Которую (сюрприз!) надо зачастую подтверждать каждый год.

Взрослый (читай выживший как то в системе) условно скомпенсированый (или не скомпенсированый потому что нормальных психологов для рас единицы) хорошо если не просто выживает а действительно тянет (а сколько их плохо закончило?)

От ребенка который просто заблудился потому что не мог спросить и объяснить и погиб до девочки которая зная диагноз сделала эвтаназию.

Давайте не будем уже романтизировать аутистов.

Давайте понимать что между ребенком с лёгкой уо плюсом к рас, который очевиден и немного странным гением айтишником есть (и с каждым годом их всё больше) целая куча разных человеков с РАС.

Я пока не доехала до Питера но при возможности непременно этим озадачусь.

Уж больше хочется посмотреть в глаза тем кто вместо помощи добивает.

Да и к некоторым питерцам у меня вопросики.

Москва мне например понравилась. И люди, и город.

Москвичи чудесные.

Кстати "загнивающий" запад как то отличается от нас в плане отношения к аутистам.

Для меня показательный пример аутиста номер 1 Дональда. Родители которого смогли о нем позаботиться, а жители населенного пункта в котором он жил создали поддерживающую среду, в котором он прожил почти до 90 лет.

В отличие от Дональда лично у меня не было таких родителей. Не было информации и так же старались просто закрывать глаза на проблемы.

Старались переложить проблемы на меня. Будто это я сама виновата в своих особенностях.

То есть мне пришлось выживать в условиях сопротивления среды.

Кто-то пишет там что я якобы злюсь на мир. Ну а какая должна быть реакция на постоянное насилие. На оставление без помощи.

На оставление в опасности.

Это сейчас я взрослая и могу об этом говорить.

В детстве я не понимала от чего такие колоссальные страдания испытываю.

А взрослые только добавляли сверху.

Как по вашему, я спасибо должна им теперь сказать?

У меня есть знакомые с детьми формата такого как я была.

Это как правило очень осознанные родители но и их тревожит будущее их детей.

Я по сути годами выживала , не имела возможности заявить о своих особенностях.

Терпела постоянно насилие моральное и колоссальное напряжение психики.

Кто-то хочет чтоб я делала вид что всё в порядке. Жила же ты как то до этого и дальше так живи. (Слова психиатра). В системе нет возможности мне помочь. Все попытки только унизили меня и раздавили. Я потеряла силы и ничего не добилась.

Думаю тут есть люди которые поймут.

А я вполне понимаю с чем сталкиваются родители аутистов.

Всем приятного аппетита!

Он не просто носил эту одежду — он словно вел с ней безмолвный диалог, испытывая ее на прочность. И футболка, казалось, не сдавалась без боя, но его упорство в этом странном соревновании было непоколебимо.

Но история на этом не закончилась. Следующей жертвой времени и привычек стал локоть его единственной кофты, протертый до дыры — своего рода апгрейд в его коллекции изношенной одежды.

Петр, поглощенный виртуальными мирами, мог часами неподвижно сидеть за компьютером, опираясь локтями о стол. Видимо, в его системе координат потеря ткани была допустимой платой за погружение в любимую игру.

В этом наблюдении за его смешной и забавной жизнью я вдруг поймал себя на мысли, как же я сейчас похож на знаменитого советского писателя Зощенко. Дело было не во мне, а в самой жизни, в её нелепых историях, которые словно превращали меня в него. Я помнил его короткие, почти всегда нелепые и смешные рассказы. И здесь, в этих декорациях, происходило то же самое: словно перерождение Зощенко и его воскрешение произошло во мне на время, чтобы описать этот ветхий и совершенно фарсовый быт.

Он был не просто владельцем одежды — он был собирателем дыр, человеком, чья одежда становилась отражением его особого, случайного и ветхого, но по-своему цельного мира, с его абсурдной, но притягательной эстетикой.

И на него невозможно было смотреть без смеха. Я начинал улыбаться еще до того, как его увижу, — стоило только услышать разносящийся по коридору игровой мат.

Он так кричал в наушниках, что никого не слышал и не отдавал себе отчета, что орет буквально на весь этаж. Уже только это веселило.

Но когда Петр появлялся в те редкие моменты, когда шел в столовую, становилось еще смешнее. Двухметровый босяк с улицы, в разорванной одежде с дырами по всему телу, как ни в чем не бывало, стоял и выбирал себе еду. Это было так нелепо!

Я никогда не видел, чтобы человек так не обращал внимания на свой внешний вид — это надо уметь! Для меня каждая маленькая дырочка — уже повод зашить вещь или вовсе её выкинуть. А тут он стоял, словно вышедший с поля боя после артиллерийской обработки — в лохмотьях, и совершенно невозмутимый.

При каждом его виде я просто расплывался в улыбке, а потом взрывался громким смехом до слез. Я не мог стоять, у меня подкашивались ноги, и эта гомерическая истерика могла длиться пять минут.

Я сразу сдавался, не пытаясь бороться с ней, просто ждал, пока ее силы иссякнут. А Петр, не замечая ни моего хохота, ни всего фарса вокруг, возвращался после трапезы к компьютеру. Держась за живот, я склонялся к полу — и вскоре неудержимый приступ смеха уступал место тихой, почти печальной улыбке. Но ровно до тех пор, пока из коридора не долетала новая громкая реплика: «Долбоёб, аптечка не там!» — и меня снова бросало в пот истеричного смеха. Я даже просил высшие силы дать мне сил поесть — ну пожалуйста, можно мне просто поесть? — потому что не мог. Только смеялся.