Вот 5 главных открытий, которые я сделала за годы среди виляющих хвостов.

3 года назад я впервые переступила порог приюта. Помню это чувство до сих пор: смесь страха, трепета и тяжести в груди. Меня встретила стена оглушительного лая, и первой мыслью было: "Я не смогу. Я утону в жалости, в этих тысячах несчастных глаз, и уйду с разбитым сердцем". Я была уверена, что приют — это место скорби, боли и безысходности.

Но реальность оказалась совсем другой. За эти годы я не только помогла десяткам собак, но и полностью изменила свой взгляд на них, на людей и на жизнь. И сегодня я хочу поделиться пятью самыми важными открытиями, которые, возможно, изменят и ваш взгляд.

1. Приют – это не место скорби, а место надежды
Главный стереотип, который разбился вдребезги, — это образ приюта как тюрьмы для животных. Да, это не дом. Да, у каждого здесь своя трагедия за плечами. Но это не место, где собаки целыми днями плачут в углу. Здесь кипит жизнь! Когда волонтеры приезжают на выгул, воздух наполняется не стонами, а радостным, нетерпеливым лаем. Собаки играют, носятся по выгульным площадкам, с восторгом ловят мячики и подставляют бока для почесушек. Они не сдались. Они ждут, верят и отчаянно радуются каждому человеку, каждому доброму слову. Это не конечная станция. Это — зал ожидания, полный надежды на счастливый билет в новую жизнь.

2. У каждой собаки свой «язык любви»
Думать, что все приютские собаки одинаковы в своем несчастье — огромное заблуждение. За год я научилась "читать" их и поняла, что у каждой — свой уникальный характер и свой способ проявлять любовь.

Есть собаки-вихри, как наш Карен. Ему для счастья нужен мячик и человек, готовый этот мячик кидать. Его язык любви — это совместная игра и безудержная энергия. Есть собаки-философы, как скромная Ниточка. Она не будет прыгать и требовать внимания. Она просто подойдет, сядет рядом и будет смотреть вам в глаза так глубоко, будто видит вашу душу. Её язык любви — это тихое присутствие и полное доверие. А есть собаки-джентльмены, как Спартак. Он с первой встречи протянет вам лапу, демонстрируя свое расположение и хорошие манеры. В приюте можно найти друга под любой темперамент — от холерика до флегматика. Нужно только остановиться, прислушаться и понять, какой "язык" вам ближе.

3. Благодарность приютской собаки – это нечто особенное
Многие спрашивают, правда ли собаки из приюта более благодарны. Я скажу так: они просто знают цену вещам, которые для домашних питомцев — обыденность. Мягкая лежанка, а не холодный бетон. Полная миска, за которую не нужно драться. Спокойный вечер рядом с человеком, без страха, что завтра тебя прогонят.

Когда наш подопечный Тай после трех лет в приюте наконец уехал домой, мы получили от его хозяйки фотографии. На них был уже не тот напряженный пес, которого мы знали. Это было абсолютно расслабленное существо, развалившееся на хозяйском диване так, будто родилось на нем. В его взгляде появилось умиротворение. Он расцвел. И эта трансформация, это умение ценить простые радости — и есть их самая большая благодарность.

4. Помочь может абсолютно каждый
Самое частое возражение: "Я не могу никого взять, чем я помогу?". Ответ — всем! Помощь приюту — это не только забрать собаку или перевести крупную сумму.
Ваше время. Приехать на час-два в выходной и просто погулять с собакой — это подарить ей целый мир за пределами вольера. Для вас — час прогулки. Для неё — главное событие недели.
Ваш талант. Вы умеете фотографировать? Отличные снимки в разы повышают шансы на пристройство. Вы SMM-специалист? Помогите с ведением соцсетей.
Ненужные вещи. Старое одеяло или плед — это теплая подстилка в холодную ночь. Пачка гречки или риса — основа для каши больным и пожилым собакам.
Ваш голос. Самая простая помощь, доступная каждому, — сделать репост. Вы никогда не знаете, кто из ваших друзей или подписчиков прямо сейчас ищет себе друга. Ваш репост может стать тем самым счастливым билетом. Не бывает "маленькой" помощи. Каждое действие имеет значение.

5. На самом деле, это не мы их спасаем, а они нас
Это, пожалуй, мое главное открытие. Я пришла в приют, чтобы отдавать. А оказалось, что получаю я гораздо больше. После тяжелой рабочей недели, когда кажется, что все плохо и нервы на пределе, ты приезжаешь сюда. И все проблемы отступают.

Тебя встречает безусловная, искренняя радость. Тебя облизывают мокрым носом, тебе приносят игрушки, тебе просто виляют хвостом, не спрашивая, кто ты и сколько зарабатываешь. Как можно злиться на мир, когда рядом с тобой бежит существо, которое счастливо просто от того, что ты есть? Прогулка с собакой — лучшая терапия от стресса и выгорания. Они учат нас жить в моменте, радоваться мелочам и любить без условий.

Приют — это не страшно. Это место огромной любви, которая ждет, чтобы ею поделились. Приезжайте в гости. Не обязательно, чтобы кого-то забрать. Просто чтобы подарить час своего времени и получить взамен тонну искренней радости, которой вам хватит на всю следующую неделю.

Все ушли, а мы остались рассматривать наше новое имущество и замечаем, что дверца у душа разбита. Чувство радости немного утихает, вроде мелочь, дверца небольшая, но чувство гадкое. Ты отвалил кучу денег застройщику, банку 2 года просто так платишь, оценщику тоже немного отсыпал, а дверка-то оказалась разбитой.

К счастью, прораба на объекте мы отловили через 5 минут, отдали ключи и дверка на следующий день была целой. Вечером того же дня приходит смс-ки от оценщика:

"Здравствуйте!

Был рад помочь вам с осмотром! Если вы остались довольны, пожалуйста, оставьте отзыв о моей работе на площадках " Такой-то компании" и в чате вашего дома

Ссылка для отзыва - такая-то

С наилучшими пожеланиями, такой-то"

Ну раз уж спрашивают, то я отвечаю, что недовольна, дверка-то разбита была.

На что получаю ответ, что мне нужно с ним связаться в вотс ап. А сам, не дожидаясь моего ответа пишет мне в телеграм.

И начинает. Первое - это не я не заметил, а сантехник разбил. Ок, на мое робкое, что мы его вызывали, чтоб все было хорошо, но... Тогда он пишет, что по из регламенту они не должны ни за кем перепроверять. Далее выяснение всяких подробностей и много текста, я не пишу, жду, что дальше. В конце концов он спрашивает, приняли ли мы квартиру. Узнав, что да, наконец-то предлагает помощь в решение проблемы. На что получает ответ, что мы все решили сами, и что прораб нам не рассказывал, что мы не правы, а извинившись принял ключи и мгновенно переделал косяк.

После этого следует долгий рассказ о том, как их ненавидят представители застройщика. И только после этого извинение.

Оценку я ему так и не поставила. Но в следующий раз, если накоплю денег, скорее всего отнесу деньги именно этому застройщику, а вот в эту оценочная компанию вряд ли обращусь.

Кстати о звонках, совсем недавно со мной связался твой брат Люк. Это было немного неожиданно и в то же время вполне ожидаемо. Родители в порядке, брат и его семья сейчас вернулись в ваш городишко, чтобы быть рядом. У них тоже карантин, ЧС. Впрочем, наш разговор нисколечко не отличался от обычного разговора двух малознакомых людей: бессодержательный, до сухости сдержанный. Как обычно.

Честно говоря, я, в какой-то степени, боялся связываться с твоей семьей. Боялся узнать, что они точно знают, что тебя с нами больше нет или, того хуже, что ты решила жестоко наказать меня за наш последний разговор. Второе совсем не в твоем стиле, поэтому недоброе предчувствие все-равно не покидает меня…

Я все время думаю, почему же ты пропала.

Я долго гадал, почему связь оборвалась так быстро: если обрубить питание, то заряда аккумуляторов у вышек должно хватить минимум на сутки - следовательно, это было сделано намерено.

Немного позже Китай дал официальный ответ и на этот вопрос. Они заявляют, что в самом начале, когда никто ничего не понял, это было практически единственное, что могло приостановить смуту. Они думали, что безумие, внезапное начавшееся на улицах столицы - очередное “Движение Зонтиков”, бунт молодежи. Стоит сказать, глушение связи во время первой волны бешенства было очень непродуманным ходом, в результате которого миллионы людей оказались отрезанными от помощи, даже не смогли попрощаться с родными людьми.

По заявлению китайских СМИ коммуникация полностью восстановлена (даже в районах близко граничащих с полностью потерянным Пекином), что подтверждается активностью людей в Вейбо и ВиЧате. Мне даже удалось связаться с ребятами - они застряли на острове, но, по крайней мере, у них все относительно тихо. Макс вообще считает, что отключение коммуникаций совершено намеренно, чтобы не уронить влиятельность Китая на время вспышки. Что угодно, лишь бы не потерять лицо. Однако сейчас, когда все более-менее стабилизировалось и Пекин остается практически единственным инфицированным городом в стране, они вернули все на круги своя, в очередной раз доказав свою мощь…

Связь восстановлена - это факт. Но ты все еще вне зоны доступа. Мне остается только сидеть и ждать, когда ты сможешь пробиться, торгуясь предположениями с самим собой.

Я полагаю, у тебя тупо сел телефон. Очевидно, подачу электричества пока никто не наладил. Но тогда почему ты не используешь замечательное зарядное устройство на солнечной батарее, которое мы использовали в путешествиях? Что-что, а телефон оно заряжает на ура… Может быть забыла про него? Но нет, это я, кто вечно забывает о таких мелочах. Или, может быть вышки в окрестностях Пекина деактивированы?

Так это или не так - ясно одно, здесь ни от меня, ни от тебя ничего не зависит. Нужно просто пережить это тяжелое время. 

P.S. Все еще жду ответа.

С любовью, Жан

Виктория

День 39 примерно…

Жуткие кошмары стали обыденностью. Каждую ночь я просыпаюсь в холодном поту, напуганная мерзкими сценами гипертрофированной реальности. Мне снятся полчища разных монстров: вампиры, оборотни, инопланетяне, призраки, зомби - в моих кошмарах они действуют сообща. Мне снятся обрывы, пожары, нескончаемые лестницы, выбивающаяся из под ног твердая земля - все, что может затормозить, загнать меня в западню.

И каждую ночь мне приходится бороться, через пелену пробиваться к своему собственному сознанию: “Это всего лишь сон!”. А потом я просыпаюсь посреди непроглядной тьмы в относительной безопасности остывшей комнаты. Каким-то образом, я могу повернуться на другой бок и практически сразу провалиться в очередное неприятное сновидение.

Но каждым днем это становится все более реалистично. Оттого мне делается все сложнее и сложнее контролировать эти навязчивые кошмары. Я вижу, я чувствую все так, словно это реально. Что же все-таки реально?

…

Это чудесный весенний день. По-крайней мере, я чувствую, что это - весна. В воздухе витают приятные ароматы цветущей сирени и, кажется, вишни. В распахнутое настежь окно проникает прохладный, легкий ветер, весело развивая белоснежные тюли по воздуху.

Я осматриваюсь вокруг. В просторной комнате очень светло. Как-то даже слишком! В углу, у окна, я вижу старое расстроенное пианино. У правой стены старенькая софа, на полу мягкий коврик. Вижу столик с ажурными, искусно вязаными крючком, салфетками. Низкая деревянная тумба, вечно барахлящий телевизор и комнатные растения. Повсюду комнатные растения в разномастных глиняных горшочках.

Я вижу дверь. Я медленно направляюсь к выходу. Прохожу по засвеченному коридору. Половицы звонко скрипят под моими босыми ногами. Это совсем не крипово, а даже наоборот - я ощущаю легкость и умиротворение. Такое с детства знакомое чувство, когда ты ощущаешь себя в полной безопасности, когда ты понимаешь, что ты - дома!

Я прохожу мимо большого старинного зеркала в прихожей: волосы собранны на голове в опрятную косу, на голое тело надета легкая белая сорочка. Я долго любуюсь на свое отражение. Что я хочу там увидеть?

Я слышу сверху меня по-имени зовет тонкий хриплый голосок.

- Тоооори!

Давно я не слышала его. Такой родной и убаюкивающий!

- Тоооори!

Ну конечно! Я наконец начинаю понимать: я в домике, где провела практически все свое детство! В доме у любимой мамИ (бабуля с французского), как давно я не приезжала к ней в гости!

Я срываюсь и бегу на второй этаж. Босые пятки больно шлепают по деревянным ступеням - плевать!

Добегаю до верха. Передо мной коридор с множеством закрытых дверей. “Очень странно, ведь в детстве мне казалось, что их было не больше четырех” - проносится мысль. Наверху уже совсем не так светло, уже не так уютно. Приятная прохлада сменилась на могильный холод, а ароматы весны - на запах чего-то затхлого, плесневелого. И только знакомый теплый голос продолжает звать меня откуда-то из неизвестности.

- Тоооори!

Я осторожно направляюсь вперед, поочередно заглядывая за закрытые двери. Одна, четыре, пятнадцать… Ну где же она?

- Тоооори…

Наконец слышу я предельно близко. Я поворачиваюсь и вижу приоткрытую дверь, за которой, спиной ко входу, на идеально застланой кровати, сидит моя бабуля. Здесь царит все тот же полумрак. Затхлый запах становится все невыносимее.

- Бабушка - тихонько зову я, чтобы не напугать.

- Тоооори - безучастно произносит она в ответ.

Я подхожу ближе - МамИ, у тебя тут слишком темно. Я зажгу свет? - говорю я, одновременно щелкая переключатель.

- Не смей, дряная девчонка! - нечеловеческим голосом произносит она и выпрыгивает в мою сторону. Глаза, прежде дарившие свет и доброту, зияют белесыми мертвыми шарами, кожа скукожилась, иссохлась и потрескалась, а рот скривился в животном оскале.

Ах да! Я почему-то совсем запамятовала, что моей бабули не стало несколько лет назад и именно поэтому я давненько ее не навещала. Я только сейчас вспомнила - бабули больше нет, вместо нее - ужасная живая мумия.

Я сиюсекундно бросаюсь на утек. В тот зловещий, бесконечный коридор. “Погодите-ка!” - на мгновение замешкалась я. Здесь все по-другому! По мановению невидимой руки из дома своего детства я переместилась в знакомый коридор своего здания в Китае! Мне нужно бежать, нужно укрыться ведь меня преследует оживший труп. Вперед, где-то там должна быть лестница.

Я бегу прямо пока не утыкаюсь в мощные двери со значком пожарного выхода. Выпрыгиваю в них и оказываюсь на лестничной клетке: “Куда? Вверх или вниз?”. Быстро смеряю обстановку и понимаю, что вниз - не вариант, так как слышу противные стоны и шлепающие шаги зараженных.

Вверх. Бегу бесконечно долго. Ноги сводят спазмы. Грудь горит огнем. Уши заложило. Кажется, я вот вот упаду в изнеможении, однако преследование все никак не прекращается. Я останавливаюсь на секунду, чтобы перевести дух.

“Ну вот - теперь можно бежать дальше.”.

Через какую-то, кажется, сотню пролетов открывается второе дыхание. Я уже не чувствую ни усталости, ни боли, ни страха. В этот момент я понимаю, что справлюсь. И вот-он, долгожданный конец - выход на крышу!

Я с силой бросаюсь на дверь, отчего та с громким бряканьем распахивается наружу. Плечо ноет от жесткого удара. Я нахожу железную трубу и, как рычагом, припираю ею единственный путь ко мне: “Это должно ненадолго их задержать!”

Какое-то время я стою оперевшись на колени, но расслабляться все еще рано. Собрав волю в кулак, я выпрямляюсь и иду обследовать крышу. Оглядываюсь вокруг: не вижу неба, не вижу даже очертаний города. Здесь царит кромешная тьма. Обхожу от края до края и не нахожу места, чтобы укрыться.

Подхожу к бортику безопасности и аккуратно заглядываю вниз. Далеко внизу - на маленьком освещенном пятачке, словно на сцене под лучами мощных прожекторов, кишат сотни мертвых тел. Они смотрят вверх. Они тянут свои цепкие серые руки ко мне. Они знают, что я здесь.

Долго стою так в оцепенении, созерцая площадку бетона. Ледяной ветер пронизывает до мозга костей. Понимаю, что тело мое пробивает крупная дрожь. Скорее от изнеможения, чем от ужаса или холода.

Я думаю, думаю, думаю, не решаясь что-либо предпринимать, когда, вдруг, раздается глухой крепкий удар. Я подскакиваю от неожиданности. Сердце начинает биться еще быстрее, уже просто выскакивая из груди. Раздается еще один удар. За ним еще. И еще.

Я пододвигаюсь ближе к барьеру. Крепко вцепляюсь в обжигающий холодом металл перекладины и максимально осторожно перекидываю сперва одну ногу, а затем другую. Ветер красиво развивает легкую юбку белоснежной сорочки.

Удар. Еще удар. Слышу, как металлическая труба с гулким звоном опадает на каменную поверхность.

“Ну вот и все!”

Подаюсь сильно вперед, ногами уперевшись в каменный выступ и все-еще крепко держась за металл. Валкие шаги, шаркающие шаги, все ближе.

“Ну вот и все!”

Делаю очень глубокий вдох и ослабляю хватку, срываясь в свободный полет.

Когда ничего больше не остаётся, думаю, что это - единственное, прямо таки ЕДИНСТВЕННОЕ решение, чтобы не попасть к ним в лапы, чтобы не стать одной из них. Сколько же еще людей приняло такое единственное легкое решение? Не важно! Это совсем не то, о чем бы мне хотелось думать напоследок.

Нет, моя жизнь не несется у меня перед глазами, вместо этого я вижу все происходящее, словно в замедленной съемке.

- Тоооори! - слышу я срывающийся на хрип голос.

Каким-то чудесным образом я разворачиваюсь в воздухе и вижу обезображенное безысходностью лицо своего возлюбленного. Он машет головой отрицая реальность. Крупные слезы блестят в его глазах. Он тянет ко мне свою руку, но уже поздно. Уже слишком поздно.

Я закрываю глаза, а сила притяжения все быстрее и быстрее уносит меня к неминуемой гибели. Туда, где меня уже ждут.

Мимолетный и такой бесконечный полет прерывается невыносимым, разрывающим барабанные перепонки хлопком. Тело пронизывает парализующая боль. Я чувствую противный металлический вкус во рту. Но тем не менее, сознание, жизнь так и не покидают.

Ужасные чудовища уже устремились ко мне и начинают разбирать все еще мое тело на части. Я вижу, как они разрывают мой живот, достают истекающие кровью органы. Они вгрызаются с нечеловеческой прытью в теплые мышцы, отрывая смачные куски мяса. И я вынуждена на все это смотреть, я вынуждена чувствовать. Разум и сознание из последних сил цепляются за жизнь. Но я не могу ни закричать, ни завыть, ни заплакать.

…

Мучительные стоны вырвали меня из глубокого невыносимо реального сна. Я, затаив дыхание, внимательно вслушалась в привычную уже глухую тишину - и… ничего! Должно быть, это я издавала те противные, пробудившие меня звуки.

Я вытерла наполненные слезами глаза, натянула сползшее вниз одеяло и еще долго лежала так, свернувшись в беззащитный клубочек, беззвучно плача в подушку. А, когда мне, наконец, удалось успокоиться, я встала заварить себе чашку ободряющего теплого чая - раз уж уснуть теперь точно не получится. И, попивая пышущий паром приятный напиток, я обдумывала “пережитое” мною во сне. Я думала над тем финальным полетом, я проводила параллель с тем одиноким несчастным, которого видела двумя неделями ранее…

В какой-то момент, я, незаметно для себя, отпустила все свои мысли и стала внимательно вглядываться в непроглядную ночную тьму, пока мой взор не уперся в нечто любопытное, сильно выбивающееся из общей картины. Где-то запредельно близко, на крыше другого высокого здания я заметила крохотный лучик света. Лучик света, который даровал мне частичку надежды.

Я не одна!

Мами

Она - моя путеводная звезда, мой ангел хранитель, частичка моего сердца. Мы делим с ней одно имя на двоих, одну фамилию, одну историю. Она - моя бабуля.

…

Она родилась в достаточно бедном регионе Франции, да еще в такое тяжелое время - между двумя большими войнами. Посему жила, росла девочка очень не сладко. Всегда тяжко приходилось. Настолько, что с малого детства она вынуждена была работать. Ну, как работать - помогать родителям по хозяйству, вести домашний быт, пасти скот и делать прочую непростую для ребенка работенку. А к двенадцати годам она пошла подрабатывать на полях, чтобы раздобыть лишнюю копейку.

Когда ей было шестнадцать лет, она закончила школу, но не остановилась на этом, как многие ее сверстники, а пошла учиться дальше. И не на кого-то там, а на учителя. (К слову, я никогда не скрывала, что пошла по ее стопам). Учительство в то время считалось хорошей профессией, хоть и никогда не приносило много денег. Зато уважение и почет в обществе были обеспечены. Бабуля всегда старалась добиться некого успеха, быть сильной и независимой, стремилась к большему, однако родители ее считали, что не надобно женщине быть эдакой выскочкой, не желали, чтобы дочь их позорилась, посему в скором времени сосватали ее с “подходящей партией” в виде мужчины, который был старше нее больше десятка лет.

Мой дед… Он вроде бы был человеком не плохим, однако после войны, в которой он участвовал будучи еще совсем незрелым мальчишкой, и, которая его изрядно подкосила, психика его значительно пострадала. Лично я его не знала. Не знала, какие у него проблемы бывали, но папа рассказывал, что тот имел ночные атаки, когда он подскакивал с кровати посреди сна, хватался за ружье и хотел идти бить фашистов. Алкоголь, который плотно присутствовал в его жизни, делал только хуже, и, если жена пыталась как-то поправить ситуацию (прятала бутылки, молила, плакала) - она хорошо получала. Зачем-то бабуля терпела это все, прятала синяки, замазывала их густым кремом, и никогда не жаловалась.

Она по-прежнему преподавала в местной школе, много трудилась по дому, пыталась вести хозяйство и поднимать двоих сыновей, в воспитании которых дед участвовать был не в состоянии. В общем, взвалила на себя непосильную ношу, гробя свою красоту и молодость. А, когда ей было всего 32 года она осталась вдовой, с двумя малолетними детьми на руках. Одному было семь, а другому девять лет. Может быть оно и к лучшему, ведь не имея той абьюзивной нестабильной обузы на плечах, она рискнула и отправилась на новые земли, где жизнь обещала быть чуточку получше. В страну, которую не коснулась война, посему не было столько проблем, а именно - в Канаду.

Погрузивши свои незначительные пожитки в чемоданы, на корабле они уплыли на “поиски приключений” (как бабушка пояснила своим сыновьям). Практически в никуда, где у них нет ни знакомых, ни друзей. К счастью, бабушка довольно быстро устроилась работать в школу. И снова у черта на куличках, в небольшом городе, практически деревне, однако там ей с радостью предоставили достойное жилье, и помогли быстро обустроиться. Так и прожила она там остаток дней.

Она потихоньку подняла детей сама. Одна. Больше никогда не женилась (Боюсь даже никогда никого не искала - с лишком ей хватило семейной жизни). Оба сына ее получили неплохое образование. Старший, мой дядя, пошел на доктора, а младший, собственно - мой отец, особо никуда не стремясь, отучился по-быстренькому в профессиональном училище и пошел работать на пилораму. В том же маленьком городе. Тоже быстро женился (конечно же не с подачи своей мамы, ибо она не лезла с нравоучениями в жизни своих детей). Потом появился мой брат - бабушкин самый первый внук, и я, еще через порядочно лет. К слову, папа не очень доволен был девчонкой, ведь он не знал, как девок воспитывать, мама что-то как-то тоже. Она в принципе не любила детей (даже брата). Вот и получилось, что папа возился с сыном, а я осталась сама по себе (нет, конечно мама ухаживала, но любви и ласки я от нее не чувствовала). Но вот бабушка - другое дело…

Мами меня всегда любила особой любовью, сполна одаряя меня теплом. Баловала. Я так любила проводить с ней время, что практически выросла в ее доме. Она меня многому научила. Именно она показала мне, что можно быть сильной и независимой, но при этом быть любимой. Она своим примером вдохновила меня на поездку за океан. Если бы не она, то я не знаю, что бы со мной стало… За свою жизнь, такую насыщенную и непредсказуемую, я обязана только ей!

Продолжение следует

Когда эта пандемия начала двадцатых вовсю косила народ, по слухам чуть ли не миллионы прибирая в день, у нас тут, в синеоком островке стабильности, все просто шло своим чередом. Не буду я сейчас спорить о том, было ли все так безоблачно, или же власти скрывали (ну, как обычно), но размеренная жизнь не останавливалась никогда.

А вот теперь взяла и замерла. Что уже немного напрягло.

Первые пару недель никто всерьез эти предписания не воспринял. Я, правда, как всякий уважающий себя жопоголик, все же затащил домой пару вагонов крупы и прочего полезного в хозяйстве дерьма, да и горячительным на пару месяцев запасся. Меня только ленивый не назвал алкашом в процессе, но мать его за ухо, это оказалось мое самое ценное приобретение, как выяснилось.

После этих самых двух недель на улице стали появляться патрули. По виду - ОМОН или внутренние войска, я в этой шайке-лейке не шарю. С автоматами, в брониках, все как надо. Потом так вообще в какую-то фигню вроде экзоскелетов оделись, шлемы такие здоровенные, на джипах стали разъезжать и пугать окрестных недотеп. Что, дескать, улицы надо освободить, а не то ждет всех страшная административная ответственность.

Потом стала уголовная. Потом, говорят, стрелять начали. Сам не видел, за что купил, за то продал. У нас тут места тихие, может, парочка каких хануриков или настырной молодежи выскакивали еще на разведку, да через месяц все и прошло.

За Европами этими вашими я особенно не следил, но русским завидовал откровенно - у нас еще беспилотники массово жратву не доставляют, а курьеры после второго месяца тоже под запрет попали. Чего делать - хрен его знает, все на взводе.

Да и кому я рассказываю, мы тут все в одной лодке, просто не все видели то, что не повезло увидеть мне. И уж совершенно точно, что не все сделали те выводы, которые пришли в мою больную голову. Я знаю, я проверял. Саня из Сухарево так до конца отрицал то, что я ему говорил, да так и исчез к чертовой матери. Не знаю, может он и жив, но телефон больше не берет, да и в интернетах что-то не светится.

Жопа, короче.

Вроде как новая пандемия. Какая-то уж совсем новая пиздецома, от которой откреститься вот вообще нельзя. Это по официальным каналам - я проверял и наши, и русские, и европы-америки, везде примерно то же самое. Что и напрягало - про ковид этот чертов с первого дня во все утюги рассказывали, что за зверь такой, и как его готовить. А тут никаких подробностей, просто освободите улицы, и будет вам счастье.

Первый месяц и я не парился.

Не люблю я работать на удаленке, ну вот тресни хоть. Весь дневной распорядок коту под хвост, ходишь как в говно опущенный, какой день недели, который час - без понятия. Коты еще, да. Те самые, которым под хвост. Сидят и орут, неделя за неделей, в ванну забились, рыжий так заплющился, что еле его оттуда вытащил, из-под ванны, значится.

Но это мелочи.

К тому моменту и патрули эти странные исчезли. Освободили улицы, блядь. Курьеры не работают, в магазин не выйти, сраную гуманитарку не раздают. Хорошо хоть я жопоголик, мне тут на полгода хватит, но понятно же, что что-то не так.

Любопытный я, блядь. Полуночник еще, на хуй.

Нет, вы не подумайте. Такая же херня по всему миру. И ОМОНовцы эти, и слухи про стрельбу, все везде как у людей. Америки, хуерики, трампы-байдены-стивы джобсы, посрать. Везде одно и то же. Что ничего не понятно, понятно всем. Что делать, понятно никому. У нас вот, в подъезде, локальный коммунизм образовался. Крупу на водку меняем, водку на соль, мясо на картошку и наоборот. Утопия, блядь.

Это я от нервов, сорян. В общем понял я, что это везде. Интернет-то еще работает, я, благо, в английский язык обучен, за обстановкой в мире слежу. Ну, стал следить с того момента.

Вы не спешите меня хуесосить, вы лучше сами ночкой в окно поглядите, тогда и кройте меня матом, сколько влезет. Я сейчас отдельно словами скажу, по одному.

Эта. Хуйня. Лезет. Из. Асфальта.

Поняли, да? Нет?

В чем прикол-то. Вода есть, свет есть, даже интернеты никто не отменял. Даже работа, ебать ее в сраку, все еще работается. Я не знаю, как заводские работяги выкручиваются, но я ж, мать его, сисадмин, мне что на удаленке, что так - все едино. Мир работает в штатном режиме.

Сука, может, если бы не это, я бы раньше заметил.

Ночью по улицам ходят патрули, блядь. Я какого-то хрена на реддите нашел, вроде бы из Лос-Анжелеса, не ебу. На пикабу три-четыре человека ответили, а где эти ебаные китайцы тусуются, я без понятия. Короче, это везде. Пока еще это не заметно было, сейчас так уже у меня даже сомнений не осталось. Считайте меня психом, неважно.

Посмотрите пару ночей на улицу, не поленитесь.

Это происходит не каждую ночь, но они там есть. У меня вот соседний дом, такая же ебаная трехэтажная сталинка, не такая, как типа на главном проспекте, а всратыш такой пятидесятых годов постройки для рабочих, так вот в ней больше не горят окна. Ни одно.

Потому что ночные патрули что-то сделали.

Я звучу сумбурно, я знаю. Я не псих. Черт, если я псих, это будет лучшая новость в моей жизни. Я пьян, я чертовски пьян, но я понятия не имею, как еще мне нужно существовать в этой сраной квартире, кроме как упиться в невозможность, глядя на все это. Сейчас три часа ночи, и я не то что боюсь, я физически не могу взглянуть в окно.

Простите, паника. Сейчас.

Я тогда это впервые заметил. Из асфальта эти. Днем я их не видел, но не думаю, что они не могут. Скорее всего, не хотят. Сначала нас стеснялись (или боялись?), потом патрулей. Теперь уже некого.

Просто посмотрите в окно.

Я пузырь Семену поставил, это мой сосед по лестничной клетке, у него окна на автозавод выходят. Он тоже это видит. Ночью над автозаводом - его самого не видно, только дымка над домами, - горит что-то яркое. Там что-то происходит. Мы связывались через сеть с девчонкой, которой видно тракторный завод из окна, то же самое. Этот цвет… Его надо видеть. Ребята из Сухарево говорят, что над стройками такая же дымка, вы понимаете? Я лично нашел еще человек десять из средней полосы, там от подмосковья до Урала, парочка шведов на реддите, в общем, вы поняли.

Можете не верить, но посмотрите в ебаное окно ночью. Дня три хотя бы - вам некуда спешить, спать можно и днем.

Когда я завтра протрезвею, продублирую это сообщение по-английски, если смогу. Я не настолько хорошо знаю язык.

Там (опять, по слову, с акцентом). Что-то. Происходит.

Твари эти, что из асфальта появляются, вроде как люди, но они, еб его мать, простым поглаживанием рук убрали сраные подъездные двери в соседнем доме, вон в том, в котором свет уже не горит. Нет, блядь, не заварили, не высадили, просто убрали.

Как будто их и не было никогда. Голая, ебать ее в сраку, стена. И я зуб даю, со временем и окна там тоже исчезнут, останется сраный бетонный куб возле сраной дороги.

Как я уже говорил, алкоголь стал моим самым ценным приобретением. Я и так уже с катушек сваливаюсь, но без него я бы уже в петлю залез. Они выходят, блядь, из улиц. Они убирают нас. Теперь я, кажется, понимаю, что такое “освободить улицы”. Они, блядь, сука, сами себя освободили. Представили, сука, бесконечную цепочку ебаных улиц с бетонными скелетами вокруг?

Самоизоляция, нахуй, держи карман шире.

Я нихуя не понимаю, что это такое, но они здесь, и они медленно заваривают наглухо каждый дом, который стоит на обочине. Заварят мой, заварят ваш, переработают, превратят в монолитный блок камня.

Я такой не один. Смотрите сами, вы, кто бы вы ни были и где бы не жили. Думайте. Мы с Семеном завтра попробуем прорваться. Эти суки уже вставали из асфальта в нашем дворе.

Бегите, пока не стало слишком поздно.

Мы освободили улицы.