Она зашла, аккуратно притворив за собой дверь, и обвела взглядом стены. Вся Взрослая группа теснилась в одном большом кабинете — шумном, загроможденном столами и неясно чьими кружками с облезшими логотипами и застарелыми кругами от чая.

Но Гриф был совершенно особенным птенчиком — с этим Квока примирилась уже давно и даже приучила себя получать от этого своеобразное удовольствие. За ним числилась собственная команда, персональный кабинет с диваном и чайным сервизом и главное — право почти полной неприкосновенности. Никто из старших оперативников не мог похвастаться такими привилегиями.

Молодёжь считала, что подобная роскошь досталась ему по какой-то «личной» и очень непристойной договорённости. Те, кто был постарше, знали — это просто попытка оградить адекватную часть трудового коллектива от его паскудного характера.

Квоке пришлось немало повозиться с последствиями его выходок. Гриф достался ей уже не хорошим и правильным мальчиком из учебки, а зарвавшейся и хамоватой скотиной. Оно подозревала, что это все тлетворное влияние стажировки в Детской группе, в которой нормальных людей не водилось в принципе.

— Хороший пацан, с потенциалом. Но жизни не нюхал еще, — сказал тогда Полкан. — Я ж, если его сейчас вам отдам, все загубите. Будет таким же тютей, как и все ваши.

Не раз и не два Квока пыталась присоединить к Грифу случайных оперативников — всякий раз с одним и тем же результатом. Кто-то ревел, кто-то лез в драку, а самые нежные подумывали об отставке.

Со временем Квока махнула на Грифа рукой — делай, мол, что хочешь. И Гриф зажил свою лучшую жизнь. Выглядел, черти как. Приходил и уходил, когда хотел. Сам выбирал дела по одному ему ведомому принципу.

Квока была уверена, что рано или поздно он либо сдохнет, либо станет приличным человеком и попросит о помощи.

Приличным человеком Гриф так и не стал. Более того — возле него закрутилась молоденькая, миловидная и тогда еще крайне порядочная с виду Киса. Вскоре стало понятно, что приличным человеком Киса тоже не была. Одежды на ней становилось все меньше, открывая взгляду общественности множество партаков и шрамов.

Гомерических хохот и сальности от их дружной компании так доконали всех во Взрослой, что Квока приняла решение сослать Грифа на пару с Кисой в старое подсобное помещение.

Подсобка вскоре обзавелась вентилятором, уютным диванчиком, холодильником и прочими прелестями жизни, став предметом жгучей зависти всей Взрослой. Молодняк даже повадился писать кляузы и требовать присоединения к привилегированной компании. Квока раз за разом радостно удовлетворяла подобные прошения и направляла в логово Грифа всех страждущих. Возвращались они быстро и предпочитали не распространяться о пережитом.

Самым настойчивым и неустанным жалобщиком оказался Шалом. Но в отличие от прочих он настаивал на возвращении коллег в лоно группы. Видя безынициативность и несостоятельность Квоки в данном вопросе, он решил разобраться с этим сам и лично занялся перевоспитанием Грифа.

Так Квока избавилась и от главного брюзги коллектива. Каким-то странным образом Шалом прижился в этой бессовестной компании. Он долго убеждал Квоку, что еще неделька-другая и он наставит коллег на путь истинный, но недели превратились в месяцы, а месяцы — в годы. С его уходом Взрослая группа вздохнула с облегчением. Никто больше не читал нотации по поводу не выглаженных брюк и не начищенных до блеска ботинок, разбросанных вещей и немытых чашек.

С не меньшим облегчением вздохнула бухгалтерия, да и весь Московский Отдел, когда Гриф увел к себе Мышь.

Мышь была хорошей, дотошной и очень исполнительной девочкой. Но лишь до тех пор, пока ей не срывало башню от в очередной раз некорректно поданной отчетности.

Квока хорошо помнила день, когда та заявилась во Взрослую со слишком большим для ее нежных рук пистолетом и грозилась прямо там порешить скотину, которая прислала ей подтирку вместо нормального документа. Той скотиной оказался, конечно, Гриф, и Квока нежно направила Мышь разбираться с ним лично.

Пока Мышка объясняла где, как и почему Гриф не прав, ее поили чаем. А еще кормили пирожными и очень внимательно слушали, уверяя, что такого никогда больше не повторится. Спустя несколько отчетов Мышь поняла — Грифа проще убить, чем переделать, и принялась писать за него отчеты сама. После нескольких таких отчетов на столе главного бухгалтера лежало скромное заявление с просьбой о переводе.

Постепенно шумиха вокруг Грифа сошла на нет и его небольшая группа превратилась в своеобразный отстойник для самых «сложных» сотрудников, к которым остальные старались близко не подходить.

Квока помотала головой, возвращаясь в реальность. Гриф все так же крутился у зеркала и паясничал. К рубахе добавился тулуп, валенки и ушанка. В ее сердце что-то отозвалось теплом. Все же это был ее самый любимый птенчик, который упорхнул из гнезда и обзавелся своей стаей.

— Спасибо, что согласился взять дело, — мягко сказала Квока и вздохнула. — Мы последние месяцы зашиваемся. Хтонь лезет со всех углов, никогда их столько не было.

Немного помедлив, она добавила:
— Есть подвижки по объекту «Сашенька»?

Гриф резко замер. Его спина напряглась и, Квока могла поклясться родной матерью, раздался скрежет зубов.

— Нет, — медленно сказал он, не поворачивая головы. — По крайней мере ничего, что помогло бы остановить… все это.

Квока кивнула. Слишком много тварей лезло и расшатывало повседневную реальность. Слишком много хороших людей отдавали свои жизни. С тех пор, как Гриф нашел Агриппину, они не достигли ничего. Взяли еще пару разносчиков — и все. Все нити, ведущие к Сашеньке обрывались. Она словно не существовала в привычном для людей понимании.

— Она как будто чувствует, когда мы приближаемся, — сказал Гриф после короткой паузы. — Не понимаю, зачем ей все это, но я найду эту тварь и сгною в Отдельских казематах с особой жестокостью.

Квока шагнула ближе и положила руку ему на плечо.

— Просто не забывай, что мы еще ни разу не проигрывали, — тихо начала Квока.

— Ой, —  Гриф отмахнулся, — оставь свои нежности тем, кто их хавает. По тебе можно методичку писать «Как заставить средний менеджмент работать — устаревшие приемы и шаблонные фразы».

Гриф тяжело оперся на стену. Он устал. Чертовски устал, как уставали узники Бухенвальда, когда строили себе тюрьму своими руками. Он с головой погрузился в это дело, но за полгода не добился ровным счетом ничего. Жрал, спал и срал исключительно на работе. Даже подумывал сдавать квартиру за ненадобностью. Но все без толку.

Подменышей становилось слишком много, чтобы сил Отдела хватало даже на простое сдерживание. Среди гражданских ползли слухи, а конспирологические теории цвели буйным цветом.

— Слушай, — он устало потер лицо и вернул себе привычную веселость, — просто дай мне свое материнское наставление или что там у тебя припасено и уйди, старуха — я в печали.

Гриф театрально прижал тыльную сторону ладони ко лбу и подбитым лебедем повалился на диван.

— Знаю, что ты предпочитаешь несколько более радикальные методы решения проблем, — зашла Квока издалека, — но случай у нас тут больше дипломатического характера, — она выдержала паузу, явно ожидая от него хоть малейшего признака интереса.

Гриф покачивал наполовину снятый валенок и подбрасывал в воздух ушанку, старательно делая вид, что слово «дипломатия» простому русскому парню неведомо.

— Лес, где проходит славянский фестиваль, формально под Калужским Отделом. Только у них рук не хватает, сами не выедут. А, если там действительно выводок Вил, как они утверждают, то лесок бы приберечь для личных нужд, так сказать.

— Личных? — заулыбался Гриф. — Это вы моей жопой белоснежной рискуете, чтобы депутатиков развлекать? Ай хороша, старая клуша, а я-то почти повелся, что дело первостепенной важности.

Стены кабинета отозвались гулким эхо, когда полная ладонь Квоки встретилась с затылком Грифа.

— Не старая, а сочная и опытная, сученышь, — Квока нежно погладила его по гудящему затылку. — А дело и правда важное. Если не забыл, то ораву оперативников надо одевать, обувать и кормить. А бюджет мы давно превысили и за красивые глаза нам никто ничего не даст. Работа плевая — развеетесь, попляшете и договоритесь об открытии санатория. Считай, что у тебя внеочередной выходной. Так что, бери свою белоснежную жопу и вали в Калугу.

Гриф скривился, как будто его заставляли идти на свидание к волкам, а не очаровательным танцовщицам. Он рассеянно натянул ушанку и отсалютовал Квоке. Голова трещала — он вспомнил, почему из всех старших по званию не решался дерзить только этой крепкой даме бальзаковского возраста. Рука у нее была тяжелой, а натура нежной и ранимой.

***

Гриф сидел в машине, постукивая пальцами по рулю в такт простенькому колядному мотиву, который тихо напевала Мышь. Он недовольно косился на Шалома, который даже в самой простой одежде смотрелся как былинный богатырь — плечистый, белокурый и румяный. Румянец были следствием творческих извращений Кисы, но смотрелся как родной.

Себе же Гриф теперь больше напоминал Кощея, который только притворяется добрым молодцем. Расшитая рубаха будто назло начала натирать, тулуп топорщился, а ноги в валенках нещадно потели.

Киса, впрочем, тоже не походила на положительного персонажа. Вся в каких-то бутафорских костях, черном кожаном кокошнике и латексном корсете. Гриф предпочитал не думать, где и при каких обстоятельствах мог быть использован этот корсет, учитывая специфические представления Кисы о прекрасном.

Взгляд Грифа задержался на Мыши. Он невольно залюбовался ее тонкими чертами и длинной косой. Гриф с удивлением обнаружил, что возможно впервые видит ее накрашенной и в платье.

— Ай да, красота Мышь, ай девица на выданье! — Гриф довольно сощурился, заметив под румянами настоящий пунцовый румянец, которым покрылась Мышь. И продолжил, — А вам оболтусам еще стараться и стараться. Несерьезный подход к делу, товарищи.

Киса в пол уха выслушивая причитания руководства выпорхнула из машины, лениво потянулась и направилась в сторону громкой музыки и ярких огней. Пожав плечами за ней потянулись и Мышь с Шаломом.

— Никакого почтения к авторитету, — вздохнул Гриф, выпрыгивая из машины и запахивая на ходу тулуп, чтобы скрыть оружие и небольшие баллоны с наперстянкой на поясе. Колючий вечерний воздух хлестнул его по лицу, а в ноздри ударил запах холода и замерзшей земли.

Поляна, которая должна была стать центром веселья и кутежа превратилась в грязное растоптанное месиво, в котором тут и там лежали обессилевшие люди.

— Даже в притонах так не смердит, — Шалом поморщился и укутал лицо шарфом, — Это же как надо было вывести в целом мирных созданий.

Подойдя ближе к эпицентру веселья, они ощутили резкий, противный запах пота, мочи и рвоты вперемешку с влажной землей. Казалось, что это место вобрало в себя все последствия человеческих слабостей и праздной глупости.

— Ещё и мусора наложили, — Гриф огляделся, скривившись. Обрывки ткани, рваные пакеты, брошенные стаканчики и окурки — всё это свидетельствовало о том, как легко люди забывают о тех, кто видит их с другой стороны.

Он подошел к одному из мест, где на земле виднелась зеленоватая трава — остатки танцевальных кругов Вил. Гриф указал на них остальным:

— Эту черту не переступать, если не хотите слиться в едином экстазе с остальными танцующими.

Не без удовольствия он отметил, как Шалом резко отпрыгнул от границы. Присоединиться к подобной вакханалии для него было бы слишком большим ударом по самолюбию.

На поляне царил настоящий хаос. Люди, измученные и всклокоченные, дергано и неловко двигались под музыку. Каждый в своём ритме, словно разучившись управлять собственным телом. Тяжело дышащие тела под грубой одеждой промокли и испачкались в земле, на щеках и руках налипла грязь. Широкие улыбки отдавали какой-то животной жадностью и непоколебимой решимостью продолжать пляску, несмотря на боль и натертые босые ступни, оставляющие кровавые следы на замерзшей земле.

Многие из танцующих шатались, едва удерживая равновесие. Они то и дело цеплялись за соседей, чтобы не упасть в грязь — туда, где чужие ноги неустанно топтали землю. На некоторых от одежды остались только лохмотья, сквозь которые виднелись усталые, покрытые синяками и царапинами тела.

Внимание группы сосредоточилось на тех, кто чувствовал себя легко и свободно, выделяясь на фоне полуживых танцоров. Заметить их было не трудно.

Девушки двигались совсем иначе — лёгкие, невесомые, как будто не чувствовали усталости вовсе. В отличие от остальных, они не шатались, не валились с ног, а скользили по поляне почти не касаясь земли. Платья из прозрачной ткани обвивали их фигуры, а каждое движение выглядело плавным, завораживающим, не похожим на неуклюжую и беспорядочную пляску вокруг.

Гриф тяжело вздохнул — на поляне осталось человек сто пятьдесят — двести, остальные видимо смогли уехать до того, как лесные танцовщицы в конец разгулялись. Слишком много гражданских.

— Сколько насчитали тварей? — бросил он команде, не оглядываясь.

— Кажется, их около десяти — Мышь бормотала себе под нос, — но я не уверена, может и больше.

— Значит, так. Слушайте мою команду, господа славянофилы, —  Гриф повернулся к своей немногочисленной группе. — Нас с вами мягко говоря поимели, когда отправили сюда разбираться с парой-тройкой разбушевавшихся баб. Дождаться подкрепления мы можем, но часть людей может на дожить до этого светлого мига. А посему будем надеяться, что наши дамы окажутся договороспособными.

С этими словами Гриф деловито достал наперстянку и начал опрыскивать ей границу танцевального круга.

— А если нет? — доставая похожий баллончик поинтересовалась Киса. — Я из танцев только неприличные знаю.

— Родная, — Гриф на мгновение остановился, — на то и расчет. А то ты все грозишься и никакой похабщины.

Киса басовито засмеялась и четким, отработанным движением шлепнула Гифа по той части тулупа, где должна была быть его задница.

Мышь недовольно поджала губы, и вместо того, чтобы нежно погладить свою накладную косу, вцепилась в нее с такой силой, что та отвалилась

— Шарашкина контора, блядюшник извращенцев и маргиналов, — раздраженно пробормотала она, брезгливо отворачиваясь.

Гриф услышал её тихое возмущение, но лишь усмехнулся, продолжая опрыскивать границу танцевального круга. Серьезно и сосредоточенно, сантиметр за сантиметром. Дело шло медленно, но совместными усилиями им удалось прогрызть небольшой кусок в контуре ворожбы Вил.

Сначала казалось, что ничего не произошло. Но спустя несколько мгновений ритм пляски дал сбой. Вытянутые, искаженные лица танцоров начали расслабляться, а глаза, затуманенные безумным желанием двигаться, потускнели. Одни за другими люди начали спотыкаться, терять равновесие и оседать на землю, освобожденные от чужой воли. На их лицах проступило изнеможение, дыхание стало хриплым, а тела обмякли, словно их покинули последние силы.

Вилы переглядывались и шептали что-то на им одним понятном языке. В их голосах слышался шелест травы, легкий звон капели и что-то отдаленно напоминающее щебет.

Гриф уже было зашел в круг, как почувствовал тонкие жесткие пальцы на предплечье. Мышь все еще недовольно сопя протягивала ему респиратор.

— Круг они могут срастить быстро, а танцуешь ты плохо.

— Умница, девочка, — Гриф забрал респиратор и коротко чмокнул Мышь в лоб. — Так, Мышь, Шалом, вы на стреме. Не дайте кругу срастись. В худшем случае стрелять на поражение. Если помру, высеките на могильной плите «Был растерзан нимфами». Киса, ты со мной. Держи распылитель наготове. Всем все ясно?

Еще секунду назад расслабленные оперативники подобрались и как один коротко кивнули. Гриф любил те нечастые моменты, когда его разношерстная компания запихивала свою уникальность и глубокий внутренний мир куда подальше и четко выполняла его приказы. Была в этом какая-то красота и особая стройность момента.

Осторожно шагая вперёд, Гриф вышел из тени, показавшись девушкам. Следом за ним легкой походкой в круг зашла обманчиво дружелюбная Киса. Они знали, что при текущем раскладе драка стала бы худшим из вариантов — численное преимущество было не на их стороне. Вилы замерли, их лёгкие фигуры едва касались земли. Гриф почувствовал на себе их мертвые взгляды — смесь неприязни, голода и детского любопытства.

Одна из Вил медленно приблизилась, скользя по земле. Её глаза сверкнули неестественным холодным светом.

— Ты прервал наш танец, человек. Зачем?

— Вы взяли больше, чем вам могут простить  — спокойно начал Гриф. — Жадность, дамочка, фраера сгубила.

— Жадность? — Вила резко отпрянула, ее безупречные черты лица пошли рябью, обнажая уродливые гнилые проплешины, — Мы были добры. Мы были гостеприимны. Дарили людям веселье и наши танцы. Но один из них взял то, что ему не положено!

Вила говорила все громче, почти переходя на крик. Последние слова утонули в яростном визге ее соплеменниц.

Гриф удивленно поднял бровь — силы были при них, а значит и крылья никто не мог украсть. Киса же понимающе хмыкнула:

— Вернее ту, которая ему не положена, —  она выдержала небольшую паузу, — так ведь?

Вила болезненно сжалась и медленно кивнула.

Гриф обвел взглядом заледеневшую поляну перед ним. Далеко впереди блекло просвечивали фигуры Вил, словно замерших в ожидании приказа. Растрепанные, с бледными лицами — уже не живые, но и не мертвые. Они неотрывно смотрели на одну из них, стоящую перед ним.

— Куда ты дела его тело? — хрипловатый голос Грифа звучал четко и резко, словно пощечина. — Вы же растерзали его, так ведь? Но вам было мало, вы решили замучить всех, до кого дотянетесь.

— Они нарушили закон гостеприимства, — зло бросила Вила, — и ни один из них не заступился, когда наша сестра кричала. Они все отвернулись, сделали вид, что ничего не происходит.

— Какая грустная история. Была бы, если бы это тело было твоим, — улыбнулся Гриф, — Но ты ведь и сама не имела право проникать в это тело. Ни ты, ни твои подружки не имеют никаких прав в этом мире.

Киса почувствовала, как от его слов по спине пробежал холодок. Не страх перед врагом, а леденящее ощущение полной готовности Грифа впиться зубами в глотку каждому, кто поднимал руку на людей. Он бы с радостью истребил всех «тварей» на этой поляне, а потом вернулся к своему холодному кофе, словно ничего особенного не произошло. Она гадала, как Квока умудрилась так повредиться рассудком, что послала договариваться именно его. Ожидая нападения в любой момент, она покрепче ухватила распылитель.

— Ты хотела привлечь внимание и у тебя это получилось. С этого момента вы —  собственность Отдела по борьбе с хтоническими сущностями Калужской области, — спокойно, по протоколу, продолжал Гриф. — Если вы откажетесь и нанесете нам вред, ваш лес будет сожжен, вас отловят одну за другой, лишат крыльев и подвергнут таким пыткам, что изнасилование покажется ночью любви.

На мгновение глаза Вилы сверкнули яростью и она забыв об осторожности рванулась вперед, намереваясь напасть на Грифа. Но тот даже не моргнул. Стоило Виле оказаться на расстоянии вытянутой руки, как Киса выпустила на нее струю наперстянки. Едва ядовитая влага осела на лицо и тело твари, как та осела, охваченная парализующей болью. Ее изящные черты исказились, кожа словно подсыхала и отваливалась кусками, а за спиной проступили оборванные лоскутами полупрозрачные крылья, нанизанные на тонкие желтоватые косточки.

— Вижу, что по-хорошему у нас не выйдет, — обрадовался Гриф, слегка подавшись назад и делая знак Мыши и Шалому, которые были наготове.

Мышь, с присущей ей точностью, выстрелила первой, не давая Вилам приблизиться к Грифу. Железные пули с легкостью прошивали воздух, впиваясь в тела Вил, которые ринулись на помощь той, что корчилась у ног Кисы. Несколько попытались скрыться за телами еще живых людей, но были остановлены меткими выстрелами. Шалом спокойно шагнул вперед, поднимая оружие и внося свою долю в симфонию приглушенных звуков выстрелов, ломких криков и возни обессилевший людей на грязной земле.

Гриф, не отводя взгляда от ближайшей к нему Вилы, произнес:

— Так что, красавицы, продолжим с церемониями или договоримся по-хорошему?

Вилы замерли, переглядываясь между собой. Их лица, только недавно безмятежные и надменные, отражали теперь смятение.

— А что... что ты хочешь? — наконец выдохнула темноволосая Вила, с трудом поднимаясь на ноги. Остальные Вилы нерешительно замерли, ожидая его ответа. Они смотрели на него с боязливым недоумением, пытаясь понять, с кем они имеют дело — легкомысленным шутником или тем, кто способен действительно составить угрозу их древним ритуалам и жизням.

— Поймите, девушки, я не хочу мешать вашему празднику, — Гриф развел руками, чуть смягчив тон. — Но городские жалуются на ваш недобрый промысел. А я, как видите, простой мирный мужик в добротной льняной рубахе. Пришел на переговоры, а не разбой чинить.

— Отвечай на вопрос, человек, — прошипела Вила, — вы сильны, но мы успеем забрать ваши жизни прежде, чем вы нас перебьете.

Гриф почувствовал, что Киса рядом с ним немного выдохнула, когда Вила согласилась поговорить. Желваки на ее лице расслабились, а дыхание стало ровным. Тем не менее, атмосфера все еще была напряженной, а у корчившихся от перенапряжения людей было критически мало времени.

Их измученные, перекрученные судорогами тела сгибались под неестественными углами, а движения напоминали предсмертную агонию. Глаза, остекленелые и вперенные в пустоту, вращались в глазница, не имея возможности осмысленно зацепиться хоть за что-то.

Некоторые лежали на спине, роняя в небо бессмысленные взгляды. Другие же, свернулись в позу эмбриона и беззвучно плакали. Один из мужчин отчаянно царапал землю, оставляя кровавые борозды на ладонях, а девушка рядом с ним бесшумно открывала рот как выброшенная на песок рыбешка.

Поляна наполнилась стонами, рыданиями и мольбами, которые становились тем громче, чем больше проходило времени.

— Я хочу сделать ваш лес безопасным заповедником, где вы будете оказывать невинные услуги тем, кто в этом нуждается. Но если кто-то из них — Гриф указал рукой на содрогавшиеся на земле тела, — не доживет до больницы, я не могу гарантировать, что вы останетесь в целости.

Вила оглянулась на копошашуюся в грязи человеческую массу и коротко ответила:
— Ты можешь забрать их, человек. Они получили хороший урок. Но тот, кто осмелился надругаться надо одной из нас, навсегда останется в этом лесу.

Гриф кивнул. Сделка была справедливой.

Пока отряды медиков, вывозили истощенных людей с фестиваля, Киса тихо поинтересовалась:

— Откуда ты знал, что сможешь их запугать?

— Я не знал, — коротко ответил Гриф.

***

За непредвиденные сложности всей группе Грифа дали заслуженный выходной для восстановления моральных и физических сил.

Когда Гриф вернулся в отдел, он не ожидал увидеть на своем стареньком диване еще один подарок. Незнакомый парень вальяжно закинул ноги на подлокотник и выглядел так, словно это был его второй дом, а Гриф — случайный прохожий.

– Привет, начальник, – беззаботно поздоровался он.

Гриф прищурился, не скрывая раздражения. Этот пацан, похоже, еще не понял, куда попал.

– Это мой кабинет, – процедил Гриф. – И кто, блять, ты такой?

– Новый младший оперативник особой группы, – юноша даже не пошевелился. – Мне сказали, что ты теперь за меня отвечаешь. Так что, будь другом, завари чайку.

На секунду Гриф потерял дар речи. Он указал рукой на дверь и отрывисто процедил:

– Вон из кабинета.

Юноша лениво потянулся, но не двинулся с места. В следующий миг мир резко дернулся, а затылок встретился с полом. Гриф выволок его за ногу, как мешок с картошкой, и без малейших усилий швырнул за порог, напоследок как-бы невзначай пнув по ребрам. Дверь захлопнулась за ним с гулким эхом.

Визит Квоки не заставил себя ждать.

– Какого черта ты послала ко мне это подобие человека?! – вместо приветствия бросил Гриф.

– Ах, да, мы тебе забыли сообщить. Поздравляю, Гриф. Теперь ты – руководитель Специальной группы, с повышением тебя. А парень этот – твоё новое усиление и внук нашего любимого начальника. Так что, будь душкой и не бей больше парня.

Гриф почувствовал, как раздражение разгорается с новой силой. Меньше всего ему хотелось становиться официальным руководителем кому-либо, а уж тем более – родственнику Старшого.

Он поморщился, вспоминая первую встречу со Старшим — одну из тех, после которых жизнь будто выворачивается наизнанку. Старшой отобрал его лично, что происходило нечасто и было скорее приговором, чем великой честью.

С тех пор жизнь Грифа превратилась в ад на несколько долгих лет. Полкан и Старшой воспитывали его с особой тщательностью и вниманием. Что в их извращенном понимании означало публичные разносы, самые грязные дела и практически полное отсутствие похвалы.

И вот теперь, когда рабочая жизнь стала почти сносной, его сделали руководителем некой «Специальной» группы, да еще и навязали бесполезного золотого мальчика.

Гриф набрал побольше воздуха, чтобы разразиться гневной тирадой, но Квока успела его прервать:

– Тебе кстати письмо от Старшого.

Она протянула Грифу небольшой конверт запечатанной сургучной печатью.

«Дорогой Гриф,

Ты, вероятно, не слишком обрадован этим повышением, но все же поздравляю тебя с новым этапом. С этого дня ты — руководитель Специальной группы. Надеюсь, ты со всем усердием приступишь к новым обязанностям.

Теперь о главном. Мой внук, Станислав, присоединился к твоей команде. Да, тот самый Стасик, о котором ходят слухи в учебке. Верю, что ты — именно тот человек, который сможет направить его по нужному пути. Настоятельно рекомендую сделать из него ценного оперативника, который не опозорит мое имя. Позаботься о нем так же, как мы с Полканом заботились о тебе.

Не стесняйся обращаться к Квоке за необходимыми ресурсами в рамках разумного, разумеется. Уверен, она поддержит тебя в решении всех "технических" вопросов.

Вернусь через пару недель. К этому времени буду ждать от тебя обстоятельного отчета о первых успехах Специальной группы и моего внука.

С теплом и верой в твои педагогические способности,
Старшой».

– Блять, – тихо выругался Гриф и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. – Ладно. Хуй с вами. Оставим пацана. Но если его разберут на составные части в процессе обучения, я буду первым, кто плюнет на его могилу.

– Вот, и чудненько, – хлопнула в ладоши Квока, – рада, что мы договорились.

Гриф мечтательно оглядел свои слишком скромные для большого начальника владения и широко улыбнулся:

– И вы мне теперь должны.

Квока вздохнула, уже догадываясь, к чему это ведет.

— Хочу кабинет побольше. С окнами. — Гриф поудобнее уселся в скрипучем кресле. — И мебель, конечно, давно пора обновить. Ах, да, раз уж у нас такой особый коллектив, нам нужен персональный психолог. Терпеть не могу доброхотов из группы профилактики выгорания. Я давно просил нанять одного хорошего специалиста, но мне почему-то отказывали. Думаю, что это больше не проблема, так ведь?

Квока кивнула. Сделка была справедливой.