Сага о несостоявшемся писателе. Глава третья
Итак, родился Геннадий Карпов в тридцать седьмом году на промышленной окраине Ленинграда. Его родители были из маленькой деревеньки в Псковской области. Отец был инвалидом от рождения, одна нога была короче другой, потому он очень сильно хромал. Он был единственным сыном в семье своего весьма состоятельного отца крестьянина. В силу инвалидности единственного сына, состоятельный крестьянин отправил его в Санкт-Петербург учиться ещё до Первой Мировой войны. Учебу Владимир Карпов закончил уже после революции, и стал инженером на одном из ленинградских заводов. И лишь в конце двадцатых годов, приехав в родную деревню погостить к отцу, отец Гены, по настоянию своего отца женился на соседской дочери, когда ему было уже почти тридцать лет и вернулся на завод, который выделил ему отдельную квартиру. У Карповых через год после свадьбы родилась дочка, и только через восемь лет родился сын. В сороковом году у них родилась ещё одна дочь.
Завод, на котором работал отец Гены эвакуировать во время наступления нацистов не успели, лишь в последний момент взорвали некоторую технику и склады. Но сам Владимир Карпов с семьей оказался на захваченной нацистами территории. Гена смутно помнил, как человек в черной форме, на ломаном русском кричал толпе собравшихся на площади у завода работникам, чтобы они пошли вслед за ним и спрятались в каком-то подземном хранилище для нефтепродуктов, потому что советская артиллерия будет обстреливать захваченный завод. Кто-то из толпы отнесся к этим призывам недоверчиво и тихо побежал обратно домой. Генкин отец, сказал, что лучше на всякий случай послушать захватчика. В толпе шептались о том, что их просто сожгут в этом хранилище. Но в итоге они всё же там оказались со многими другими заводскими, и вскоре действительно наверху всё загрохотало. В хранилище ужасно воняло, и люди стояли по колено в каком-то веществе, ни воды, ни еды ни у кого с собой не было. Почти сутки не поверхности люди простояли в хранилище, пока наверху то и дело снова начинался обстрел. Ночью умерла младшая сестра Гены на руках у отца. Тот самый немецкий офицер в черной форме, приказал прятавшимся людям покинуть хранилище и посоветовал идти на Запад подальше.
Старшая сестра Гены рыдала, как и его мама, пока отец хоронил младшую дочку у дороги. В могильный холм он воткнул связанные крестом две березовые ветки. А потом они пошли с целой толпой беженцев в сторону Пскова, чтобы попасть в родную деревню, чтобы поселиться там у родителей матери Гены. Родителей его отца в начале тридцатых годов репрессировали. Его дед категорически отказывался вступать в колхоз, потому его с женой отправили в лагерь. Бабушка Гены по отцу умерла в лагере, а дед выжил и как только началось вторжение нацистов в СССР сбежал, чтобы вернуться в родную деревню и отомстить коммунистам, служа нацистам, но об этом родители Гены тогда ещё не знали.
На третий день пути по грунтовой дороге пешком с группой беженцев, питаясь тем, что иногда давали местные жители, они встретили на дороге отряд немцев на больших лошадях, у них на груди блестели какие-то металлические пластинки. Немцы окружили группу беженцев, спешились и начали выводить из группы взрослых мужчин, стариков тоже. Всё происходило неспешно и молча. Какое-то время немцы раздумывали выводить из группы пацана лет двенадцати, в итоге решили оставить. И вот отец Гены оказался в шеренге мужчин, которых немцы выстроили шеренгой в канаве и расстреляли из автоматов, а потом они спокойно сели на своих огромных лошадей и уехали, распевая какую-то песню. Оставшиеся в живых беженцы стояли молча, оцепенев от ужаса, потом сестра Гены упала на колени и взвыла, а ему во время всего произошедшего казалось, что взрослые играют в какую-то странную игру, он не понимал, что его отца больше нет, он был уверен, что мужчины сейчас встанут из канавы и выйдут на дорогу. Его мама молча потащила тело отца из канавы, вытащила из внутреннего кармана пиджака стопку окровавленных документов, порванных пулей. А потом они сучьями вырыли у дороги небольшую яму, чтобы похоронить отца.
По мере приближения к родной деревне, беженцев в толпе становилось всё меньше, а потом Гена со своей мамой и сестрой шли одни. И тогда их подобрал немецкий военный водитель, который ехал в нужную им сторону. Этот солдат посадил их к себе в кабину, что-то говорил, показывал на дырку от пули в лобовом стекле, говоря про партизан. Он вез их несколько часов, остановился чтобы поесть и поделился едой с попутчиками. К ночи он высадил их на развилке дорог, одна из которых шла в деревню родителей Гены, оставалось совсем не долго идти, но ночью уже было достаточно холодно, потому водитель указал маме Гены на избу недалеко у дороги. Они вышли из машины и пошли к избе, где какая-то старуха, мывшая голову в тазу посереди комнаты, завопила на них, чтобы они убирались. Она даже кинула в них какой-то палкой. Они поплелись обратно к дороге, и тут заметили, что армейский грузовик ещё не уехал. Водитель вышел из машины и повел их обратно к избе, выхватил из кобуры пистолет, вломился в избу, стащил с печки бородатого старика, ударил его по лицу пистолетом и что-то кричал на немецком, указывая на попутчиков и на свои часы. Судя по всему, он объяснял, что утром вернется, когда поедет назад, и если не найдет беженцев, то пристрелит деда. Старуха в это время убежала в дальний угол комнаты за занавеску, но только водитель ушел, она снова принялась выгонять беженцев, но напуганный дед ей не позволил, и даже велел ей поставить на стол чугунок с картошкой, которую предложил гостям поесть с молоком.
К вечеру на следующий день Гена оказался в родной деревне своих родителей. Его дед по отцу был уже там и занимал должность бургомистра. Услышав о смерти сына, он немного всплакнул, а потом поднял на руки внука и сказал, что уж у внука при нацистах жизнь будет получше, чем у его сына при коммунистах. Тут же он сообщил невестке о том, что долго он не протянет, в лагере он заболел туберкулезом. Жили они потом у деда бургомистра, у него в доме всегда было чего поесть, деревенские постоянно носили ему разные взятки. Гена запомнил, что многие спрятавшиеся от призыва деревенские парни пошли служить в полицию, а некоторые, наоборот ушли в лес к партизанам. Вскоре партизаны ночью заявились к другому деду Гены, забрали у него все продукты, что нашли, выпили весь самогон, потребовали ещё, но у него действительно больше не было самогона, и тогда они вспомнили, что его сват бургомистр и принялись его избивать, вырвали бороду, выбили одни глаз, сломали руку. Под утро старик умер, его жена ненадолго его пережила. Дед бургомистр тоже не дожил до прихода советской армии в ту деревню, буквально пары месяцев.
Через несколько лет после окончания войны, маму Гены вербовщик пригласил поработать на одном из рижских заводов. Сначала она поехала одна, оставив детей под присмотром своей двоюродной сестры, а через год, когда она получила квартиру в трущобах Красной Двины в Риге, она приехала за детьми. Квартира состояла из маленькой кухни и такой же маленькой комнаты, окна располагались на уровне тротуара. Вместо печи почему-то был камин, который зимой надо было постоянно топить, чтобы было тепло. Генка быстро подружился с краснодвинскими пацанами, с которыми летом целыми днями катался на подаренном мамой велосипеде. Очень быстро он заговорил на латышском и делал успехи в школьном обучении. Ему очень хотелось стать писателем или хотя бы журналистом, но после окончания девятого класса, он пошел немного поработать на дизельный завод только для того, чтобы справить себе костюм и подарить сестре модные туфли. Но на заводе он начал выпивать, решил, что поступление в университет никуда от него не денется, если он поработает год.