V

Кто знает, на что способен человеческий мозг в экстремальной ситуации? Величайшие изобретения, включая велосипед и цепные атомные реакции, меркнут перед одним только мигом, сопряженным с реальной угрозой и опасностью. Только на краю пропасти ощущаешь себя тем, кто ты есть на самом деле. Порой, незнакомец, живший в твоей оболочке все это время, очаровывает или, наоборот, отталкивает хитрой изворотливостью в стремлении жить. Все зависит от алгоритмов, что не только были заложены при рождении, но и от приобретенных в течение жизни, под воздействием опыта и обстоятельств.

За доли секунды, обработав полученную информацию от своей жены, я осознал, что именно произошло и что случится в скором будущем. Не было помутнения рассудка, аффекта, дрожи в конечностях или растерянности, — в голове вырисовался четкий сформулированный план, который, правда, предстояло еще хорошенько продумать в деталях. Одно я знал наверняка: я не собирался потерять женщину, дарованную мне судьбой.

Стоило немалых трудов (река красноречия едва не иссякла) уговорить Кирену прилететь домой накануне восьмого марта. Мы с ней нейтрально относились к этому празднику и просто наслаждались еще одним выходным днем в обществе друг друга, в то время как стада красноглазых мужей, забивая атмосферу праздничным перегаром, дежурно мечутся в поисках букета залежалых цветов, чтобы исполнить семейные обязательства и погрузиться в пьяную нирвану.

В этот раз все было по-другому: по пути из аэропорта мы молчали. Приехав домой, она, сославшись на дикую усталость, поднялась на второй этаж, приняла душ и легла спать в гостевой комнате. Завтра, восьмого марта, мне предстоял, пожалуй, самый сложный разговор в моей жизни. Разговор, касающийся самой жизни.

Всю ночь я то проваливался в сон, то просыпался, зачастую совершенно не понимая, бодрствую или нет. Если разбудить человека в период крепкой фазы и спросить о чем-то серьезном, то почти наверняка, при ясном, осмысленном взоре, он понесет самую дикую чушь. Кирена, для смеха, изредка подшучивала надо мной подобным образом, засидевшись за полночь за хорошей книжкой.

На следующее утро в окна ворвалась чудесная солнечная погода. Рассветную тишину разрывали радостным щебетанием маленькие птахи, на кромках крыш плакали и с мрачной необратимостью устремлялись вниз коварные сосульки, снег под ногами хрустел глазированной коркой. Зима неохотно, грязными следами чернеющей копоти на угасающих сугробах, покидала город, и уже чувствовалось вишневое дыхание весны. Смена времен года бодрила, созидая новый прилив сил каждому чахлому организму, изнуренному непроницаемой ширмой полярной ночи.

Кирена проснулась поздно: только к полудню я услышал ее шаги в соседней комнате. Мое предложение позавтракать она ожидаемо отклонила, сославшись на необходимость успеть собрать до вечернего самолета вещи. Поужинать перед вылетом, как я и рассчитывал, все же согласилась. На этом строился мой ужасный план.

Весь день я едва сдерживал своё волнение перед неизбежным, маскируя свои истинные чувства печалью от предстоящего бракоразводного процесса. Меня, не познавшего отцовской любви, даже слово «развод» удручало. Женщина, с которой я хотел прожить отмеренное мне время, была спокойна и холодна. Она не принимала теорию, что семья одна, на всю жизнь, и превыше всего. Семейная жизнь как трамплин: вы оба встали на лыжи и вдвоем же несетесь вниз, не останавливаясь и не сворачивая. Именно так я себе представлял нашу с Киреной судьбу. Вместе навсегда. Но любимая когда-то игрушка разонравилась и требовала замены, пока не вышел гарантийный срок.

Прощальный ужин подходил к концу. Мы, как и положено цивилизованным людям, разобрались в нашей ситуации без использования непечатных слов и холодного оружия. В заключение, я предложил выпить по бокалу дорогого шардоне из личных запасов. Я прекрасно знал, что Кирена обожает именно это вино, поэтому она не смогла отказаться. В гостиной звучал любимый нами Чайковский. Шардоне и «Щелкунчик» — идеальные ингредиенты для мирного завершения отношений, как соленое и сладкое, радость и отчаяние. Счастливое сочетание в стиле ар-деко, особенно, если одно из них содержит в себе смесь транквилизаторов и веществ, угнетающих дыхание.

Любовь не исчезает, если кто-то из двоих по-прежнему питает чувства. Из нас я не утратил страсть, а это означало, что Кирена должна была остаться в доме, где мы провели несколько бесценных лет, вихрем пронесшихся перед моими глазами за те секунды, пока она допивала свой последний бокал. Сейчас в ней зарождалась новая эра, которую ей предстояло оценить по достоинству.

Несколько минут спустя, Кирена почувствовала легкую усталость и головокружение. Ее знобило, и я предложил ей прилечь ненадолго тут же в гостиной, на диване. До самолета было достаточно времени, успокаивал я. Приглушив свет, я сел подле нее, взял за руку и неотрывно глядел в ее широко распахнутые глаза, ради которых был готов на все. Понимала ли Кирена, что происходило с ней? Я надеялся, что нет.

Одно дело — внезапный уход, совсем другое ощущение, когда душа медленно освобождается от телесной оболочки, а каждый вздох может стать последним. Мозг, сознание бешено сопротивляются, цепляются за все земное, пытаются вырваться из объятий неизбежного. Наконец, последние минуты и секунды пребывания в этом мире сглаживаются, забиваются стремительно делящимися клетками наиболее ярких и важных пережитых когда-то впечатлений и эмоций, а после плавно ускользают в трясину беспамятства, словно от укола с сильнодействующим наркотическим веществом.

И вот я ощутил, как сильно задрожала Кирена всем телом, а из открытых, но невидящих, глаз хлынули бледно-розовые слёзы, ниспадающих прозрачными потоками по прекраснейшему лицу. Из Кирены струилось последнее послание живому миру, то, что еще могло отождествлять ее с ним. Я целовал ее руки, глаза, нос, солоноватые губы, — самое дорогое, что было у меня. И все, что я так любил, оставалось в доме. Нашем с Киреной доме. Навсегда.

На следующий день, после работы, я довольный и радостный спешил домой. В моей жизни ничего не изменилось. Я безумно счастлив, у меня семья, и те, кто после всего этого утверждают, что я не умею любить, — либо безнадежно глупы, либо чрезвычайно завистливы.

Холодное весеннее солнце вяло омывало последними тусклыми лучами далекий и почти невидимый горизонт. Вечер обнимал город смолистым облаком дымчато-сладкой убаюкивающей дремоты, а я возвращался по оставленным утром следам на снегу к своей Кирене.

Из школьного детства. Класс то-ли 9й, то-ли 10, уже точно и не вспомню.
была у нас компания. Макс, Динька и я. Ну и как то мне довелось отпросился отмечать НГ в кругу друзей. Всё изначально складывалось чинно, иногда раньше тоже употребляли горячительное и проблем с этим ни у кого не было. На стол была припасена полторашка честно слитой батиной самагоночки, кто-то притащил пару пузырей водки (хз на кой на такое количество народа). Ну в общем, под пельмешки употребили самогоночки, отметили Куранты и взбрело нам пойти пошляться погулять. На выходе все были адекватными.
Частный сектор. До ДК где была возведена большая горка было чуть больше километра. Туда дошли без приключений, покатались, пообщались с другими компашками, и побрели обратно домой (ибо подмерзать начали около -30 было).
Самое приключение случилось именно на обратном пути.
где-то на 3/4 пути Динька просто шагая вырубается... Сказать, что мы охуели это мало что сказать.
берем его с двух сторон под руки, ведем. Тут у него, то-ли ремень отстегнулся, то-ли че... Его штаны начали сваливаться, мы не могли понять причину. И вот картина. Новогодняя ночь. Один держит тело, другой натягивает ему штаны, и так, каждые метров 30-50. Я предложил Максу срезать путь чтоб не идти в обход по широкой, прочищенной дороге (+ около метров 100, что для нас казалось непреодолимым дополнением), свернули на тропинку, которая срезала по диагонали данную дорогу.... И вот это была лютая ошибка. Не успев зайти на эту полосу препятствий, Дэн падает в сугроб в одну, я с Максом в другую. Кое как его от туда вызволили, поставили, натянули штаны. Решили тащить по очереди. Тропинка позволяла двоим "трезвым" поместиться. Эта тропинка для меня была вечностью. Я не помню когда, но в какой то момент я уже осознавал все последствия того, что сейчас происходит. Дэн уже истерически орёт одно и тоже слово: "Ебааааааать!!!" Что аж уши закладывало.
Сколько раз мы падали в сугроб я не помню. Но было очень много раз. Дойдя до расчищенной дороги, мы хватаем Дэна под руки и уже Прем его, ибо он уже даже не перебирает ногами, но периодически шлёт нас в пешее эротическое, и просит оставить его в покое. На что он получал отрицательный ответ и что мы его не бросим тащили его дальше.
Когда до дома Макса оставалось буквально около 150метров я отправил Макса подкинуть угля в печь и идти обратно на подмогу, а я пока буду его тащить. Тащил долго, упорно. И, где то не дойдя ровно 1 дом до места, я понял, что моих сил уже нет никаких. Я как ужаленый ломанулся к дому Макса, захожу, речь протоплена, дома жара, Макс спит, поднимаю его с криком: "Пиздос, Дэн на улице, я не могу дотащить!" Мы с Максом подрываемся и тупо хватаем его за руки-ноги тащим в дом. Раздели его и сами вырубились...

Итог всей этой истории. Мы с Максом норм.
У Дэна обморожение кистей рук второй степени. Видимо в процессе падения в эти сугробы, потерялись его перчатки.

Его мать потом меня как то встретила и чуть ли не слёзно благодарила, что не бросил.

Я хз как, но я до сих пор, если и пьем с друзьями товарищами, то всегда настоятельно требую отзвона, что человек добрался до дома. Если вижу, что собутыльник в невменозе, то в такси я сажусь вместе с ним и сдаю его лично в руки его родственнику (мать, отец, жена и тд.) и благополучно возвращаюсь и с чистой совестью ложусь спать.

Всех с наступающим Новым Годом!
Пейте в меру! :)

Кстати, может быть из-за этого крепкие напитки в меня не лезут в чистом виде... Водка вообще ни в каком виде.