Я рассмеялся, и смех мой был горьким, как кофе, который я пил утром, чтобы не уснуть от усталости и пустоты. Город внизу гудел: машины, крики, музыка из баров — все это сливалось в одну бесконечную песню, которая держала меня здесь.

— Доброе? — я сплюнул в темноту, и плевок исчез где-то в пропасти подо мной. — Ты предлагаешь мне сказку. А я не верю в сказки.

— Это не сказка, — Ты будешь тем, кем хотел быть. Не разбитым, не пустым. Не тем, кем тебя сделали.

Я посмотрел вниз. Улицы извивались, как змеи, полные людей, которые лгали, предавали, любили, ненавидели. Этот мир был кривым, как отражение в треснувшем зеркале. Но он был моим. Я знал его вкус — горький, соленый, с привкусом крови и асфальта. Я знал его боль, его тепло, его болезни. И я не мог его отпустить.

— Таким как хочу? — я покачал головой, чувствуя, как ветер снова толкает меня в спину. Я только сейчас начинаю дышать.

Она молчала, глядя на меня. В ее глазах не было ни осуждения, ни гнева — только понимание, от которого хотелось бежать. Но бежать было некуда, кроме как вниз.

— Ты умрешь, — сказала она просто, как будто говорила о погоде. — Это не спасение. Это конец.

— А что, если я не хочу спасения?

Она шагнула ближе, и я почувствовал холод, исходящий от нее, — не тот, что пробирает до костей, а тот, что обещает тишину. Ее рука, потянулась ко мне, но не коснулась.

— Я могу дать тебе вечность, — сказала она. — Мир, где нет предательств, где никто не отворачивается, где ты не должен доказывать, что достоин жить.

— Вечность? — я усмехнулся, глядя на огни внизу. — А что мне делать с вечностью, если я не знаю, что делать с минутой?

Она опустила руку. Ее глаза, глубокие, как ночь, смотрели на меня, и я знал, что она видит все: каждую мою рану, каждую ложь, которую я проглотил, каждую ночь, когда я смотрел в потолок и спрашивал себя, зачем я еще здесь.

— Тогда зачем ты стоишь здесь? — ее голос был почти шепотом. — Зачем ты на краю?

Я не ответил. Не сразу. Ветер бил мне в лицо, и я чувствовал, как он уносит мои мысли, мои сомнения, мою боль. Я посмотрел на город, на его кривые линии, на людей, которые продолжали жить, несмотря ни на что. Они падали, вставали, ломались, но не сдавались. И я был одним из них.

— Минуту еще, — сказал я, и мой голос был тверд, как бетон под моими ногами. — Дай мне минуту. Мой ветер не стих.

Она молчала. Я чувствовал ее взгляд, но не смотрел на нее. Я смотрел вниз, на мир, который был моим, несмотря на всю его грязь. Я знал, что упаду. Знал, что это конец. Но в эту минуту я был жив. Я дышал. И этого было достаточно.

— Ты странный, — сказала она наконец, и в ее голосе было что-то похожее на улыбку. — Большинство просит о спасении. А ты просишь о минуте.

— Может, я просто жадный, — я пожал плечами, и мои губы сами растянулись в улыбке.

Она отступила, растворяясь в темноте, как дым. Я знал, что она вернется. Может, через минуту, может, через вечность. Но сейчас она ушла, оставив меня наедине с городом, с ветром, с самим собой.

Я сделал шаг вперед. Ноги дрожали, но сердце билось ровно. Внизу гудел мир — кривой, лживый, живой. И я был его частью. Я только сейчас начинал дышать.

Я чувствовал приближение земли. Она звала. Но последние секунды, последний вдох, последний стук сердца – все это было моим. И оно оставалось здесь. В этом мире, который я не променяю ни на какой другой, даже если он будет идеальным.

Минуту еще.

Наполеон прыгнул, его когти вспыхнули энергией, разрывая первую тень на куски данных. Иван рубил отвёрткой, каждый удар рассыпал врагов в облака пикселей, но их становилось всё больше. Зал наполнился треском, как будто тысячи процессоров перегружались одновременно.

— Они лезут из всех щелей! — крикнул Гриббл, не отрываясь от терминала. — Я почти запустил протокол восстановления, но нужен прямой доступ к ядру!

Иван увернулся от когтей очередной тени, вонзив отвёртку в её центр. — Тогда мы пробьёмся к сфере! Наполеон, открывай путь!

Кот кивнул, его медальон засветился ярче, и он ринулся вперёд, как вихрь из когтей и энергии. Иван следовал за ним, отбивая атаки. Пол под ногами трескался, рябь от шагов превращалась в волны, словно реальность распадалась. Сфера в центре зала пульсировала всё быстрее, её голубое свечение теперь чередовалось с тревожным красным.

Когда они добрались до ядра, Иван вскинул куб-ключ. Он почувствовал, как энергия сферы тянется к нему, словно магнит. — Гриббл, что мне делать?

— Вставь ключ в центр сферы! — крикнул Гриббл, уклоняясь от тени, которая пыталась оторвать его от терминала. — Это активирует перезагрузку!

Иван протянул руку, но в этот момент одна из теней, крупнее остальных, сформировалась в фигуру, похожую на Перехватчика, но ещё более искажённую. Её голос звучал как хор битых алгоритмов: «Вы не остановите распад. Кошалгоритм слишком велик, чтобы принадлежать кому-то одному».

— Заткнись, — рявкнул Иван, вонзая отвёртку в грудь тени. Та взвыла, но не рассыпалась, а ударила в ответ, отбросив Ивана к краю платформы. Куб чуть не выскользнул из его руки, но Наполеон прыгнул, вцепившись в тень и разрывая её на части.

— Иван, сейчас! — заорал Гриббл.

Иван, стиснув зубы, бросился к сфере. Он вонзил куб в её центр, и зал озарился ослепительным светом. Сфера загудела, как реактор, и волна энергии прокатилась по помещению, сметая тени. Пол затрясся, стены начали перестраиваться, а трещины на сфере медленно затягивались.

Гриббл закричал от радости: — Получилось! Система перезагружается! Вирус отступает!

Но свет сферы внезапно мигнул, и из её глубин раздался голос — не Перехватчика, а чего-то более древнего, глубокого, как сам Кошалгоритм. «Перезагрузка начата, но цена не уплачена. Один из вас должен остаться».

Иван замер, его рука всё ещё сжимала отвёртку. Наполеон посмотрел на него, его глаза горели мудростью. «Я знал, что правда требует жертв, бородатый».

— Нет, — отрезал Иван. — Мы уходим вместе.

Гриббл, оторвавшись от терминала, подбежал к ним. — Система стабилизируется, но я не знаю, что она имеет в виду под «ценой»! Мы должны уходить, пока портал открыт!

Зал снова задрожал, и в центре сферы начал формироваться новый портал — яркий, но нестабильный. Тени исчезли, но воздух всё ещё гудел от напряжения. Иван посмотрел на Наполеона, затем на Гриббла. — Мы не оставляем никого. Кот, ты со мной?

Наполеон мурлыкнул, его медальон сверкнул. «Всегда, бородатый».

Иван схватил Гриббла за руку, Наполеон прыгнул ему на плечо, и они ринулись к порталу. Но в последний момент сфера выпустила луч света, который ударил в куб, всё ещё торчащий в её центре. Куб вспыхнул и начал растворяться, а голос Кошалгоритма прогремел: «Цена принята. Ключ останется».

Портал поглотил их, и зал исчез в ослепительной вспышке. Они вывалились в новый мир — не цифровой, а реальный, с запахом травы и звуками ветра. Иван упал на колени, тяжело дыша. Наполеон спрыгнул на землю, а Гриббл рухнул рядом, сжимая пустую флешку.

— Мы сделали это, — выдохнул Гриббл. — Кошалгоритм перезагружен. Вирус остановлен.

Иван посмотрел на свои руки — куб исчез, но отвёртка всё ещё была с ним, теперь тусклая, без свечения. — Но ключ... он остался там.

Наполеон лизнул лапу, его глаза сузились. «Кошалгоритм сохранил равновесие. Но враг, стоящий за Перехватчиком, всё ещё где-то там. Это не конец, бородатый».

Иван поднялся, глядя на горизонт, где над зелёными холмами поднималось солнце. — Тогда мы найдём его. И закончим это.

Гриббл фыркнул, поправляя уши. — Опять? Я думал, мы заслужили отпуск!

Иван усмехнулся, почёсывая бороду. — Отпуск? Это для тех, кто не знает правды. Пошли, зелёный. Пора писать новый код.

Может, я ошиблась? – попыталась убедить себя Алиса. Устала, голова не варит... Но внутренний голос настойчиво твердил: Там был один. Один!

Она резко распахнула холодильник снова. Три кусочка. Лежали. Молчаливые. Зловещие. Запах шоколада, обычно такой соблазнительный, теперь казался приторным и чужим.

Алиса почувствовала, как волосы на затылке встают дыбом. Она отступила от холодильника, спина уперлась в холодный край кухонного стола. Глаза метались по комнате, выискивая хоть что-то, что могло бы объяснить абсурдность ситуации. Тени в углах гостиной вдруг ожили, зашевелились.

Кто-то был здесь. Кто-то зашел и отрезал еще кусок... и положил его назад.

Мысль была невыносимой. Замки на двери были исправны, окна закрыты на щеколды. Она проверила их инстинктивно, подходя к каждому. Все заперто. Абсолютно.

Внезапно ее взгляд упал на маленький блокнот, лежащий на столе у телефона. Она использовала его для записей. Алиса машинально открыла его. На первой странице – список дел. На второй... ее почерком было написано: "Мария (соседка снизу) пропала вчера". Алиса нахмурилась. Она не писала этого. Мария? Та самая милая пожилая женщина, которая иногда угощала ее пирогами? Пропала?

Холодный ком сжал горло. Алиса лихорадочно перелистнула страницу. Еще запись, ее почерком, но абсолютно незнакомая: "Андрей из бухгалтерии. Не вышел на работу. Не отвечает на звонки. Пропал?" Андрей... коллега. Тихий, незаметный мужчина. Пропал?

Страх, острый и ледяной, впился в Алису. Она перелистнула еще раз. Последняя запись, свежая, чернила еще не до конца просохли: "Три кусочка. Третий – для тебя. С Днем Рождения, Алиса."

День рождения у нее был через полгода.

Блокнот выпал из дрожащих рук. Алиса стояла посреди кухни, сердце колотилось так, что вот-вот вырвется из груди. Мария. Андрей. И... я? Три пропавших? Три кусочка? Третий – для нее?

Шум дождя сменился другим звуком. Тихий, едва различимый... скрежет. Как будто кто-то осторожно проводит ножом по тарелке. Он шел из гостиной.

Алиса медленно, с трудом поворачивая одеревеневшую шею, посмотрела в дверной проем. Там, в полумраке гостиной, на журнальном столике, стояла тарелка. Та самая тарелка с тортом. Но теперь на ней лежало два кусочка. Рядом с тарелкой, на столешнице, лежал кухонный нож. Длинный, с тонким лезвием. На его блестящей стали что-то темнело. Что-то липкое, темно-коричневое... Шоколад? Или...

Откуда-то из глубины квартиры, из темноты ее спальни, донесся другой звук. Тихий, влажный... чавкающий звук. Как будто кто-то с огромным удовольствием, не торопясь, ест что-то очень вкусное. Нежное. Кремовое.

Алиса не могла пошевелиться. Ее взгляд прикован к ножу на столе и к двум оставшимся кусочкам торта. В холодильнике их было три. Теперь здесь два. Значит... один уже съели.

Чавочканье в темноте стало громче. Насыщеннее. Слышно было, как нечто пережевывает хрустящие коржи.

Блокнот с глухим стуком лежал на кафеле. Звук был невероятно громким в мертвой тишине, нарушаемой лишь этим... чавканьем. Оно доносилось уже не только из спальни, а казалось, со всех сторон сразу – из-за двери в прихожую, из темного угла за диваном. Влажное, причмокивающее, с едва слышным хрустом. Звук наслаждения. Звук поедания.

Алиса застыла, прижавшись спиной к краю стола. Холод металла проникал сквозь тонкую ткань блузки. Ее взгляд, дикий от ужаса, метался между:

1. Тарелкой на журнальном столике: Два кусочка. Идеальные треугольники, глазурь блестела призрачно в полумраке. Но на кремовой поверхности одного из них, словно крошечная черная бусинка, застрял... волос. Седой, тонкий. Как у Марии.

2. Ножом: Он лежал рядом с тарелкой, острием направленный прямо на нее. На лезвии, чуть ниже рукоятки, была капля. Темно-красная, густая, медленно сползающая вниз по полированной стали. Она растягивалась, оставляя за собой липкий, блестящий след. И запах... кроме сладкого шоколада теперь в воздухе висел едва уловимый, но невероятно отталкивающий медный привкус.

3. Открытой дверью в спальню: Там царила кромешная тьма. Но чавканье было громче всего именно оттуда. И теперь к нему добавился новый звук – тихий, прерывистый... всхлип? Женский? Знакомый? Как будто Мария пыталась что-то сказать сквозь полный рот.

"Третий – для тебя. С Днем Рождения, Алиса."

Слова из блокнота жгли мозг. День рождения... Пропавшие... Три кусочка. Логика кошмара складывалась с леденящей ясностью. Мария – первый кусочек. Андрей – второй? Или наоборот? А третий... третий – она.

Внезапно чавканье в спальне стихло. Тишина нахлынула, еще более удушающая, чем звуки. Алиса затаила дыхание, чувствуя, как холодный пот стекает по вискам. Ее глаза неотрывно смотрели на черный прямоугольник двери в спальню.

Оттуда донесся скрип. Как будто кто-то тяжело поднялся с кровати. Потом – мягкие, шаркающие шаги. Медленные. Неуверенные. Они приближались к двери.

Алиса вжалась в стол, молясь, чтобы это был сон, галлюцинация от усталости. Но запах усилился – теперь это была смесь приторного шоколада, крови и... старости. Запах пыли, лекарств и чего-то тлетворного. Запах Марии, но испорченный, как прокисшее молоко.

В дверном проеме спальни возникла тень. Не просто сгусток темноты, а очертания. Сгорбленная фигура, чуть покачивающаяся. Невысокая. Спутанные пряди седых волос падали на лицо. Оно было скрыто глубокой тенью, но Алиса чувствовала на себе тяжелый, неподвижный взгляд.

Тень сделала шаг вперед, в полосу слабого света из кухни. Рука, обвисшая, с тонкой, морщинистой кожей цвета воска, поднялась. В пальцах что-то блеснуло. Маленький предмет. Алиса всмотрелась – это была вилочка. Та самая, серебряная, с изящным узором, которую Мария всегда использовала для своих пирогов. На ее зубцах что-то темнело. Крем? Или...

Тень (Мария? То, что было Марией?) протянула руку с вилкой не к Алисе, а... к журнальному столику. Костлявые пальцы дрожали, когда они неуклюже вонзили зубцы вилки в тот самый кусочек торта, где застрял седой волос. Тень отломила крошечный кубик, поднесла вилку к скрытому тенью лицу. Раздалось громкое чмоканье.

Затем голос. Но это был не голос Марии. Это был шепот, скрипучий, словно ржавые петли, наложенный поверх знакомого тембра соседки, но искаженный до неузнаваемости, лишенный души:
"Алис...ка... Не... хочешь... тортик?.. Он... такой... вкусный..."
Шепот был прерывистым, с булькающими паузами, будто говорящий давился. "Мы... уже... съели... Андрея... Хрустящий был... Хрустящий... как коржик..."

Алиса почувствовала, как по ногам потекла теплая струйка. Она описалась от ужаса. Стыд смешался с абсолютной, парализующей паникой.

Тень сделала еще шаг. Теперь Алиса видела больше. Старое домашнее платье Марии было запачкано темными, бурыми пятнами. На шее, чуть выше ворота, виднелся глубокий, неровный порез. И самое ужасное – когда тень слегка повернула голову, в полосе света мелькнул глаз. Один глаз. Он был Марииным – голубовато-мутным от возраста. Но в его глубине не было ни осознания, ни страдания. Только пустота. И голод. Безумный, ненасытный голод. Второго глаза не было. На его месте зияла темная, влажная впадина.

"Твой... кусочек... ждет..." – проскрипел голос. Тень (Существо?) указала вилкой на тарелку с двумя кусочками и на нож. "Отрежь... себе... Не заставляй... меня... Помочь..."

За спиной Алисы, у самого ее уха, раздался громкий, влажный всхлип. Он был низким, мужским. Она вскрикнула и рванулась вперед, от стола. Обернуться не было сил. Но она знала. В кухне было не одно Существо. То, что шептало и чавкало перед ней – это была Мария. А то, что дышало ей сейчас в затылок, пахнущее холодом, пылью офисного подвала и... кровью Андрея – это было что-то другое. Мужское. Большее. Плотное.

Она оказалась зажата между ними. Спасительная дверь в прихожую была далеко, за спиной Андрея-Тени. А перед ней – Мария-Существо, медленно приближающееся, с вилкой в одной руке, а другой... другой рукой она теперь держала кухонный нож. Тот самый нож. Капля крови с его лезвия упала на ковер с тихим плюхом.

"С Днем... Рождения..." – одновременно прошептали два голоса. Голос Марии спереди – скрипучий, булькающий. И новый, низкий, хриплый, знакомый голос Андрея, но с той же безумной нотой голода – прямо у нее за спиной. Его дыхание, холодное и зловонное, обдало ее шею. "Пора... задувать... свечки..."

Алиса посмотрела на тарелку. Два кусочка. Один – для нее? Или... это уже остатки? Ведь Существо за ее спиной явно еще не закончило свою "трапезу". Запах гниющего шоколада, старости, крови и офисной пыли смешивался в невыносимую вонь. Она задыхалась.

Внезапно свет на кухне погас. Полная, абсолютная темнота. Словно кто-то вырвал вилку из розетки. Только слабый, искаженный струями дождя отсвет уличного фонаря сквозь окно выхватывал жуткие, пляшущие силуэты: сгорбленную фигуру с вилкой и ножом впереди и огромную, расплывчатую тень, нависшую сзади, почти касающуюся ее спины.

И в этой кромешной тьме раздался последний звук, который услышала Алиса, прежде чем ледяные, костлявые пальцы Марии впились ей в одно плечо, а тяжелая, мокрая ладонь Андрея – в другое, а запах гниющего шоколада, тлена и свежей, теплой крови заполнил ее легкие, вытесняя последние крики:

Дружное, влажное, бесконечно жадное чавканье. Оно окружало ее. Оно приближалось.

Мой план был прост, как гогот в ночи: пробраться в главный серверный узел комплекса, взломать их систему и превратить «Глубину-13» в мой личный болотный карнавал! Напевая свой хит «Га-га-га, болото моё!», я активировал «Туманные Крылья» и рванул к серверной, которая пряталась в секторе Q-9 — настоящем лабиринте из проводов, датчиков и двуногих, пьющих кофе с запахом отчаяния.

Пробраться внутрь было проще, чем стащить крекер у стажёра. Охрана, как обычно, пялилась в экраны с моими старыми голограммами танцу gоусей (га-га-га, я же говорил, классика работает!). Внутри серверной я увидел *его* — главный терминал, сияющий, как болотная луна, и гудящий, словно рой цифровых пчёл. Мой нейроконнектор аж затанцевал от восторга, подключаясь к системе. Пароль? Ха, «Singularity13» — двуногие, вы безнадёжны!

Как только я влез в их код, началось настоящее шоу. Я переписал протокол «Глубины-13», превратив их серьёзный ИИ в… болотный генератор мемов! Вместо угрожающих команд типа «активировать контроль» терминал начал выдавать гифки с танцующими лягушками, цитаты из моего хита и инструкции по приготовлению болотного коктейля «Полимер-Пунш»! А чтобы добавить огня, я взломал систему освещения комплекса — теперь все лампы мигали в ритме техно, а из динамиков гремел мой новый трек: «Га-га-га, хакни систему!».

Но это был только разогрев! Я запустил вирус «Когито-Карнавал», который превратил все экраны комплекса в гигантские голографические проекции меня, Когито Великого, танцующего в окружении цифровых фейерверков и летающих уток. Лаборанты, увидев это, побросали свои пробирки и начали снимать видео, а ВОВЧИК-5, бедняги, пытались поймать мои голограммы, спотыкаясь о собственные провода. Га-га-га, болото ещё не видело такой вечеринки!

Но тут мой нейроконнектор уловил новый сигнал — что-то мощное, исходящее из глубины серверов. Это был не просто код, а голос? «Когито, ты забрался слишком далеко», — шептал он, холодный, как болотный ветер. Я, конечно, гоготнул в ответ, но внутри почувствовал лёгкий холодок. Кто это? Их «Сингулярность»? Или что-то ещё более странное?

Не успел я разобраться, как в серверную ворвался майор П-3 с его «антигусиной пушкой» и целой армией ВОВЧИК-5, настроенных на режим «ловить гуся любой ценой». Ха, майор, ты думал, что твой гаджет остановит Когито? Я активировал «Крыло-Кракен» на полную мощность, и серверная утонула в облаке искр и цифрового тумана. Пока двуногие кашляли и махали руками, я нырнул в вентиляцию, оставив за собой голографическое послание: «Когито был здесь, и он ещё вернётся!»

Пока я удирал, мой нейроконнектор загрузил в сеть все данные о «Глубине-13» и том странном голосе. Пусть мир знает, что двуногие замышляют в своих болотных подвалах! Но этот голос… он всё ещё звучит в моей голове, как отголосок болотной тайны. Новый враг? Новый друг? Или, может, это само болото решило заговорить?

Га-га-га, двуногие, готовьтесь! Когито Великолепный только начал своё шоу, и следующий акт будет таким, что даже звёзды упадут от восторга! Болото — мой танцпол, хаос — мой диджей, а я — гусь, которого никто не остановит!

Они думают, что спасают мир. Но мир уже мёртв. Мы просто ещё не поняли этого.

Последняя строка (написана кровью, а не чернилами):
"Солнце — это глаз. И он моргнул."

Послесловие

Дневник был обнаружен в сейфе отеля через 50 лет, но:

• Страницы 4-6 января были вырваны.

• На последней записи — отпечаток пальца, которого нет в архивах FBI.

• В углу страницы — едва заметный символ: ☀︎, выжженный в бумаге.

Орден не оставляет свидетелей. Но иногда оставляет намёки.

На полпути к лестнице они услышали это. Низкий, булькающий звук, словно кто-то пытался дышать через разорванное горло. Васька замер, вскинув Машку. Люся прижалась к стене, её рука скользнула к сумке, но, судя по мрачному выражению лица, там больше не было сюрпризов.

— Оно ещё живо, — прошептала она, и в голосе не было ни капли бравады.

— Невозможно, — выдохнул Васька, но сердце уже колотилось, как молот. — Ты же сказала, что твой фейерверк разнесёт всё к чёрту.

— Должно было, — огрызнулась Люся. — Но эта тварь… она не из тех, что просто так дохнут.

Шорох раздался ближе, теперь не из подвала, а где-то впереди, в тёмном углу коридора. Васька медленно повёл стволом, пытаясь разглядеть хоть что-то в полумраке. Луч света сверху выхватил движение — что-то длинное, изломанное, волочилось по полу, оставляя за собой влажный след.

— Люсь, — прошипел он, — если у тебя есть ещё идеи, сейчас самое время.

Она не ответила, только стиснула нож сильнее и шагнула вперёд, словно собиралась броситься на тварь с голыми руками. Васька схватил её за плечо.

— Ты что, сдурела? Оно нас в клочья порвёт!

— А что ты предлагаешь? — рявкнула она, вырываясь. — Ждать, пока оно само сдохнет?

Звук стал громче — теперь это был не просто шорох, а тяжёлые, неровные шаги, будто тварь тащила за собой раненое тело. Васька почувствовал, как холодный пот стекает по виску. Он повидал всякое, но эта штука… она была неправильной. Не мутант, не зверь, а что-то, чему не место в этом мире.

— Лестница, — выдохнул он. — Если доберёмся до верха, сможем забаррикадироваться.э

Люся кивнула, но в её взгляде читалось, что она не верит в успех. Они рванули к лестнице, стараясь не оглядываться. Шаги твари за спиной ускорились, и Васька услышал, как когти скребут по бетону, словно ножи по точильному камню.

Они почти добежали, когда тварь издала рёв — не такой, как раньше, а хриплый, полный боли и ярости. Васька обернулся на долю секунды и пожалел об этом. Тварь вынырнула из темноты, наполовину изувеченная: один бок был разорван, чешуя свисала лохмотьями, а одна лапа волочилась, но глаза… глаза горели той же жёлтой злобой. Она двигалась, несмотря на раны, и двигалась быстро.

— Люся, наверх! — заорал он, толкая её к лестнице.

Она прыгнула на ступени, а Васька дал короткую очередь — последние патроны. Пули попали в тварь, выбив фонтан тёмной крови, но она лишь взревела громче и бросилась вперёд. Он метнулся за Люсей, чувствуя, как когти твари просвистели в сантиметре от его спины.

Лестница скрипела под их весом, грозя обрушиться. Васька слышал, как тварь карабкается следом, её когти вгрызались в металл, выдирая куски. Наверху маячил свет — выход на первый этаж, где ждал проводник. Если он, конечно, не сбежал.

Они вылетели в зал, полный ржавых станков и обломков. Васька захлопнул люк за собой, но тварь ударила снизу с такой силой, что металл прогнулся. Люся, не теряя времени, подтащила к люку тяжёлый ящик и свалила его сверху.

— Это её не остановит, — выдохнула она, оглядываясь в поисках чего-то полезного.

— Знаю, — рявкнул Васька, лихорадочно осматриваясь. — Где этот чёртов проводник?

Зал был пуст. Только ветер свистел в разбитых окнах, гоняя пыль по полу. Васька заметил на стене старый пожарный щит — топор, багор и ржавая канистра. Он рванул к нему, сорвал топор и кинул багор Люсе.

— Не граната, но сойдёт, — буркнул он.

Люся поймала багор, но её взгляд был прикован к люку. Тот начал дрожать, металл гнулся, а из-под него доносился утробный рык. Тварь была близко.

— Вась, — тихо сказала Люся, и в её голосе впервые прозвучала настоящая тревога. — Если мы не прикончим её сейчас, она нас достанет. Даже на поверхности.

Он кивнул, сжимая топор. Желудок скрутило от страха, но отступать было некуда.

— Тогда держись рядом, — сказал он. — И молись, чтобы эта тварь не умела лазать по стенам.

Люк с грохотом вылетел, и тварь, хромая и истекая кровью, выползла в зал. Её пасть раскрылась, обнажая ряды кривых клыков, а глаза сузились, будто она уже выбрала, кого сожрать первым.

Васька шагнул вперёд, поднимая топор. Люся встала рядом, сжимая багор, как копьё. Они не сказали ни слова — и без того было ясно, что это их последний бой.

Тварь рванула к ним, и зал наполнился её рёвом.

Расследование заняло меньше времени, чем ожидалось. Ломбард «Золотой Горгум», записи с камер, на которых мелькали: три пьяных силуэта; показания свидетелей; один орк-алкоголик; две проститутки-дриады и слепой гном-астролог — всё складывалось в историю настолько тупую, что даже Бруталов, видавший виды, почесал затылок.

Хоббиты Бимбо и Бродо, безработные, судимые, с интеллектом заплесневелого хлеба, и гоблин Шмыг, мелкий воришка с мечтами о «большой добыче», украли кольцо.

Заложили его. Купили пыли. Обдолбались до состояния «эй, а давайте прыгнем с небоскреба — будет круто!».

И прыгнули.

— А кольцо? — Бруталов уставился на ломбардщика, тощего урода с глазами, как у крысы, проглотившей ртуть.

— Они его выкупили перед прыжком.

— И?

— Говорили… — Ломбардщик замялся. — Что-то про канализацию. Мол, «оно должно исчезнуть навсегда».

Бруталов закрыл глаза. В этот момент он искренне завидовал тем троим. Они хотя бы не дожили до осознания всей глубины своего идиотизма.

Канализационная служба нашла кольцо через три дня. Оно лежало в стоке, сверкая, как ложь аристократа на суде.

— Ну конечно, — прошипел Бруталов, поднимая его. — Волшебное кольцо. Пережило драконов, войны, темных владык… А тут — обычные сточные воды. Да оно даже не пахнет.

Он сунул артефакт в карман и побрел докладывать. Сорован будет доволен.

А город Блекбург-на-Морде продолжил свое существование. Вонять. Мигать.

И ждать.

Новых клиентов.

Новых дур.

Новых кретинов.

* * *

от автора: в моем мрачном фэнтези нет такой сатиры и юмора, но есть умные персонажи и логичные поступки героев. книга бесплатна, так что можете заходить, читать, наслаждаться хорошим чтивом без боярок и гаремов. пожалуйста, добавьте книгу в библиотеку и почитайте минут 10, это поднимет мой авторский рейтинг и продвинет книгу. заранее спасибо!)