Такими словами прокурор города Нордхаузен обосновывал в сентябре 1942 года практику полиции, расстреливать цвангсарбайтеров (принудительных рабочих), т.е. рабов. За малейшие прегрешения им грозила расплата жизнью в Гестапо или перевод в концлагерь, где их ждало “уничтожение работой”. В большинстве случаев правосудие даже не подключалось к расправам над цвангсарбайтерами. Но в данном случае это задокументированная попытка юридически обосновать убийство людей полицией на территории Германии.
Право в бесправье
Несмотря на формально действующие законы, Третий Рейх нельзя было назвать правовым государством. Гестапо постоянно вмешивалось в судебные дела. А такими решениями, как выше, высказывалось полное согласие с идеологической составляющей преступного государства.
Однако недостаток прав не означал нехватку юристов в Рейхе. Они были включены во все ключевые действия национал-социалистического аппарата, а значит и в преступления. Юристы вносили свой вклад в организацию принудительных работ. Они выстраивали фундамент законности и подгоняли изложение законов под идеологию государства.
Официально рабства в Третьем Рейхе не было, а потому принудительные рабочие получали трудовой договор. Но этот договор заключался на особых условиях, без возможности расторжения со стороны рабочего. Дабы создать видимость законности, закон о правах рабочих снабжался юридическими пояснениями от юристов. Таких как Карл Ниппердай, который и после 1945 был одним из самых известных юристов по вопросам прав рабочих, а с 1954 по 1963 год был президентом Федерального суда по трудовым делам Германии (Bundesarbeitsgericht).
В пояснениях к закону объяснялось почему права рабочих не распространяются на лица “низших рас”, советских военнопленных, “Остарбайтеров” (рабочих с Востока), цыган и евреев. В то время когда немцы, устроившиеся на работу, состояли в “трудовых отношениях”, то работающие принудительно состояли лишь в “отношениях по занятости” и на них распространялось “особое право”.
Ганс Карл Ниппердай, юрист “узаконивавший” применение принудительных рабочих, сформулировавший т.н. “особое право” для них
Система принудительного труда “узаконивалась” изданием особых предписаний, как например, “Обязательство по обслуживанию”, “Преступления против рабочей дисциплины”, “Нарушение трудового договора” и “Неверность работе”. Причём если обычный рабочий нарушал трудовой договор, его ожидало наказание, связанное с рабочим местом, как например выговор или увольнение. Принудительные рабочие несли “уголовную” ответственность, включающую намного более тяжелые наказания, вплоть до лишения жизни.
Все правила жизни принудительных рабочих были прописаны в постановлениях, как и наказания за нарушение этих правил. К примеру, смертная казнь предусматривалась за “...враждебное поведение, враждебные высказывания, а также открытое враждебное настроение против германского народа…”
Что такое принудительные работы
Десятки миллионов людей были принуждены к работам во время существования Третьего Рейха. Начало было положено в 1933 году, когда сгоняли в концлагеря нежелаемых для национал-социализма граждан Германии, таких как коммунистов, цыган, евреев и гомосексуалистов. Там им приходилось выполнять принудительную работу.
Большое количество принудительных рабочих было из захваченной позже Польши. Евреев сгоняли в гетто и принуждали к работам, предварительно забрав возможность работать на нормальной работе. Примерно от 22 до 27 миллионов граждан СССР принуждали к работам после начала операции “Барбаросса”. При этом далеко не все угонялись для этих работ в Германию. Людей заставляли строить дороги в тылах вермахта, укрепления, или разминировать минные поля. Женщин принуждали к проституции в публичных домах для вермахта или для самих принудительных рабочих, чтобы избежать кровосмешения последних с немецкими женщинами.
Принудительные рабочие города Орша чистят от снега железнодорожные пути на вокзале
Также применялись люди из других стран, включая Францию и Италию. Например, после капитуляции Италии и свержения Муссолини в 1943 году немцы взяли итальянскую армию в плен. Итальянцы, думая, что война для них окончилась, легко сдавались, но местами оказали сопротивление. После массовых расстрелов итальянских солдат и офицеров, оставшихся отправили в Германию на работы. Какую-то часть людей удалось заманить обманом, обещаниями больших денег. Но на 5 миллионов привезенных в Германию рабочих приходилось меньше 200 000 добровольно приехавших, т.е. меньше 4%.
Цели принудительного труда включали в себя:
- замену служащих в армии мужчин на рабочих местах;
- экономия денег для немецких фирм (принудительные рабочие почти ничего не стоили);
- заработок для государства (принудительные рабочие выдавались фирмам государством за определённую, хоть и низкую, плату);
- уничтожение трудом нежелательных рас (евреев, поляков, русских).
Принудительные рабочие в Бельгии прокладывают кабель
Для принудительных рабочих были выпущены специальные указ. В 1939 вышли указы для поляков, и в 1942 указы для восточных рабочих - остарбайтеров. Остарбайтерами назывались граждане СССР. Рабочий день длился ориентировочно от 10 до 14 часов без перерывов на обед. Не действовали никакие предписания применения защитных средств, что делало таких рабочих желанными кадрами в химической индустрии. Фирме IG Farben не приходилось тратиться на защитную одежду при работе с кислотами. Оплата труда таких рабочих с Востока и с Польши была запрещена и каралась смертной казнью или ссылкой в концлагерь.
Удостоверение личности принудительного рабочего из Литвы
Дети принудительных рабочих
Принудительные рабочие не обладали правами обычного рабочего. Их дискриминация происходила постоянно. От ограничений передвижения в рабочее и в свободное время, до отсутствия прав матери.
Будущим матерям не разрешалось пребывание в немецких больницах из страха расового смешения. Потому создавались отдельные бараки или целые лагеря для родов. В этих лагерях были родильные комнаты, ясли и детские дома для принудительных рабочих, которые снабжались и оснащались очень скромно. Также они содержались в очень плохих гигиенических условиях.
Беременным женщинам приходилось работать до последнего срока, а вскоре после родов опять выходить на работу. Национал-социалистическая политика предписывала по возможности дешёвое содержание принудительных рабочих и предотвращение беременностей.
Дети принудительных рабочих получают еду. Фото сделанно Ротой Пропаганды для немецкой прессы. Дети тут показаны чистыми, здоровыми, получающие полную тарелку борща. Фотография должна показать, как хорошо идут дела у принудительных рабочих в Германии и тем самым приманить новых добровольных рабов
Но так как полностью избежать этого не удавалось, предписывались принудительные аборты. Примерно 25% беременностей польских и русских женщин были преждевременно прекращены. Взращивание “нежелательных” детей предписывалось тут же, как рабов, или же умаривание их голодом. Для этого предусматривались специальные помещения, созданные по указу Генриха Гиммлера, где дети скрыто от посторонних глаз умирали предоставленные сами себе и никому не мешая. Самый большой известный лагерь для рожениц и абортов был в Вальтроп-Хольтхаузен, где по самым скромным оценкам было уморено 500 младенцев.
Лагерь для рожениц и абортов Вальтроп-Хольтхаузен. Снимок сделан с американского самолёта в 1945. Врачи и акушерки были русскими военнопленными. Женщины спали на бумажных мешках, набитых опилками. Рожали на деревянном столе. Перед штрафным бараком стояла виселица. На ней была повешена одна женщина врач за то, что слишком многим женщинам выписывала больничный
Дети, родившиеся в ужасных жизненных и гигиенических условиях, были часто подвержены болезням и порокам. Их иногда все же привозили в больницы с тяжелейшим несварением желудка, а их кожа была зачастую покрыта фурункулами и экземами. Судьба тяжелобольных детей решалась в соответствии с предписаниями национал-социалистической идеологии об убийстве больных, порочных и инвалидов.
Место захоронения уничтоженных новорожденных детей. Кладбище Хохштрассе в г. Брауншвейг
Лагерь для рожениц в Брауншвейге был открыт в мае 1943 года. Одновременно там жило до 30 женщин. Срок их пребывания ограничивался 8 днями. После этого их возвращали в свой лагерь, а дети оставались в детском доме. В середине мая родились первые дети в этом лагере, а пару недель спустя они уже вовсю умирали от плохого снабжения. К новому году 1943-1944 в детдом заглянул немецкий врач. Но условия содержания детей не улучшились. Одна эпидемия среди детей следовала другой. Рвота, диарея и кожные заболевания были постоянными гостями. Исследователь Раймунд Райтер пишет, что свидетель, побывавший в июне 1944 в доме, отметил “катастрофические условия”. Туалеты и ванные комнаты были загрязнены и завалены грязными покрывалами и бинтами. Черви ползали повсюду, а в ванной комнате лежало три трупика умерших детей. Умерших копили в доме, потом упаковывали в 10 кг коробки из под маргарина и увозили на кладбище, где их закапывали в общих ямах. Женщины в основном знали об этих условиях, и пытались спрятать детей в лагерях, где они жили. Несколько раз матери вламывались в дом, пытаясь выкрасть детей.
“Особые суды” для рабов
После прихода к власти, национал-социалисты издали 21 марта 1933 года предписание о создании “Особых судов” в каждом Высшем Окружном суде. Их целью было проведение ускоренных процессов. Как скоро всем участникам предстояло явится в суд, продолжительность и объём сбора доказательств решался произвольно тут же. Решения этого суда зачастую не подлежали апелляциям.
Полномочия суда в ходе войны постоянно расширялись. Например 5 сентября 1939 года было издано “Предписание против народных вредителей”. Это предписание содержало очень абстрактные формулировки, тем самым расширяя рамки возможных приговоров для обвиняемых. За малейшую провинность могли “по закону” карать смертной казнью. Судьба обвиняемого зависела лишь от того, сможет ли суд охарактеризовать его как вредителя, или нет.
25 ноября было издано предписание “Запрещённого обращения с военнопленными”. Оно запрещало любые отношения с пленными, выходящие за рамки рабочих нужд. Таким образом “узаконили” наказания за связи и дружбу с пленными, находящимися на принудительных работах. Немцев, входящих в такие связи, штрафовали сроком в тюрьме строгого режима - “цухтхаус”.
На службу в такие суды предписывалось брать только “политически особо подготовленных” людей. “Особые суды” стали важным оружием режима против политических противников и других враждебных элементов. Одновременно ими поддерживалась дисциплина в народе при лишениях военного времени. Власть могла совершать на “законном” основании любые преступления. Роланд Фрайзлер, президент “Народной Судебной Палаты”, высшего судебного органа Третьего рейха для политических преступлений, называл “Особые суды” - “Танковыми войсками правосудия”.
Роланд Фрайзлер, нацистский государственный деятель, статс-секретарь имперского министерства юстиции Германии. Один из организаторов холокоста. Лично вынес 2600 смертных приговоров
Усмирение принудительных рабочих оставалось делом гестапо. Указ Рейхсфюрера СС и президента полиции от 20 февраля 1942 года, гласил:
Борьба с отсутствием дисциплины, включая отказ от работ и небрежную работу, является делом полиции
Отсутствием дисциплины можно было назвать что угодно. Тем самым гестапо полностью развязывались руки. Объём наказаний выбирался по усмотрению гестапо и мог включать отбирание еды или “особые меры” - уничтожение. Часто “недисциплинированных” рабочих переводили в концлагерь, где их ожидала смерть.
Смертные приговоры
Особенно много смертных приговоров “Особые суды” вынесли по обвинениям во вредительстве, главным образом за мародёрство. При этом принудительные рабочие не могли по настоящему заниматься мародёрством, так как постоянно были под надзором. Но дело в том, что при расчистке завалов от бомбёжек изголодавшиеся люди брали в разрушенных домах какую либо еду. Их заставляли выполнять тяжелейшую работу по 12 часов в сутки и более, а кормили очень плохо. Соблазн взять с пола в разрушенном доме кусок хлеба был велик. Если при этом их ловили, то смертной казни им было не избежать.
Принудительных рабочих из поляков и граждан СССР наказывали жёстче, чем из западных европейцев. Например, решением “Особого суда” от 20 ноября 1941 года три молодых поляка были приговорены к длительным срокам заключения из-за “непристойного поступка” в отношении семилетнего немецкого ребёнка. Но “Имперский суд” перекрыл этот приговор своим, вынеся смертную казнь. При этом “Особый суд” подвергся критике за то, что не учёл национальность преступников.
При осуждении граждан СССР судьи вообще не знали снисхождения. Например, Ивана Шепилова “Особый суд” города Брауншвейг приговорил 19 апреля 1944 г. к смертной казни за то, что тот при расчистке завалов от бомбардировок взял из разрушенного дома пару штанов, полотенце, носки и две банки сгущёнки.
В случае, если принудительным рабочим удавалось избежать смертного приговора, их судьба складывалась не менее трагично - их ожидал концлагерь.
Наказание беглецов было не менее тяжким. Принудительно вывезенные из своей страны или заманенные обманом принудительные рабочие, изнурённые тяжким трудом, бежали, пытаясь попасть на Родину. Чтобы добыть пропитание, им приходилось воровать.
Типично сложилась судьба итальянца Франческо Паолин, которого вывезли в возрасте 17 лет в 1944 году. Не выдержав издевательств надсмотрщика, он убежал вместе с одним русским. Чтобы прокормиться, они залезли в чей-то сад, стащив там хлеба, консервированного мяса и мармелад. Полиция, поймав их, отправила в концлагерь. Но Франческо смог снова убежать вместе с русским. Девять дней им удавалось прятаться, после чего их поймали. “Особый суд” города Брауншвейг 9 января 1945 года охарактеризовал его, как “типичного вредителя”, что означало смертную казнь, несмотря на юный возраст. Перед казнью мальчик написал прощальное письмо маме. Но оно не было отправлено, а лишь цинично прикреплено к актам, как вещественное доказательство.
Некоторые из подростков пытались вырваться из такого места путем устраивания небольшого пожара, который было легко обнаружить и потушить. Делалось это из-за безвыходного положения и отсутствия опыта в таких ситуациях. Они, по глупости своей, думали что их переведут в другое место, где будет лучше, или отправят назад, домой. Но судьи, долго не колеблясь, выносили смертные приговоры, не входя в положение подсудимых и не выказывая понимания.
Так произошло с польским парнем Валерьяном Вробелем. Он пытался убежать с фермы, на которой его заставляли работать. Когда побег не удался, он поджёг сарай, за что был приговорён к смерти. Такая же участь постигла насильно вывезенную полячку Янину Петровску в возрасте 14 лет. Ей не помогло даже чистосердечное признание и то, что она помогала спасать животных из подожжённого сарая.
Повешенный принудительный рабочий. Подпись гласит: ”Они не хотели работать на Германию.” Фото из коллекции солдата вермахта Фритца Лавена, попавшего в плен летом 1944 г.
Для смертного приговора поляка, Стефана Сервиена, хватило простой ругани. Тот со своими друзьями по несчастью ругал немцев, обзывая “германскими черепами”. Он говорил, что охотно бросал бы бомбы на Германию, и что через два месяца придут русские, и работать им больше не придётся. 10-го марта 1943 года Стефана приговорили к смертной казни и казнили 6-го апреля в городе Вольфенбюттель. Не помогло Стефану и то, что работодатель был доволен работой пленного солдата.
“Словами о скором поражении на Восточном фронте обвиняемый взывал к особо опасному развитию будущего. Таким образом, высшая мера наказания полностью оправдана, для полного подавления польского сопротивления.”
Приговоры суда такого рода нужны были для “подавления поляков и вынуждения их послушания” немецкой нации “хозяев”.
Трое повешенных принудительных рабочих. Та же подпись гласит: ”Они не хотели работать на Германию.” Фото из коллекции солдата вермахта Фритца Лавена из 12-ой роты 679-го полка, попавшего в плен летом 1944 года. Снимок хранится в московском гос. архиве.
Хотя, по расистским законам Рейха, западные иностранцы стояли выше восточных по своей иерархии, но и их не миновали смертные приговоры за незначительные преступления. Насильно вывезенный 22-летний француз Раймонд Карон (Raymond Caron), был казнен в Брауншвейге за то, что воровал из беседок оставленную там еду. Его охарактеризовали как типичного вредителя рецидивиста. Двух его сообщников приговорили к тюрьме строгого режима, после срока в которой обычно переводили в концлагерь. В приговоре “Особый суд” заметил, что подсудимые злоупотребили законами “гостеприимства”. Но вряд ли это можно было назвать пребыванием в “гостях”.
Ещё смешнее было объяснено решение суда против 19-летнего бельгийца. Тот написал письмо в Бельгию своему другу, в котором описал ужасные рабочие и жизненные условия в Германии. То, что вся почта принудительных рабочих проходит цензуру, он не знал. В 1943 году его приговорили к тюремному заключению. Суд объяснил такое решение тем, что “подсудимый саботировал выстраиваемую, с немецкой стороны, политику умиротворения в завоеванных западных соседских странах Рейха и те усилия, которые Рейх прикладывает к достижению кооперации в интересах всех наций и народов материка.” Неизвестно, насколько судьи сами верили в эти слова, когда пытались таким образом оправдать свои преступления против законов человечества.
В случае с поляком, Сергиусом Майле, которого Имперский суд приговорил 10 февраля 1944 года за “антинемецкие настроения” к смертной казни, в приговоре было указано, что приговор был вынесен за “Злостную ложь о мнимых условиях обхождения с евреями...”. Дело в том, что тот имел неосторожность написать своей подруге об ужасных условиях перевозки польских евреев в концлагерь. Проводилась цензура писем, написанных принудительными рабочими домой, чего Сергиус, по всей видимости, не знал. Не допускались утечки информации о плохих условиях жизни. В Рейх пытались привлечь большее количество людей на работы. Поэтому нас не должны удивлять письма домой от рабов, в которых описаны их прекрасные жизненные условия, которых, как правило, не могло быть, учитывая законодательство и идеологию. Ведь за неразрешённые слова полагалась смертная казнь. Люди хотели послать весточку родным, но писать как всё плохо было нельзя. К сожалению, такие “оптимистические” письма часто приводятся как доказательство хорошей жизни людей, угнанных в рабство. Автор статьи считает, что такие письма о хорошей жизни раба в Германии, специально выполнялись по заказу Имперской службы труда или Министерства Пропаганды.
Запретная любовь
Особенно сильно карались любовные отношения между принудительными рабочими с Востока и немецкими женщинами. Причем отношения с “западными” принудительными рабочими не пресекались. В случае, если польский или советский парень связывался немкой, её ожидала многолетняя отсидка в тюрьме или тюрьме строгого режима (цухтхаус). После тюрьмы её положение не становилось легче, так как оттуда она отправлялась в концлагерь, где, скорее всего, умирала от тяжёлой работы, недоедания, издевательств и ужасных условий.
Ещё хуже было положение любовника. С ним расправа в гестапо была одна. Начиная с 1940 года таких “Донов Жуанов” вешали на дереве у окраины какого-нибудь селения в присутствии жителей. Позже их отправляли в концлагерь и вешали там. Точное число таких процессов не известно, но только с мая по август 1942 года зарегистрировано 1240 осуждённых за запретную любовь. Причём обязательным в таких делах было невмешательство правосудия и публичная казнь сотрудниками гестапо. Но несмотря на все запреты, любовные связи всё равно заводились в тайне.
Любовь в Минске. Фотография подписана “Дружба в Минске”. Фото из частной коллекции солдата Курта Вафнера. Из-за слабого зрения Курт служил в администрации в 332 стрелковом батальоне, охранявшем концлагерь “Масюковщина”. В июне 1943 года Курта списали на Родину. Фотографии он всегда носил с собой, что помогло им уцелеть во время бомбёжек.
Если любовные связи случались не так часто, то простое проявление заботы или человечности происходило повседневно. Но уже за протянутый бутерброд или сигарету можно было попасть под суд и загреметь в тюрьму. А вот издевательства со стороны коллег по цеху или начальства поощрялись и присутствовали практически везде. Каждый представитель “расы хозяинов” считал, по-видимому, своим долгом показать свою власть над “унтерменьшами” — недолюдьми.
Судейская независимость
Но если кто-то думает, что судьи были обязаны выносить особо жёсткие приговоры в отношении рабов, он ошибается. Формально судейские юристы были полностью независимы от режима до самого конца Третьего Рейха. Судьи, выносящие не такие резкие приговоры, не соответствующие идеологии национал-социализма, тоже встречались. И хотя их могли критиковать коллеги, они не испытывали за это никаких гонений. У судей была полная свобода не подчиняться идеологии режима.
Такой случай из 1941 года произошёл в Земском суде города Ландсхут. Крестьянин Йоханн Вайтл из селения Маркльхофен подарил одному из принудительных рабочих поляков, работающих у него, золотые часы, специально для этого купленные. Решением окружного суда его приговорили 25 ноября 1939 года за преступление против “Предписания против народных вредителей”. Он подал апелляцию, и судья Земского совета Вахингер отверг предложение прокурора на более жёсткое наказание, а затем и оправдал Йоханна. Это решение было раскритиковано в берлинской газете одним правительственным советником. Но никаких негативных последствий на службе Вахингер не имел.
Другой пример свободы судей - осуждения за преступления против “запрета прослушивания заграничных радиостанций”. По закону, за такое грозила тюрьма или цухтхаус, а в особо тяжких случаях, например, распространение новостей, - смертная казнь. Три казни поляков за такие преступления зарегистрированы в городе Эссен в 1942-1943 годах. Но во множестве других случаев судьи ограничивались тюремным сроком, или даже оправдывали подсудимых.
Судебный террор
Немецкие юристы внесли большой вклад в работу машины нацистского террора. Это не только жестокие приговоры людей, работающих принудительно на германскую промышленность. Туда же можно отнести юридическое оправдание всех преступлений, совершённых полицией и гестапо. Поддержка и согласие с преступной идеологией.
Хотя число приговорённых к смерти “Особыми судами” доходит “лишь” до 15000, не известно количество людей, казнённых полицией и гестапо без процесса. Казнённых даже не по умолчанию, а с одобрения суда.
Приговор к концлагерю хоть и не считался смертным, но в большинстве случаев вёл именно к смерти. Потому, можно и 70 % всех отправленных в штрафные концлагеря людей считать казнёнными, хотя их казнь шла более долго, с расстановкой.
К тюремным срокам поляки и советские граждане приговаривались редко. Считалось, что немецкие тюрьмы для них будут как отдых в роскошном отеле и, от природы ленивые, поляки и русские охотно находятся в немецкой тюрьме.
Некоторые представители германского правосудия, как например доктор Штепп, председатель Высшего областного суда Мюнхена, даже хотели полностью передать все компетенции по судам поляков и советских граждан полиции и гестапо. Объяснялось это тем, что слишком жестокие осуждения принудительных рабочих подорвали веру населения в правосудие Германии. Таким образом, судьба этих бедных людей перешла бы в руки полицейского произвола полностью, а суд просто умывал руки, как Понтий Пилат. Министр юстиции Рейха, Отто Тирак писал рейхсляйтеру Борманну 13 октября 1942 года:
“Ставя перед собой цель в освобождении немецкого народа от поляков, русских, евреев и цыган, я предпочёл бы передать осуждение представителей этих народов рейхсфюреру СС. Я считаю, что даже те меры, что выносят суды, лишь незначительно помогут уничтожать эти народности. Да, они уже получают самые жесткие приговоры, но этого явно недостаточно для осуществления вышеуказанного предприятия.”
Это письмо показывает, что правосудие было именно частью “машины уничтожения народов”. Ещё до этого, 18 сентября 1942 года, Тирак и Гиммлер договорились о передаче всех находящихся под арестом судебных разбирательств евреев, русских, украинцев, поляков и чехов в руки СС для “уничтожения работой”. Так постепенно, после отбора, началась передача людей, и до 30 апреля 1943 года поступили 14 700 подсудимых в концлагеря СС. Там они сразу начали умирать, и уже до 1 апреля 1943 года умерло 5900 человек из переданных.
Даже при массовых убийствах душевнобольных, правосудие значительно поработало на Рейх. Работа это проходила не на первой линии, а за письменным столом, и потому была не так ярко выражена и очевидна. Но она присутствовала повсеместно, как база, поддерживающая всю национал-социалистическую конструкцию.
Почём совесть?
Судьи-убийцы, имевшие на совести тысячи жизней, оправдывались в Рейхе существующим законом. Трезвый взгляд со стороны показывает нам полное согласие юристов с идеологией государства. Расистские и антисемитские мотивации при осуждении были нормой.
Причем по закону подсудимым даже предоставлялся защитник. Бывали даже случаи, когда защитник действительно на совесть делал свою работу, и ему удавалось смягчить наказание. Но только не в тех случаях, когда перед судом поляки или советские граждане. Не было зафиксировано ни одного суда, где защитник хотя бы показал желание защищать. На таких процессах он попросту занимал сторону обвинителя и соглашался на смертную казнь для подсудимого.
Ни один из служащих правосудия Рейха не был осуждён за судебный террор. По самым скромным подсчётам было вынесено 60 000 смертных приговоров, за которые ни один судья не понёс ответственность. Большинство несли свою службу в Германии до пенсии, с достоинством и без проявлений угрызений совести. Многие даже хорошо поднялись по карьерной лестнице. Лишь некоторые оставили свою службу после войны, впрочем, получая при этом хорошую пенсию. Зато бывшие рабы так и не получали компенсации за принудительную работу во благо Рейха до 1992 года. Выплаченные же после 1992 года суммы ещё оставшимся в живых были просто смешны.
Попытки, привлечь кровавых судей к ответственности предпринимались неоднократно. Но, по правилу "рука руку моет", судьи стояли как стена друг за друга. Прокуроры не выдвигали обвинений против своих коллег. Приговоры времён Третьего Рейха подтверждались заново, причём с той же самой аргументацией.
Это было хорошо заметно в судебном процессе, проведённом в Германии в 1960-х годах. Речь шла о девятнадцатилетней девушке Эрне Вацински из города Брауншвейг. Её казнили 23 ноября 1944 в городе Вольфенбюттель после приговора 21 октября 1944 года за “народное вредительство”. Вредителем суд её признал за то, что она в подвале разрушенного дома, в котором жила, взяла пустой чемодан.
Эрна Вацински, 1944. Фото из коллекции Хельмута Крамера
Апелляция была отклонена по причине того, что при принудительных работах на одной военной фабрике города Брауншвейг, она два раза отлучалась с рабочего места. Годами её мать пыталась добиться отмены смертного приговора посмертно, а также обвинения судьи, вынесшего смертный приговор. Ничего не добившись, она попыталась получить компенсацию. Но решение Окружного суда в Брауншвейге 7 октября 1965 года звучало почти также, как и приговор “Особого суда” в 1944 году. Окружной суд демократической республики аргументировал понятиями преступного национал-социалистического режима. Казнь девушки была обусловлена:
“...нуждами войны. Постановление о народных вредителях было необходимо для сохранения частной собственности во время войны. Особый суд действовал в соответствии с этим постановлением. Он не мог вынести иного приговора.”
Демократический суд ФРГ даже не интересовал факт избиения подсудимой при аресте, для получения признания. Его не интересовал тот факт, что с момента ареста и до вынесения приговора прошло всего 17 часов. Защитник не был заинтересован в защите подсудимой и был заказан лишь незадолго до суда. При таком подходе к делу суд даже не имел возможности ознакомиться со всеми уликами и доказательствами или опросить свидетелей. Девушку просто казнили и всё, хотя при подаче апелляции даже вынесший приговор судья, видимо, для успокоения совести, написал заметку на акте девушки, что “она создает впечатление невинной молодой особы”. Правда, её это не спасло.
Объявление казни Эрны Вацински
Интересно, что докладчик приговора стал позже председательствующим судьёй Федерального суда и считается до сих пор одним из самых квалифицированных юристов Брауншвейга.
https://vk.com/@wasilijsaizev-pravosudie-i-rabstvo-v-tretem-...
