Воспитавшая Омена
Она занималась детьми с младенчества. Не со своего младенческого возраста, а с их — и до детсада или до школы. (Хотя ей уже очень давно казалось, что она сама с раннего детства служит в людях. Даже ещё дольше, с тех жизней.) Ни один ребёнок, ни одна семья не были похожи друг на друга, но она оставалась милой, чистоплотной и благовоспитанной, правильно ставящей ударения в словах. Её точно ценили.
И ниоткуда пока, как бы ни было тяжело, она не уходила одним днём. Отсюда пришлось. Глотая слёзы-незабудки большой обиды и алея пятнами-маками яростного гнева, отличная няня всё же так тихо закрыла за собой дверь, словно в квартире спал ребёнок.
Однако мальчик не спал. И своих эмоций вовсе не сдерживал. Когда няня с мамой шипяще змеились-ссорились в кухне, он стоял выпрямившись, как полководец-недорослик, окидывая целевым взором резервы. (На этом поле он выглядел очень большим.) Прислушиваясь, мальчик мысленно прошил свой рот стежком «через край» и выбрал столик для чаепитий. Отбивая пяткой одной нервной ноги начало марша, он с самым настоящим усилием, превозмогая боль, растянул губы под режущей ниткой. Ненормально длинно улыбаясь, взял молочный кувшинчик из сервиза и принялся однообразно стучать им по чайному столику. В такт барабанной дроби, только легче, пока не услышал в буре шорохов в прихожей натиск маленьких пальчиков няни на дверной замок. Тогда он ударил в последний раз — и от кувшинчика ровно и красиво отвалилось донышко. Будто лишнее блюдце к сервизу покатилось по мягкому ковру...
Дверь квартиры закрылась и встала на место, дав тоненькую вибрацию помещению от незримого флейтиста. Мальчик впустил эти волны. Расслабил ногу. "Вынул" суровую нитку, прекратив улыбаться, ненавистным для взрослых звуком чмакнув освобождённым ртом. И задудел, огромный и спокойный, в молочник без дна, как в горн! Зовуще, категорично, по праву; безо всякого страха глядя поверх самолично отбитой бездны.
Тренькнул порфировый утончённый сервиз, обнявшись напоследок, под серой ветвистой тенью, бодающей столик снизу. Полегли храбрейшие коллекционные солдатики от взмаха мокнущей жижой сутаны, разделившейся со стеной. Зацокали глаза мягких игрушек, покатившиеся по раскаченной чьим-то нечистым, струпным языком этажерке. В щиплющем туманце огоньков-пострелят, тянущих вечной дворовой лужей, пыхнули и оплавились диодные свечи. И из лопающегося шкафа, конечно, противостоящего отделке и крепежу неким сильно развитым торсом, понесло и закурилось тем тленно-депрессивным дымом, который сперва вдыхают с грешными душами, а уж после отдают обратно, пропустив через ржавые трубы с плотным трафиком.
Сопровождаемая немузыкальными пробами инструмента начинающим горнистом, вошедшая мама каркнула прямо в загнувшиеся от удушья сердечками цветы из сталагмитовой плесени на сутане: «Что ты устраиваешь? Сам не видишь, что его здесь больше хранить нельзя?! Вот и реши проблему, как отец, как мужик!». Сутана шумно хлюпнула, втянув в себя мальчика через бездонный молочник и, запахиваясь, исчезла, роняя последние лепестки, чья прозелень тут же слилась с лишайниками на проросшем сыром ковре.
Дудение стихло, но труба где-то сыграла отбой, оставив ослепших мишек и раненых солдатиков скорбеть у осколков сервиза. Только большой плюшевый Крот (и так не особо глазастый, да и вообще мизантроп, духовно прозревший впотьмах) задрал фартовую кепку повыше и откатил проклятый кувшинчик под диван.
В крохотной скошенной гардеробной на другом берегу города переодевалась прекрасная няня. Комнатка в один поворот (если влево и против часовой стрелки), без оконца, из света лишь керосинка да бликующий экран с частным ресурсом «Бездна» в междусобойном даркнете...
А вы не торопите: мы уже упустили самое интересное, даже последнюю рюшечку на панталонах скрыла саржевая юбка. Каштановые кудри забрались под белый чепец. Стиль одобряемого сверху (ну оттуда, вы поняли) консерватизма... Но к открытию «Реестра претендентов на наследника» мы успели: вот чистюля Ольга Сергеевна (Хельга Серп) кликает по следующей активной ячейке — предыдущая исполнена.
— Так-так, кто там у нас? Ага, Пряничная ведьма!* Ах ты, старая коза, фудблогерша, решилась-таки лайфхаками поделиться! — бормочет Хельга себе под нос. — Жаль, ей девчонку надо, визготни много, но.. А что в причинах просьбы? «Опустошение, потеря жизненных ориентиров, безысходность». Нормально, чо. Где там у нас импозантные вдовцы? Посимпатичней бы, ещё смотреть на него придётся. Да и ведьме комплимент — должна будет.
Выбрав счастливчика, няня прикладывает распростёртую руку к фотографии на экране. Затем берёт сапожную иглу и пришивает чётко скопированный снимок к своей ладони стежком «через край», не экономя сурьмяную нить.
Перед сном, сладко зевая в одном чепце (тут мы успели) и оберегая руку, она второй разгребает залежи в многоящичном комоде. Достаёт очень девчачий котёл «для магических супчиков единорожке». О да-а. Отличная выйдет бездна.
* Ведьма из сказки «Гензель и Гретель» (в некоторых источниках и вариантах).
