Дети умеют светиться. Но этот свет…
Только в ваших руках. Подарите им его. Зажигайте свет. Сегодня. Прямо сейчас.
Только в ваших руках. Подарите им его. Зажигайте свет. Сегодня. Прямо сейчас.
Кто-то сидит дома с ребёнком до трёх лет, отрицая социальную жизнь вообще, а кто-то из роддома едет в офис, потом в ресторан, встречает рассвет в клубе и изредка звонит няне, как там дитё вообще.
Кто-то сидит на подмосковной даче каждое лето, а кто-то ежедневно покоряет новую Джомолунгму.
Мамы делятся на тех, кто рожает дома, в воде, при свете ароматических свечей, и тех, кто считает первых психопатками, нанимает бригаду врачей и просит двойную эпидуралку.
И ещё на тех, кто лечится исключительно гомеопатией и отрицает любые прививки, и тех, кто, называя первых неадекватными, вкалывает своим детям всевозможные вакцины от любого штамма гриппа, вдруг появившегося в странах Средней Азии.
На тех, кто семь дней в неделю водит детей на всевозможные хореографии-шахматы-подготовку к школе, и тех, кто фыркает при встрече с первыми и пропагандирует детство как детство, без единой развивашки.
Мужчины либо пьют пиво, курят и едят жареную картошку в два часа ночи, либо не переваривают первых и убиваются в спорт-залах, питаются протеиновыми коктейлями и вообще переходят на сыроедение.
Женщины колют ботекс, гиалуронку, вставляют нити и качают силикон или мечтают стареть естественно и простирают на ночь лицо купленным в Ашане огурцом.
Гиалуроновым никогда не понять огурчатых.
Гомеопатнутым — вакцинутых.
Люди раскачивают моду на красоту, здоровье, отдых, воспитание детей. Раскачивают, как детские качели: вперёд-назад, вперёд-назад.
От жёсткого авторитаризма в семьях во времена моего детства до безграничной свободы, помноженной на вседозволенность.
От воскресных хлебосольных обедов у бабушки до феншуйного сельдерея в веганском ресторане.
Люди делятся на группы, поддерживают своих, упоённо спорят и убеждают, что их правда самая правдатая из всех остальных правд.
Я тоже состою в таких сообществах. Я рожала с эпидуралкой. Работала прямо из палаты реанимации. Делала прививки. Ем картошку на ночь.
Но мне очень хочется спрыгнуть с качелей, как мы прыгали в детстве. Почувствовать ногами твердость земли. Перестать убеждать и спорить. И не слушать чужих убеждений.
Вдруг, просто так, без далеко идущих планов записаться к косметологу на следующей неделе, а пока сделать дома масочку из мёда, лимона и чего-то там ещё по маминому рецепту.
Сегодня заехать в Макдак, а завтра поужинать свежим салатом.
Целую субботу валяться перед телевизором, щёлкать каналы, включить сыну о-Боже-непедагогичную-Машу. А в воскресенье собрать рюкзак и отправиться в поход.
А ещё очень хочется крикнуть во все горло — НЕ РАСКАЧИВАЙТЕ КАЧЕЛИ!
Спрыгивайте.
Выходите из групп.
Принимайте других.
И делайте так, как нужно именно вам.
Обучение детей отстаивать свои внутренние границы и выражать свои чувства и мнения важно для их развития и самоутверждения.
Когда ребёнок впервые осознаёт себя и запоминает что-то из своего детства? Наверное, года в три…
Читаю статью. Вот мадам помнит, как в красивом платье, вся нарядная, стоит и получает подарок на день рождения. А там огромная кукла в разноцветной коробке. И глаза у куклы как настоящие. И платье даже такого же цвета, как у самой девочки.
А потом вспоминает себя первый раз наряжающей ёлку к новому году с отцом. И как один шар, самый красивый, со Снегурочкой, падает из детских пальчиков на пол и разлетается тысячами мелких осколков. И родители не ругаются. Папа подхватывает на руки и сажает её на стол, чтобы не поранить босые пяточки. А мама метёт пол и моет его скорее.
И я задумываюсь: а что я?
А меня сбил велосипед.
Это первое, что я помню. Как пыталась убежать с дороги, но моя трехлетняя скорость была значительно меньше, чем скорость взрослого велосипеда. А траектория движения сложнее, чем было доступно пониманию дяди. Помню вкус пыльного асфальта во рту и шишку на лбу. И как прикладывали лёд. И это было ещё больнее, чем даже сам велосипед.
То ещё воспоминание! Надо ещё порыться в памяти…
Ах да, помню!
Помню, как меня покусали муравьи! Я пошла играть на травку у дома (было же такое время, когда детей отпускали во двор одних, даже таких малышей!). В одной руке покрывальце, в другой — корзинка с игрушками. Я стараюсь постелить одеяльце, чтобы водрузить на него свою толстую попу с белых рюшах. Но одеяльце топорщиться на непослушной траве. И тогда я нахожу небольшую полянку, где травы нет. Пятачок голой земли посреди зарослей.
Кто ж знал, что это муравейник??? И что муравьи там живут рыжие и кусачие? Они бегут на мои ноги в перетяжках и кусают нещадно. Они защищают свой дом от нелепого великана в рюшах.
Я громко плачу на весь двор. Так, что дребезжат стёкла в квартирах. А соседские девчонки постарше ставят меня на лавочку и отряхивают-отряхивают рыжих защитников.
Вот и все воспоминания. Лет до шести — провал.
А что в шесть? Какие там воспоминания?
В школу пошла!
Но первого сентября я не помню. Ни первых гладиолусов. Ни звона колокольчиков. Ни коричневой формы с белым фартуком.
Помню только, как качалась на стуле, сидя на задней парте. И как стул в один прекрасный момент решил завалиться назад. И мои, уже худые ноги в белых колготах двумя салютами взметнулись над партой. И даже помню, как решила не привлекать к себе лишнего внимания и полежать молча до перемены. Потом моя первая учительница, Наталья Васильевна, с большими добрыми глазами в пол-лица, будет рассказывать моей маме:
- Упала. И лежит. И молчит. Ну всё, думаю, посадят. Ребёнок на моём уроке шею свернул.
А я не «свернула», я просто внимание не привлекаю. Звонка жду.
Ну кроме школы что помню?
Ну с гаражей как-то упала… прямо плашмя фейсом на кирпичи. Родители сто раз предупреждали не лазить. Но кто ж их, родителей, слушает?
Помню звёздочки в глазах, как из мультика про Тома и Джери. И как сердобольные друзья прикладывают снег к моему окровавленному лицу. И что идти я не могу, нога болит. И мальчишки постарше (лет по 11) несут меня домой на руках. Ну как несут…тащат как кулёк картошки. А один бежит вперёд, звонит в дверь. Мама из-за двери спрашивает:
- Кто?
А в ответ:
- А ваша Лёля с гаража упала. И лежит.
И папа, выскочивший на улицу в одних носках. Бежит по снегу, подхватывает на руки, заносит в тёплую квартиру. А там мама. С сердечным приступом и зелёнкой наготове.
На следующий день в школу я иду в зелёной водолазке и зелёных джинсах — под цвет своего лица, перемазанного зелёнкой ото лба до самого подбородка.
Вот и все яркие воспоминания. Никаких кукол и ёлочных игрушек со снегурками в них нет. На самом деле, куклы, конечно, были, и ёлка была, но я их почему-то не помню.
И хоть я и не понимаю, каким чудом выжила, это всё равно было очень счастливое детство!