Моя работа — мусор. И это не метафора вроде «ненавижу свою карьеру»: я действительно мусорщик. В четыре утра звенит будильник. Я натягиваю ботинки с металлическими носками и восемь часов подряд швыряю в пасть ревущего грузовика всё, от чего люди избавляются. Работа грязная, вонючая и тяжёлая, но оплачивает мою крохотную квартиру, да и честна. К тому же по чужому мусору о людях узнаёшь многое.
Чаще всего это просто мешки бытовых отходов. Но иногда попадаются … сокровища: сломанная, ещё чинящаяся мебель, коробка старых книг. Люди выбрасывают самые странные вещи. Моё правило: если вещь стоит отдельно в коробке, можно заглянуть внутрь.
Так я и нашёл те кассеты.
Было это пару недель назад на маршруте по тихому старому пригородному кварталу. Один из жителей, парень лет двадцати с небольшим, помахал мне рукой. Вид у него был жуткий: налитые кровью глаза, под ними — тёмные, будто ушибленные круги, словно он месяц не спал. Руки дрожали.
— Эй, — прошептал он охрипшим голосом, — ты же мусорщик, да? Можешь… можешь просто забрать это? Увези из моего дома. Пожалуйста.
Он сунул мне в руки тяжёлую коробку, заклеенную одним поспешно прилепленным куском скотча.
— Без проблем, — сказал я. — Только в следующий раз выставь её к бордюру.
— Нет, — он дёрнул глазами по сторонам. — Мне нужно, чтобы она исчезла. Сейчас.
Ответа он не дождался: почти бегом скрылся в доме, хлопнув дверью. Я пожал плечами, забросил коробку в кабину и поехал дальше.
Поздно ночью я вскрыл коробку. Внутри аккуратно лежали полсотни старых домашних видеокассет — тех самых, массивных, чёрных, какие были в ходу в девяностых. Ни одной подписи. Полная анонимность.
Не скрою, первая мысль была вуайеристской: что там? Окно в чужую жизнь всегда интереснее телевизора. Я достал видак-телевизор-комбо из комиссионки, сдул пыль и вставил первую кассету.
Экран вспыхнул статикой, затем проявилось дрожащее, пересвеченное домашнее видео: детский день рождения во дворе, визжащие дети, торт с мультяшными героями. Тайм-код — 1998 год. Я ощутил чужую ностальгию: одежда, музыка, сама фактура кадра — капсула времени. И узнал одного мальчишку — худого, с глуповатой улыбкой. Это был тот самый парень, что отдал мне коробку.
Дальнейшие кассеты были похожи: рождественские утра среди гор обёрток, неловкие поездки к морю, дрожащая камера скользит по обгоревшим лицам. Я наблюдал, как он растёт от малыша до угловатого подростка. Всё казалось одновременно интимным и… скучным. Я уже собирался выбросить коробку, когда включил кассету с барбекю.
Тайм-код — июль 2002-го. Знакомый задний двор, взрослые пьют пиво, дети бегают под разбрызгивателем. Тот парень, уже подросток, безуспешно пытается перевернуть бургеры на гриле. Очередная бытовая зарисовка. Я смотрел вполглаза, листая телефон.
Экран на мгновение захлестнула буря помех, динамики пронзил оглушительный «Б-З-З-З-Т». Секунда — и картинка вернулась. Всё то же: подгорающие котлеты, визг детей. Но что-то изменилось.
На заднем плане, в ветвях большого дуба, висела тень. До сбоя её не было. Я перемотал назад — обычная сцена. Сбой. Тень. Тёмная клякса, будто пятно на объективе, но с явным силуэтом — щупальца, как у кальмара из чистой тьмы.
Я подался ближе, сердце забилось быстрее. Наверное, дефект плёнки. Я отмахнулся от холода в спине и дал записи идти дальше. Тень не двигалась, просто висела — молчаливое, нереальное свидетельство счастливого воспоминания.
Следующая кассета: Рождество-2004. Семья в гостиной, распаковывает подарки, подросток сияет новой приставкой. Смех, радость. Я ждал.
Сбой. Картинка вернулась — и кровь застыла.
Оно снова было там. Уже не на дереве, а в доме. На долю секунды, в тёмном коридоре за гостиной, стояло оно: объёмное, трёхмерное, не плоская тень, а нечто высокое, тонкое, с длинными изгибающимися конечностями, будто без костей. Оно просто стояло и смотрело.
Я перемотал, пустил замедление: до сбоя коридор пуст, после — тварь там. Сбой ничего не раскрывал — он вставлял в кадр наблюдателя.
С этого началась одержимость.
Три дня я не делал ничего, кроме просмотра. Сказался больным, не ел, почти не спал. Сидел в темноте; единственный свет — мерцание экрана.
Каждая кассета повторяла сюжет: свадьба, выпускной, парк аттракционов. И всякий раз возникал сбой, и всякий раз существо появлялось — всё ближе. На съёмке в зоопарке — тёмное пятно за стеклом террариума; на школьной пьесе — фигура в кулисах. Тень-осьминог обретала тело, торс, голову. Нереально высокий, исхудавший, суставы ломались под безумными углами. Он никогда не двигался и не вмешивался, просто… наблюдал. Безмолвный паразит памяти.
Я думал, схожу с ума. Может, парень — какой-то арт-хоррор-режиссёр? Но всё остальное было настоящим. Неправильным оставалось лишь существо.
Последняя кассета. Старее, хуже качество, тайм-код — 1995. Стерильная палата: измученная женщина, молодой отец со свёртком. Рождение того самого мужчины.
Я ждал сбоя: угол палаты? отражение в стекле? Но плёнка шла ровно. Младенец плакал, мать улыбалась, отец убаюкивал. Ни помехи, ни существа.
Запись закончилась, экран посинел.
Облегчение накрыло волной. Я хрипло рассмеялся: повреждения лент, а я напридумывал монстра. Идиот, недоспавший параноик.
Не отражение, не игра света. Оно было в комнате.
Тьма за телевизором, в самом густом углу, будто пила свет фонаря. Из неё вспыхнули два больших багровых глаза. Они смотрели не на экран. На меня.
Оно распласталось по стене и потолку; длиннющие конечности, тело — кипящий сгусток теней, а в глазах — древний разум.
Крик застрял в горле. Я упал, отполз к стене, нащупал лампу; пальцы дрожали, онемевшие. Щёлк.
Свет. Угол пуст. Телевизор — просто телевизор. Оно исчезло. Но я знаю, оно было. Остаток ночи я просидел на кухне, сжимая нож и вздрагивая от каждого скрипа. Сон стал недоступной страной.
Утром я поехал к его дому. Надо было понять, что он со мной сделал.
Дом уже отцепили полицейские. Я подошёл.
— Нашли его утром, — шептала старушка. — Просто сидел в кресле. Никакой борьбы. Но… верх черепа исчез, мозга нет.
Слова ударили, как кувалда. Его мозг исчез. Я еле добрёл до машины; коробка кассет словно наливалась свинцом.
Дома я решил избавиться от них: сжечь, утопить. Достал кассеты — и нашёл на дне сложенный листок.
Корявый почерк на краю безумия:
Прости. Оно обещало оставить меня в покое.
Я всё понял. Он передал это мне. А теперь? Жить с наблюдателем, ждать, пока оно проголодается? Или найти чужака и сбагрить коробку, спасая себя?
Но его это не спасло. Существо солгало. Оно пришло ко мне, а потом вернулось за платой — его мозгом. Видимо, оно питается… разумами.
Я не знаю. Знаю одно: я страшно устал. Но мне до смерти страшно заснуть.
Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit