Село, куда занёc Айгуль казахский суховей, похоже на родной Солнечный: широкие дворы, козы, смородина у изгородей. Под Новый Год на снегу мандариновая кожура и хвоя — ёлки везут на санках с самой станции.
Айгуль шесть, у неё курицы Чеча и Внучка, вышитая блузка и вязаный половик на досках во дворе. Ни лошади, ни собаки её не трогают, козий сыр она продаёт соседям, а на Новый Год устраивает дом так: топит печку, намывает пол, ставит еловые ветки.
Есть у Айгуль нарядная скатерть: стелет её на стол, ставит вазу с обколотым горлом. В вазу суёт еловые веточки. Сверху веток кладёт зелёный шар с петелькой, на боку — серебристые шершавые блёстки. Потрёшь шар пальцем — блёстки останутся. Шар лёгкий, пружинит на ветках, звенит пластмассовым звоном.
Круглый год в загашнике у Айгулевой бабки толстые хозяйственные свечи: на случай, если электричество отключат, и ещё на хороший праздник. Есть плохие праздники, на них свечей не тратят. Новый Год — хороший. Айгуль обматывает свечку куском мишуры: унесло с санок, когда сухую ёлку везли на помойку после праздника.
Есть у Айгуль открытка, главное украшение в доме: цветная картонка, пришпилена к стене гвоздём с голубой шляпкой. На открытке башня с часами (это Москва), флаги (это Санпетербург) и крупный снег, как мухи, — это родной Солнечный в морозы.
***
В последний день года по всей школе темно, жутко. Айгуль со сворой мальчишек забегает на пустые лестницы, карабкается на второй этаж, бежит, замирая, до самого тупика коридора, куда косят только рыжие уличные фонари.
Там, в дальнем крыле, кабинет физики с громадными таблицами масляной краской, и химия с запахом стекла и тайн, и география, тоже таинственная, увешанная картами, гербариями, бородатыми портретами.
На всё это пятиклашки заглядываются, независимо-бесстрашно прохаживаясь в этих краях на переменах. Попасть туда по праву предстоит через два года, а что такое два года, когда ты пятиклассник? Это восемь четвертей, два лета, два столбика годовых оценок в двух дневниках — если ты городской. И два сенокоса, две морозных зимы, две осени в галошах — если из деревни.
А пока на столе карамельки, три сорта печенья, чай и напиток особый, местный: смесь «Дюшеса» и «Колокольчика». Кружки свои на чаепития каждый второй забывает из раза в раз, так что испокон веков из кабинета рисования берут старые чашки и стаканчики, испачканные акварели. Заодно берут канцелярские ножи: резать рулеты, которые на школьных праздниках заменяют торт.
Айгуль укутывают в мишуру, деревянный пол в обёртках, липкий от газировки, и конфетами уже объелись, а их на столе всё ещё видимо-невидимо…
К восьми все выдыхаются. Девчонки собирают чашки, расставляют парты. Мальчишки с Айгуль — в последний рейд в тёмные края. Убегают, хихикая, отважные и бестолковые, топот и крик. Позже, когда в классе уже всё по-старому, парты на местах и пол подмели, — возвращаются и орут, что были аж на третьем, у экспериментальной физики, а глаза туманные, полупьяные, и на лицах улыбки до ушей, как будто они сталкеры или мракоборцы.
В начале девятого пятиклашки провожают классную до дома. Потом, гогоча, долго катаются с горки в свете зеленоватого фонаря на доме культуры — санки, шапки, визг, всё вперемешку. Потом по домам, объедаться салатами и мясом из печки, украдкой соваться под ёлку, хихикать, когда родители шугают, ждать курантов.
Хороший праздник. Не жаль свечей.
***
Недавно читала: на каждого детдомовца в России после Нового Года приходится от семнадцати до тридцати шести килограммов конфет. Когда дойдёт-то до вас? Не нужны нам подарки, особенно сладкие. Гаджеты тоже не нужны: старшие, кто поборзей, отбирают, продают или выменивают на блейзер, на сиги, на анашу. На каникулах выпускники налетают: скупают у наших по дешёвке все эти плееры, смартфоны, планшеты.
Весь декабрь приезжают шефы, спонсоры. Толковые привозят мешки с обувью, или симки, или кладут деньги на телефон. Недавно городские байкеры привезли сковородки — хорошие, тяжёлые. Учили нас менять шины, заливать масло, блины печь. Бородатые мужики — а пекут блины.
Другие везут шоколад, игрушки, концерты: большие и мелкие смотрят одно и то же, кому-то точно скучно. В конце — подарки, фотографии. Фотки обязательно подписывают: «Волонтёры Майрс Групп и первая группа коррекционного центра 3071», «Алевтина Петровна и Даша Веткина», «Маша с Айгуль и Яриком». Я слышала, компаниям полагаются какие-то налоговые вычеты за эти поездки, так что на неделе по пять дедморозов приходит. И хоть бы один подарил чайник. Или кастрюлю. Мне через полгода выпускаться — колледж, общага. А даже чайника своего нет.
Один плюс Нового Года: на каникулах посвободнее. Кого-то родня забирает на гостевой, кого-то увозят волонтёры. Меня раньше тоже бабка забирала, а с прошлого года некому.
Тридцать первого воспетки нарезают салаты, украшают комнаты, проводят всякие конкурсы, потом уходят по домам. Остаются дежурные, нянечки, оливье, телевизор.
К концу каникул подтягиваются «домашние». Многие после побывок начинают бухать, прогуливать, скандалят. Один пацан с третьего этажа проткнул себе щёку иголкой, сделал селфи и отослал волонтёрам, которые его и его друга брали на праздники. Мол, не могу тут, забирайте.
Соцработники называют это разморозкой: в гостях детдомовцы размораживаются, а потом, в детдоме, рефлексируют. Поэтому в разморозку попасть трудно: подерёшься, например, перед праздниками, и всё, не пустят. Ко всему придираются. Некоторые, кому не светит, нарочно подначивают остальных, чтобы не так обидно было сидеть в детдоме в новогоднюю ночь.
Плохой праздник. Свечек зажигать не буду.
***
На подростковой зоне разные касты: отрицалы, активисты, отщепенцы, середнячки. Есть особые — из нашего центра по реабилитации. Это те, кому осталось меньше полугода, кто положительно себя проявляет. В ребцентре учат вольным профессиям: грузить овощи, раскидывать навоз, ходить за свиньями.
Вместо бараков две комнаты по четыре койки, вместо умывалки — отдельный душ, вместо зелёных роб — майки и джинсы. Даже ходить можно не строем. Раз в месяц возят на волю: в музей, в театр. Ребцентр — для не совсем пропащих, для освобождающихся. Чтобы проще потом адаптироваться на свободе. Своя кухня, тумбочки, цветы. В шкафу — халатики, крема. Всё как дома.
В начале декабря, когда только выпал снег, слепили у крыльца Деда Мороза. Покрасили шубу красным, бороду синим. Нарезали снежинок из старых журналов — из «Юности», из «Науки и техники». Повесили бумажные гирлянды.
С пятнадцатого числа родня начала слать подарки. У почты перегруз, раз в неделю привозят груды ящиков и пакетов. Комната передач работает допоздна: дачки шмонают. В вареньях и конфетах ищут таблетки, в зубной пасте — анашу. Мандарины обычно приезжают накачанные спиртом.
Новогодним утром у нас главная забота — торт: коржи, крем, бисквит, тоже почти как дома. Охлаждаться ставим в снег. Под вечер девчонки собираются в телевизионке. Чай и конфеты из общака. Едим торт.
Позже, в каптёрке, по барачной памяти, накрываем табуреты: оливье, сельдь под шубой. Потом звонки родственникам, поздравление Президента. После праздников каждый раз ждём: может, амнистия?..
— Айгуль! Пошли свечки на ёлке зажигать, — орут со двора девчонки.
Электрических гирлянд тут нет: не полагается по технике безопасности. А свечки вот можно.
— Айгу-уль!
Достаю из тумбочки белые свечки, иду во двор. Бом-бидибом-бидибом — начинают куранты. Хороший праздник.
