. И ей казалось, что она уже слышит, как эта дверь тихо-тихо скрипит.
Пальцы Ани, уже коснувшиеся прохладного пластика выключателя, замерли. Разум, цеплявшийся за логичное объяснение — взлом, утечка данных, троллинг, — вдруг рухнул под тяжестью нового, невысказанного ужаса.
Он читает её мысли.
Это была не догадка. Это был леденящий душу факт. Она нигде не писала слова «трус». Она только подумала его, строча в уме ядовитый ответ. И он… он ответил на её мысль. А это имя… «Анечка». Так её называла только бабушка, давно умершая.
Её рука медленно, как во сне, опустилась. Свет уже не мог помочь. Свет не прогонит того, кто не в углу комнаты, а у тебя в черепе.
Она стояла посреди темноты, парализованная, прислушиваясь уже не к звукам в квартире, а к шепоту в собственной голове. Неужели она сама себе это придумывает? Срыв? Психоз? Но сообщения… они были реальны. Они приходили на её телефон.
И тогда телефон снова ожил. Короткая, безжалостная вибрация.
Она почти не хотела смотреть, но не могла не посмотреть. Глаза, привыкшие к полумраку, различили текст на ослепительно ярком экране.
«я у тебя в голове, Анютка»
Всё. Больше не было сил. Ноги подкосились, и она медленно, как подкошенная, осела на холодный кафельный пол ванной. Спина ударилась о дверной косяк, но она не почувствовала боли. Только всепоглощающий, немой ужас.
Она обхватила голову руками, пытаясь выключить этот голос, сжать череп и раздавить его. Но он был внутри. Он знал её самые потаённые мысли, её детское имя, её страх. Он видел её насквозь. Игра была проиграна, ещё не начавшись. Она сидела в темноте, прижавшись к стене, и тихо плакала, а телефон на полу холодно светил ей в лицо, как единственный свидетель её безумия.
Аня собрала всю волю в кулак. Щелкнуть выключатель и будь что будет, будет отбиваться тем что попадётся под руку, главное что будет свет.
Это был последний, отчаянный рывок её воли. Рука, сжатая в напряженный кулак, рванулась к выключателю.
Щёлк.
И мир взорвался светом.
Ослепительная, резкая вспышка на долю секунды выхватила из тьмы знакомые очертания: раковину с осколками, дверной косяк, её собственную бледную, искажённую страхом руку. Она уже приготовилась к крику, к борьбе, к тому, чтобы схватить первую попавшуюся вещь и отбиваться...
И свет тут же предательски погас . Он умер, будто его перерезали. Не только в ванной, не только в её квартире. За окном, где всегда теплились огни соседних домов, фонарей, рекламных вывесок, воцарялась абсолютная, густая, бархатная тьма. Весь район погрузился в молчание и мрак.
Тишина, последовавшая за этим, была оглушительной. Пропал ровный гул холодильника. Замолк едва уловимый шепот ноутбука в спящем режиме. Остановилось время.
Аня застыла в полной темноте, с протянутой рукой, всё ещё целящейся в выключатель, который теперь был бесполезен. Её план, её последняя надежда на контроль, рассыпалась в прах. Теперь не было ни света, ни возможности отбиться. Была только тьма.
И в этой новой, совершенной тишине, её телефон, лежащий на кафеле, снова вспыхнул ледяным синим свечением. Единственный источник света во всём этом внезапно умершем мире.
На телефон одно за одним посыпались сообщения.
бзз.. бзз.. бзз.. бзз.. бзз..
Она не хотела смотреть. Не хотела, но все-же провела рукой по экрану.
"Аннэт, спишь? У тебя тоже вырубило? Капец, я как раз стримила. Была в привате с богатеньким дурачком. Прикинь я даже сиськи ещё на показала он он уже заданатил целую десятку, так жалко, что свет вырубило. Надеюсь это не надолго. А ещё надеюсь он все ещё будет в сети когда все дадут и получится вытянуть с него ещё баблишка. Ну все чмаффки. Давай завтра в 10 в кафе на углу. Я угощаю😜"
Сообщение от подруги стало глотком воздуха. Обыденное, глупое, живое. Оно с такой силой ворвалось в её парализованный страх, что Аня на секунду вынырнула из кошмара.
Свет вырубило во всём районе. Не он. Не мистика. Банальная авария на подстанции.
Она судорожно, жадно вдохнула. Слёзы, застывшие на щеках, показались вдруг такими глупыми. Она почти рассмеялась сквозь них — истерическим, сдавленным смехом облегчения. Конечно. Взлом. Тролль. Случайность. Она всё себе накрутила.
И в этот миг, когда её тело обмякло, а разум цеплялся за это логичное объяснение, как за спасательный круг, пришло ещё одно сообщение. С того самого, незнакомого номера.
«У твоей подруги... красивые сиськи. Жаль, она так и не успела их показать.»
Всё внутри сжалось. Он не только читал её мысли. Он был везде. Он видел всё. Даже то, что происходило в тёмной комнате её подруги, в приватном стриме, который оборвался из-за его же, его рук.
Он не просто тролль. Он бог в этом внезапно обесточенном мире. И Аня сидела в центре его владений, одна, в темноте, с телефоном, который был её единственной связью с тем, кто знал о ней всё.
Шёпот сорвался с её губ, хриплый, поломанный, обращённый в никуда и сразу — в телефон, этот чёрный прямоугольник, ставший порталом в ад.
— Чего тебе надо от меня?
Ответ пришёл мгновенно. Сообщение всплыло прямо в её мессенджере, в самом верху списка чатов, в диалоге с подругой. В том самом, куда минуту назад пришло весёлое «чмаффки».
Но имя отправителя было теперь другим. Не «Катя», а «🤫».
«развлеки меня. Подруга не успела удовлетворить меня»
Аня сглотнула ком в горле, который, казалось, вот-вот её задушит. Он был просто вездесущ. Он влез в её переписку, подменил имя, стёр грань между её миром и своей игрой. Он говорил с ней голосом её подруги, извращая его, наполняя грязным, ужасающим смыслом.
Он не просто наблюдал. Он участвовал. Он оборвал стрим Кати, лишив её «заданаченной десятки», и теперь... теперь требовал развлечения здесь. У неё.
Пальцы свело судорогой. Она не могла ответить. Не могла даже отшвырнуть телефон. Он был её единственной связью с реальностью, которая стремительно рушилась, и одновременно — источником этого разрушения.
Она сидела на холодном полу в кромешной тьме, в тишине мёртвого города, и понимала, что вопрос «чего тебе надо» был самой большой ошибкой. Потому что теперь он ответил. И этот ответ был страшнее любой угрозы.
Сообщение всплыло на экране, холодное и прямое, как приказ.
«давай в постельку на спину»
Слова, будто вывернутые наизнанку, лишенные даже намёка на интимность, наполненные лишь леденящим контролем. Это была не просьба, не соблазнение. Это была демонстрация власти. Он не просто предлагал. Он диктовал позу. Распоряжался её телом в её же собственной квартире.
Всё её существо взвыло от протеста. Ноги, затекшие от долгого сидения на кафеле, онемели. Сердце, уже измотанное скачками адреналина, заныло тупой, безнадёжной болью. Она сжалась в комок, прижав колени к груди, пытаясь стать меньше, незаметнее, спрятаться от этого всевидящего ока.
Но прятаться было некуда. Он был в её голове. Он был в её телефоне. Он был в самой темноте, что окружала её.
Медленно, как автомат, с лицом, застывшим в маске ужаса, она поднялась. Ноги подкашивались. Она не пошла, а поплыла по тёмному коридорчику-студии обратно к кровати. К той самой кровати, где несколько часов назад она засыпала с чувством собственного превосходства.
Одеяло было ещё тёплым от её тела. Она легла. На спину. Как велел тот, чей голос звучал теперь только в тишине и в её сознании. Руки беспомощно упали по швам. Она лежала, уставившись в непроглядный потолок, чувствуя, как каждый её нерв оголён и выставлен на показ. Она была не просто жертвой. Она была марионеткой.
И в этой оглушительной тишине её собственный телефон, лежащий рядом на подушке, казался самым громким предметом во Вселенной. Она ждала. Ждала следующей команды. Следующего удара. Следующего доказательства, что её воля, её личность, её «я» — больше не принадлежат ей.
Бзз
«Разведи ножки. Погладь уточку🤭»
Эта смайли-рожица, этот насмешливый «🤭», был хуже любой прямой угрозы. Он был… игривым. Он показывал, что для него это — веселье. Увлекательная забава с живой, страдающей куклой.
Слова жгли сетчатку. «Уточку». Тот самый символ её прошлой, наивной жизни, теперь превращённый в извращённый инструмент пытки. Он не просто знал о ней всё. Он осквернял самые безобидные, самые личные уголки её памяти.
Комната перевернулась. Темнота зазвенела в ушах. Она лежала на спине, как труп, выставленный для осмотра, и каждое слово приказа впивалось в неё тысячами иголок. Ноги, сведённые вместе в тщетной попытке сохранить хоть каплю достоинства, онемели.
Мысль взбунтовалась. Нет. Нет. Нет.
Но её тело…её тело уже не слушалось её. Оно было заражено его волей, как вирусом.
Медленно, с сухим, болезненным скрипом в суставах, её бёдра разомкнулись. Движение было механическим, лишённым всякой грации, полным стыда и унижения. Пальцы её правой руки, холодные и одеревеневшие, отделились от простыни и неуверенно, почти конвульсивно, потянулись вниз.
Кончики пальцев коснулись тонкой хлопковой ткани. Она нащупала маленькую, вышитую выпуклость. Ту самую уточку. Жёлтую. Глупую. Невинную.
И в этот миг, когда её палец лег на ткань, выполняя приказ, в её сознании что-то окончательно и бесповоротно сломалось. Это был не просто страх. Это была смерть её «Я». Она перестала быть Аней. Она стала куклой. Актрисой в спектакле, режиссёром которого был невидимый голос из тьмы.
Слёзы, горячие и беззвучные, покатились по её вискам и впитались в подушку. Она лежала, раскинувшись, касаясь пальцем вышитой птички, и тихо умирала внутри, пока телефон на подушке молчал, наслаждаясь зрелищем.
Бзз
Это был уже не текст. Это был голос.
Низкий, бархатный, невероятно спокойный. Он лился из динамика телефона, заполняя оглушительную тишину комнаты. В нём не было ни злобы, ни насмешки. Он звучал уютно, по-отечески заботливо, словно на сеансе психотерапии. И от этого становилось в тысячу раз страшнее.
«урок первый, Анечка. Унижение.»
Слово «унижение» прозвучало не как обвинение, а как констатация факта. Как диагноз. Как тема первого занятия.
«по активнее, не заставляй уточку грустить😜»
Приказ был произнесён тем же ровным, гипнотическим тоном. В нём не было пошлости. Была лишь холодная, безразличная требовательность учёного, ставящего эксперимент над подопытным существом.
Аня зажмурилась, но это не помогало. Голос был не снаружи. Он был внутри. Он проникал в мозг, обходил все барьеры, все защитные механизмы. Её рука, всё ещё лежащая на уточке, задрожала.
«Нет, — умоляла она сама себя. — Только не это».
Но голос был сильнее. Он был логикой этого нового, тёмного мира. Он был законом.
Пальцы, влажные от слёз и пота, поползли вниз. Движение было мучительно медленным, будто она преодолевала не расстояние по собственному телу, а толщу неподвижной воды. Каждый сантиметр был предательством. Каждое прикосновение — актом самоуничтожения.
Она делала это. Потому что голос велел. Потому что «урок» должен был быть усвоен. И в этот момент, подчиняясь ровному, спокойному голосу из темноты, она поняла, что это только начало. Что уроки будут продолжаться. И с каждым из них от неё будет оставаться всё меньше.
Голос изменился. Исчезла та самая показная, гипнотическая уютность. Он стал... обычным. Немного усталым, почти скучающим. Как у мастера, наблюдающего за неумелыми действиями ученика. И в этой обыденности сквозила новая, ещё более унизительная форма презрения.
«Это совсем не возбуждает.Давай, ты можешь лучше.»
В этих словах была леденящая душу «поддержка». Тот самый токсичный посыл, который она сама так часто бросала в сети: «Да ты просто не стараешься! Работу найти не можешь? Да просто будь умнее!». Теперь её же оружие било по ней с ювелирной точностью.
«Ты же так себя любишь.»
Это была не констатация, а ядовитое напоминание. О её селфи, о её пикантных фото для OnlyFans, о её гордыне, с которой она вышагивала по жизни, считая себя выше других. Он тыкал её носом в её же собственное отражение, которое она так лелеяла, и показывал, насколько оно ничтожно в его глазах.
И кульминация. Приказ, лишённый даже намёка на страсть, звучащий как техническое задание.
«Я хочу видеть настоящее шоу. Или для этого обязательно нужна оформленная подписка? 🤔»
Он требовал не удовольствия. Он требовал зрелища. Он хотел наблюдать за финальным, тотальным актом капитуляции её воли, её тела, её самой глубинной, интимной физиологии. Он хотел, чтобы она сама, своими руками, принесла себя в жертву его скуке.
И Аня, с лицом, мокрым от слёз, с телом, охваченным дрожью стыда и отвращения, поняла, что проиграла. Не потому, что он сильнее. А потому, что он обратил против неё всё, что составляло её суть: её гордость, её цинизм, её тело. И теперь её последней задачей было выступить в роли актрисы в собственном унизительном финале, чтобы... развлечь его.
Её пальцы, холодные и чужие, снова зашевелились.
Сначала это было просто движение — механическое, вымученное. Пальцы скользили по коже, словно деревянные, не чувствуя ничего, кроме леденящего стыда. Каждое прикосновение было ударом по её достоинству, напоминанием о том, где она и что делает. Она слышала собственное прерывистое дыхание, сдавленные всхлипы, которые она пыталась заглушить.
«Ненавижу, ненавижу, ненавижу...» — стучало в висках.
Но тело — предатель. Оно живёт по своим законам. Постепенно, помимо её воли, механические движения начали меняться. Кожа, сначала холодная, стала теплеть. Нервные окончания, оголённые страхом и отчаянием, начали отзываться на монотонный ритм. Стыд никуда не делся, он висел тяжёлым саваном, но под ним начало разгораться что-то другое — тлеющая искра физиологического отклика.
Она пыталась сопротивляться, отстраниться, думать о чём-то другом, но голос в тишине, сама ситуация неотпускающего контроля создавали извращённый парадокс. Её разум боролся, а тело, ведомое мышечной памятью и выбросом адреналина, начинало отвечать. Дыхание стало глубже, но уже не от рыданий, а от нарастающего напряжения. Мурашки побежали по коже предплечий, по бёдрам.
Аня зажмурилась, откинув голову на подушку. Она уже не просто выполняла приказ. Она тонула в ощущениях, которые сама же и вызывала. В этом тёмном, безмолвном мире не осталось ничего, кроме нарастающего трепета внизу живота, сужающегося фокуса внимания на собственных ощущениях.
Её рука двигалась уже увереннее, быстрее, находя нужный ритм, нужное давление. Она почти достигла того края, за которым начинается падение, когда сознание отключается, и правит только плоть.
И в этот самый миг, на самом пике, когда она уже была готова сорваться в неконтролируемую волну, её взгляд упал на экран телефона.
Он был тёмным. Безмолвным.
И это молчание стало внезапным, ледяным ударом дубиной по голове.
Он не наблюдал. Или наблюдал, но молчал. Он позволил ей дойти до этой точки, позволил ей почти забыться и... бросил. Оставил одну на краю, в подвешенном состоянии, когда физиологическое наслаждение столкнулось с жутким, пронзительным осознанием происходящего.
Резкая, болезненная судорога свела живот. Она отдернула руку, как от огня. Тёплое, приятное напряжение мгновенно сменилось тошнотворной пустотой и новым витком стыда, в десять раз более горьким. Он не просто заставил её это сделать. Он заставил её хотеть этого, пусть на мгновение, путь помимо её воли. И отобрал даже эту жалкую компенсацию, не дав завершения.
Она сжалась в комок, давясь рыданиями, в очередной раз разбитая и униженная. Урок был усвоен. Он контролировал не только её тело, но и её удовольствие. И мог дать его или отнять, когда захочет.
Бзз
«неплохо, но ты можешь лучше.»
Эти слова вонзились в неё острее любого прямого оскорбления. «Неплохо». Он выставил ей оценку. Поставил «удовлетворительно» за её собственное унижение. И тут же поднял планку. «Можешь лучше». Это была бесконечная гонка, в которой победить было невозможно.
И затем — удар ниже пояса. Точный, выверенный, доказывающий, что для него в её жизни не осталось никаких тайн.
«Может игрушка в тумбочке поможет?😏»
У Ани перехватило дыхание. В тумбочке. В самой дальней, под несгораемым стеклом её стыда, лежала маленькая силиконовая вибрашка. Ярко-розовая. Она купила её из любопытства, попользовалась пару раз и засунула подальше, смущённая даже перед самой собой. Никто. Никто об этом не знал.
Кроме него.
Он знал. Он знал всё. Не только её мысли, не только её прошлое. Он знал содержимое её тумочек. Он видел сквозь стены, сквозь дерево, сквозь слои её притворства.
Её взгляд, залитый слезами, медленно пополз в сторону прикроватной тумбочки. Тёмный деревянный ящик казался теперь порталом в ещё более глубокий ад. Достать эту штуку, использовать её под его безразличным взглядом... это было бы уже не просто насилием над волей. Это было бы осквернением самой её интимности, последнего оплота, куда не должен был заходить никто.
Она зажмурилась, пытаясь найти в себе хоть крупицу сопротивления. Но её воля была сломлена, тело — истощено, а разум — парализован всевидящим контролем этого голоса.
Медленно, как в самом страшном сне, её рука потянулась к ручке тумбочки.
Звук вибратора заполнил тишину, заглушив её собственное прерывистое дыхание, заглушив всё. Это был звук её полного поражения, и в его монотонном гуле была странная, гипнотическая отстранённость. Она не слышала больше голоса. Не слышала ничего, кроме этого жужжания, которое казалось, исходит из самого центра её стыда.
Она лежала на спине, как и было приказано, глаза закрыты, по щекам текли слезы. Она почти достигла того состояния, где не оставалось ни мыслей, ни страха, только навязчивый, физический гул и нарастающая, предательская волна ощущений, готовых поглотить её целиком.
Именно в этот миг, когда её сознание полностью отключилось от внешнего мира, погрузившись в кошмарный аутоэротический транс, это и произошло.
Тень отделилась от более тёмного угла комнаты. Она двигалась бесшумно, как призрак. Ни скрипа половицы, ни шороха одежды.
Аня ничего не услышала.
Только когда на её лицо, на нос и рот, легла плотная, чуть влажная ткань, она инстинктивно рванулась. Но было поздно. Резкий, химический запах ворвался в лёгкие, обжигая слизистую. Её тело вздрогнуло в немой судороге, руки дёрнулись, чтобы сорвать тряпку, но силы утекали из них с катастрофической скоростью, уносимые ядовитым эфиром. Жужжание вибратора стало отдалённым, превратилось в приглушённый гул где-то на дне утопающего сознания.
Последнее, что она увидела, прежде чем тьма поглотила её целиком, был экран её телефона, лежащего на подушке. На нём мигало одно-единственное сообщение, финальная насмешка, ответ на самый первый, невысказанный вопрос:
«нужно было все таки проверить входную дверь»
И тогда всё исчезло. И жужжание, и свет экрана, и ужас. Осталась только абсолютная, беспросветная тьма.
