Заброшенка

Свой маршрут мы начали от КПП центрального рудника, возле которого проходит тропа к Пирротиновому ущелью.

Мы пошли не прямым путем к ущелью, а длинным, через водопад и озера.

Почти в самом начале пути находится водопад "Платовский", возле которого есть удобное место для привала.

После водопада и до самого ущелья не будет сильного перепада высот, но придется по камням переходить горные реки.

Река Айкуайвенйок.

На подходе к ущелью.

Над нами в воздухе постоянно кружили хищные птицы, которых потревожило наше присутствие.

Поляна с оранжевой породой - остатки опытной добычи пирротина, которая велась здесь в 1930-х годах. Этот район добычи условно называли Восточным, параллельно работы по разработке пирротина велись возле города Апатиты (Западный район).

В районе ущелья располагался рабочий поселок с небольшой кузницей, которая могла находиться именно на этой площадке.

Хибинский пирротин планировалось использовать для получения серной кислоты, которая была необходима для многих технологических процессов на предприятиях. В 1930-м году началась подготовка к геологоразведке ущелья, работы по проходке разведочных шурфов, электро- и магниторазведке шли здесь до 1935 года. По результатам разведки была организована Пирротиновая партия, затем переименованная в Южно-Хибинскую комплексную группу.

Ярко-рыжие отвалы пирротиновой руды в районе бывших штолен.

Для доставки продовольствия и вывоза руды из Пирротинового ущелья были затребованы 22 лошади, поставлены буровые, жилые палатки для рабочих, построены хозяйственные помещения (склады, пекарни, конюшня, бани, кузницы и др.), проложены дороги и зимники. Работа кипела летом и зимой, в документах даже появился термин «Пирротинстрой».

1933 год. Буровая в районе Пирротинового ущелья.

Пирротиновое ущелье. Штольня № 5. 1933 г.

На склоне ущелья было пройдено пять штолен. По заданию треста «Апатит» в декабре 1932 г. здесь было добыто около 180т. пирротиновой руды, после разборки и сортировки 44 т руды с содержанием серы 25-27 % отправлены на завод «Красный Химик» в г. Ленинград для технологических испытаний. Работы в Пирротиновом ущелье затруднялись глубоким снежным покровом, снежными обвалами (зимой 1932-33 гг. участок трижды заваливало) и трудностями с доставкой продовольствия (рабочие по три дня сидели без хлеба).

В 1933 г. пробный обжиг хибинского пирротина (44 т) проведён на ленинградском заводе «Красный Химик» и дал удовлетворительный прогноз его использования, что подтвердилось работами с пирротином на Ловчорритовой обогатительной фабрике и Воскресенском химическом заводе. Несмотря на это, работы по добыче пирротина в ущелье были свернуты: запас руд оказался недостаточно большим для промышленной добычи, организация которой дополнительно затруднялась отсутствием полноценных дорог и снежными заносами. Немного дольше велась добыча на Западном районе, где имелась более развитая инфраструктура.

Вид на ущелье с отвала.

Первая организованная научная экспедиция вернулась в ущелье спустя 70 лет (в июле 2005). По результатам экспедиции была опубликована статья "История освоения Хибинских пирротинов" (Красоткин И.С., Войтеховский Ю.Л., Лесков А.Л.), которая и послужила для нас основным источником информации.

По состоянию на 2005 год от рабочего поселка уже ничего не осталось, а штольни были почти полностью засыпаны. Авторам статьи "История освоения Хибинских пирротинов" удалось осмотреть штольню № 3, причем вход в нее пришлось раскапывать. Штольня представляет собой полость 6 × 8 м в трещиноватом скальном монолите с крутыми плотными каменными стенками высотой около 2 м (роговик), по которым сочится вода.

Вход в штольню №3 в 2005 году.

В нашем походе в июле 2023 года штольни найти не удалось. Возможно, провал на фото все что осталось от входа в одну из них. До недавнего времени как минимум две штольни были доступны.

Пирротиновое ущелье представляет собой памятник эпохи социалистического строительства 1930-х гг. и, несомненно, имеет историческую и познавательную ценность, а также является интересным геологическим объектом.

Теперь перейдем к осмотру Западного района.

Когда стало ясно, что запасы пирротина в Пирротиновом ущелье недостаточны для промышленной добычи, основные разведочные работы переместились в Западный район к югу от массива Тахтарвумчорр вблизи железной и автомобильной дорог. Была проведена электроразведка, пройдены разведочные канавы и скважины. В Западном районе были отобраны пробы руды и направлены в Центральную испытательную станцию (ЦИС) треста «Апатит» и на завод «Красный Химик».

Дорога к штольне и карьеру в Западном районе. Июль 2023.

В Западном районе была более развитая инфраструктура с полноценным рабочим посёлком.

Рабочий поселок Пирротинстроя. 1939 г. Из фондов музея ОАО «Апатит».

Вид на штольню, портал завален. Из портала по весне вытекает вода, вымывая гипс, из-за чего камни по руслу ручья окрашены в белый цвет.

Канава рядом с карьером. Провалы, возможно, это просевшая штольня.

Вид на карьер и штабеля руды. Западный район был признан более перспективным для освоения, но промышленная добыча здесь так и не началась.

"Умираю! Прощайте!"

Надпись на скале в карьере. Кто и когда ее написал неизвестно.

Штабеля отбитой руды.

Кусок немецкого самолета Junkers Ju 88 упавшего на склоне севернее разработок.

Источник.

Зачем вообще нужны «кладбища» и что это за места.

«Кладбище кораблей» — общее название для трёх разных явлений.

Первое — промышленные площадки разборки списанных судов, где корпуса режут на металл, а оборудование уходит на вторичное использование.

Второе — зоны массовых заброшенных судов, когда корабли оставляют у берега без утилизации.

Третье — природные «кладбища»: опасные акватории, где за столетия погибли сотни судов, и теперь это объекты подводного наследия.

В идеале почти каждый списанный корабль должен попадать на переработку. Но в реальности всё упирается в экономику, логистику, правовые требования и наличие инфраструктуры. Поэтому на карте мира есть и гигантские разборочные верфи, и места, где старые корпуса годами ржавеют в отмели.

Крупнейшие центры разборки: где суда становятся металлом.

Аланг, Индия.

Полоса пляжей в штате Гуджарат — крупнейший в мире кластер судоразборки. Десятки участков тянутся примерно на 14 км вдоль мелководного берега залива Камбей. Высокие приливы позволяют «высаживать» многотысячные суда прямо на песок, а отлив — подводить технику и начинать резку. В пиковые годы сюда доходили сотни корпусов — от балкеров и контейнеровозов до круизников и танкеров.

Как это устроено изнутри: сначала судно проходит газоочистку и инспекцию опасных материалов, затем команда демонтирует оборудование и «корабельный быт»: мебель, электрику, тросы, якоря, шлюпки. Часть идёт в магазины «из корабля» (их в округе целый пояс), тяжёлые узлы уходят на ремонт и вторичную установку, а корпус режут на секции и отправляют на местные прокатные станы. Экономика округа десятилетиями жила за счёт стали и «вторички»: кислородные станции, мастерские, рероллинговые заводы, перевозчики металла.

Цифры: по данным отраслевых сводок, в Аланге 183 площадки с суммарной мощностью около 4,5 млн LDT и береговой линией ~14 км. Пик пришёлся на 2011–2012 финансовый год — ≈415 судов за год; в 2024–2025 — ≈113 судов (исторический минимум). В 2020 разобрали ~196 судов.

🔸Примечание: LDT (Light Displacement Tonnage) — «лёгкий» водоизмещающий тоннаж, то есть масса судна «налегке»: корпус, механизмы и стационарное оборудование без топлива, груза, балласта, воды и припасов. В судоразборке LDT используют как ориентир «веса для переработки». Поэтому 4,5 млн LDT — это приблизительная совокупная масса корпусов, которую кластер способен разобрать за период (обычно — в год).

Читтагонг (Чаттограм), Бангладеш.

Берег Ситакунды — ещё один эпицентр разборки. Десятки площадок используют «пляжную» модель: судно заводят на полном приливе, а на отливе начинается работа. Здесь режут практически всё — от старых танкеров до контейнеровозов. Судоразборка даёт стране значимую долю стали для внутреннего рынка и работу тысячам людей, а вдоль трассы тянутся кварталы магазинов деталей: от швартовых и вентилей до каютной мебели и кухонной утвари.

Цифры: прибрежная полоса судоразборки тянется ~18 км. По разным оценкам, отрасль даёт 20–60% внутренней стали (в зависимости от методики подсчёта и периода) и обеспечивает 20–200 тыс. рабочих мест (прямо и косвенно). В 2024 в стране зафиксированы смерти 9 работников и 45 тяжёлых травм на пляжных участках Чаттаграма.

Гадани, Пакистан.

Гадани — третий крупный центр на «пляжной» схеме: длинная полоса участков, где суда встречают пламя резаков. Здесь работают с самыми разными корпусами, а рынок металла чувствует каждый большой «приход». После ряда трагических инцидентов требования к безопасности усилили: больше контроля, обучающие программы, регламенты по горячим работам.

Цифры по Гадани: рекорд 2009–2010 — 107 судов, ≈852 тыс. LDT; заявленная мощность — до ≈135 судов в год (до ~1,4 млн LDT). В обычные годы счёт идёт на десятки крупных корпусов.

Алиага, Турция.

Алиага под Измиром — противоположность «пляжной» модели. Это европейски регулированный кластер с доками, кранами, герметичными площадками, учётом опасных материалов и экспортом металлолома на сталеплавильные комбинаты. Сюда идут суда под флагами, которым нужны площадки из «евросписка», а также специфические корпуса — от паромов до круизных лайнеров. Во время кризиса круизной отрасли 2020 года здесь резали сразу несколько крупных лайнеров, что хорошо видно по кадрам с постепенным «исчезновением» палуб.

Цифры по Алиаге: за последнее десятилетие в этом кластере разобрали >2 000 судов; в Турции действует несколько EU‑listed площадок, принимающих суда под европейскими флагами.

Заброшенные «кладбища»: когда суда просто оставляют.

Нуадибу, Мавритания.

Побережье залива Нуадибу долгие годы считалось крупнейшим «кладбищем» заброшенных судов: здесь одновременно стояли и лежали на отмели сотни корпусов — от рыболовецких до небольших грузовых. По оценкам, исторически в бухте и на отмелях было до ~300 судов; экспедиции в середине 2000‑х фиксировали ~100+ корпусов над водой и два десятка под водой. Часть была затоплена рядом, образуя музей под открытым небом и серьёзную экологическую проблему.

Природные «кладбища»: когда опасная акватория пишет историю.

«Кладбище Атлантики», США.

Воды у побережья Норт‑Каролины, особенно район мыса Хаттерас и песчаных мелей Diamond Shoals, веками считались ловушкой для судоходства. Здесь встречаются тёплое течение Гольфстрим и холодные прибрежные потоки, из‑за чего рождаются туманы и резко меняются ветра; под водой — постоянно бродящие песчаные гряды. За несколько столетий на этом участке погибло множество судов разного класса — от парусников колониальной эпохи до пароходов XIX века. Во время Второй мировой здесь находился печально известный участок «Torpedo Junction»: немецкие подлодки топили торговые корабли буквально «у берега». В этих водах покоится и легендарный броненосец USS Monitor, ушедший ко дну в 1862 году неподалёку от мыса Хаттерас. Сегодня регион известен не только как опасная акватория прошлого, но и как центр подводной археологии и дайвинга; на берегу работает музей Graveyard of the Atlantic.

Остров Сейбл, Канада.

Узкая дуга песка в Атлантике печально известна 350+ зарегистрированными крушениями с конца XVI века. Сейбл лежит на пересечении штормовых треков, здесь часты туманы и резкие смены течений, а главное — постоянно меняющиеся песчаные банки: то, что сегодня глубоко, завтра становится мелью. В XIX–начале XX века на острове действовали маяки и спасательные посты, благодаря которым число жертв постепенно снижалось, но сами крушения не исчезали. В наши дни Сейбл — охраняемая территория (национальный парк‑резерв), доступ ограничен, а подвижные дюны порой выносят на свет фрагменты старых корпусов: история буквално «всплывает» после каждого большого шторма.

Почему не все суда сразу отправляются на переработку.

1. Логистика и деньги. Отбуксировать старый корпус к крупной верфи дорого. Для малых судов это может быть экономически бессмысленно — их бросают в ближайшей отмели или в порту, если контроль слабый.

2. Опасные материалы. Старые суда содержат асбест, ПХБ, тяжёлые металлы, остатки масел. Их нужно правильно удалить и утилизировать — не везде есть условия и специалисты.

3. Правовые требования. В одних странах контроль слабый, в других — строгий. В переходные периоды (до вступления новых конвенций) часть судов «зависает» в серой зоне.

4. Историческая ценность. Отдельные корпуса сохраняют как музеи или искусственные рифы — после очистки от опасных веществ.

Что меняется с международными правилами.

С 2025 года в отрасли действует обязательная рамка безопасности и экологии: переработка должна идти с учётом инвентаря опасных материалов на борту, контролем условий труда и утилизации. Для судов под европейскими флагами также действует требование переработки только на сертифицированных площадках из утверждённого списка. Это постепенно выдавливает «дикий» разбор и сокращает число мест, где корпуса просто бросают у берега.

Экономика и люди.

Судоразборка — это не только металл, но и занятость для целых регионов: тысячи рабочих мест напрямую и в смежных отраслях — от проката стали до магазинов «корабельной утвари». Одновременно это одна из самых травмоопасных сфер тяжёлого труда, поэтому тема безопасности, обучения и контроля здесь критична.

Экология: цена ошибок.

Главные риски — утечки масел и топлива, токсичная краска, асбест, загрязнение песчаных отмелей и прибрежных вод. На современных верфях эту проблему решают закрытыми доками, системами сбора стоков и сертификацией. Там, где суда годами гниют в мелководье, последствиями становятся мёртвые пятна экосистем и долгие программы очистки.

Итого.

«Кладбища кораблей» — это срез целой индустрии на стыке истории, экономики и экологии. Где‑то корпуса уходят в печи и возвращаются в виде арматуры и листового проката. Где‑то они десятилетиями ржавеют на мели, становясь мрачными памятниками эпохи.

Источник.

Кисловодск полон зданий, которые по каким-либо причинам не используются. Но чаще всего их судьба уже предрешена: снос (Дом связи) или реставрация (санаторий им. Семашко)

Но здание, о котором я хочу рассказать, находится в суперпозиции: у него есть владелец, но он ничего с ним не делает. Казалось бы, Курортный парк – место притяжения туристов. А бассейн, тем более в такую жару, был бы популярен не только среди приезжих, но и среди местных.

Краткая история

Бассейн построили в середине 70-х с вполне практической целью. При подготовке к летней Олимпиаде 1980 года выяснилось, что Советским пловцам по сути негде тренироваться. Средства на постройку собирались буквально всем миром – объект возвели преимущественно благодаря властям и жителям города Кисловодска. Открытие состоялось в 1974 году.

Даже после окончания Олимпиады бассейн продолжал работать и был открыт для всех желающих, причём круглогодично, ведь вода подогревалась до +24° даже зимой!

Бассейн проработал вплоть до развала Советского Союза, после чего начал постепенно приходить в упадок. Со временем Кисловодский спортивный центр передали на баланс Всероссийских профсоюзных организаций независимого толка, чем только поспособствовали разрушению объекта.

В 2006 году бассейн вместе с прилегающей территорией продали компании НПО «Инфокристалл» за 47 млн. рублей. Однако и они не трогали здание – по слухам им нужна была только ценная земля национального парка.

С 2012 года регулярно поднимался вопрос о его полной реставрации, но до дела так и не дошло.

На первом этаже – холл и раздевалки

Но самое интересное – дальше...

Слышал, в таких занимаются синхронным плаванием. Интересно, это правда?

Зато, оно того стоило.

Советую посетить это место каждому, при посещении Кисловодска.