Ket263

Рассказ на конкурс для сообщества CreepyStory

______________________

Альпийская горка

Первая запись в дневнике Марии Петровны от 17 апреля.

«Решила по советы Зины вести дневник. Говорит, он память тренирует. И потом читать весело, потому что забываешь, чего было, а после словно книжка получается. Ну с Зиной понятно, ей, склеротичке, записи недельной давности интересны, не сомневаюсь. Я вроде бы на память не жалуюсь, но решила попробовать, все равно занять себя нечем. Хотя про что писать? О погоде? О паскуде Кадушкиной? Про Чарлика? Про телевизор? Ладно, попробую.

Ходила сегодня гулять с Чарликом, настроение хорошее, погода солнечная, только Чарлик, паршивец, сильно испачкал лапы, и пришлось отмывать его в ванне. Всю ванную загадил мне, собака такая. Влез в грязь. Про грязь сейчас отдельно напишу.

Во дворе возятся рабочие, разворотили всю клумбу, ироды, весь тротуар в земле, потому и лапы грязные получились. Гомонят что-то, на месте клумбы здоровенную яму вырыли. Подошла к ним, сказала, что думаю. Стали орать «пошла на … бабка, и шавку свою забери». Куда катится мир? Чарлик не шавка, он пудель! А я не бабка, мать свою бабкой называй, недомерок! Никакого уважения к пожилому человеку. Спросила, чего они тут делать собираются. Не твоего ума дело, отвечают. А всё-таки? Горку, говорят, альпийскую. Программа благоустройства. Кому оно надо, благоустройство ваше? Весь тротуар в грязи. Полчаса лапы мыла».

Вторая запись в дневнике Марии Петровны от 20 апреля.

«Два дня писать было не о чем. Приборка, готовка, телевизор смотрела, только фильмы все дурацкие, а передачи глупые. По РЕН-тв снова про инопланетян, такая ерунда, что не досмотрела, выключила.

Благоустройство продолжается, теперь в грязи не только тротуар, но и подъездная дорога. Яма стала еще больше, а внизу вроде какой-то короб бетонный. Кажется, у нас получается альпийская яма, а не горка вовсе. Боюсь, повредят они нам или трубы, или провода. Спросила, чего так глубоко вырыли? Они поспокойнее в этот раз были, говорят, что так им по проекту рыть сказали. Позвонила в управу, да, отвечают, будем вам, бабушка, альпийская горка, а так глубоко надо для корней растений. Баобаб они там что ли сажать собрались? Три метра яма! И бетон внутри какой-то старый. И за бабушку обидно было. Какая я им бабушка? Вот Кадушкина действительно, бабка бабкой. Неопрятная, злющая, весь подъезд довела до белого каления. А я не бабка, я опрятная, модно одеваюсь, и со всеми вежлива».

Третья запись в дневнике Марии Петровны от 25 апреля.

«Снова в записях получился перерыв, а всё из-за того, что смотрела через интернет сериал, и никак не могла оторваться. «Теория большого взрыва» называется. Боже, как я смеялась! Сто лет так не смеялась. К черту телевизор, буду смотреть любимые фильмы через интернет. Подарить, что ли, телевизор Кадушкиной? У нее для этого уже достаточно мозги протухли. Хотя нет, много чести. Отвезу на дачу.

Теперь новости про нашу альпийскую яму. Как я и подозревала, так и получилось. Они все-таки пробили этот самый бетон, а под ним какая-то дырка и пустота. То ли коллектор, то ли провода. Идиоты!!! Сказали, что дырку заделают, и ведь заделали, правда, кое-как. В доме всё работает, так что не повредили вроде ничего. Спросила, когда засыпать будут. Сказали, что вот прямо завтра. Ну, посмотрим, а то надоело мне Чарлику каждый раз мыть и лапы, и пузо. Чарлик на дырку в бетоне рычал, дурак старый. Наверное, подумал, что это нора. Хороша нора, толстый мужик запросто в такую нору поместится.

Кадушкина снова нахулиганила. Намазала почтовые ящики, простите, каким-то дерьмом. А всё почему? Да потому что у нее среди ночи орал телевизор, и кто-то ей замечание сделал, что громко очень, а она позабыла кто, и отомстила всем».

Четвертая запись в дневнике Марии Петровны от 29 апреля.

«Снова долго не писала, но по уважительной причине. Хотя, если вдуматься, перед кем я оправдываюсь? Этот мой дневник всё равно никто не прочитает. Когда хочу, тогда и пишу, своя рука владыка.

У нас снова хулиганит Кадушкина. Вызвала полицию на день рождения соседа сверху, каков подарочек. Снова мстит за телевизор, не иначе. Время восемь вечера, да и музыка у него была совсем даже и негромкая. Кадушкина на полицию орала громче, чем играла эта музыка. Полицию мне было жалко, бедные мальчики. Такие вежливые! Они даже голос не повысили, когда послали Кадушкину на три буквы, и пообещали ей штраф за ложный вызов. Я всё видела, потому что собиралась как раз вывести Чарлика, пописать на сон грядущий… Хотя кого я обманываю? Я вышла с ним только потому что на лестнице был скандал, и мне стало интересно. Милый дневник, ты же не расскажешь об этом никому, правда? И мне весело, и Чарлик лишний раз пописал.

Теперь про нашу альпийскую горку. Привезли баобабы. Целую кучу баобабов всех размеров и расцветок, и целую груду камней. И гравия два КАМАЗа. Позвонила Зине, спросила, есть ли у них такое благоустройство. Ничего у них нет, только детскую площадку разнесли. Говорит, нам везёт, будет красиво. Надо мне это красиво, надоело Чарлика мыть три раза в день».

Пятая запись в дневнике Марии Петровны от 2 мая.

«Завтра поеду на дачу, но прежде – наши новости. Про яму и так называемую горку. Они стали засыпать яму гравием, сказали, что это дренаж. Гравий тяжелый, и место, которое они заделали, провалилось. Чего ему не провалиться, когда заделано было кое-как? Сказала им, чтоб переделали, но они же хитрющие, выбрали время, когда начальства нет, выходные же, и быстренько накидали сверху побольше гравия, авось не заметит никто. А кому замечать, когда выходные? Получилось, что гравий в том месте, где дыра, просел, как воронка образовалась, но они подсуетились, и туда еще гравия сыпанули. Вроде не проседает больше, и ладно. Халтурщики! Завтра воткнут туда самый большой баобаб, и вообще ничего не будет заметно. Всё у нас тяп-ляп делается, всё кое-как.

И чего я привязалась к этим баобабам? Они привезли туи, одну большую, и десяток поменьше, какие-то кустики, и, кажется, сосенки, хотя я не разглядела. Но главное другое: грязь убрали, наконец. Вот спасибо, люди добрые, как раз мне на дачу ехать пора, очень вовремя.

Зина говорит, что к Кадушкиной деменция, поэтому она так и куролесит, а я думаю, что ничего у нее нет, просто характер мерзкий. Ужасная баба. Не хотела про это записывать, но все-таки запишу. Мой дневник, что хочу, то и пишу. В общем, Кадушкина из машины соседа Димы сперла пакет. Он на дачу ехал, таскал сумки и пакеты от подъезда к машине, а жена его, Танюша, видимо, дома ребенка в дорогу собирала. Ребенок у них маленький. Так эта стерва старая подкралась к машине, подождала, когда он отойдет, схватила пакет, и скрылась за углом. Пропажу он не заметил. Сказать им я не успела, они быстро уехали. Наверное, придется сказать, как вернутся.

Перечитала, что написала. Боже мой, кажется, я написала детектив».

Шестая запись в дневнике Марии Петровны от 9 мая.

«Вернулась с дачи, 9 мая мой любимый праздник. Завтра съезжу на могилки к семье, всех поздравлю, отец воевал, мама на заводе всю войну работала. Спасибо скажу за мирное небо, много лет так делаю.

На даче было хорошо, только холодно, и Чарлик снова пачкался, конечно, но там хоть лапы мыть три раза в день не нужно. Посеяла укроп и посадила семенами кабачки, мне это всё не особенно и нужно, не люблю копаться в земле. Природа просто дивно хороша! Птички поют, трава молодая, листики уже пробиваются. Благодать, одним словом. Рада, что выбралась.

Теперь про наши новости. Удивительно, но пока меня не было, они доделали горку! Получилось неплохо, хотя, конечно, аляписто, и местами кривовато. Можно и получше постараться, но, видать, к празднику торопились закончить. В общем, посредине, где яма была, теперь груда камней, и туя торчит, а вокруг тоже камни, и там-сям насажены сосенки, травка какая-то, где-то корой засыпано, где-то гравием. Ладно, сойдет, хотя бы не яма, и хотя бы нет грязи. На том спасибо.

Чарлик у этой горки сперва примерился пописать, но потом отскочил, и снова рычать начал. Дурак дураком, а ведь считается, что пудели умные. Может, чьи-то и умные, но мне вот дурак достался. Правда, добрый. Постоял он, порычал, и домой меня потащил».

Седьмая запись в дневнике Марии Петровны от 11 мая.

«Приехали соседи с ребенком, рассказала про пакет. Дима пообещал оторвать Кадушкиной её кадушку, в пакете было детское питание, которого они недосчитались, и поблагодарил меня от всей души. Обещал накачать мне фильмов из интернета, которые я не нашла, в благодарность. Сделал комплимент – мол, прекрасно выгляжу, и вообще красавица.

Кадушкина просто свинья! У маленького мальчика, сына этого славного соседа, аллергия, а эта старая дура украла его специальную еду, которую они покупают за немалые деньги. Они за городом еле сумели найти подходящую. Дача у них далеко, не то что у меня, за один день туда-сюда не съездить. Дима сказал «спасибо, что не лекарства». И как эту Кадушкину земля носит за такие дела?

Уже устанавливается теплая погода, и я решила, что пришла пора одеваться в летнее. На сезон определила себе все оттенки синего и голубого, очень идет к седине, и подчеркивает стиль. Прошлое лето у меня получилось зеленое, и к концу сезона цвет мне поднадоел, но в этом я решила стать лазурной дамой. Надо будет попросить соседа, чтобы пару раз сфотографировал меня в синем на фоне новой горки. Потом покажу фотографии Зине, она обзавидуется».

Восьмая запись в дневнике Марии Петровны от 14 мая.

«Что у нас делается! Сосед Дима, тот, у которого Кадушкина сперла пакет, устроил этой старой ведьме показательное порицание при всем честном народе, прямо во дворе. Подговорил людей, встретили ее, когда она из магазина перлась, и при всех потребовал вернуть украденное. Как она орала! Стекла дребезжали. И ничего она не брала, и сам он вор, и не нужно ей это детское питание, потом что оно пресная гадость, приходилось соль и перец в него сыпать, чтобы хоть как-то пролезло, и вообще, что им пенсионерке сраных банок жалко (pardonne). Дима ей в ответ показал запись с камеры, которая висит у нас над подъездом, и на видео хорошо видно, как Кадушкина удирает с пакетом. Вот уж не думала, что эта камера работает. В общем, придется Кадушкиной теперь отдавать Диме за эти банки, а там сумма ого-го, оказалась, почти три тысячи, у Димы и чек есть. Еще Кадушкина пообещала наслать на нас всех порчу, видимо, потому что три тысячи ей подарить им было жалко. Я лично в порчи не верю, лишена предрассудков. Пусть насылает. Но прежде пусть деньги вернет.

Альпийская горка наша, конечно, радует глаз, но, не смотря на камеру, две сосенки с краев уже утащили, а центральная часть слегка просела, и между камнями образовались щели, где побольше, где поменьше. Думаю, гравий в дыру всё же проваливается, не засыпалась она целиком. Вот будет смешно, если вся горка там окажется. Купить, что ли, телефон с фотоаппаратом, чтобы это потом сфотографировать? Надо узнать, сколько стоит какая-нибудь надежная модель, которой удобно пользоваться».

Девятая запись в дневнике Марии Петровны от 16 мая.

«С помощью Диминой жены Танюши нашла в интернете подходящий телефон. Танечка такая милая! Обещала, что научит обращаться с аппаратом, похвалила, что я умею пользоваться интернетом, сказала, что с телефоном будет еще проще. Не понимаю, что меня останавливало раньше от покупки? Убеждение, что люди в моем возрасте должны пользоваться телефонами с кнопками? Какая же я была глупая, что в это поверила! Обязательно научусь, и ещё утру всем нос, правда-правда.

А вот с горкой какая-то ерунда творится. Туя, которая самая высокая, сильно просела, но, кажется, кроме меня и Чарлика этого никто не заметил, все ходят мимо, словно ничего не случилось. И щели между камнями стали шире, чем были позавчера. Люди постоянно куда-то торопятся, и ничего вокруг себя не замечают на бегу, но я-то уже точно своё отторопилась, и поэтому могу смотреть на мир внимательными глазами, и замечать то, чего другие не видят. В старости есть своя безусловная прелесть. Молодость прекрасна порывом, а старость вниманием к мелочам. Так вот, мой милый дневник, я напишу сейчас нечто очень странное, и мне даже жалко, что никто не прочтет.

Сегодня Чарлик особенно сильно рычал на горку. Я подошла поближе, и, клянусь, увидела, что в щели между камнями что-то мелькнуло. Сначала я подумала на крыс, но ведь крысы не бывают такого цвета. То, что мелькнуло, было словно бронзовое, и с синим отливом. Или с блеском. Я не знаю. Но это точно была не крыса. Может быть, змея? У нас живут змеи в коллекторах?».

Десятая запись в дневнике Марии Петровны от 17 мая.

«Там был глаз. Я шла из магазина, была без Чарлика, уронила пакет рядом с горкой, присела, чтобы собрать яблоки, и случайно посмотрела в щель.

И на меня оттуда тоже посмотрели.

Господи, с кем посоветоваться? Зина решит, что я сошла с ума на старости лет, и скажет, чтобы я шла к психиатру. Танечка и Дима будут жалеть, что добрая соседка свихнулась. В полицию звонить – вообще бред, что я им скажу?

Какие-то страшные догадки роятся в голове. Вдруг эти рабочие там своего коллегу зарыли, и это он смотрел? Да нет, ерунда какая-то, если бы там был кто-то мертвый, он бы уже… боже, что я пишу? Пишу, и самой страшно делается. Это надо такое вообразить – труп под альпийской горкой?

Вот что, дорогой дневник. Я пока что буду наблюдать. Во-первых, мне никто не поверит, если я расскажу. Во-вторых, мне страшно, но это же интересно. В-третьих, у меня есть верный Чарлик, который, в случае чего, предупредит меня об опасности. Не такой он и дурак, оказывается, не просто так рычал. Завтра курьер привезет мой телефон, и я буду фотографировать горку каждый день, на всякий случай.

Вот же отыскала себе развлечение, право слово. Жаль, рассказать некому».

Одиннадцатая запись в дневнике Марии Петровны от 18 мая.

«Телефон просто чудо! Не зря я залезла в свои гробовые деньги, и купила его. Какая разница, в каком платье лежать в гробу? Можно нацепить на меня что-то попроще, а телефоном я буду пользоваться сейчас, да и умирать в ближайшее время я точно не планирую. Дама я крепкая и подвижная. Лазурная дама, подчеркну. Танечка отдала мне две пары своих джинсов, и, о чудо, они мне прекрасно подошли, правда, пришлось слегка подкоротить. Посмотрела на себя в зеркало сегодня – и не узнала. Джинсы голубые, блузка темно-синяя, в руке блестящий телефон в синем корпусе. Ну красотка! Нужно найти в шкафу синюю сумочку, и образ получится… как принято говорить? Обалденный.

Горка сегодня себя ничем не проявила, ни движения, ни взгляда. Правда, туя просела еще больше, и сейчас торчит из камней примерно на две трети своей высоты, не более. Уже треть скрылась в яме. Почему никто не видит? У нас что, все люди во дворе разом ослепли, что ли? Чудеса, да и только».

Двенадцатая запись в дневнике Марии Петровны от 19 мая.

«Мама!!! Господи, мамочка, это чуть не сожрало Чарлика!!! Не могу писать, попозже напишу, у меня руки дрожат……

………

Фу, вроде успокоилась. Сейчас напишу всё по порядку. Удивительно, но я нашла в серванте коньяк, оставшийся с позапрошлого года, и он не выдохся. Две рюмки выпила, уже полегче, сердце не так колотится.

Вышла в девять вечера, подышать воздухом, и лишний раз прогулять Чарлика. Бродила по двору, потом пошла на собачью площадку, где его можно отпустить, чтобы побегал. Как набегался, пристегнула рулетку, и пошла домой, чтобы позаниматься с новым телефоном. Когда проходила мимо горки, заметила словно бы веревку с каким-то утолщением на конце, которая одной частью лежала на асфальте, а другой на горке, ну, мне так показалось. Я подумала, что это дети играли, и забыли прыгалки, нагнулась, чтобы поднять, но Чарлик меня опередил, он дернулся вперед, зарычал, и схватил эти прыгалки зубами. И… я сперва подумала, что они зацепились за что-то, Чарлик рычал и тянул, и всё никак не мог их вытянуть, а потом он перестал рычать, и стал визжать, но как-то глухо, я наклонилась, и увидела, что эти прыгалки обмотались несколько раз вокруг его мордочки, и что это не Чарлик их тянет, нет, это они его тянут, а он упирается всеми лапками, и визжит, я схватила с горки камень, и стала бить эти прыгалки, куда придется, они дернулись раз, другой, отпустили мордочку, и рывками, извиваясь, вползли куда-то в камни……

Маша, Маша, успокойся, ты в порядке, Чарлик в порядке, мы дома, дверь заперта на все замки, окна все закрыты, но боже мой, что же это было…….

Маша, еще раз – успокойся, вот что я себе постоянно повторяю. Дура старая, тебе 72 года, ты же всегда умела брать себя в руки, вот и сейчас не распускайся, а лучше подумай. Просто вот посиди спокойно, и подумай.

Обратиться не к кому. Но я же должна предупредить хотя бы Диму с Танечкой, чтобы они не пострадали от этой штуки, которая прячется под горкой! Даже не знаю, что это такое может быть. Может быть, это что-то жило себе в канализации, и никого не трогало. Ело, например, каких-нибудь крыс, или что-то еще добывало в коллекторе, а потом появилась дыра, и оно вылезло.

……………….

Дописываю за сегодня. Сходила еще раз, постояла на хорошем отдалении от горки, и заметила, что рядом с ней валяются птичьи перья. Кто-то там съел голубя, и очень хочется верить, что это была ворона, а не та штука».

Тринадцатая запись в дневнике Марии Петровны от 20 мая.

«Это не ворона. Снова перья, и больше, чем вчера. Туя просела еще глубже, это наконец-то заметили. И что же? Пришел дворник, слегка ее выдернул, и припер камнем. И всё! Когда он залез на горку, у меня аж сердце заколотилось, но ничего не произошло, вообще ничего. Может быть, эта штука днём спит, а охотиться выбирает только в темное время суток? Но как же тогда перья? Птицы ночью прячутся, насколько мне известно. Раннее утро? Надо посмотреть, но боязно.

Я так много пишу про горку и эту тварюгу, и совершенно позабыла написать про другую тварюгу, которая вполне себе реальная, и отравляет нам жизнь практически ежедневно. Милый дневник, потерпи, говорят, бумага и не такое стерпит. Эта мерзавка Кадушкина и не думает успокаиваться! Она посыпала пшеном машину Димы и Танечки, и машину загадили недоеденные тварью птицы. Она попыталась облить моего беленького Чарлика зеленкой, за то, что я рассказала Диме о краже пакета с малышовой едой. А еще она ночью расписала неприличными словами все почтовые ящики в нашем подъезде, приводить тут эти слова я, конечно, не буду.

Говорит, что мы тут все у нее еще попляшем. Дима написал заявление в полицию, но, боюсь, это ничего не даст».

Четырнадцатая запись в дневнике Марии Петровны от 22 мая.

«Сегодня, когда утром гуляла с Чарликом, подошли двое разнорабочих, и спросили, не видела ли я Фаруха. Фарух – это наш дворник, очень вежливый и умный уже немолодой человек, у себя там работал учителем, но жизнь сложилась так, что он оказался у нас тут в дворникам. Всегда мы с ним здоровались, говорили о погоде, о всяком разном. Он пропал. Оказывается, его ищут со вчерашнего дня, а один из ребят, которые спросили, его сын. Боже… я даже боюсь думать о том, что могло произойти. Хоть бы всё обошлось.

Туя снова провалилась, уже больше чем до половины. Перьев не видела. На всякий случай сфотографировала сегодня горку – Танюша научила и снимать, и смотреть фотографии. В меня всё отлично получается, Танюша говорит, скоро интаграм и ток-тик освою. Или правильно тик-ток? Разберусь. Танюша жаловалась на Кадушкину. Эта тварюга испортила их коляску! Сломала обе оси, видимо, била ногой. И откуда у нее ключи от колясочной? Кадушкина сказала Танюше, что она их из дома выживет обязательно. Я сказала, что перебьется Кадушкина, пусть Дима пишет еще одно заявление в полицию».

Пятнадцатая запись в дневнике Марии Петровны от 23 мая.

«Сбываются мои самые ужасные подозрения. Рядом с горкой сын Фаруха нашел его шапочку, всю в каких-то пятнах и рваную. Бедный, бедный… зашла сегодня в храм, поставила свечку на канон, помолилась за Фаруха. Бог един для всех, какая разница, кто и где молится, правда? Поплакала. Какая страшная судьба: лишиться всего на родине, и так страшно погибнуть на чужбине.

Туя провалилась почти совсем, видна только верхушка.

Сегодня скажу Танечке, чтобы не подходила близко к горке, особенно вместе с Дениской.

Мне страшно.

…………………

Чертова проклятая сука старая Кадушкина!!! Снова дописываю. Она облила нас с Танюшей… о, боже… своей мочой, вылила на нас огромный пакет, видать, долго собирала. Попало на всех – на Танюшу, на Дениску в коляске, на нас с Чарликом. Я еле отмылась, вещи придется долго отстирывать. Пыталась ударить палкой, кричала, что ей ничего не будет, у нее, мол, справка есть из психушки, что она двинутая, и её не тронут.

Теперь мне страшно вдвойне. Потому что ей действительно ничего не будет, а прийти в голову ей может что угодно, и никто не в силах ей помешать. Боже мой, что же делать, что делать…….»

Шестнадцатая запись в дневнике Марии Петровны от 27 мая.

«Не писала несколько дней, потому что была занята. Милый дневник, ты видишь меня такой, какая я есть на самом деле, а не такой, какой видят другие. Что они видят? Чистую, опрятную, хорошо одетую старушку, с модным телефоном, с белым пуделем, весьма бодрую и законопослушную. Ведь так? Конечно, так. Собственно, так и есть, однако теперь появилось несколько новых аспектов моей безупречной личности. Аспектов, которые я могу доверить только тебе, дорогой дневник.

Ведь никто не узнает о том, что эти несколько дней я исследовала и прикармливала то, что прячется там, под камнями. Я потратила почти тысячу рублей на акционную свинину, и, надо сказать, свинина этой штуке пришлась весьма по вкусу. Я выходила рано утром, в четыре, в полпятого, «прыгалки», которые на самом деле щупальца, прекрасным образом цапали куски мяса, на которые я подманивала штуковину, и я даже сумела пару раз их сфотографировать. Они похожи на щупальца осьминога, только без присосок, зато с такими, как бы сказать, коготками, вроде кошачьих. Вчера попробовала привязать мясо на веревку, и сделала вывод, что эта штука очень сильная – она так рванула кусок, что веревка обожгла мне руку, и ее пришлось отпустить. Рука теперь болит, и не только сустав, как обычно, но и ладонь, на которой остался след от веревки.

Тварь большая, и дыр в камнях она понаделала много. Я бросала по 2 и по 3 куска мяса одновременно, и каждый из них хватало своё щупальце. Причем два из них были не тонкие, как то, что пыталось поймать Чарлика, нет, они были в руку толщиной.

Мне нужно подумать. Очень хорошо подумать».

Семнадцатая запись в дневнике Марии Петровны от 29 мая.

«Вчера во второй раз поговорила с Танечкой, а затем и с Димой. Сперва они мне не поверили, а потом я показала фотографии, и они признали, что это не похоже на фотошоп (себе – узнать, что это такое). Сегодня они сходили со мной, и всё увидели сами. И щупальца, и то, как тварь таскает мясо. Я не знала, что Дима может быть таким бледным. Прямо до синевы. Танечка, и та держалась лучше, храбрая девочка. Мы посовещались, и решили никому не звонить, это бесполезно, нас сочтут сумасшедшими. И мы – не Кадушкина с ее липовой справкой. Дима может потерять работу, у Танечки могут возникнуть проблемы, да и ребенок… лучше я возьму всё на себя. Уж как сумею. К тому же еще и Кадушкина лютует снова, даже писать не хочу про новые гадости.

Я им сказала, чтобы они уезжали – у них ребенок, им не нужны неприятности, да и опасность ни к чему. Уговорились, что послезавтра возьмут Дениску, и поедут на дачу, Диме дали вроде бы отпуск на две недели. Очень хорошо. Пусть едут. А тетя Маша тут как-нибудь сама управится.

Эти люди мне никто, но я почему-то хочу защитить их. Наверное, потому что они милые и добрые, потому что они хорошие соседи, и у них чудный Дениска, который так хорошо и светло мне улыбается каждый раз при встрече.

Свет к свету, тьма к тьме».

Восемнадцатая запись в дневнике Марии Петровны от 30 мая.

«Поверила, тварь проклятая. Жадность, она многим глаза застит. Хорошо. Очень хорошо. Завтра, всё будет завтра».

Девятнадцатая запись в дневнике Марии Петровны от 1 июня.

«Это, наверное, будет последняя запись в моем дневнике, мне расхотелось его вести — вот так, в старом блокноте, на листочках ветхой бумаги. Через час за мной придет машина, я заказала социальное такси, которое отвезет меня, Чарлика, и вещи на дачу. На всё лето. Я не хочу тут оставаться. Мне не по себе, даже давление прыгает.

Но я должна рассказать всё по порядку, рассказать, чтобы потом не забыть.

В тот же день, как Дима с Танюшей уехали, я подстерегла Кадушкину у подъезда и сказала ей, что Дима хочет от нее откупиться, и просил передать ей, Кадушкиной, информацию что он хочет дать ей некую сумму, чтобы она оставила его семью в покое. Как же загорелись ее поросячьи глазки! Спрашивает – какую сумму? Я отвечаю – сто тысяч. Ну и где же они, мои денежки? Отдавай, старая швабра – это мне, ну, разумеется. Нет, говорю. У меня нет ничего. Дима, говорю, их спрятал, сама заберешь, а я чужие деньги трогать не приучена. Заставила я ее подергаться, а под конец сообщила, что Дима прикопал пакет в камнях, на новой альпийской горкой, под туей, которая большая. Она вознамерилась срочно туда бежать, но я ее притормозила. Дура старая, говорю, хочешь, чтобы тебя с деньгами все увидели? А что они подумать могут? Может, ты что-то запрещенное там или откапываешь, или закапываешь. Или деньги твои отберут, не докажешь ничего и никому. Иди, говорю, или ночью, или под утро, когда люди спят, чтобы тебя не увидели.

И она пошла. Земля ей стекловатой, сволочи.

Я посмотрела то, что было дальше. На фильм ужасов похоже, только всё быстрей в разы получилось, Кадушкина даже заорать не успела, так, чего-то крякнула, да и всё. Как только она влезла на горку, из-под камней появилось сразу с десяток, наверное, щупалец, и они одновременно впились в Кадушкину, увлекая вниз и её, и тую, и камни покрупнее. Кадушкина была баба крупная, далеко за сотню кило, дородная, жирная, поэтому после ее исчезновения образовалась здоровенная дыра, в которую всыпалось следом полгорки, только то, что по краям торчало, осталось, да и то всё перекошенное. Большая яма, прямо кратер.

Вот этот кратер я сфотографировала, причем несколько раз. Танюша научит, как отправить эти фотографии ей, а они с Димой уже через районную группу разовьют деятельность, чтобы этот кратер залили поскорее бетоном к чертовой матери. Ну, под благовидным предлогом. Чтобы те же дети, играя, не провалились черти куда, например. Или чтобы наш дом в эту чертову дыру случайно не рухнул. Надеюсь, бетона туда нальют много. Очень много. Чем толще будет слой, тем лучше.

Не знаю, есть кому искать Кадушкину, или же нет. Может, и некому. Но, в любом случае, мавзолей у нее будет такой, что любой фараон обзавидовался бы. Да, без имени, но кому они нужны, имена эти. Фаруха вот жалко, привезу потом с дачи цветочков, положу там рядышком тихонько, как с Чарликом гулять буду. Хороший был человек.

Я спрячу этот дневник на чердаке, надеюсь, никто его не найдет. Да и некому искать, детей нет, всю жизнь работала, жила небогато, всего-то и нажила, что свою однушку, да сараюшку на шести сотках. Когда меня не станет… а какая мне будет разница, что произойдет с моим сараем, когда меня не станет, скажите на милость? Да и дневник – скажут, что, мол, свихнулась с ума бабка, да и придумала эту фантазию про какую-то тварь со щупальцами под альпийской горкой. Или вообще, пила бабка, ну и вот. Ой, надо взять с собой коньяк, и ту бутылку вина, которую Зина подарила на Новый год! Раззява старая, а еще лазурная дама. Склероз подкрался, не иначе.

………………..

Черт! Черт, черт, черт, черт!!! Зачем они вырыли такую глубокую яму рядом с помойкой, и что там за бетон?! Это же дача, для чего копать?! Поставь рядом с дорогой контейнер, какая бетонная подушка, с такой подушки ракета может стартовать, какую они собираются сделать».

Двадцатая запись в дневнике Марии Петровны от 4 июня.

«Позвонила Танюшке и Диме, спросила, сложно ли в наше время купить ружье, сколько оно может стоить, и что для этого надо сделать…………..»

Решила тут просто немножко негатив разбавить, опять старенькой историей, из девяностых. Историй-то много, но эта… она немножко в стороне. И небольшая совсем.

Работала я в то время в школе, педагогом дополнительного образования. Это такой педагог, который всякие кружки и студии ведет. Ну и вела, что умела – студия гитары и вокала у меня была. Район наш жил в то время, скажем так, бедно. Мягко говоря. И дети шли преимущественно из небогатых семей. Но боги мои, какие же замечательные ребята в студии занимались! И чего мы только не делали – и ансамблем играли программу музыкальной школы (при том что музыкального образования ни у кого не было), и ставили отрывки из рок-опер, и сказки музыкальные, для малышей, и дискотеки… всего не перечесть. Конечно, ребята приходили разного возраста – примерно от 11 лет и до 16. Старшие, разумеется, помогали.

Так вот, среди помощников особенно выделялся Роман. Пришел он в 14 лет, уже играющим, быстро себя наилучшим образом зарекомендовал, и в скором времени стал фактически моей правой рукой. Удивительно, но у выпивающей матери с трудной судьбой вырос замечательный парень – интеллигентный, доброжелательный, думающий. Какое-то время дети его называли «гринпис», потому что он, например, не позволял им выбрасывать бумажки от мороженого куда попало, а заставлял нести до мусорки. К шестнадцати годам ситуация в семье у Ромки ухудшилась, ему пришлось идти подрабатывать, и он перешел из нашей школы в вечернюю. Но ходить в студию продолжал.

И тут началось то, что началось, но лучше бы не начиналось.

Следует сказать, что в школе к тому моменту утвердилось новое руководство. Которое, как новая метла, стало по-новому мести. Нам принялись ставить палки в колеса: отобрали класс (детям пришлось заниматься в рекриациях, спасибо, хоть стулья давали), на пианино навесили амбарный замок (я не шучу), а какое сольфеджио без пианино? Но этого новой завуч показалось мало. И она принялась за детей. И обнаружила, что ко мне ходит заниматься Ромка…

…Дождливым октябрьским вечером я поднималась на третий этаж, таща на себе гитару, синтезатор, и сумку с нотами. Подходя к нашей рекриации, услышала крик, нет, даже какой-то визг. Когда завернула за угол, обнаружила следующую картину.

Там, в рекриации, завуч орала и визжала на Ромку.

- Сученыш! Кто тебе позволил! Ушел из школы, так и уходи! Нечего сюда таскаться! Какая тебе музыка, твоя одна дорога, будешь таким же алкашом, как твоя мать! Забирай свои манатки и вали, и чтоб я тебя больше не видела!!!

Ромка, мой замечательный Ромка сидел на батарее, и плакал. Шестнадцатилетний парень – плакал. Для меня это стало последней каплей в тот момент.

Я не могу вспомнить, какими именно словами я орала на завуча. И как в тот вечер вела занятия, тоже вспомнить не могу, простите. Но вот то, как на следующий день поехала в РОНО, помню. Мне удалось тогда отстоять право Ромки – учиться. И еще два с половиной года, до закрытия студии Ромка приходил и занимался. И даже учил сам. Он был очень талантливый, а природная доброта и чувство такта сослужили ему хорошую службу.

…Знаете, чем дело кончилось? А хорошо всё кончилось-то, ребята. Ромка, Роман, вырос, получил образование и стал замечательным человеком, достойным и уважаемым. А завуча и ее подельницу, по слухам, в нулевых посадили. Потому что они сперли и вывезли компьютеры, для компьютерного класса предназначенные, и инсценировали кражу. Так это точно, или не так, я не знаю. Свечку не держала, как говорится. Но люди поговаривали, да…

Может быть Ромка Д. прочтет этот постик на Пикабу. Всякое ведь случается, верно? Так вот, Ром, если ты это читаешь, то просто знай – тетя Катя, «учитель музыки», до сих пор помнит и любит всех своих учеников. И хочет сказать и тебе, и другим ребятам – спасибо. За один из главных уроков жизни, которые преподала не я вам, но вы – мне. Миром всё-таки правит добро, как бы зло ни старалось сделать иначе. Вы давно взрослые люди, и я попрошу вас об одном: расскажите об этом своим детям. Счастья вам, ребята! И пусть всё будет хорошо.

Всем добра!

Привет, дорогие подписчики, и новые читатели! Я не сидела сложа руки, я думала, о чем бы таком вам рассказать, и - придумала.

Маленькое предисловие.

Вообще, историй о людях с психическими заболеваниями у меня больше, так уж получилось, но расскажу я всего три, причем во всех трех случаях я выступала исключительно как наблюдатель, лишь в первой была, скажем так, пострадавшей стороной. Все три истории в достаточной степени печальные, и рассказ о них призван лишь к одному: люди, учитесь различать, кто перед вами. Потому что только специалист может (или не может) что-то сделать в такой ситуации и с таким человеком. И закон, и семья, и дружеское участие, и сочувствие – бессильны, абсолютно бессильны. Мало того, ваше стремление как-то повлиять на ситуацию не вполне безопасно для вас. Впрочем, давайте по порядку. Сегодня будет…

История первая – Сахаров с седьмого этажа

Мы жили на шестом, а бич божий всего дома жил, на наше несчастье, на седьмом этаже, прямиком над нами. Хотелось бы написать, что на момент событий ему было столько-то лет, но беда в том, что не было никакого момента, а были годы, и все эти годы Сахаров методично и беспощадно измывался… да над всеми, кого мог хоть как-то достать. Мои робкие попытки поиграть на фортепиано в школьные годы он беспощадно пресекал, долбя в пол и по батарее палкой, но, поверьте, это были еще цветочки. Равно как и грязная вода, льющаяся по только что вымытым окнам лоджии. Стоило помыть окна, он тут же это замечал, и моментально исправлял ситуацию. С 1985 по 1996 годы мы не жили ни минуты в квартире с чистыми окнами. Потому что вымытые окна он тут же поливал грязной, смешанной с землей водой. Откуда земля? С улицы. Он набирал землю в газетный кулечек, замешивал с водичкой, и поливал – от всей души.

Что он еще делал?

Ну, например, после Нового года он методично обходил сперва все этажи, коих было семнадцать, а потом все окрестные помойки, и собирал бутылки из-под шампанского. И приносил к себе домой. И ровными рядами выставлял на своей лоджии. И… и если кто-нибудь неосмотрительный ставил машину на линию огня, на машину эту с высоты седьмого этажа летела увесистая бомба, в которую он для верности наливал еще и воду. Местные про этот прикол знали, и машины под его окна не ставили, а вот с гостями частенько случались очень неприятные истории. Сейчас вы будете ржать, честно.

Жила в нашем доме некая дама, обремененная большим музыкальным образованием. Назовем эту даму К., без разницы. И сокурсницей ее была популярная певица Д., она по сей день светит пожухлым лицом в телевизорах, и проявляет себя в качестве полити… ладно, про это не надо. На дельфина она слегка была похожа по молодым годам. Но не суть. А суть в том, что приехала эта самая Д. бухать со своей сокурсницей К. И набухались они хорошо так, душевно. Две 0,7 коньяку уговорили под разговоры. А ярко-красная трехдверная иномарка (модель не помню, хоть убейте, но что-то очень дорогое и роскошное) отдыхала… правильно. Под окнами великолепного товарища Сахарова. И, разумеется, он метнул снаряд. И попал.

Дальше был ночной цирк с конями, потому что певица Д., качаясь на высоченных каблуках и держась то за ментов, то за свою подругу К., пошла с вопросом про «кто это сука сделал» по всем квартирам дома. Надо ли говорить, что Сахаров к тому моменту куда-то смылся, а поддатые музыкальные подруги и приехавший наряд не давали никому спать до шести утра? Утро, кстати, закончилось творчески. До сих пор у меня перед глазами картина: летний рассвет, пустой проспект, и по этому проспекту широкими галсами удаляется в неведомое ярко-красная дорогущая иномарка, слегка заклеенная сзади огромным куском картона: снаряд разбил стекло третьей двери…

Кончилось все ожидаемо и плохо. Крыша у него продолжала ехать, к врачам он не ходил, таблетки не пил. Милиция его забрать не могла, потому что у него имелась справка с диагнозом. В общем, в один прекрасный день он объявил войну нашему этажу. Нет, не нам лично, а вообще всем жильцам – кажется, его смущала цифра шесть, или что-то еще в этом роде, не знаю точно. А вот другое – знаю. Это было страшно. Диверсию он готовил не один день, и подготовил основательно. Сперва он зашел на этаж, и перерезал все провода – и свет, и телефон. Выломал кнопку вызова лифтов. Потом он поджог три двери – нам повезло, нас не успел, а вот соседи загорелись. Потом он вышел через пожарный выход, заблокировал дверь, и поджог её тоже.

Я не знаю, сколько прошло времени. Помню, как мы с соседом носились, как угорелые, и тушили эти самые двери, которые тухнуть никак не хотели. Помню, как приехали пожарные, как они выводили пожилую соседку, которая успела-таки надышаться дымом. Помню, как психиатрическая бригада увозила это матерящееся орущее нечто.

Назад он не вернулся, больше мы его не видели. Но по сей день я побаиваюсь лифтов, и очень не люблю пространства, из которых нет возможности оперативно выбраться. И выше второго этажа жить не хочу категорически.

А еще я очень боюсь подобных людей. Потому что видела своими глазами, на что они способны. Это жутко, ребята. Потому что то, что выглядит, как человеческое существо, по сути уже им не является. Оно превращается в нечто иное. Помните, у Стивена Кинга в «Балладе о гибкой пуле» упоминается существо, которое называется форнит? Вот только у Кинга он предупреждал своего хозяина, писателя, а в данной истории – он был готов убивать других людей.

Мораль. Ах, да, мораль. Первое – не пробуйте вступать в диалог, это бесполезно. Второе – держите дистанцию. Третье – помните, что вы никогда и ничего такому не объясните. Четвертое – если дела совсем плохи, то пробуйте найти родственников субъекта, потому что только они имеют право настаивать на принудительной госпитализации. Оставлю вам полезную ссылку на закон «о психиатрической помощи и гарантии прав граждан при ее оказании». Обратите внимание на статьи 4 и 11.

Всем добра!

Длиннопост, долго и нудно, не рейтинга ради – просто дома сижу, блуждаю по закоулкам памяти, и вот, вспомнила. И решила рассказать.

Итак.

1998 год, мне двадцать четыре. Сентябрь. Я забираю свою семью с «дачи» – тогда у меня еще была семья, состоявшая на тот момент из не очень здоровой мамы, полупарализованной бабушки, и трех маленьких собачек «типа чихуа», спасенных из питомника.

То есть любопытный такой комплект – мелкая тощая девчонка, слегка больная тетенька, которая любит шляпы, и везде их носит, и старушка после инсульта.

«Дача» являла собой на тот момент предмет весьма условный: сараюшка в чистом поле, одна из многих таких же только что построенных из говна и палок сараюшек. Полторы комнаты, пол, потолок, стены. С дырками. «Дорога» к «даче»… две глиняные колеи, завязнуть в которых можно было даже пешком, и в хорошую погоду, а уж на машине в дождь так и вообще запросто. Я тогда только начинала строить эту самую «дачу», и наделала множество ошибок.

Да, у меня ведь была еще и «машина». Прекрасная «машина», ВАЗ 21063, это которая шестерка, но с третьим движком. Прекрасная – потому что она ехала. Не смотря на то, что было ей на тот момент лет, кажется, 15, движок шел по второму кругу, и «машину» эту мне отдали даром. Потому что иначе ее сдали бы в металлолом. Ее удалось восстановить, и гордая я стала обладательницей «дачи и машины». Ну это же звучит, господа! Вот только…

Вот только денег у нас тогда не было от слова «совсем». Поэтому «дача» обладала, как уже было сказано выше, дополнительной вентиляцией в виде дырок в стенах, а у «машины» были дырки в напрочь прогнивших дверях. Хорошие такие дырки, кулак пролезал запросто. Переварить пороги деньги я как-то нашла, но вот чинить еще и двери было не на что.

…Аффтар, кой хрен ты нам эту муть тут развела? спросите вы. Нада. Вот нада, и всё тут, потому что иначе полной картинки не получится. Ничего, мы скоро подойдем к кульминации…

Выезжать с «дачи» на «машине» в тот раз оказалось чертовски сложно: накануне прошел сильный дождь, и «дорогу» весьма существенно развезло. Кое-как вытолкав «машину», в которой сидели в сухости мама, бабушка, и собачки, я измазалась в глине с головы до ног, и вид в результате имела соответствующий. А тут еще выяснилось, что бензина под обрез, спасибо соседу, одолжил пару литров. Матерясь про себя, я поволокла всю компанию в Москву, борясь с «жигулями», дождем, усталостью – уже наступил вечер – и прикидывая, хватит ли у нас денег заправиться по дороге. Денег не было. Мама на заднем сиденье пересчитывала монетки, складывая их в горсть, а бабушка выражала недовольство затянувшейся дорогой, бормоча сердито «тэ-тэ-тэ», говорить она уже три года не могла.

И уже в Москве нас тормозит ГАИ.

Черт!!!

Ну, вы понимаете – документы на «машину» были в порядке, а вот всё остальное… какой техосмотр? Какая аптечка? Какой огнетушитель?

- Мама, - говорю я, - ты только не вмешивайся.

Подходит сержант. На лице сержанта плохо скрываемый интерес – это кто же такой смелый и наглый раскатывает тут на дырявой и заляпанной грязью шахе?

- Предъявите документы! У вас есть теохмо…

Он не договаривает.

Потому что в окошко машины он видит следующую картину.

С переднего сиденья, крепко пристегнутая ремнем, чтобы не упала, ему одной половиной лица улыбается обрадованная бабушка, громко здоровающаяся с ним своим неизменным «тэ-тэ-тэ». С заднего сиденья гавкают три собаки, размером с кошку, и странного вида женщина в шляпе протягивает горсть мелочи. А на водительском сиденье, тоже с ремнем, но не пристегнутым, а завязанным узлом, сидит нечто, вроде бы женского пола, в глине по уши, и с документами в руке.

- Езжайте, - медленно говорит сержант.

- Мы заплатим штраф! – радостно сообщает мама. – Смотрите, я набрала…

- Тэ-тэ-тэ! – не менее радостно подхватывает бабушка.

- Гав-гав-гав! – сообщают собаки. – Гав-гав-гав-гав!

- Тэ-тэ-тэ!

- Простите, техосмотра нет, но сделаю… - пытаюсь подключиться я.

- Возьмите штраф! – перебивает мама.

- Не надо, - деревенеет сержант окончательно. – Езжайте отсюда, ради бога.

…Двадцать лет мы вспоминали эту историю, и каждый раз смеялись до слёз – над собой. Потому что увидели свою компанию его глазами, пусть и на долю секунды. Бабушки не стало в девяносто девятом году, мама, мой дорогой Мотылек, ушла в восемнадцатом, последний песик умер в двенадцатом, и эта забавная история принадлежит теперь только мне, и канет в Море травы, когда уйду я. Здесь нет никакой морали, да и быть не может, зачем? Хотя… если бы кто-то меня спросил, согласилась бы я вернуться туда, в девяносто восьмой, в эти сгнившие «жигули», к этой беспросветной нищете, в этот сентябрьский холодный и дождливый день, и снова встретить того доброго гаишника, который нас отпустил, я без колебаний ответила бы – да. Да, я хочу этого. Ведь это было действительно смешно. Смешно. До слёз.

Всем добра.

Раз уж пошла речь про всякие происшествия с «киндерами», расскажу свой случай. Дело было лет пять назад примерно, и, надеюсь, мадамочка и ее потомство вынесли из того происшествия для себя некий урок.

Итак, стою я на кассе в «Перекрестке», и (это важно) покупок у меня в тот раз получилось немало. Тогда еще мама была жива, поэтому брала и овощи, и фрукты, и йогурты, и сладости – главное, любимый мамин зефир. Да, это тоже важно, потому что зефир я пристроила самым последним на ленту, рядом с палочкой-разделителем. Цель простая: положить коробку в сумку сверху, чтобы не помять ни коробку, ни нежный зефир. Согласитесь, после общения с картошкой и морковкой коробочка уж точно потеряла бы товарный вид.

Лежат мои покупки на ленте, я лезу в сумку за кошельком, и тут замечаю какое-то движение. Знаете, это магазин, люди не манекены, на месте не стоят, всё и вся постоянно движется, но… движение какое-то нехарактерное, странное. Искоса гляжу на ленту, и вижу: маленькая детская ручка аккуратненько так перекатывает через разделитель «киндер», и пристраивает его рядом с моим зефиром. А потом я слышу произнесенный шепотом вопрос, который нежное дитя задает трепетной матери:

- Так?

И еще тише – ответ. На грани слышимости буквально.

- Да. И кричи погромче.

Ну…………… так, значит? Ах ты ж……………………

Слышала я про этот фокус, слышала. И уже знала, что сейчас должно произойти. И оно, разумеется, стало происходить.

Правда, с поправкой на меня, «злую тетю».

Во-первых, выудить из рук кассирши свой чек я не позволила, хотя онажемать попыталась его ухватить. Я протянула руку, и забрала чек первой. Во-вторых, я спокойно положила «киндер» в свою сумку, развернулась, и пошла в сторону выхода.

Далее началось то, что я ожидала.

- Женщина! – заорали мне вслед. – Вы наш «киндер» забрали! Верните! Воровка! У ребенка украла!

- Мама, мама, тётя «киндер» забрала!!! – завопил ребенок.

Прекрасно.

Останавливаюсь. Нащупываю в кармане чек. На месте. Ну, поехали…

Парочка – онажемать и онжеребенок, пола мужеского, возрасту от пяти до шести – стремительно приближаются ко мне. Воровка, «киндер» сперла у ребенка, как не совестно, и так далее. Дааааа? округляю я глаза. А давайте позовем охрану. Я честная, мне чужого не надо.

Зовем. Приходит дядька.

- Чего такое?

- Вот… она… наш «киндер»… сперла… хнык-хнык…

- Женщина, покажите сумку.

- Окей. Сумка. «Киндер», всё верно.

- Верните.

- С какой радости, когда я его купила?!

- Покажите чек.

- С превеликим удовольствием.

Охранник изучает чек. «Киндер» есть, пробит предпоследним, перед зефиром.

- В чем проблема? – удивляется дядька.

И тут я подробно объясняю, в чем проблема. Дядька багровеет.

- Я могу идти? – спрашиваю я. – Покупка оплачена, я свободна?

- Да, конечно…

«Опустим же занавес милосердия над финалом этой сцены» (с) сказал когда-то Марк Твен. Когда я уходила, он орал. Как он на них орал! Это были трубы иерихонские. Это была небесная музыка. Это… ну, опустим так опустим.

Мораль? Да, наверное, нужна мораль.

Воры – воспитывают воров. Нормальные люди – воспитывают нормальных людей. Думаю, ничего хорошего из этого мальчика не вырастет, при такой-то мамаше. Потому что несложно догадаться, кто научил пятилетку так лихо подкатывать яйца к чужим покупкам, и потом требовать их отдать.

PS1

Если бы она просто попросила – я бы купила, кстати. Деньги у меня на тот момент были. Так что запросто. Но им нужно было именно украсть, увы.

PS2

Будьте внимательны, граждане. И всегда забирайте чеки. С ними и не такие фокусы порой могут устроить.

PS3

А «киндер» мы тогда с мамой вдвоем съели. Он ей понравился, только показался слишком сладким. Там, кстати, браслетик с цветочками оказался (на фига он пацану? не пойму), и мама, царствие ей небесное, года три использовала его, как закладку для книг. А потом он куда-то потерялся. Ну и бог бы с ним…

Всем добра!