Четырнадцать дней. Четырнадцать дней тихого ада.
Клетка из Света уже не просто жжёт кожу — она прожигает каждую клетку, каждый нерв, оставляя после себя невидимые шрамы. Реми усовершенствовал рунный круг: теперь символы не просто пылают в воздухе, а вгрызаются в плоть, как раскалённые иглы, вонзаясь глубже с каждым новым витком магии. Каждый оборот — новый уровень боли, новый ярус этого бесконечного чистилища.
Но Гилен не кричит. Он даже не шевелится. Его тело стало картой пыток, испещрённой отметинами страданий: ожоги от Света, которые Чёрный Шов едва успевает зашивать, нити под кожей работают без остановки, сшивая плоть, пока её снова не разрывает; губы в трещинах от обезвоживания, но он не просит воды; одежда превратилась в лохмотья, но ему всё равно.
Он медитирует. Даже когда Реми включает круг на полную силу.
Даже когда падает в забытьё — его сознание не отдыхает, а копает глубже, вытягивая последние капли силы из Истока Крови.
«Помои», которые приносят раз в день, — серая жижа с запахом гнилой рыбы. Гилен ест, если не забывает. Ему неважно.
Он — не смертный. Он — не жертва. Он — палач, который пока позволяет себя пытать.
Реми входит. Дверь открывается бесшумно, будто боится потревожить тишину.
Реми входит, как всегда — с улыбкой, отполированной до блеска. Его мантия идеально чиста, волосы уложены с безупречной точностью, а в руках — новый инструмент. Сегодня это серебряный стилет с рунами подавления воли, тонкий, изящный, смертоносный.
— Доброе утро, Гилен. — Его голос сладок, как яд. — Как спалось? Надеюсь, вам не снились кошмары... хотя, учитывая ваше положение, это было бы даже милостиво.
Пауза. Гилен не реагирует. Реми вздыхает, будто разочарован нынешней молодёжью, её недостатком уважения к старым добрым пыткам.
— Ну что же... Может, сегодня вы смилостивитесь и расскажете мне что-нибудь? Хотя бы... откуда у вас эти прелестные рубиновые глаза?
Он включает круг. Символы вспыхивают, боль ударяет, как молот по наковальне, — но Гилен лишь чуть напрягает челюсть.
Реми наклоняется, любопытство звучит в его голосе, будто он действительно заинтересован в ответе.
— Или... может, вы просто скажете, кто вас создал? Я ведь могу угадать...
Гилен впервые за две недели открывает глаза. За чёрными стёклами — рубиновый холод, бездонный и безжалостный.
— Ты уже проиграл, Реми. — Его голос тих, без эмоций, но каждое слово падает, как приговор. — Ты просто ещё не понял.
Реми замирает. Потом смеётся — но в его смехе что-то надтреснуто, будто маска наконец дала трещину.
Тишину камеры разрывает шипение раскалённого металла — рунный круг вспыхивает ослепительным светом, прожигая воздух едким запахом озона. Реми активировал его изящным движением пальцев. Свет режет глаза, оставляя послеобразы на сетчатке, но Гилен не моргнул ни разу. Его грудь равномерно поднимается и опускается, поза сохраняет каменную неподвижность — будто он действительно погружён в медитацию где-то далеко от этой камеры пыток.
Но за чёрными стёклами очков Алый Взгляд фиксирует каждое движение, каждый микрожест. Зрачки сужены, как у хищника в темноте.
Реми скользит по каменному полу, стараясь не скрипнуть подошвами дорогих кожаных ботинок. В его руке играет отблесками тонкий серебряный стилет — изящное орудие с гравировкой рун подавления, каждая черточка которых светится зловещим голубым светом.
«Разрежь кожу — и воля ослабнет», — шепчут ему в ухо догмы Ордена. Губы расплываются в предвкушающей улыбке, когда он заносит лезвие...
Гилен — двигается. Его рука взмывает вверх с неестественной скоростью, пальцы сжимают запястье Реми с силой гидравлического пресса. Хруст ломающихся костей звучит как сухой треск ветки.
Из-под ногтей Гилена вырываются Кровавые Когти — хрупкие, но достаточно острые, чтобы оставить несколько аккуратных линий на коже инквизитора.
Руна "Кровоточащий Полумесяц" ꙮ — древний запретный символ, который Гилен видел только в глубинных слоях кода этого мира — вспыхивает на руке Реми алым светом, будто раскалённая проволока впивается в плоть.
Сначала — лишь лёгкое недоумение. Его брови приподнимаются, губы чуть размыкаются. Потом приходит боль.
Кровь начинает сочиться буквально отовсюду — из пор кожи, из уголков глаз, хлещет из ушей и носа. Алые струйки стекают по его безупречно выбритому подбородку, окрашивая белоснежный воротник мантии.
— Н-нет... НЕТ! — Его голос срывается в визг, теряя все следы былой элегантности.
Он бьётся в истерике, опрокидывает стол. Стеклянные флаконы разбиваются с хрустальным звоном, зелья смешиваются с кровью в ядовитый коктейль. Драгоценные пергаменты жадно впитывают алое месиво.
Дрожащими руками Реми хватает первый попавшийся флакон — зелёный, с иконкой сердца, зелье регенерации высшего качества. Он опрокидывает содержимое в горло, но кровь не останавливается.
Потому что это не просто рана. Это ошибка в самой матрице бытия.
Гилен. Он даже не встаёт с места. Рунный круг всё ещё пылает, но Чёрный Шов уже стягивает повреждённые ткани, нити под кожей работают с механической точностью.
Его голос звучит тихо, но каждое слово падает, как молот на наковальню:
Пауза. В ушах Реми стучит кровь, его зрение заволакивает алая пелена.
— Я — ошибка, которую ты не смог исправить.
В последний момент, прежде чем сознание покидает инквизитора, он видит, как за чёрными стёклами очков вспыхивают два рубиновых солнца — холодных, безжалостных, чужих.
Кровь. Она повсюду — алые лужи на каменном полу, брызги на разбитых склянках, кровавые росчерки на испорченных пергаментах. Кабинет превратился в бойню, где единственной жертвой стал сам палач.
Реми бьётся в агонии, его тело съёживается, кожа трескается и скукоживается, как пергамент в пламени. Его пальцы, ещё минуту назад такие ухоженные, теперь когтеобразно искривлены, ногти впиваются в ладони, оставляя кровавые полумесяцы.
Гилен наблюдает. Хладнокровно. Без сожаления.
Его губы шевелятся, произнося древнее слово, звучащее как скрежет металла по кости. Воздух вздрагивает, будто сама реальность на миг потеряла плотность.
Кровавый туман поднимается из луж на полу, собираясь в алые вихри, из разорванных вен Реми, вытягивая последние капли. Даже из пролитых чернил на испорченных пергаментах. Он тянется к Гилену, вплетается в его кожу тончайшими нитями, вливается в Исток Крови, как вода в иссушенную пустыню.
Реми кричит — но это уже не человеческий голос, а хрип иссушенного горла, звук лопающихся голосовых связок. Его тело обрушивается на пол с глухим стуком.
Боль не утихает — рунный круг всё ещё пылает, прожигая плоть, но теперь у него есть новый инструмент. Он направляет украденную кровь по энергетическим меридианам, заставляя её течь против законов природы.
Чёрный Шов просыпается: под кожей пробегает вибрация — будто ненасытный червь проснулся и потянулся за пищей. Тьма в жилах густеет, становится вязкой, как чёрная смола, смешиваясь с украденной кровью.
Десять минут медитации — и прорыв.
Кровяной Шов. Теперь запечатывает раны в два раза быстрее, нити теперь алые, как раскалённая проволока. Может впитывать и использовать чужую кровь для регенерации. Оставляет следы — тонкие алые шрамы, сплетающиеся в паутину по всей коже.
Гилен открывает глаза, взгляд скользит по иссушенному трупу Реми. Не идеально... но достаточно. Он встаёт. Рунный круг бьёт током, пытаясь удержать, но Кровяной Шов тут же гасит повреждения, алые нити мгновенно стягивают обожжённую кожу. Теперь... пора найти выход. Его рубиновые глаза за стёклами очков вспыхивают в полумраке камеры, освещая путь к свободе.
Несколько минут спустя дверь взрывается внутрь с оглушительным грохотом, ударяясь о каменную стену с такой силой, что сотрясаются полки с древними фолиантами. Тонкие клубы пыли поднимаются в воздух, смешиваясь с запахом гари и крови.
Трое инквизиторов врываются в кабинет, их латные доспехи с изящной гравировкой Ордена сверкают в тусклом свете. Мечи уже обнажены — сталь дрожит в напряжённых руках, лица искажены боевой готовностью.
Но картина, открывшаяся их взглядам, заставляет кровь стынуть в жилах. Тело Реми — иссушенная мумия, застывшая в неестественной позе. Его пальцы скрючены, словно в последний момент он пытался доползти до спасительной двери. Пустые глазницы смотрят в никуда, рот застыл в беззвучном крике.
Пол усеян осколками разбитых склянок, между которыми змеятся высохшие чёрные дорожки — всё, что осталось от луж крови. Драгоценные пергаменты испачканы, чернила расплылись в багровые кляксы, напоминающие кровавые отпечатки.
Рунный круг под клеткой пылает в полную силу, его символы режут воздух, как раскалённые лезвия, наполняя помещение гулом работающей машины пыток.
И в центре этого ада — Гилен. Сидящий в позе лотоса, абсолютно неподвижный. Его грудь поднимается в такт дыханию, пальцы сложены в медитативной мудре. Клетка из Света, которая должна была заставить его корчиться от боли, теперь выглядит просто душем из золотистых лучей.
Первый инквизитор, самый молодой, с лицом, на котором ещё не зажили юношеские прыщи, сжимает эфес меча до побеления костяшек. Его голос дрожит:
Он делает шаг назад, его взгляд мечется между мумией и пленником. Второй инквизитор, мужчина в расцвете сил с грубым шрамом через левый глаз, медленно приближается к телу. Его меч описывает в воздухе защитные круги.
— Как...? Он же в клетке! Круг активен! Он не мог...
Его слова обрываются, когда он замечает пустые глазницы мумии. Что-то в этом взгляде заставляет его остановиться как вкопанного.
Третий инквизитор, женщина с лицом, высеченным из мрамора, безошибочно считывает ситуацию. Её голос, обычно такой уверенный, срывается на последнем слове:
— Это не просто убийство. Это... ритуал.
Первый инквизитор резко поворачивается к двери, его доспехи звенят от внезапного движения:
— Нужно доложить мастеру Сайлосу! Сейчас же!
Второй инквизитор в ярости бьёт мечом по столу, разбрасывая осколки стекла:
Его клинок дрожащим перстом указывает на Гилена.
Третья инквизиторша уже у двери, её плащ развевается за спиной:
— Я иду за подкреплением. Не подходите к нему!
Дверь захлопывается с гулким эхом.
Оставшиеся двое переглядываются. В их глазах — ужас, замешанный на долге. Мечи в их руках дрожат, отражая пляшущий свет рунного круга. Воздух наполнен электрическим напряжением, словно перед ударом молнии.
А в центре клетки, не шелохнувшись, продолжает сидеть Гилен. Его чёрные очки скрывают глаза, но оба инквизитора чувствуют — он наблюдает. И ждёт.
Гилен медленно поднимается во весь рост, словно тень, отделяющаяся от стены. Его движения текучи и неестественно плавны - суставы сгибаются без малейшего напряжения, будто кости заменены жидкой сталью. Адская боль от клетки Света, от которой обычное существо корчилось бы в агонии, для него лишь легкий дискомфорт, о котором он упоминает разве что мысленно.
Он протягивает руку к прутьям клетки. Искры Священной магии вгрызаются в пальцы, оставляя черные отметины на бледной коже. Но он не отдергивает ладонь. Напротив - пальцы сжимают раскаленный металл, проверяя его сопротивление. Кожа шипит, запах горелой плоти наполняет камеру, но его лицо остается невозмутимым.
Гилен поворачивает голову в сторону стражей. За черными стеклами очков вспыхивают рубиновые блики, когда он наконец открывает рот:
— Вы опоздали. Ваш мастер мёртв не из-за меня.
Его голос звучит спокойно, с легкой иронической ноткой, будто он рассказывает забавную историю в таверне. Он делает едва заметный кивок в сторону двери, и этот жест полон скрытого смысла:
— Один из пленников... сбежал. Вы знаете, кто здесь сидит в других камерах. Или думаете, что клетка — это гарантия?
Каждое слово падает, как камень в воду, создавая круги сомнения. Уверенность стражей начинает раскачиваться, как корабль в шторм.
Рейн, старший из оставшихся, сжимает меч так, что стальные пластины его перчатки скрипят. Шрам через левый глаз дергается:
— Заткнись, тварь. Мы сами разберёмся.
Но его клинок дрожит - этот ветеран видел, что творят высшие вампиры, как демоны обманывают смертных. Его опыт шепчет: эта ситуация пахнет ловушкой.
Бранн, молодой инквизитор, отступает на шаг. Его голос сдавлен, словно кто-то сжимает ему горло:
— Рейн... а если он прав? Что если... что-то вырвалось?
Его взгляд мечется к двери, словно он уже видит, как тьма сгущается в коридоре.
Рейн резко поворачивается к напарнику, стальные доспехи звенят:
Но и сам он не делает шага к клетке. Годы тренировок в Ордене кричат одно: «Никогда не доверяй пленнику». Но и другое: «Никогда не недооценивай угрозу».
Гилен остается неподвижным, но его Алый Взгляд фиксирует каждую деталь: пульс Бранна бьется так часто, что видно, как дрожит артерия на шее; пальцы Рейна белеют на рукояти меча, сухожилия напрягаются до предела; капля пота скатывается по виску младшего инквизитора.
Они не уверены. Они боятся. И в этом мире, где сила рождается из страха, это уже победа. Клетка еще стоит, но ее психологические стены уже рухнули.
Дверь распахнулась с оглушительным треском, от удара о каменную стену косяк раскололся, рассыпав щепки по полу. В проеме, окутанный дымкой коридорного полумрака, замер Сайлос де Сильва. Его плащ еще колыхался, будто живой, обвивая стройную фигуру.
Те всегда бесстрастные серо-голубые глаза теперь горели холодным пламенем - в них читалась редкая для этого мастера смесь ярости и изумления. Брови сведены в жесткую складку, тонкие губы сжаты в ниточку.
Бранн, молодой инквизитор, невольно сделал шаг вперед, его лицо озарилось надеждой:
Сайлос резким рубящим жестом прервал его. Голос прозвучал металлически:
Бранн вытянулся по стойке смирно:
— Мастер Реми мертв. Круг активен. Пленник невредим.
Рейн добавил хриплым шепотом:
— Тело... иссушено. Как пергамент.
Сайлос молча сбросил с плеча сумку из драконьей кожи - редкий артефакт, чья шкура переливалась синеватыми отсветами. Его длинные пальцы с безупречно подстриженными ногтями извлекли синий диск, испещренный рунами Хроноса.
Пальцы заскользили по символам с хирургической точностью, губы прошептали заклинание:
— Астральнум Реверто Видис.
Воздух замерцал, как нагретый над пламенем. Стены потеряли плотность, став полупрозрачными. В пространстве материализовались призрачные фигуры - силуэты Реми и Гилена начали разыгрывать последние минуты в обратном порядке.
Призрачный Реми приближался с серебряным стилетом, лицо искажено жестокой радостью. Затем - молниеносный бросок Гилена, его пальцы впились в запястье. Кровавые когти выводили замысловатую руну на коже. И наконец - ужасающий момент иссушения, когда тело Реми сжалось, как пергамент в огне.
Беззвучное представление разыгрывалось перед ними, отбрасывая мерцающие тени на бледные лица наблюдателей.
Гилен стоял неподвижно, но его Алый Взгляд за черными стеклами фиксировал каждую деталь. Сонная артерия Сайлоса пульсировала быстрее обычного - редчайшее явление! Перстень с печатью Ордена едва заметно дрожал на его пальце. Мышцы челюсти были напряжены, выдавая внутреннюю борьбу.
Сайлос повернулся к инквизиторам ледяным взглядом:
— Уйдите. Код "Рубин". Передать мастерам.
Бранн и Рейн исчезли в коридоре с поспешностью зайцев. Дверь захлопнулась с глухим стуком.
Сайлос уставился на Гилена — его взгляд стал тяжёлым, почти физически ощутимым. Глаза сузились — он снова использовал «Опознание», как тогда на палубе корабля. Гилен не моргнул. Его поза оставалась расслабленной, но каждая мышца была готова к действию. Он знал: Сайлос понимал, что клетка больше не помеха.
Тишина между ними стала осязаемой, наполненной невысказанными угрозами. В этом молчании - тоже было оружие. И оба мастера владели им в совершенстве.
Сайлос медленно опустился на колени рядом с иссохшим телом Реми, его плащ распластался по каменному полу, словно черная лужа. Пальцы в белых перчатках методично исследовали останки: сухую кожу, напоминающую пергамент старинного фолианта; запястье с едва заметным отпечатком кровавой руны, похожей на древний запретный символ; пустые глазницы, где застыло последнее выражение ужаса
Блокнот из драконьей кожи в его руках быстро заполнялся точными зарисовками. Перо скользило по страницам, оставляя детальные изображения таинственного символа, медицинские заметки о состоянии тканей, а так же теоретические выкладки с пометкой "Гипотеза".
Его губы шевельнулись, произнося вслух наблюдения:
— Дегидратация на клеточном уровне... но не магический вакуум, а именно поглощение... Интересно.
За черными стеклами Алый Взгляд сканировал клетку, анализируя микроскопические дефекты в плетении заклинаний. Тонкие линии напряжения в магической матрице. Точки возможного перегруза.
Мысленный расчет пронесся в сознании:
— Если перегрузить здесь и здесь... да, сработает. Но не сейчас.
Дверь открылась беззвучно — вошли двое:
Бернан — его массивная фигура заслонила свет из коридора. Глубокий бас прокатился по комнате:
— Очередной умник, который думал, что контролирует тьму.
В его обычно насмешливых глазах читалась неожиданная грусть — Реми был его старым знакомым по академии.
Джереми — его гладкое, как полированный камень лицо оставалось невозмутимым. Голос звучал сухо:
— Он адаптировался. Клетка больше не эффективна.
Он постучал костяшками пальцев по прутьям — Свет взвыл протестующей сиреной, но Гилен даже не дрогнул.
Сайлос, не отрываясь от блокнота, произнес:
— Нужен новый протокол. Круглосуточный дозор. И... — его взгляд скользнул по Гилену, — пересмотр методов сдерживания.
Бернан скрестил руки, его латы блеснули — под сталью мерцали защитные руны:
— Я останусь первым. Мои чары не обмануть.
Джереми достал хрустальный шар с дымящейся фиолетовой жидкостью:
— А я усилю круг. Пусть попробует не сжечь себя теперь.
Он вылил содержимое на пол — руны вспыхнули багровым адским светом, боль в каждой клетке усилилась втрое.
Гилен сжал зубы до хруста, но не издал ни звука. Только тонкая струйка крови вытекла из уголка рта.
Сайлос закрыл блокнот с решительным щелчком:
— Я вернусь с новыми инструментами.
Его взгляд скользнул по Гилену в последний раз — в этих холодных глазах не было страха, только безжалостный ледяной расчет охотника, оценивающего добычу.
Продолжение следует...
Если хочется узнать, что будет дальше, книга полностью доступна на АТ/ Загляните, обещаю, вам понравится! А если не понравится, уделите ей хотя бы какое-то время и добавьте в библиотеку. Скажу заранее, что это не боярка и не гаремник. Спасибо, что читаете!)
