- Ладно, ладно! – сдался Егор. Сам он думал, что пора им съезжаться, пока её мама окончательно не свела дочь с ума этими церквями. – Пойдем.
Вместе, под руку, они прошли внутрь церкви, сдали верхнюю одежду в гардероб и проследовали в зал для собраний. Егор бегло осмотрелся по сторонам, но его ожидания не оправдались: голые крашеные стены, и никаких портретов, флагов и тайных знаков. Алиса поздоровалась с несколькими прихожанами - успев тут побывать пару раз, она уже обзавелась знакомыми.
Центральное помещение, заставленное скамейками, было забито до отказа. На сцене заканчивалась подготовка, в зале пригасили свет, направив пару прожекторов на раздвигающиеся кулисы.
Егор с девушкой едва успели занять последние пустующие места, как заиграла медитативная музыка, и под софиты торжественно, вскинув приветственно руки, появился сам Учитель. Чинный благообразный старик в белых одеждах, он едва не светился. Зал встретил его возгласами и рукоплесканиями. Часть зрителей тут же потянулась поближе к сцене.
Авессалом снова поприветствовал паству благословляющими жестами и, взяв микрофон, обратился ко всем присутствовавшим.
- Одно из первых требований к человеку на пути к вере – это искренность, - вещал он уверенно со сцены. - Есть разные виды искренности: умная и глупая. Если человек желает научиться умной искренности, он должен быть искренен прежде всего с учителем и с теми, кто идет рядом.
Второй преградой является победа над страхом. Обычно у каждого имеется много ненужных, воображаемых страхов. Ложь и страхи – вот обычная атмосфера для заблудшей души.
И дальше в таком же духе бархатный поставленный голос учителя читал наставления пастве в течение часа.
После лекции к Авессалому ожидаемо пошли просители и больные. Все получали наставление, а некоторые – излечение. В трудных случаях назначалась личная встреча. Егор откровенно начал скучать, тогда как глаза подруги горели фанатичным блеском.
Когда поток страждущих иссяк, помощники Учителя вынесли носилки с синюшным телом. Предполагалось, что под простыней лежит настоящий труп.
- Оживление, - толкнула Алиса Егора в бок.
Для скептиков, и для тех, кто пришел в первый раз, гуру демонстративно достал нож и резко вонзил в ногу мертвеца. Тот не шелохнулся. Из зала вызвали несколько добровольцев, проверить, что не течет кровь, и что нож настоящий.
Только после этого Авессалом прочитал над телом молитву, и покойник тут же зашевелился. Вот он поднял голову и недоуменно заозирался. По залу пробежала возбужденная волна, люди вскакивали с мест, раздавались крики, аплодисменты.
По воле учителя мертвец мгновенно вернулся в изначальное состояние. Представление было окончено. Ассистенты освободили сцену, и под какие-то песнопения, доносившиеся из динамиков, гуру покинул зал.
Егор поспешил увести подругу из церкви, хотя та порывалась то с прихожанами пообщаться, то в лавку заглянуть, то денег пожертвовать.
В автомобиле Егор закурил и снисходительно выслушал наивные восторги своей возлюбленной. Сам он нисколько не купился на откровенно дешевое шоу. Работа в прокуратуре научила его смотреть на жизнь строго под определенным углом.
Он отъехал подальше от церкви, но остановился так, чтобы видеть задний вход.
- Давай подождем немного, - предложил он Алисе. – Если я прав, ты увидишь живого мертвеца, самостоятельно покидающего это место, либо труповозку. Ты сама подумай, кто им тело просто так отдаст? Это преступление!
Алиса нахмурилась, но согласилась подождать, доверяя авторитету своего бойфренда, который был старше её на четыре года.
Ждать пришлось минут сорок, пока расходились и разъезжались прихожане. И только когда рядом со зданием не осталось никого, к заднему входу подъехал черный микроавтобус. С их позиции было прекрасно видно, как несколько человек помогают спуститься со ступенек инвалиду на костылях. С «мертвеца» не удосужились даже смыть грим.
- Ну, вот! Смотри, - воскликнул эмоционально Егор. – Спорю, что у него протезы! Можно в ножички играть!
К счастью, Алиса ещё не успела проникнуться учением настолько фанатично, чтобы отрицать очевидное. В её глазах появились слезы.
- Вот сволочи! А я поверила!
- Я знаю, как тебе поднять настроение, май харт! Тебе скоро День рождения. Как насчет съездить на юга на пару недель в качестве подарка? Только ты, я и теплое море!
Алиса потянулась его поцеловать.
- Ура! – только и сказала она, утопая в объятиях Егора.
В подвал церкви медленно спускался мужчина в красном балахоне. За ним двое подручных в синих робах тащили под руки упирающегося лысого толстячка.
- Куда вы меня тащите? – нервно спросил тот. – Я же свой, вы что?!
- Ты обвиняешься в безверии, неподчинении и предательстве, - нудно перечислял старший послушник, продолжая мерно отсчитывать ступени. – Ты собирал информацию, надеясь продать её журналистам. Скажешь, что это не так?
Толстячок начал брыкаться и что-то покрикивать невразумительное. Пришлось двоим младшим служителям успокоить предателя, стукнув пару раз в живот.
- Я никому ничего не скажу, клянусь! – включил бедолага другую пластинку. – И я верую, верую! Дайте мне ещё один шанс!
Спуск закончился, и мужчина в красном открыл дверь ключом. Из проема отчетливо потянуло животными испражнениями и духом мертвечины.
- Тебе доверили вторую ступень, Юра! А ты так нас подвел!
- Куда вы меня тащите? Куда вы меня тащите? – как заведенный повторял Юра, окончательно размякнув.
Волокущие его парни засмеялись.
- К питомцу нашему мы тебя тащим в гости!
Мужчину грубо бросили возле решетки в стене. В подвале было почти темно. Горела лишь одна лампочка над дверным проёмом, но её света едва хватало, чтобы достать до перекрещивающихся толстых прутьев и чуть дальше.
Старший в красном обернулся и пристально посмотрел на Юрия.
- Сейчас ты точно поверишь. Парни зовут питомца Некросвин. Грубовато, но верно, – со скукой в голосе принялся объяснять служитель. – Один из первых не самых удачных опытов Учителя. И отпустить жалко, и прокормить трудно – аппетит лучше, чем у живой. Добро пожаловать, Юра, на званый ужин!
Помощники засмеялись, оценив шутку, и, пнув для острастки толстяка несколько раз ногами, открыли дверь в решетке, сняв замок. Тут же забросили человека как куль с гнилой картошкой внутрь камеры. Юра пополз обратно к свету на карачках, уже мало что соображая, но наткнулся на препятствие из двух прутьев головой. Он заскулил и заплакал, капая на цементный пол слюнями и соплями. К царившей здесь вони разложения прибавился запах свежего кала. Кишечник приговоренного к смерти не выдержал нагрузки.
Появившейся из тьмы огромной разлагающейся свинье с горящими зеленым светом глазами это было не в новинку: все жертвы гадили под себя. Клыки сомкнулись на инстинктивно выставленной в защите руке человека, когда тот в ужасе обернулся, услышав утробное хрюканье.
Старший служитель поспешил покинуть подвал. В спину ему неслись отвратительные чавкающие звуки, крики боли, хруст костей и удары тела о решетку.
Я видел сразу одновременно две картинки перед глазами. Сейчас. Когда мы стояли под дождем на крыше 16-тиэтажки, и Даша кричала на меня:
- Слабак! Ты хотел прыгать – прыгай!
Бесконечные тяжелые холодные струи дождя перекрывают обзор. С высоты едва виден тонущий захлебывающийся город, до последнего, как исчезающий в пучине корабль, горящий огнями.
Мы оба вымокли полностью. Волосы черными языками льнут к коже. Вспышка молнии освещает на секунду всё происходящее на крыше, как прожектор – сцену, перед тем как лопнуть и погрузить всё во тьму. Её лицо бледно, оно полно ярости, и холодным презрением окатывает меня её поза, глаза, жесты.
Совсем всё не так было много лет назад – я вижу эту картинку сквозь пелену дождя, - когда я, восхищенный поклонник, вовсю ухаживающий за Дарьей, любуюсь ей. Девушка дремлет, вольготно раскинувшись на плаще, смяв сочную зеленую траву. Блестит на солнце водопад вьющихся каштаново-черных волос, мерно вздымается грудь, а я охраняю её сон.
А в её словах есть справедливость. Такова цена за позерство и необдуманные слова. Она догнала меня, она видела, как я долго стоял в раздумьях, но не сделал тот самый шаг.
Вот она подходит к краю и смотрит вниз. Абсолютно без страха. Я знаю, что бездна манит её. Столкнуть девушку было легко.
Разбудил меня чертов вибро-сигнал. Телефон елозил по тумбочке, как жук-эпилептик. Но теперь я хотя бы знал, что мне просто приснился сон.
Звонила Тамара Львовна, несостоявшаяся теща. Вот уж удивительно! В целом, она хорошо ко мне относилась, но пересекались мы крайне редко и только по поводу дочки.
- Аркадий, Дашу убили. Срочно приезжай, - говорит она и вешает трубку.
Гипотетически каждый должен быть готов к подобного рода новостям. Жизнь любого человека висит на волоске. Но слышать такое тяжело, потому как внутри всё бунтует и сопротивляется. А мысль о том, что это не шутка и не ошибка занимает всё больше места, тяжелеет и тяжелеет, тянет к земле. И, наконец, отрывается и падает вниз, вскрывая грудную клетку. Становится невыносимо больно.
Сразу вспоминается поездка с друзьями на природу – та сцена из недавнего сна. Как она лежала на траве, прикрыв глаза, а я исполнял свою песню.
Под зонтом, прижавшись тесно.
Хоть и дождь, слезам не место.
Как потом бессильно в кресле
Осень, милая! Ведь честно,
Ночь, вино, стихи звучали.
- Мне судьбой не суждена.
- «Пой мне еще», - говорила она позднее, в тон известной песне Сплина.
И я пел, пел до хрипоты, взвывая как волк, изгнанный из стаи, с силой ударяя по струнам, прикрыв глаза и снова вспоминая, как на залитой солнцем поляне спит Даша, на её шее пульсирует вена, а кожа покрыта мельчайшими радужными капельками пота. Вдалеке горит костер, у которого собрались друзья, а рядом неспешно несет свои воды небольшая речушка…
За окном льёт неожиданно щедрый майский дождь. Начало месяца выдалось холодным и дождливым.
Автоматически ставлю чайник и закуриваю, пока делаю растворимый кофе.
Хруст в суставах, обжигающее прикосновение к горячему бокалу и застывший взгляд. Там, за окном – легкий холодок, воспринимаемый скорее интуитивно, тот самый, подступающий к самому сердцу, парализующий, временами даже внушающий безотчетный страх за будущее. Оцепенение.
Длинные струи впиваются в землю, надвигая все ниже и ниже серое ядовитое варево туч. Ветер качает деревья, и кажется, что они пытаются отбиться ветвями от жалящего роя ледяных капель. Все сильнее мной овладевает оцепенение.
«Ты умерла в дождливый день, и тени плыли по воде»… Так пел Кипелов, так сейчас шепчу и я. Какая горькая ирония! Не хочу верить! Но…
Меня ждет Вика, наша дочь. Она нуждается во мне. Я сжимаю зубы до боли в челюстях. Одеваю старую косуху, обуваюсь и выхожу из дома. И года не прошло, как я потерял родителей, теперь ещё и это. Пробуждающая правда жизни: она однажды закончится. И трудно не думать о том, как всё бессмысленно.
Автобус, полный промокших пассажиров, довозит меня до вокзала. Дашин дом смотрит на него, стоя углом. Сколько раз я тут бывал? А теперь, что же, - в последний? Как вчера: первые поцелуи на прощание у двери подъезда…
Время – это просто игра ума!
Дверь мне открыла Тамара Львовна Лапкина, низкорослая округлая женщина в больших очках. Коротко остриженные светлые волосы, серо-зеленые глаза. Даша мало похожа на маму, и ростом и внешностью она больше в отца. От Тамары Львовны ей досталась редкая по красоте радужная оболочка, делавшую женщину, помимо повадок, похожей на кошку.
Мы поздоровались, и я сразу прошел в комнату к Вике. Давно тут не был. Много лет. Дарья всегда встречала меня у подъезда. Квартира изменилась. На стенах висели портреты какого-то духовного учителя в белом халате и пахло благовониями.
Дочка встретила меня радостно. Отложила планшет, перестала гладить старого ленивого кота и подбежала обняться. Я не заметил на её лице признаков горя. Вообще.
- Ты как, Вичка-Ежевичка? – спросил я, отстраняясь и глядя ей в глаза, ещё привлекательнее и зеленее, чем у мамы. Редкий цвет. Сколько мужчин в будущем в них утонут?
- Нормально, - спокойно ответила дочь, удивленно меня разглядывая, как пришельца из космоса. – А что?
- Ну, - попытался я подобрать слова, - ты понимаешь, что случилось с мамой?
Виктория Мирских – а Даша дала ей мою фамилию – засмеялась, будто колокольчиками зазвенев.
- Конечно! Но, папа, смерти же нет!
- Как нет? – Мне вдруг стало сложно стоять, и я присел в кресло.
- Ты не переживай так, - стала рассказывать Вика, - дедушка Авессалом оживит маму.
Мне на секунду показалось, что меня просто так решили разыграть. Сейчас Даша выйдет из спальни и скажет, как они ловко меня провели. Увы, но так не бывает.
- Ну, мама смогла же оживить Мурчика, - показала девочка на кота, - а она только ученица. Учитель гораздо сильнее. Всё будет хорошо, не переживай! А я пока у тебя поживу. Бабушка не против.
- Ладно, – кивнул я. – Пойду с ней поговорю.
Вика вернулась к чтению, а прошел на кухню. Тамара Львовна налила мне чаю.
- Как у тебя с работой, Аркадий? – спросила женщина, усаживаясь напротив, и внимательно изучая мои потертые джинсы. – Я всё, конечно, понимаю, и сочувствую твоей ситуации, но ты готов к такой ответственности? Ты же понимаешь, что дочь должна жить с отцом?
В октябре погибли мои родители. Батя, Вячеслав Владимирович, на войне был контужен, пить ему противопоказано, но когда это останавливало нашего брата? Тогда, тем горестным днем, они решили на даче отпраздновать закрытие дачного сезона, истопить баньку. В доме кто-то забыл открыть заслонку в печи. Угорели оба. Так бывает.
- Ребенок – не кошка, покормил, погладил и забыл, - продолжила Лапкина. - Это уроки, поликлиники, наряды, кружки́ и так далее.
- Да я в курсе! Ей-богу, вы чего? – спокойно отвечал я. – Всё ровно. Дочь я, конечно, заберу. Но не сразу. Пусть у вас пока побудет. Мне нужно подготовить комнату: кое-какой ремонт, мебель выбросить лишнюю, сдам квартиру родителей, а то так и стоит. И – да – я работаю.
- И кем же? – решила уточнить настырная женщина.
- Уборщиком женских туалетов! – ответил я шуткой, не выдержав её расспросов, больше смахивающего на допрос, как мне показалось. – Вика хочет жить со мной. В чем проблема? Я её люблю, никогда не оставлял, деньги давал, часто виделись. Справимся! Да и не маленькая она уже, 13 лет. Вполне самостоятельный человек.
Вообще, спасибо Даше, что вписала меня как отца. 13 лет назад появился другой мужчина, когда мы еще и не знали о беременности. Был у нас такой один общий друг. «Теперь ты можешь меня ненавидеть», - так она сказала тогда. Мы сидели на этой самой кухне. Я пришел к ней в гости, встретив на пороге того «друга», прятавшего глаза. Они начали встречаться. Даша очень скоро узнала причину задержки месячных. Я рвал и метал. От опрометчивых поступков удержал лишь ребенок, которого она решила оставить сама, ни с кем не советуясь. Сказала: «моя дочь, и только моя», будто заранее знала, что родится девочка. По срокам выходило, что отец я. А с парнем тем продержались они не долго. Вроде бы и года не прошло. Цинично, но: одно дело любиться с красивой девушкой, и совсем иное памперсы менять на чужом ребенке – герой-любовник не постеснялся сделать ДНК-тест, хотя и так всё было ясно. Мало кого в 20 лет прельстит подобная перспектива нянчиться с младенцем, в котором нет и капли твоей крови. С Дашей мы, естественно, отдалились друг от друга. Когда я её спросил, зачем она это сделала – я имел в виду измену, она ответила, что сама не понимает. «Всё как в тумане, словно наваждение какое-то». Да, увы, так бывает.
– Ну, хорошо, молодец, - погладила Тамара Львовна меня по плечу. – Не злись. Убедиться хотела, что настроен по-мужски. Если что, звони, помогу – посижу, или еще что. И сегодня с ней тут побуду, будем вещи собирать. А потом уж ко мне переедем. Двух недель тебе хватит, чтобы всё устроить?
– Спасибо. – Отхлебнув чаю, спросил в лоб: - Вы лучше скажите, что Вика про кошку говорит да Авессалома, – я кивнул на один из портретов, которому и на кухне место нашлось. – Это вообще что за бред?
Викина бабушка пожала плечами и как-то сгорбилась. Я смотрел сквозь неё расфокусированным взглядом на мокрое стекло, по которому барабанил дождь.
- Увы, Даша меня игнорировала. Виделись только у меня пару раз в год, и всё. Созванивались, правда, часто. Но про этого Авессалома она ничего не рассказывала.
- Понятно. Надо будет что-то с этим делать. Я за дочь переживаю.
- Да, позже поговорим, - сказала Тамара Львовна, сложив руки на коленях, и добавила: - После похорон.
Мы еще обсудили пару вопросов, и я попрощался.
Вышел на улицу с тяжелым сердцем. Похоже, придется Вику сводить к психологу. Её реакция на смерть мамы не была нормальной.
Дашу было искренне жаль. Я не знал о ее увлечении, и дочь молчала, видимо наученная мамой. Я в её жизнь особо не лез, знал только, что одна живет. Хотя, думаю, желающих взять красотку в жены даже как сейчас говорят «с прицепом» хватало. Выходит, что не до хахалей ей было с таким-то хобби. Её увлечение и стало, кстати, причиной гибели. Ведь только сегодня я узнал от Тамары Львовны про Безумного Жнеца, маньяка, убивавшего только членов секты «Бессмертных братьев и сестер». Об этом не трубили на каждом углу, само собой. Официальные источники молчали – в отличие от независимых блогеров. Информация об убийствах воспринималась скорее как городская легенда, как намеренно созданная ради рейтинга шумиха. Власти на неудобные вопросы отвечали коротко: либо «маньяка нет – волноваться не о чем», либо «ведется следствие». Хотя почерк всегда был один и тот же: у жертв Жнец отрезал все пальцы.
Увиделись мы с Викой только через несколько дней на похоронах. Людей было много. Родственников и друзей – мало. А вот сектантов хватало. Все они держались обособленно и поздоровались только с дочкой. Вручили Тамаре Львовне конверт с деньгами и покинули кладбище, не дождавшись даже, когда опустят гроб.
- Вы приходите за поддержкой, - только это и сказали.
- Обязательно, – соврал я, кивнув вежливо.
И тут же забыл про них. Моя задача вывести дочь из-под удара и внимания секты. Мой дядя до сих пор лежит в спецклинике после Белого братства, инвалид духовных поисков, мать его! Так что я знал не понаслышке, что это такое, и чем чревато.
Я смотрел на неживое восковое лицо Даши. В гробу будто лежала кукла, так в морге расстарались с гримом. Потекли не прошеные слезы. Ко мне подошла Вика и взяла за руку, прошептав:
- Не плачь, папа, она вернется!
Ничего я не стал говорить девочке. Не хотелось что-то ляпнуть лишнее. Я просто крепче сжал её ладошку.
Все прощались с телом. Гроб опустили. Мы бросили по горсти земли, и рабочие с лопатами принялись зарывать могилу. Кто хотел, выпил водки. И все, вздохнув и погоревав, стали расходиться.
Поехал домой и я, в своё грустное и гордое одиночество.
Уже, наверное, год, как меня догнал пресловутый кризис среднего возраста. Мне 33, и я неудачник. Без профессии нормальной, без семьи, без накоплений. Больше десяти лет я уныло брел по жизни, не зная ни чем себя занять, ни с кем построить быт. Сначала была музыка, но огонь ушел из сердца, а просто дергать струны я не хотел. Менял разные работы, вступал в непродолжительные отношения, но подлинной любви так и не обрел. Последний год так и вовсе всё свободное время проводил дома, откуда изредка друзья вытаскивали на посиделки. Пить спиртное не хотелось, музыкой заниматься не мог. Прозябал, как говорил мой друг Вадим, и смотрел сериалы. Меня это устраивало. Я впал, как сам считал, в дзен, хотя скорее в оцепенение, и просто плыл по течению.
Но жизнь лихо поменяла приоритеты. Девочке-подростку необходима своя комната, оборудованная по её требованиям, и только уже из этого вырастал целый круг задач – от щеколды на дверь до новых занавесок. Дальше – больше.
Перевезти привычную Вике мебель, вещи, даже кое-какую посуду – всё это требует усилий, не говоря уже о ремонте у меня дома и в квартире родителей. Там я, правда, прошелся только по верхам. Деньги, увы, карман не жгли.
Единственное, против чего я категорически возражал – портреты гуру. Все они остались на другой квартире. Надеюсь, что Тамара Львовна их выбросила.
Времени стало меньше, но жизнь стала куда более осмысленной. Я побрился, постригся, подновил гардероб, только старую кожаную куртку с косой молнией, конечно, оставил.
Вскоре Виктория перебралась ко мне вместе с котом. Мурчик, видимо в силу возраста, практически ничего не ел и не пил, а только валялся как мертвый. Я даже думал отнести его к ветеринару, но дочка сказала, что он в порядке.
Сама она быстро адаптировалась к новому ритму жизни, тем более что часто бывала у меня в гостях. Доучивалась в старой школе, что, конечно, несколько передвинуло для нас обоих утренний подъем. Пришлось срочно вспоминать школьный курс по некоторым предметам. Училась Вика хорошо, но с математикой и английским не справлялась.
Жили нормально, никто не жаловался. Вика подсадила меня на крипистори, которые мы то читали вместе на Пикабу, то слушали в озвучке, и с тех пор она подкрадывалась ко мне и зловещим голосом говорила: «Батя, мне бы мяса!». Так мы и дождались лета.
Результаты поиска полицией маньяка по-прежнему были по нулям. Хотя Жнец лютовал, как и прежде, распугав всю паству Авессалому. «Бессмертные братья и сестры», оказавшись не такими и бессмертными, вынуждены были прикрыть свою лавочку и прекратить общие собрания, чему я был только рад. Власти, наконец, начали шевелиться, хотя бы временно запретив деятельность этой церкви и признав наличие проблемы.
Покоя мне не давало лишь одно: буквально преследующий меня аромат Дашиных духов. Очень дорогих, с характерными тонкими мускусными нотками магнолии, – такой запах не встретишь, где попало. А это помимо воли будило память, возвращало в прошлое, и словно ворошило вроде бы остывшие угли под слоем золы. Жила в сердце любовь до сих пор, я не знаю. Говорят, что так не бывает: не знать-то – любишь, либо нет. Возможно, что да. Но не смог простить до конца, хотя жизнь и научила понимать людей. И сам я наломал достаточно дров, поддаваясь порывам и страстям, чтобы их осуждать. Думаю, что и она сама не простила себя. Иначе объяснить её духовные метания я не мог. Я любил ту девушку, которую встретил много лет назад. Нынешнюю Дашу, выходит, я не знал вовсе.
И я брал гитару и вспоминал ту самую песню. Иногда исполнял Вике.
Ветер злобный в сердце дует.
Друг любезный, ты ревнуешь:
В то время музыка для меня была всем. Мой выбор учебного заведения после школы откровенно разочаровал отца, военного до мозга костей. Он думал, что с гитарой я просто балу́юсь, чтобы девчонок кадрить. Осознав, что иной профессии я не хочу, он отдалился. Общение стало формальным.
Я же окунулся в неформальную жизнь. Отрастил волосы, играл в группе, писал стихи, взяв себе творческий псевдоним Кадмий, так как имя Аркадий не считал особо удачным выбором родителей. И пропадал на рок-концертах и бесконечных тусовках. Однажды, выпивая на квартире у друга осенью, я и встретил Дашу, «прекрасную как розу и задумчивую как фиалку». Была в ней некая притягательная глубина помимо броской внешности и очевидной благородной харизмы. Подобное я встречал лишь в людях, у которых в детстве был травмирующий опыт. Ребенок проходит разные стадии: бывает, что обвиняет себя, считая взрослых правыми; бывает, озлобляется. Но, в любом случае, он задумывается совсем о не подходящих нежному возрасту вещах, рано начав понимать, что жизнь совсем не такая, какой её рисуют в букварях и сказках. Отсюда эта тихая задумчивость и слегка отстраненный взгляд серо-зеленых глаз.
Но в них зажегся огонек интереса, когда я протянул ей записку: «ты очень красива». Почему-то я счел такой подход оригинальным. Да и не хотелось в компании при всех рассыпаться комплиментами – это выглядело бы нарочи́то.
«Я не люблю грубую лесть», - чуть погодя ответила она, передав мне листок бумаги назад.
Утром, под октябрьским дождем, я провожал её домой. У нас не было зонта. Мы прыгали через лужи и смеялись. Я читал ей стихи. А у подъезда она коротко обняла меня, обдав ароматом магнолии.
В начале лета, когда мы гуляли с Викой в парке, я увидел Дашу в толпе. Она следила за нами с дочкой издалека. Я побежал туда, позабыв про всё на свете, рассекая толпу прогуливающихся людей, но никого не обнаружил. Показалось? Преследующий меня аромат её духов подсознательно заставлял верить вопреки фактам, что она жива. Магнолией пахла одежда Виктории. И всё можно было бы объяснить простой причиной: дочь просто забрала мамины духи. Но флакона я так и не нашел.
Чувствуя себя глупо, я, остановившись посреди дороги, завертел головой. И снова поймал её взгляд! Могу поклясться: она! И тут же женщина тает как дым. Мой взгляд, бегая по множеству лиц, концентрируется вдруг на чужеродном в толпе по-летнему одетых горожан незнакомце в черной шляпе с полями и тяжелом плотном пальто.
И я тут же вспоминаю, что точно так же – со спины – видел его на похоронах. Тогда я принял его за кого-то из сектантов, не желавших «светить» лицо, но пришедшего отдать дань памяти. Но вот сейчас – я практически уверен – я видел и Дашу и этого странного типа.
Вернувшись назад к дочери, я хотел было спросить её, не видела ли та маму, но вопрос повис в воздухе. Он звучал бы по идиотски! Не полетит тогда вся терапия к черту? Ведь со времени похорон мы избегали этих тем. Боялся ли я услышать «да»? Пожалуй. Ведь тогда не обойдешься психологом.
Вика решила всё за меня, пока я сомневался.
Эти странности, собравшись в один тяжелый комок в горле, откровенно стали напрягать. Дочь твердила, что Даша жива. А я терялся в догадках. Что задумали сектанты? Могла Даша быть живой, инсценировать свою смерть и прятаться от маньяка? Почему тогда не связалась со мной? Ведь Вику-то она, выходит, видела постоянно – вот откуда магнолия на одежде. Вся эта ситуация мне не нравилась, со мной играли втемную.
И дальше, не смотря на мои просьбы связаться со мной, ситуация день за днем оставалась прежней. Я находился в вакууме, как безвольный статист, как человек массовки, пока главные актеры, довольные собой, играли ведущие роли.
Кто и зачем затеял эту глупую игру?
Тогда я и принял трудное и безумное решение, показавшееся мне выходом: раскопать Дашину могилу, чтобы окончательно убедиться в том, что она жива. Никто уже не сможет игнорировать подобного рода факт.
Оставалось дождаться подходящей ночи и попросить друга отвезти меня на кладбище. Дождь наверняка усложнит задачу, но гарантированно заставит сторожа сидеть в своей будке.
Вадим не задавал вопросов, только покрутил у виска. Но давным-давно мы договорились, что однажды кому-то из нас могут понадобиться услуги подобного рода.
- Как обратно будешь добираться, бро? – спросил он, так как смысла ему меня ждать не было. Дальше уже только мои риски.
- Прогуляюсь, - ответил я, доставая из багажника лопату.
- Расскажешь потом? Оно того стоит?
Я кивнул. Мы пожали руки и попрощались. Вадик поехал спать, а я проник на кладбище.
(продолжение 1 главы в комментах)
