🦠 Паразиты Петербурга: как отличить настоящего горожанина от нельзяграм-подделки

Прелюдия. Симптомы заражения

Ты сидишь в кофейне где-нибудь на Петроградке. В той самой, что открылась на месте старой, доброй, чуть вонючей булочной. Пьешь свой эспрессо. И наблюдаешь.

Прелюдия. Симптомы заражения

За соседним столиком сидит оно. Существо неопределенного возраста, но с очень определенным выражением лица — смесь вселенской скорби и осознания собственной значимости. На нем черный оверсайз-плащ, даже если на улице плюс двадцать. В руках — томик Бродского (обязательно новый, с хрустящей обложкой). Оно делает селфи с чашкой лавандового рафа на фоне кирпичной стены и подписывает в нельзяграме: «Петербург — это состояние души… 🌫️».

И в этот момент тебя прошибает холодный пот. Не от сквозняка. От узнавания. Ты видишь не человека. Ты видишь симптом. Носителя вируса. Одного из тех, кого я называю «Паразиты Петербурга». Это не люди, переехавшие в Питер. Это те, кто решил сделать из города модный аксессуар. Эстетический косплей на петербуржца.

Они не живут в городе. Они на нем паразитируют. Высасывают его мифологию, его серость, его тоску, его стиль — и превращают все это в удобоваримый, отфильтрованный контент для соцсетей. Духовный ГМО. И знаешь, что самое страшное? Их становится всё больше.

Инкубационный период: от «поребрика» до экзистенциального сплина

Заражение проходит в несколько стадий. Это похоже на лихорадку, только не денге, а питерскую.

Стадия первая: Лингвистическая мимикрия

Человек, еще вчера говоривший «бордюр» и «курица», вдруг начинает с придыханием произносить «поре-е-ебрик» и «ку-ура». Он вставляет «гречу» и «шаверму» в каждую фразу, даже если ест салат с киноа. Это его пропуск. Его способ сказать: «Смотрите, я свой! Я выучил код!». Он еще не понимает, что настоящий петербуржец говорит так не потому, что это «правильно», а потому что он по-другому не умеет. Это не выбор, это прошивка.

Стадия вторая: Эстетическая апроприация

Начинается тотальный «black look». Человек продает свою яркую куртку и покупает сто оттенков серого и черного. Его гардероб начинает напоминать гардероб вдовствующей императрицы. В ленте появляются исключительно черно-белые фотографии дворов-колодцев, дождливых набережных и собственных ботинок на фоне луж. Он начинает романтизировать дождь, который настоящий петербуржец просто молча ненавидит 300 дней в году.

Стадия третья: Интеллектуальное позерство

Это финал. Пациент неизлечим. Он начинает цитировать Достоевского по поводу и без. Рассуждать о «метафизике болот» и «экзистенциальном сквозняке», который якобы пронизывает город. Он идет в «Подвал Бродячей Собаки» не выпить, а «прикоснуться к легенде». Он фотографирует корешок книги Бродского на фоне свинцовых волн Финского залива. Он не читает его. Он им пользуется. Как пользуются дорогим парфюмом, чтобы перебить запах собственной пустоты.

И вот перед тобой готовый продукт. Паразит. Он выглядит как петербуржец. Говорит как петербуржец. Но внутри — пустота. Звенящая, отфильтрованная, нельзяграмная пустота.

Главный обман: они любят не город, а свою фотографию на его фоне

И вот тут мы подходим к главному, к самой сути этого явления. Вся их любовь к Питеру — это нарциссизм в тяжелой форме.

Главный обман: они любят не город, а свою фотографию на его фоне

🔹Они не любят эти обшарпанные стены. Они любят, как эффектно их черный плащ смотрится на фоне этих стен.
🔹Они не любят этот туман. Они любят, каким загадочным в этом тумане выглядит их лицо на селфи.
🔹Они не любят Достоевского. Они любят, какими умными и глубокими они кажутся с его книгой в руках.

Петербург для них — это не живой, дышащий, иногда вонючий, часто жестокий, но всегда настоящий организм. Это огромная, дорогая, идеально выстроенная фотозона. Селфи-палка размером с город. Они пришли сюда не страдать, не бороться, не искать, не находить. Они пришли сюда соответствовать образу. Их Петербург — стерилен. В нем есть только красивые фасады, крафтовые бары и меланхолия по расписанию.

Симбиоз хищника: зачем Город плодит своих паразитов

А теперь — главный поворот. Мы всё о них да о них. А ты не задумывался: зачем сам Город это терпит? Этот древний, циничный, умный монстр из гранита и воды. Неужели он не видит этой фальши?

Симбиоз хищника: зачем Город плодит своих паразитов

Видит. И более того — он сам ее культивирует.

Потому что эти «паразиты» — это его пиар-отдел. Его SMM-менеджеры. Его армия бесплатных рекламных агентов. Они — планктон, которым питается огромный кит по имени «Бренд "Санкт-Петербург"».

Город — хищник. Он раскинул по всей стране свои сети: миф о городе поэтов, миф о городе бунтарей, миф о европейской столице. И эти «паразиты» — мотыльки, летящие на свет этого мифа. Они прилетают, обжигают свои крылышки о холодный гранит, оставляют здесь свои деньги в модных кофейнях и дизайнерских шоу-румах, постят тысячи фотографий с геотегами, привлекая новых мотыльков... а потом улетают. Или мутируют во что-то другое.

Город их использует. Он позволяет им кормиться своей эстетикой, но взамен забирает их энергию, их восхищение, их деньги. Это жестокий, но честный симбиоз. Они получают красивую картинку для самолюбования. Город получает свежую кровь и подтверждение собственного величия. Он позволяет им играть в «петербуржцев», зная, что они никогда ими не станут. Это как позволить детям играть в песочнице во взрослую жизнь. Мило. Забавно. И совершенно безопасно для самого Города.

Мы, «настоящие», — его кости, его скелет. Мы некрасивы, мы вросли в него, мы его держим. А они — его модная, сменяемая каждый сезон кожа. Красивая, блестящая, привлекающая внимание. Но недолговечная. Он сбросит её, когда изменится мода, и нарастит новую.

Почему они нас так бесят? Зеркало, которого мы боимся

А теперь давай честно. Почему нас, тех, кто здесь родился или прожил десятилетия, так корёжит от них?

Почему они нас так бесят? Зеркало, которого мы боимся

Потому что они — карикатура. Злая и точная пародия на нас самих. Они — это мы в наши 20 лет, когда мы тоже пытались казаться умнее и глубже. Только мы за это заплатили. Заплатили молодостью, здоровьем, деньгами, разбитыми сердцами. Наша "питерская тоска" — не модная поза, а шрам, рубец, который остался на душе после долгой и холодной зимы. Наша любовь к этому городу — не легкая влюбленность, а сложный, невротический брак, в котором были и ненависть, и отчаяние. Мы свой "сертификат подлинности" выстрадали.

А они пришли и просто взяли его. Бесплатно. Как промокод на скидку. Они превращают наши шрамы в дешевую бижутерию. И когда мы смотрим на них, мы подсознательно видим угрозу: если это теперь считается петербуржцем, то кем, черт возьми, были мы все эти годы?

Вакцинация правдой

Что с этим делать? Ничего. Бесполезно. Это как пытаться объяснить чайке, что она не орел.

Вакцинация правдой

Единственная вакцина — это правда. И понимание. Понимание того, что есть Город-Бренд, а есть Город-Тело. Они живут в бренде. Мы — в теле.
Их Петербург — это красивая обложка. Наш — со всеми его болезнями, трещинами, сквозняками и гениальностью — это сама книга.

Настоящим петербуржцем нельзя стать, назвав себя так. Это город должен тебя принять. Или не принять. Он должен тебя прожевать, переварить и, если повезет, не выплюнуть. Это долгий, болезненный процесс инициации. И его не пройти, попивая лавандовый раф.

Так что в следующий раз, когда увидишь очередного «паразита», не злись. Просто усмехнись. Он — турист. Только не в городе, а в его мифологии. Он скоро уедет. А мы останемся. Потому что нам, в отличие от него, просто некуда больше идти. Это наш город. С его паразитами и его святыми. Мы его иммунная система. И пока мы здесь, Город-Тело живо.

........

Узнал в описании соседа по кофейне? Или, не дай бог, себя десятилетней давности? Если да — значит, ты еще не разучился отличать подлинник от подделки.

Оригинал статьи

https://dzen.ru/a/aNLm4oitw1_P0D4i

👻 Питерские мужчины после 40: почему они все похожи на призраков непризнанных гениев

Меня просили. У меня требовали. Послестатьи про «уставших императриц»комментарии разрывались от праведного женского гнева: «Странник, это всё неправда! Вернее правда, но лишь отчасти! А ты задавался вопросом: "КТО нас такими сделал?!" А теперь про наших бездельников напиши! Про мужиков давай!»

После статьи про «уставших императриц» комментарии разрывались от праведного женского гнева

Что ж, дамы. Вы хотели сатисфакции? Петербургский Странник служит не только Городу, но и справедливости. Сегодня мы препарируем самый загадочный питерский феномен. Того, кто всегда рядом, но мыслями где-то в астрале. Питерского мужчину за 40.

Акт I: Рождение Гения (в его собственной голове)

Он не всегда был таким. В 25 он был почти прекрасен. С горящим взором, гитарой за спиной и томиком Бродского в руках. Он обещал тебе, что напишет великий роман. Запишет гениальный альбом. Создаст «что-то настоящее». Он презирал «офисный планктон» и «мещанство». Он был не такой, как все.

Акт I: Рождение Гения (в его собственной голове)

И ты поверила. Ты кормила его, обстирывала, создавала уют в съемной однушке на Ветеранов, пока он… «искал себя».

Прошло 20 лет. Роман не написан. Альбом не записан. А из «не такого, как все» он превратился в «такого же, как все» — уставшего, помятого, с потухшим взглядом. Только гонора прибавилось. Город дал ему идеальное оправдание для бездействия — туманную, многозначительную атмосферу Достоевского. Зачем что-то делать, если всё тлен? 🌫️

из «не такого, как все» он превратился в «такого же, как все» — уставшего, помятого, с потухшим взглядом

Он сидит на кухне в своей "хрущевке" на Гражданке. Перед ним — остывший чай и открытый ноутбук. Он не пишет великий роман. Он пишет гневный комментарий на "Фонтанке" о том, что "город уже не тот". Или строчит пост в "Вконтакте" о тленности бытия, который лайкнут три таких же призрака.

Он сидит на кухне в своей "хрущевке" на Гражданке. Перед ним — остывший чай и открытый ноутбук

Это Город виноват? О, нет. Если женщин Город ломает и перемалывает, то этим он просто даёт идеальную среду для гниения. Он окутывает их туманом лени, снобизма и вечной рефлексии. Он шепчет им: "Не суетись. Ты же интеллигент. Ты выше этого. Пусть жена на вторую работу устроится, ты же ДУМАЕШЬ".

Униформа непризнанного таланта: его видно за версту

Если у женщин есть «униформа поражения», то у мужчин есть «костюм вечного студента-переростка».

Униформа непризнанного таланта: его видно за версту

🔹 Растянутый свитер. Растянутый, невнятного цвета. Куплен десять лет назад на Удельной. Это не просто одежда. Это его вторая кожа. Символ того, что ему плевать на внешнее, ведь главное — внутри. А внутри, как правило, пиво и необоснованное чувство собственной важности.

🔹 Старые джинсы. Те самые, в которых он покорял тебя двадцать лет назад. Теперь они едва сходятся на пивном животе, который он именует «трудовой мозолью интеллектуала».

🔹Шарф. Обязательный атрибут "питерского интеллигента". Обмотан вокруг шеи даже в помещении. Это не от холода. Это — его нимб. Нимб страдальца за русскую культуру.

🔹 Тряпичная сумка-авоська через плечо или рюкзак. Внутри не чертежи новых мостов и не рукописи. Там — контейнер с гречей, который собрала жена, и тот самый потрёпанный томик Бродского. Не для чтения. Для статуса. Чтобы в метро было видно — едет не просто xpeн с горы, а ВЫСОКОДУХОВНЫЙ человек.

Это не бомж. Не путайте. Это — питерский интеллектуал в стадии анабиоза. Он не опустился. Он — вознёсся. Над бытом, ипотекой и необходимостью чинить капающий кран на кухне.

Маршрут один: диван-рюмочная-интернет-забвение

Его жизнь — это пьеса абсурда в трех актах.

Акт 1 (25 лет): "Я завоюю этот город!". Он читает Довлатова, пьет портвейн в мансарде у друга, презирает "обывателей" и очаровывает ту самую будущую"уставшую императрицу" разговорами о высоком.

и очаровывает ту самую будущую "уставшую императрицу" разговорами о высоком.

Акт 2 (35 лет): "Меня не поняли". Великий роман не написан. Картина не нарисована. Жена пилит, ребенок требует денег на кроссовки, а не на редкое издание Хармса. Он устраивается на "временную" работу — охранником в наливайку или сисадмином в контору "Рога и копыта". Чтобы "было время на творчество". Но времени почему-то хватает только на пиво и сериалы. Виноваты все: жена-мещанка, тупой начальник, бескультурная страна. Все, кроме него.

Акт 3 (40+): "Я выше этого". Он достиг дзена. Дзена бездействия. Он — ходячая цитата о тщетности всего сущего. Он свысока смотрит на тех, кто взял ипотеку, сделал карьеру, купил машину. "Мещане, гонятся за материальным". А он — не гонится. Он парит. Над диваном. Питается энергией своей жены, той самой "уставшей императрицы", которая уже давно поняла, что вышла замуж не за гения, а за памятник несбывшимся надеждам. 🗿

Диванная философия: теория великих дел

Его главный рабочий инструмент — диван. Его основная деятельность — Мысль. Он думает. Много. Глубоко.

🔹 Он точно знает, как нужно управлять страной (лёжа на диване).

🔹 Он разработал гениальный бизнес-план, который изменит мир (но для старта нужен миллион, которого, конечно, нет).

🔹 Он видит все недостатки современного искусства (сидя перед телевизором с «Аншлагом», потому что жена включила).

🔹 Он презирает твоего начальника, который «тупой, но пробивной». В отличие от него — гениального, но непонятого.

Любая твоя просьба — «вынеси мусор», «помоги с сумками», «погуляй с собакой» — отрывает его от Великого. От размышлений о судьбах России. Поэтому он делает это с таким лицом, будто его, нобелевского лауреата, заставили мыть полы в привокзальном туалете.

Любая твоя просьба — «вынеси мусор», «помоги с сумками», «погуляй с собакой» — отрывает его от Великого. От размышлений о судьбах России

По легенде, Атланты держат небо над Эрмитажем. По правде, питерские жены держат на своих плечах быт, детей и вот этих вот великовозрастных атлантов мысли. 💪

Интеллектуальный снобизм как форма импотенции

Главное его оружие — интеллект. Точнее, его имитация. Он не будет чинить кран. Зато он объяснит вам разницу между ранним и поздним Тарковским. Он не заработает денег. Зато презрительно хмыкнет, если вы перепутаете Мане и Моне.

Главное его оружие — интеллект. Точнее, его имитация

Его "духовность" и "интеллигентность" — это просто красивое название для страха и лени. Страха проиграть в реальной жизни. Лени, чтобы хотя бы попытаться. Гораздо проще объявить себя "непризнанным гением" и обвинять мир в слепоте.

По легенде, по ночам в Петербурге можно встретить призрак Раскольникова. Правда страшнее — по ночам тысячи таких вот "раскольниковых" сидят на кухнях, мучаясь не вопросом "тварь ли я дрожащая или право имею?", а вопросом "пойти за второй или с утра жена пилить будет?".

Так что, дорогие мои "императрицы", когда вы видите в зеркале свою усталость, знайте: часто у этой усталости есть имя, фамилия и растянутый свитер. И он сидит в соседней комнате, спасая русскую культуру в танковом симуляторе.

И он сидит в соседней комнате, спасая русскую культуру в танковом симуляторе.

Город как оправдание: «Здесь душа, а не деньги»

Это его главный козырь. Почему он не зарабатывает, как твой одноклассник-бизнесмен из Москвы? «Потому что мы в Питере! Здесь главное — душа, а не вот это всё ваше мещанство!»

Он использует Город как щит.
«В этом вечном сером небе невозможно творить!» (а в солнечном, видимо, тоже).
«Сам воздух Петербурга пропитан тоской и не располагает к суете» (особенно после третьей кружки пива).
«Я слишком тонко чувствую этот город, чтобы заниматься такой пошлостью, как продажи».

Он не ленивый. Он — рефлексирующий.
Он не безработный. Он — в творческом поиске.
Он не алкоголик. Он — снимает стресс в традициях Ерофеева.

Город-вампир высасывает энергию из женщин, чтобы отдать её этим диванным философам на подпитку их вечной скорби по несбывшемуся.

Исключения? Есть. Они работают

Да, есть другие. Те, кто встает в 7 утра, едет в офис или на завод. Кто строит, чинит, лечит, зарабатывает. Но в глазах нашего «гения» они — предатели. Они продали питерскую душу за стабильную зарплату и отпуск в Турции. Они променяли высокое на земное. Они перестали «быть», а начали «делать».

А наш герой — он «есть». Он существует. Как памятник упущенным возможностям. Как живой упрек этому суетливому миру. Он — хранитель огня. Правда, огонь давно потух, и остался только мутный дым обиды. На систему. На жену. На жизнь. На всех, кроме себя.

А наш герой — он «есть». Он существует. Как памятник упущенным возможностям. Как живой упрек этому суетливому миру. Он — хранитель огня.

........

Мужчины, узнали себя? Захотелось написать, что я утрирую и ничего не понимаю в загадочной русской душе? Поздравляю. Вы — мой идеальный пациент.
Больно? Обидно? Это хорошо. Боль — признак жизни. Может, хоть она заставит вас сползти с дивана.

Дамы, а вы узнали? Того, кто находится рядом? Если да — лепите лайк 👍. Не мне. Себе. В знак того, что вы всё видите и всё понимаете.

Теперь спускайтесь в комментарии и расскажите: чем ваш «гений» оправдывает своё сидение на диване? Какую великую мысль он думает, пока вы тащите на себе весь мир? Или, может, вы уже отправили своего философа в свободное плавание — налегке, без вашего кошелька и борща?

Оригинал статьи

https://dzen.ru/a/aOhNRuGObzXgxZIZ

💀 Питерские женщины после 40: почему они все похожи на одну и ту же уставшую императрицу

Фабрика разбитых надежд: как Питер превращает красавиц в серых теней

Приветствую вас, мои дорогие, ещё не до конца потухшие. С вами Петербургский Странник, и сегодня мы поговорим о том, что все видят, но молчат. О питерских женщинах после сорока. О том, как город методично, год за годом, превращает их в одно и то же существо. В уставшую императрицу несуществующей империи.

Фабрика разбитых надежд: как Питер превращает красавиц в серых теней

Вы замечали? В метро на синей линии, в Мариинке, в очередях в поликлинике на Петроградке — они все как под копирку. Одинаковое каре (или то, что от него осталось). Одинаковые складки у губ — от вечного недовольства. Одинаковые плечи — опущенные под грузом несбывшегося. Одинаковый взгляд — потухший, но ещё злой. На мир. На мужчин. На себя в зеркале.

Это не они виноваты. Это Город. Он берёт молодых, полных надежд девочек. Обещает им культурную столицу, белые ночи, романтику. А потом медленно, методично перемалывает. В одну и ту же субстанцию. В питерскую женщину после сорока. По легенде, Петр I строил город на костях крепостных. Правда страшнее — он строил его на будущих разбитых женских сердцах. 💔

Маршрут один на всех: работа-дом-дача-смерть

Знаете, как это происходит? Сначала незаметно. В 25 ты приезжаешь покорять культурную столицу. Снимаешь комнату где-то на Васильевском. Ходишь в Эрмитаж. Встречаешься с "творческими" мальчиками. Веришь, что твоя жизнь будет особенной.

Маршрут один на всех: работа-дом-дача-смерть

В 30 понимаешь, что "творческие" мальчики — это просто алкоголики с претензиями, которые цитируют Бродского только после третьей. Выходишь замуж за первого более-менее трезвого. Рожаешь. Переезжаешь в спальный район. Начинаешь экономить.

В 35 муж уходит к молодой. Или не уходит, но пьёт. Или не пьёт, но лежит на диване и смотрит в потолок, "потому что в этом городе нет возможностей". Ты тащишь всё одна. Работа, ребёнок, быт. Эрмитаж? Какой Эрмитаж? Ты там была последний раз лет десять назад, когда приезжала мама.

В 40 смотришь в зеркало и не узнаёшь себя. Где та девочка с горящими глазами? Куда делись мечты? Почему ты выглядишь точно так же, как твоя мать в этом возрасте? Как соседка? Как все женщины в твоей поликлинике?

А потом понимаешь — Город сделал из тебя типовую питерскую бабу. Функцию. Механизм. Серую единицу серой массы. Говорят, что Медный Всадник ночью оживает и скачет по городу. Правда в том, что каждую ночь он забирает частичку души у каждой питерской женщины. Чтобы питать город своей мистической энергией. 🐎

Униформа поражения: почему они все одинаково одеваются

Чёрное пальто. Обязательно. Практично, не маркое, "стройнит". Под ним — что-то невнятное из "Семьи" или "Стокманна" (во время распродажи, конечно же). Или с Апрашки. "Зачем тратиться, всё равно никто не смотрит".

Униформа поражения: почему они все одинаково одеваются

Сумка — большая, бесформенная. В ней помещается полжизни. Документы, лекарства, перекус, запасные колготки, телефон десятилетней давности. И обязательно — пакет в пакете. Питерская матрёшка нищеты. А в самом глубоком пакете — билет в Мариинку, купленный десять лет назад. На который "не дошла".

Обувь — "удобная". Это кодовое слово для "я сдалась". Никаких каблуков. Никакого кокетства. Только практичность. Только выживание. Только чтобы дойти от метро до дома, когда на Невском снова ветер со всех четырех сторон одновременно.

И это лицо. Боже, это лицо. Без макияжа, потому что "некогда" и "незачем". Или с макияжем двадцатилетней давности — синие тени, коричневая помада. Как учила мама. Как было модно тогда, когда ещё была надежда. Когда ты еще верила, что сможешь гулять по набережным с Онегиным современности.

Одинаковые истории: муж-козёл, работа-каторга, дети-неблагодарные

Послушайте их разговоры. В автобусе №295, когда вы едете в свою студию в человейнике Девяткино. В очереди в "Пятерочке" на Гороховой. На лавочке у подъезда. Они все рассказывают одну и ту же историю. Просто именами меняются.

Одинаковые истории: муж-козёл, работа-каторга, дети-неблагодарные

"Мой-то опять..." — и дальше про пьянство/измену/лень/всё сразу.
"На работе совсем озверели..." — про начальство-самодуров и зарплату, на которую в Питере можно купить только билет на экскурсию "Петербург Достоевского" — посмотреть, как жили бедные.
"Сын/дочь совсем от рук отбился..." — про неблагодарность и "я всю жизнь на них положила".

И обязательное: "В наше время было по-другому". Хотя в их время было точно так же. Просто они были моложе. И еще верили, что именно им удастся вырваться из проклятого круга. Что их Город не съест.

Одинаковые истории в очереди на Почте России на Лиговском, встречи с подругами в "Идеальной чашке" на Невском, где все заказывают один и тот же чай с чизкейком — последняя маленькая радость в жизни, которую они себе позволяют. И тихо ненавидят себя за эти 300 рублей "на ветер".

Культурная столица, которая съедает культуру

Самое страшное знаете что? Они приехали сюда за культурой. За Достоевским и Бродским. За белыми ночами и разводными мостами. А получили — ипотеку в человейнике на Парнасе. Работу в офисе с видом на стену соседнего здания. И мужа, который считает походом в театр просмотр "Аншлага" по телевизору.

Культурная столица, которая съедает культуру

Они живут в культурной столице и не видят её. Проходят мимо Эрмитажа по пути на работу — и не заходят. Живут в пяти минутах от Мариинки — и не были там с тех пор, как школьниками приезжали на экскурсию. Потому что "дорого". Потому что "некогда". Потому что "не с кем". Потому что "да кому это надо".

Город высосал из них всё. Молодость, красоту, мечты. И главное — желание что-то менять. Они смирились. Приняли свою участь. Стали частью серого питерского пейзажа. Говорят, каждые сто лет Петр I просыпается и смотрит на свой город. Видит этих женщин и плачет ржавыми слезами.

А ведь она приезжала с мечтами стать новой Ахматовой, ходить на премьеры в Александринку, встречать рассветы на разведенных мостах. Теперь её поэзия – список покупок в Пятёрочке, а единственный мост, который она видит – тот, что на заставке компьютера на работе. И постоянно разведены только брови — в вечном выражении усталого удивления.

Токсичное сестринство: как они тянут друг друга на дно

И знаете, что самое токсичное? Они не дают выбраться друг другу. Появится у кого-то проблеск — новая причёска, яркий шарф, попытка похудеть — тут же задавят.

Токсичное сестринство: как они тянут друг друга на дно

"А тебе не кажется, что ты слишком молодишься?" — говорит Марина Петровна из бухгалтерии, пока вы стоите в очереди за кофе.
"В нашем возрасте уже поздно что-то менять," — вздыхает соседка, когда вы рассказываете про курсы английского.
"Да кому ты нужна в свои сорок с хвостиком?" — подруга юности, ставшая точно такой же уставшей императрицей.

Это не зависть в чистом виде. Это страх. Страх, что кто-то вырвется. Докажет, что можно иначе. И тогда придётся признать — ты сама выбрала эту серость. Сама сдалась. Сама стала типовой питерской тётей. Сама согласилась на роль статуи в этом городе-музее.

Дочери смотрят и видят своё будущее

А рядом растут их дочери. Смотрят на мать. И видят своё будущее. Понимают — через двадцать лет я буду такой же. С таким же потухшим взглядом. С такой же бесформенной сумкой. С такими же историями про мужа-козла.

Дочери смотрят и видят своё будущее

Некоторые пытаются сбежать. В Москву. За границу. Куда угодно, только не повторить мамину судьбу. Но Город хитёр. Он держит. Возвращает. "Вот закончу ВУЗ и уеду". "Вот накоплю денег и уеду". "Вот дети подрастут и уеду". А потом оглядываешься — и ты уже не уедешь. Ты уже питерская женщина после 40. С фирменной печатью города на лице.

Серая масса с претензией на аристократизм

И при всём при этом — они считают себя особенными. Питерскими. Интеллигентными. Не такими, как "понаехавшие". Хранительницами традиций города, который их же и сожрал.

Серая масса с претензией на аристократизм

Ходят с видом декабристок. Хотя единственная их революция — это скандал в ЖЭКе из-за квитанций ЖКХ. Говорят о культуре. Хотя последняя прочитанная книга — "Пятьдесят оттенков серого" (как символично, правда?). И то, в метро, по пути на работу.

Презирают москвичек за "показуху". Хотя сами просто не могут себе позволить даже эту показуху. "Мы не такие вульгарные", — говорят они, затягивая потуже пояс. Нищета, возведённая в добродетель. Серость, объявленная интеллигентностью. Неустроенность, представленная как духовность.

Город-вампир: он питается женской красотой

Питер — город-вампир. Он питается женской молодостью и красотой. Высасывает по капле. День за днём. Год за годом. Дождём. Ветром. Серостью. Безнадёгой. Туманами, от которых даже самый стойкий тональный крем превращается в маску скорби.

Город-вампир: он питается женской красотой

Ты можешь сколько угодно сопротивляться. Ходить на фитнес (пока есть деньги). Краситься в блондинку (пока не выпадут волосы). Покупать антивозрастные крема (которые не работают против питерской влажности, разъедающей душу быстрее, чем морщины).

Но Город сильнее. Он победит. Превратит тебя в очередную уставшую императрицу. Которая правит только своей кухней на 30 квадратных метрах в человейнике Мурино или в коммуналке "старого фонда" на Петроградке. И подданные у неё — кот да герань на подоконнике. Герань, которая каким-то чудом выживает даже когда кажется, что солнце покинуло город навсегда.

Исключения есть. Но они подтверждают правило

Да, есть исключения. Те, кто сохранил искру. Красоту. Желание жить, а не существовать. Но посмотрите внимательно — они либо богатые (деньги защищают от Города, как шуба от ветра с Невы), либо приезжие (ещё не успел сломать, подождите лет пять), либо... уже немного не в себе (сошли с ума — зато не стали серыми).

Исключения есть. Но они подтверждают правило

Остальные — армия одинаковых женщин. С одинаковыми судьбами. С одинаковыми лицами. С одинаковым будущим — дача в Вырице, внуки, пенсия, Смоленское кладбище. И никаких вам Коровиных и Серовых — только стандартная плита с типовой надписью. Как и жила — так и упокоилась. Стандартно.

И ты станешь такой же. Если уже не стала.

А может, именно сейчас, прочитав эти строки и ощутив холодок узнавания, вы сделаете то, что откладывали годами? Запишетесь на танцы, купите билет в тот самый музей, который "потом как-нибудь", позвоните старой подруге... И Город вздрогнет, почувствовав, что теряет власть над еще одной душой. Что где-то в его каменном сердце треснуло окно.

Может, вы наконец поймете, что "некогда" и "не на что" — это мантра, которой кормит вас Город, чтобы вы не сопротивлялись? Что "быть питерской" — это не значит быть серой? Что Достоевский и Ахматова тоже жили здесь — и не сдались?

........

Посмотрите в зеркало после прочтения.
Узнаёте? Поздравляю. Город уже начал свою работу.
Не узнаёте? Подождите пару лет. 💀

Посмотрите в зеркало после прочтения

Больно? Обидно? Хочется возразить, что вы не такая? Понимаю. Но если узнали хоть что-то — себя, подругу, соседку — поставьте лайк 👍. Не мне. Себе. Как напоминание, что ещё не всё потеряно. Пока вы это осознаёте — есть шанс вырваться из лап Города-вампира.

Напишите в комментариях — согласны или хочется побить Странника? В каком возрасте почувствовали, что Город начал вас менять? И главное — как сопротивляетесь? Или уже сдались, как большинство?

Оригинал статьи

https://dzen.ru/a/aOWPGCeP2gQf3GCt

А эмоции от своего качества, которая нам дарит дорогая вещь? У меня было два ярких примера в жизни:

1) когда я был ещё юн (19 лет), я купил себе iphone 5s. Тогда он был флагманом, верх инженерной мысли Apple. Блин, я доволен этим телефоном, даже сейчас вспоминаю о нём с теплом. Пользовался им пять лет. Он был просто идеален (вот реально). Это была единственная продукция фирмы Apple у меня (тогда я ещё не думал о будущем и о рациональности в тратах, поэтому легко отдал две своих зарплаты за телефон, сейчас бы я такого не сделал);

2) относительно недавно (года четыре назад) мне потребовалась кожаная куртка. Решил простой зайти и примерить такую куртку в какой-то дорогой бутик (я знал, что там её не куплю, просто стало интересно). Так вот. Я просто был поражён тому, как эта куртка ощущалась на мне. Она...не ощущалась. Как будто вторая кожа. Это были очень кайфовые ощущения.

К сожалению, сейчас времена изменились. Все же помнят, что был скандал с тем же самым Apple, когда они выпускали обновления своей системы, которое намеренно тормозило работу устройство, чтобы заставить нас идти и покупать новое?

Или у меня есть примеры из жизни, когда покупал не самую дешёвую обувь, а её хватало всего лишь на пару сезонов и она вся разваливалась/расклеивалась (как раз недавно выкинул такую обувь).

Сегодня стало меньше уверенности в том, что цена = качество. Но. Если я буду уверен в фирме, буду уверен, что отдав х2 - х3 от стоимости аналогов я получу действительно крутую вещь, которая прослужит мне долго (это ключевое) и облегчит мою жизнь, то я готов эту вещь купить. Даже несмотря на высокий ценник.

Мы же здесь про рационализм, верно?

А за что вы готовы переплатить в 2 - 3 раза, а где принципиально берёте только “средний” вариант?

P.s.: буду рад видеть каждого в своём скромном блоге.

🌧️ Настоящий питерец: руководство для опознания скрытых жителей города, которого не существует

Питерцы: тайное сообщество потомков дождя

Приветствую тебя, случайный странник. Или... не такой уж случайный? Возможно, ты один из них — тех самых, настоящих питерцев, чья кровь разбавлена водой из Невы, а в глазах отражаются не зрачки, а блики фонарей на мокром граните.

Приветствую тебя, случайный странник

Есть теория, что алгоритмы этой платформы подсовывают такие тексты только тем, кто уже носит в крови вирус Этого Города. Вирус места, построенного вопреки всем законам природы и здравого смысла.

Ведь ты замечал их в толпе? Людей, чьи глаза отражают не витрины магазинов, а темную воду каналов. Тех, кто выглядит так, будто знает секрет, от которого хочется одновременно зарыдать и заказать еще по 150.

Это — Настоящие. Тайный орден хранителей пустоты. И чтобы понять, не стал ли ты уже одним из нас, нужно присмотреться не к прописке в паспорте, а к тому, как искажается реальность вокруг человека.

Всё начинается с языка. С этой едва уловимой вибрации.

Словарь внутренней эмиграции

Послушай, как они говорят. Настоящий питерец никогда не произнесет "я иду по Невскому". Он скажет "я иду по проспекту". Потому что зачем уточнять очевидное? В мире есть только один настоящий проспект.

Словарь внутренней эмиграции

Они никогда не скажут "я выпил кофе". Только — "я выпил кофе в городе". Как будто существует какой-то другой кофе — не городской. На самом деле, для питерца весь мир делится на две части: Город и "остальное". И "остальное" всегда пишется с маленькой буквы.

У них особая грамматика отчуждения. "В этом городе опять дождь" — говорит коренной питерец, стоя по колено в воде на Фонтанке. Не "в нашем", не "у нас". В ЭТОМ. Как будто он сам не отсюда. Как будто он здесь случайный гость.

Но это и есть главная тайна: настоящий питерец всегда чувствует себя иностранцем в собственном городе. Эмигрантом, который никуда не уехал. Призраком, который забыл умереть.

настоящий питерец всегда чувствует себя иностранцем в собственном городе

И знаешь, что самое странное? Эта отстранённость в языке — она не случайна. Она как защитный механизм. Способ сохранить дистанцию с городом, который иначе поглотит тебя целиком. Но защита не работает. Никогда не работала.

Потому что слова — это лишь рябь на воде. Настоящая глубина открывается, когда они начинают двигаться.

Гидродинамика тела: особая походка между каплями дождя

Ты видел, как они ходят под дождем? Нет, не эти нелепые существа с зонтами. Я говорю о настоящих питерцах.

Они никогда не бегут от дождя. Они текут сквозь него с таким выражением лица, будто погода — это просто чье-то мнение, с которым они вежливо не согласны.

Они никогда не бегут от дождя. Они текут сквозь него

У них есть тайная походка. Шаг, который позволяет проходить между каплями дождя, не замечая их. Особый наклон головы, при котором вода стекает по невидимым желобам, не попадая за воротник.

Встретив такого человека на мосту, ты увидишь: он не борется с погодой. Он с ней сотрудничает. Дождь для него — не атмосферное явление, а форма вертикального уюта.

Когда в метро на эскалаторе стоят мокрые люди, ты всегда можешь отличить настоящего питерца. Он не мокрый. Он — влажный. Это разные агрегатные состояния питерской материи. Мокрые — сохнут. Влажные — существуют.

И самое главное — глаза. У настоящего питерца никогда не бывает растерянного взгляда из-за погоды. Потому что для него дождь — это не погода. Это просто форма существования воздуха.

Но походка — это ещё цветочки. Это то, что можно подделать, если очень постараться. Настоящая проверка начинается, когда ты следишь за ним до самого дома. До того момента, когда он достаёт ключи...

Потому что у порога, в пространстве парадной, происходит главная метаморфоза. Там, где кончается улица и начинается что-то другое.

Портал между мирами парадных

Для обычного человека подъезд — это просто путь к квартире, пахнущий кошками. Для инфицированного Петербургом — это шлюзовая камера.
Ты узнаешь Нашего по тому, как меняется его лицо, когда он заходит в створ старой парадной. Он вдыхает этот запах сырости и вековой пыли как, мать его, благовония.

Портал между мирами парадных

Настоящий питерец носит в себе генетическую память всех парадных города. Он помнит запах каждой. Уникальную акустику шагов. Особый скрип ступеней.

Для него парадная — не просто вход в дом. Это портал между мирами. Территория, где не действуют обычные законы физики и приличия.

парадная — не просто вход в дом. Это портал между мирами

Когда питерец заходит в парадную, он на мгновение перестает существовать для внешнего мира. Растворяется в сумраке. Впитывает в себя истории стен.

Настоящий питерец всегда помнит звук своего домофона. Не мелодию — именно тембр, частоту, искажение. Это его личный пароль в город. И когда он слышит чужой домофон в кино или у друзей — вздрагивает, как от фантомной боли.

И выходит уже немного другим человеком.

Знаешь, почему в Петербурге так много коммуналок сохранилось до XXI века? Не из-за жилищной политики. А потому что настоящему питерцу нужны свидетели. Люди, которые видят его в домашнем халате, с полотенцем через плечо, идущего в ванную. Без этих свидетелей он боится раствориться окончательно, стать невидимкой.

Парадная — это первый круг посвящения. Но есть ещё один признак, более тонкий. Он проявляется не в действиях, а в бездействии. В том, чего питерец НЕ делает. В том, что он перестал замечать...

И это самое страшное. Потому что когда перестаёшь видеть красоту — значит, стал её частью.

Иммунитет к красоте

Они никогда не останавливаются посреди моста, чтобы сделать фото разводки. Не задирают голову, проходя мимо Исаакия. Не замедляют шаг у Спаса-на-Крови.

Настоящий питерец болен страшной болезнью — иммунитетом к красоте

Настоящий питерец болен страшной болезнью — иммунитетом к красоте. Он разучился видеть город глазами туриста. Он смотрит сквозь фасады, сквозь золото куполов, сквозь парадный блеск.

Но это не значит, что он не любит город. Наоборот. Его любовь — как старый брак, где давно не говорят комплименты, не дарят цветы, но готовы умереть друг за друга без лишних слов.

Питерец видит красоту там, где её не видит никто: в особом узоре трещин на льду канала. В геометрии луж после дождя. В тенях от фонарей на мокром асфальте.

Он видит изнанку. Швы. Места, где декорация прилегает неплотно к реальности.

И чем дольше он живёт в городе, тем больше видит этих швов. Этих разрывов в ткани. Тем острее чувствует: что-то здесь не так. Что-то фальшивое в самой природе этого места.

Может, дело в том, что город слишком красивый? Слишком правильный? Слишком... нарочитый?

Или дело в другом. В том, что он существует вне времени. Вернее — во всех временах сразу.

Особые отношения со временем

Ты замечал, что здесь ломаются часы? Питерец никогда не спешит, потому что знает: он уже везде опоздал. Лет на триста.

Питерец никогда не спешит, потому что знает: он уже везде опоздал

Каждый из нас попадал в эти временные петли: свернул в арку на Литейном днём, вышел на Рубинштейна в глухих сумерках. Где ты был эти три часа? С кем пил кофе в безвременье?

У настоящего питерца всегда странные отношения со временем. Он никогда не носит часы — потому что в городе пять мостов, по которым можно определить время точнее любого хронометра.

Он никогда не спешит на последний автобус, не бежит на последнее метро. Потому что знает: в Петербурге всегда есть альтернативный путь. Через дворы. Через крыши. Через временные петли между старыми домами.

Спроси любого, кто прожил здесь больше 10 лет — и он признается, что минимум дважды терял по несколько часов. Просто шел по знакомой улице, свернул в арку, а вышел уже в другом времени суток. И не может вспомнить, что было между.

Просто шел по знакомой улице, свернул в арку, а вышел уже в другом времени суток

Это не склероз. Не алкоголь. Это город забирает наше время в качестве платы за проживание в нем. Коллекционирует наши часы, минуты, секунды — складывает их, как монетки, в свою копилку времени.

А взамен даёт странное ощущение: будто ты живёшь одновременно в 1820-м, 1917-м, 1942-м и 2025-м. Все эпохи наложены друг на друга, как слои промокшей газеты. И в дождливый вечер можно случайно провалиться не в ту.

Вот почему питерцы так цепляются за привычное. За старые маршруты. За неизменность.

Потому что любое изменение — это риск. Риск того, что город окончательно расслоится на времена. И ты останешься не в своём.

Генетический страх перемен

Они ненавидят ремонт набережных. Впадают в депрессию, когда закрывается старое кафе. Готовы устроить революцию из-за сноса исторического здания.

Настоящий питерец панически боится перемен. Любых. Даже к лучшему.

Это не консерватизм. Не старческое брюзжание. Это древний инстинкт самосохранения.

Настоящий питерец панически боится перемен. Любых. Даже к лучшему.

Потому что питерец знает: каждое изменение в городской ткани — это разрыв в пространственно-временном континууме. Брешь, через которую утекает та самая призрачная сущность, что делает Петербург Петербургом.

Они помнят, что случилось с Ленинградом. Как он исчез — просто перестал существовать в один миг. И боятся, что однажды проснутся в городе с тем же названием, но без души.

Поэтому держатся за каждую трещину в асфальте. За каждый облупившийся фасад. За каждую старую вывеску.

Это не ностальгия. Это — якоря. Точки фиксации реальности.

Но самое странное даже не это. Самое странное — что при всей этой привязанности к городу, при всей этой любви-ненависти...

...питерец постоянно мечтает сбежать.

И не может. Никогда не сможет.

Невозможность побега

Все настоящие питерцы когда-то хотели уехать. Некоторые даже пытались.

Но город не отпускает своих. Никогда. Это как членство в тайном ордене — пожизненное, без права выхода.

город не отпускает своих. Никогда. Это как членство в тайном ордене — пожизненное, без права выхода.

Даже те, кто физически живет в других странах, ментально остаются здесь. В плену серого неба и влажного воздуха. В ловушке между гранитом и водой.

Я знаю человека, который 20 лет живет в Австралии. Каждое утро он просыпается и первым делом проверяет прогноз погоды в Петербурге. Не потому что планирует поездку. А потому что не может начать день, не зная, идет ли дождь на Лиговском.

И есть только одно объяснение: настоящий Петербург — это не место на карте. Это состояние души. Хроническая инфекция меланхолии, которую нельзя вылечить сменой климата.

Город въедается в тебя. Прорастает сквозь рёбра. Замещает костный мозг питерским туманом.

Ты можешь сменить страну, климат, язык. Но не сможешь сменить внутренний пейзаж. Он навсегда останется серым, влажным, с отражениями фонарей на мокром асфальте твоей души.

И эта любовь к полумраку неизбежно диктует цвет его души. И гардероба.

И вот здесь мы подходим к самому главному. К тому, что объединяет все предыдущие признаки в единую картину.

К разгадке. Или к ещё большей загадке — смотря как посмотреть.

Мимикрия под вечность

Посмотри на то, как он одет. Питерец носит 50 оттенков серого не потому, что у него нет вкуса. Это — камуфляж хищника, прячущегося в тумане. Это — мимикрия. Форма слияния с городом.

Питерец носит 50 оттенков серого не потому, что у него нет вкуса. Это — камуфляж хищника, прячущегося в тумане

Мы все врем, что ждем лето. Притворяемся, что нам нравятся Белые ночи и толпы туристов. Наглая ложь. На самом деле наше время — ноябрь. Когда город сбрасывает свою парадную шкуру и предстаёт таким, какой он есть на самом деле — серым, промозглым, настоящим.

Настоящий питерец не загорает летом. Его бледность — это не недостаток солнца. Это избыток внутреннего лунного света.

Серый — это не отсутствие цвета. Серый — это ВСЕ цвета сразу, смешанные в петербургском тумане до состояния идеальной неопределённости.

Серый — это не отсутствие цвета. Серый — это ВСЕ цвета сразу, смешанные в петербургском тумане до состояния идеальной неопределённости

Серый — это цвет города-призрака. Цвет того, что существует на грани проявленности.

И когда ты соберёшь все восемь признаков вместе — язык, походку, память парадных, слепоту к красоте, искажение времени, страх перемен, невозможность побега и любовь к серому...

...ты поймёшь, что это не просто набор странностей.

Это симптомы. Симптомы одного диагноза.

Настоящая причина, почему они такие

Теперь, когда ты знаешь все признаки, я могу раскрыть тебе главную тайну. Почему настоящие питерцы именно такие.

Потому что Петербурга не существует.

Нет, серьёзно. Этот город — коллективная галлюцинация. Мираж, возникший на болоте вопреки законам физики, логики и строительным нормам. Сон, который приснился Петру I и стал кошмаром для всех остальных.

Этот город — коллективная галлюцинация. Мираж, возникший на болоте вопреки законам физики, логики и строительным нормам

Петр I не построил город, он открыл портал в инфернальное ничто, а мы заставили это «ничто» принять форму дворцов.

Город, построенный на костях, на воде, на противоречии всем законам природы, не может существовать по-настоящему. Он существует только потому, что мы — настоящие питерцы — верим в него. Поддерживаем его существование силой своей меланхолии.

Петр I не построил город, он открыл портал в инфернальное ничто, а мы заставили это «ничто» принять форму дворцов

Каждый наш тяжелый вздох на набережной, каждая выпитая чашка кофе «в городе», каждая наша осенняя депрессия — это цемент. Это энергия, которая удерживает этот прекрасный морок от распада.

Мы — его якорь в реальности. Его проводники в мир живых. Мы — батарейки этой Матрицы.

И если однажды все настоящие питерцы исчезнут, перестанут верить, разучатся видеть изнанку города — он просто растворится в тумане. Осыплется, как старая штукатурка. Утонет в болоте, из которого никогда не должен был подниматься.

Вот почему мы такие хмурые. Вот почему так цепляемся за свои ритуалы, свой язык, свою особую манеру не замечать дождя. Это не снобизм. Это — инстинкт выживания. Сохранения.

Мы — последние адепты религии имени серого неба. Хранители незримого. Свидетели несуществующего.

Мы — последние адепты религии имени серого неба. Хранители незримого. Свидетели несуществующего

И когда ты встретишь человека с этими признаками — с потухшим взглядом, направленным сквозь реальность, с особой походкой между каплями, с генетической памятью парадных — знай: перед тобой не просто житель Северной столицы.

Перед тобой — последний из ордена Хранителей Петербурга. Человек, который своим унылым существованием поддерживает иллюзию города, в котором ты сейчас находишься.

И если тебе повезло быть одним из них... Я могу только посочувствовать.

И позавидовать одновременно.

Потому что носить в себе целый город — это проклятие.

Но и честь тоже.

Честь быть частью самого красивого обмана в истории человечества.

...

Дорогой читатель, если ты дочитал до этого места и что-то внутри тебя отозвалось тихой музыкой ленинградских дворов — ты уже инфицирован. Уже один из нас.

Можешь пройти простой тест: если при чтении этой статьи ты хотя бы раз вздохнул с непонятной тоской или улыбнулся с узнаванием — прими мои соболезнования. Ты — питерец. Даже если никогда здесь не был.

Но не пугайся. Быть призраком в самой красивой декорации мира — не худшая судьба. Главное — держаться своих, чтобы не раствориться в тумане окончательно.

Если этот текст отозвался в тебе звоном трамвая на пустом проспекте — дай знать в комментариях. Напиши свой «симптом». Это будет наша перекличка выживших. Проверим, сколько нас осталось в реальности.

Оригинал статьи

https://dzen.ru/a/aS46NPz0ZikMzk23