Машино озеро
Лихорадка прошла так же быстро, как началась и, проснувшись, Павел почувствовал, что полностью здоров. Он понял, что вчерашний приступ вызван не простудой, а шоком. Или побочным действием перемещения. Вообще, обо всем этом думать не хотелось.
Узнав о здоровье гостя, Илларион Андреевич пришел в неописуемый восторг и не отставал от Павла все утро. Несмотря на протесты, велел принести Павлу завтрак в постель, ушить одежду, чтобы сидела, как полагается, и наконец, предложил партию в шахматы, которую Павел благополучно и отчасти намеренно проиграл, к неописуемой радости хозяина.
За шахматами Павел узнал, что к обеду прибудут гости. Намечалась помолвка Маши с одним из них, и Заславский без конца суетился, гоняя слуг по дому и двору.
Павел решил прогуляться. Солнце светило призывно и весело. Сидеть в доме в такую погоду он не мог и быстро спустился по лестнице. Снующие по делам холопы низко кланялись, это было неожиданно и приятно.
- Куда вы, голубчик? - всполошился помещик, увидав Павла во дворе. - Не рано ли? Вам бы в постели еще полежать.
- Спасибо, не нужно, - твердо ответствовал Павел. - Я прекрасно себя чувствую. Можно, я немного погуляю?
- Ну, раз так... Доктор сказал, что свежий воздух будет вам полезен. Впрочем, он всем так говорит... Маша! - крикнул Заславский через двор. - Покажи гостю наш парк!
На это раз девушка была одета более строго. Коричневое платье, шляпка и зонт, который Павел галантно предложил понести, и который, как назло, оказался тяжел и неудобен.
Они миновали двор, зашли за дом и оказались в парке. Имение было большим, тыльную часть его окаймляли могучие дубы и вязы, за ними шел газон, подстриженный кустарник и стояла беседка, остроконечная крыша которой торчала из-за розовых кустов.
Чем дальше они проходили, тем чаще Павел замечал признаки упадка: некоторые из гипсовых скульптур повреждены, кустарник местами не стрижен, образуя настоящую чащу, дорожки покрыты слоем опавших веток и листвы.
- Мне нравится здесь, - сказала Маша, - здесь дико. Почти как в лесу. Папа хочет все здесь расчистить, а я не хочу. Сюда даже белки прибегают из леса.
- Мне тоже здесь больше нравится, - сказал Павел, не зная, как поддержать разговор. - Красивые сосны.
- А у вас есть имение? - спросила она.
- Нет, - покачал головой Павел, понимая, что мог бы наврать с три короба, но... не хотелось. А она симпатична, отметил он, вспоминая знакомых девчонок на озере, но лицо совсем другое, у тех не такие лица, совсем не такие. Может, это и есть порода, дворянская кровь? И ведет она себя по-другому, и говорит. И даже идет. Он невольно улыбнулся, представляя реакцию Маши на девчонок в бикини и парней в плавках и бермудах. Шок. Такой же, как был у него.
- Знаете, Павел, я испугалась, когда вы стали говорить непонятные вещи, какие-то странные слова. Но доктор Кирхер сказал... что это правда. – Ее глаза смотрели с таким любопытством, что Павлу стало неудобно. - Кто бы мог подумать, что вы пришли из грядущего? Как это возможно?
- Я сам не ожидал, - ответил Павел, злобно пнув подвернувшуюся под ноги шишку.
- И вам очень хочется обратно в свой век?
«Хочется? - захотелось заорать Павлу. - Да я полжизни бы отдал, чтобы вернуться!» Но он стиснул зубы и молча кивнул.
- Но как же вы вернетесь? - продолжала выспрашивать Маша. – И как вы попали к нам?
- Я купался с друзьями в озере, нырнул - и оказался здесь.
- Но это просто чудо какое-то! Разве так бывает?
- Согласен, не бывает, но я ведь здесь, - и тут Павлу пришла мысль, которая бросила в жар: а что, если пойти туда и нырнуть? Нырять сто раз, пока не переместишься? Вдруг сработает? А что, дорогу к озеру он найдет, тут пара километров. Может, и правда, под водой какой-то портал? Это же шанс! Он невольно замер, обдумывая это, и Маша встревожилась:
- С вами все в порядке?
- Нет, все хорошо. Отлично! - Павел лихорадочно думал, когда и как отправиться к озеру. Сегодня уже не получится, за ним по пятам ходят, потом приедут какие-то гости. Завтра! Да, завтра он попробует! Павел улыбнулся, радуясь простому и ясному решению. Стало как будто легче. Если в озере дверь в наш мир, то можно успокоиться и побыть еще немного тут. Даже интересно...
- Расскажете мне о грядущем, Павел, - попросила Маша.
- Вы бы очень удивились, если бы попали к нам, - улыбнулся Павел.
- Наверно, у вас все не так.
- Все совсем не так. Все по-другому... – Павел осекся, подумав, что не стоит расписывать достижения науки и техники, вряд ли ей будет это интересно, да и не поймет ничего...
- А вы богаты? - неожиданно спросила Маша.
- Думаю, нет, - улыбнулся Павел, - хотя у меня много такого, что вам и не снилось.
- Так сколько у вас душ?
- У нас крепостного права нет, все свободны, и каждый занимается, чем хочет. Нет у меня крестьян, и поместья нет.
- И женщины тоже свободны?
- Конечно, - улыбнулся Павел. - А почему вы спрашиваете? Разве вы несвободны?
Он пожалел о том, что спросил. Маша изменилась в лице, глаза ее заблестели:
- Я не хочу говорить об этом, - отвернувшись, сказала она.
- Знаете, если о проблеме не говорить - ее и не решить, - сказал Павел. «Интересно, - подумалось ему, - что это за тайна?»
- Скажите лучше: у вас в грядущем девушки могут выбрать, за кого выйти замуж?
- Конечно. Только так.
- Как же вы счастливы там, в грядущем! Как бы я хотела, чтобы и у нас было так.
Ее выдают замуж, догадался Павел, а она его не любит. Обычная история для этих времен, если вспомнить классиков. И что тут сказать, что сделать? Да ничего...
Они еще побродили по парку, пока прибежавший мальчишка не сказал, что Марию Илларионовну ждет матушка.
- Вы идите, я здесь погуляю, - сказал Павел.
- Только недолго. Скоро приедут гости, и вы тоже приглашены. Папа хочет, чтобы вы рассказали всем о себе... и грядущем. Мне тоже будет любопытно. Только... не говорите о том, что я вас спрашивала, хорошо?
Еще не хватало! Но что поделать? Пока он здесь, придется делать то, что от него ждут, в конце концов, он должен быть благодарен Заславскому за то, как его приняли здесь. А завтра я попробую вернуться, и если получится, все это останется странным сном. А если нет... Нет, все должно получиться!
- Хорошо, - сказал он Маше. - Если папа хочет - расскажу.
Длинный, темного дерева стол был накрыт желтой скатертью и блистал серебром. Павел сидел рядом с хозяином, гости напротив. Илларион Андреевич представил их друг другу, и Павел старался запомнить, что толстый человек с вечно потеющим, похожим на масляный блин, лицом - это Семен Макарович Персиков, купец второй гильдии и старый знакомец хозяина усадьбы. А высокий худой тип, отставной полковник, сразу не понравившийся студенту, носил имя Поликарпа Петровича Глуздова. Был он сух и надменен, в движениях ощущалась военная стать. Тот и другой были немолоды, но еще и не старики. И все же Павел вздрогнул, узнав, что полковник - будущий Машин жених.
- Отведайте расстегайчиков, Поликарп Петрович, - Вера Андреевна, жена Заславского, радушно потчевала гостей, по-особенному улыбаясь полковнику.
- Да, с ушицей это самый вкус, - поддержал ее муж, и Павел не мог не согласиться: все было невероятно вкусно. И местная уха, и пироги с рыбой, и прочее, чему названий он не знал.
Павел вовремя вспомнил, в какой руке следует держать вилку, а в какой нож, зорко следил за гостями и ел не спеша, не желая выделяться.
- Милостивые господа, - откашлявшись, начал Заславский. - Я уже представил вам моего молодого гостя, но... не до конца. Можете ли предположить, господа, что он прибыл из нашего грядущего!
- То есть как? - вилка купца с нанизанным на нее куском пирога зависла в воздухе. Отставной полковник выпрямился еще больше и задрал чисто выбритый подбородок:
- Это как понимать, милейший Илларион Андреевич, как шутку?
- Нет, господа! - оживился помещик. - Вот и Карл Генрихович подтвердит-с.
- Я могу лишь сказать, что гость Иллариона Андреевича не душевнобольной. А верить или нет его словам - дело ваше, - сухо сказал Кирхер.
И на том спасибо, подумал Павел, с тоскою слушая разговор. Теперь гости смотрели на него, как на диковинную птицу.
- И откуда он, из грядущего или нет - судить не могу. Хотя... – доктор умолк и старательно зажевал.
- Вот именно - хотя! - подхватил помещик. Было видно, что тема необычайно захватила его.
- Павел Владимирович, поведайте, голубчик, откуда вы прибыли? - нетерпеливо попросил он. - Расскажите гостям то, что говорили мне и Карлу Генриховичу.
Самое время соврать, подумал Павел, сказать, что пошутил. Списать на горячечный бред. Но ведь доктор поверил, и все они заметили, что я не такой, и все мне здесь незнакомо. Буду упираться - рано или поздно поймают на лжи, ведь я ничего об этом времени не знаю, и тогда пропал. А так - мне особое положение, можно ничего не стесняться, подумал он и решился.
- Я не знаю, как попал. Знал бы – сразу ушел бы обратно, - начал Павел, кожей ощущая возникшую тишину. - Родился я в тысяча девятьсот девяносто втором году. Здесь, в России. В Санкт-Петербурге.
Гости переглядывались. Заславский смотрел на гостей, и лицо его излучало восторг и гордость: вот, мол, какую птицу достал, любуйтесь! Говорящий человек из будущего! Ни у кого такого нет!
- Но позвольте, - изумленно забормотал Персиков, - мы университетов не кончали, но разве, по науке...
- Наука многого не может объяснить, - торопливо сказал хозяин. - Я вот читал, в Рязанской губернии с неба жабы сыпались! И как наука это объясняет? Никак!
Кирхер усмехнулся.
- Что ж, это даже любопытно, - отставной полковник навел на Павла похожие на жерла пушек глаза. - Допустим, что вы, сударь, из грядущего. Так расскажите нам, каково оно, грядущее России?
Павел вздохнул. Рассказать о величии России казалось делом простым... но Павел ничего вспомнить не мог. В голове мелькал Газпром, президент Путин, ЦСКА, за который болел Павел, олимпиада в Сочи и смутные обрывки чего-то невнятного. Военная реформа? Кроме этих двух слов, Павел ничего о ней не знал. Очередное крушение самолета - блин, объясняй им потом, что такое самолет. Полет Гагарина: в космосе был – а Бога не видал. Атомная бомба? Не поймут...
Пауза неприятно затягивалась.
- Что же вы, сударь, ухи, что ли, в рот набрали - и рассказать ничего не можете? - насмешливо спросил Глуздов.
Павел проглотил ком.
- А вы лучше сами спрашивайте, - начиная злиться, выдавил он. - Я не знаю, с чего начать.
- Хм. Начнем, пожалуй, с территории, - Поликарп Петрович посмотрел на хозяина. - Илларион Андреевич, помню, у вас карта империи была.
- Да-да-да, была, была, - засуетился Заславский. - Кузьма! Принеси карту, там, за шкапом.
Лакей притащил огромный лоснящийся сверток, и Вера Андреевна распорядилась прибрать со стола. На очищенный от снеди угол легла старая, порванная по краям карта. Музейный экспонат, подумал Павел, глядя на огромный, перемятый и засаленный бумажный лист. С такой картой еще Суворов, должно быть, в походы ходил.
- Вот, Павел Владимирович, извольте взглянуть, - хозяин расстелил перед гостем карту. - Вот вам и карандаш, покажите, пожалуйста, границы Российской империи... Какого года?
- 2013.
Павел почесал карандашом затылок и принялся чертить. Повисла тишина. Собравшиеся следили за рукой студента, шумно дышали, кто-то ахнул, когда Павел решительно отсек Украину, Белоруссию, Польшу и Финляндию.
- Вот, примерно так. В общих чертах.
- А чухонцы-то как отошли? - изумленно спросил Персиков.
- Финны? - догадался Павел. - Точно не помню, но после Второй Мировой Финляндия стала самостоятельной, а теперь одна из самых процветающих стран в мире.
- Чудеса, - развел руками Персиков. - Да с чего им там процветать? Чухонцы кроме как рыбу ловить, да лес рубить, отродясь ничего не умели!
- Нет Вильно, Варшавы, Риги, даже Киев потеряли! - Глуздов качал головой. - Не может этого быть! Объясните нам, как это случилось?
Изумление полковника было таково, что все недоверие пропало.
- Много чего произошло, господин Глуздов, - ответил Павел. - Было много войн. Я могу рассказать только о главных. Первой мировой и второй мировой. Первую Россия проиграла, а вторую выиграла. Мой дед до Берлина дошел. Мы освободили Германию, и война закончилась.
- До Берлина? - сидевшие за столом переглянулись.
- С кем же была война? – спросил полковник.
- С немцами, - стараясь не глядеть на Кирхера, сказал Павел. - Они завоевали почти всю Европу, всех, кроме Англии. А мы их разбили!
- Я знал, что Россия непобедима, даже в будущем это так! - с гордостью произнес полковник. Теперь он смотрел на гостя по-другому и, кажется, начинал ему верить. - А как же Франция? На чьей она была стороне?
- За нас были Англия, Франция и Америка.
- Америка! – воскликнул Заславский. - Кто бы мог подумать!
- Французы быстро сдались. А мы воевали четыре года. Немцы напали первыми, до Волги дошли, до Москвы и Петербурга, но их не взяли! – рассказывал Павел, и в нем бурлила гордость за предков. - Мы всю Европу освободили! Нас 20 миллионов погибли в этой войне.
Даже у полковника отвисла челюсть:
- 20 миллионов? Немыслимо! У вас было столько солдат?
- Нет, большинство - мирное население. Фашисты никого не жалели, расстреливали десятками тысяч.
- Что за фашисты? - мрачно спросил Кирхер.
- Правящая партия Германии, - пояснил Павел. - Они считали, что германская раса лучше других, и все остальные должны быть их слугами. Или умереть.
- Да это похлеще Батыя! - воскликнул Заславский. – Я читал Карамзина: и татары такого не делали. Как же так? Немцы, культурный народ!
Кирхер молчал. Павел вдруг понял, что врачу стыдно за немцев, за нацию, которая была и его частью.
- Как это ужасно: убивать невинных людей, - прошептала Маша. Она сложила руки на столе и смотрела на гостя из будущего так, что Павлу стало неловко.
- Вы же сказали, что война выиграна? Почему же потеряна Малороссия, Литва, Польша? - не унимался полковник.
Павел почувствовал, что не сможет все объяснить. В голове начинался хаос.
- Польша потеряна давно, я не помню когда, еще при царях, кажется. Белоруссия, Украина и Прибалтика получили независимость, бывшие восточные республики тоже отделились, - Павел тыкал карандашом в карту.
- Ну, а что с Германией стало, Павел Владимирович? - спросил Кирхер. В отличие от остальных, немец задавал вопросы спокойно и без трепета.
- Германия сейчас в порядке. Многие мечтают там жить. Там все хорошо. Лучшие машины в мире. И лучшее пиво, - улыбнулся Павел.
- Вернемся к России, господа, - Глуздов вперил взгляд в студента. – Итак, по словам нашего гостя из грядущего, через сто пятьдесят лет у России не будет половины Кавказа, не будет Литвы, Украины, Финляндии, Польши.
- Да как же это? – растерянно прошептал Персиков. – Что же осталось?
- И как такое допустили? – строго вопросил Заславский. – И кто?
- Погубили великую империю, – поставил точку Глуздов. – Но лучше узнать все по-порядку, не так ли? Ну-с, молодой человек, расскажите подробней, как это все произошло?
- А какой сейчас... год? – тихо спросил Павел. Вера Андреевна вздохнула.
- Тысяча восемьсот пятидесятый от рождества Христова, - многозначительно поглядев на гостей, проговорил Илларион Андреевич. - Сейчас царствует его императорское величество Николай Первый. Что же будет потом, дальше? Рассказывайте, Павел Владимирович, все, что знаете!
- Ну, я же не историк, - замялся Павел. - Только в общих чертах.
- Не томите, голубчик! – кивнул Кирхер. – Мне-то вы кое-что рассказали...
- Начну с того, что знаю точно. Знаю, что в 1905 Николай Второй приказал расстрелять шествие рабочих к Зимнему дворцу. Этот день назвали Кровавым воскресеньем.
- Расстрелял - значит, было за что! - сказал Глуздов. - Государь в свой народ просто так стрелять не велит. Он пастырем над нами поставлен, а пастырь своих овец не убивает, разве что бешеных. Верно, такие на дворец и шли. И поделом. Император на Сенатской площади тоже бунтовщиков расстрелял – только так с ними и нужно!
«Так это же декабристы!» – осенило Павла.
Глуздов был Павлу неприятен, особенно когда смотрел на Машу. И она станет женой этого хлыща? Да я бы сдох лучше, думал Павел, глядя на самодовольное, спесивое лицо полковника. После слов о расстреле неприязнь завладела им еще сильнее, хотелось сказать что-нибудь обидное, унизить перед всеми - но пока не было случая.
- И в этом же году произошла первая в России революция. Но Николай Второй остался у власти. Потом была русско-японская война... – Павел напрягался изо всех сил, вспоминая даты и события. - В 1914 началась Первая мировая война. Россия воевала плохо, солдаты дезертировали, народ был недоволен. И в 1917 произошла октябрьская революция. И конец монархии.
- Что за революция? - подскочил Поликарп Петрович. - Как во Франции?
- Наверно. Царь отрекся от престола, власть перешла к Временному правительству.
Стало тихо.
- Его императорское величество отреклись? Да как это возможно? – спросил Семен Макарович.
- Я говорю все, как было. Будет, - поправился Павел. - Но тогда же в стране возникла реальная сила - большевики. Партия большевиков. Они изгнали Временное правительство, захватили Зимний дворец, и началась гражданская война между ними и теми, кто еще был за царя. В конце концов, большевики победили... Дворян в России не осталось. Их перебили, а кто успел, убежал за границу. Все заводы и фабрики национализировали. Хозяином стало государство, то есть народ.
- Черт возьми! - отложив вилку, произнес Персиков. – У меня даже аппетит пропал. Простите, Вера Андреевна, - запоздало извинился купец.
- А с государем что стало? – взволнованно спросил Заславский.
- Расстреляли. Вместе с семьей, - тихо произнес Павел.
По комнате пронесся вздох. Маша так сокрушенно качала головой, будто царь был ее братом.
- Хорошее будущее нас ждет, господа. Государя убили, страной правит чернь, - Поликарп Петрович был мрачен.
- Так, слава Богу, нас-то оно не ждет, - усмехнулся Персиков. - Мы этого никак увидеть не сможем.
- Да как народ может управлять государством? - воскликнул Илларион Андреевич. - Поставь моего кучера управлять хотя бы городом - таких дров наломает!
- Среди большевиков были образованные люди. Ленин, Троцкий, Урицкий, - вспомнил былых вождей Павел.
- Сплошь евреи! - потряс кулаком Персиков. - Ну, а что я всегда говорил? Уж эта братия своего не упустит. Мало их жидовское племя бьют, ух, мало!
- А за такие слова, - улыбнулся Павел, - у нас можно и в тюрьму. Разжигание межнациональной розни.
- Не удивлюсь, если они же этот закон и придумали, - хмыкнул Персиков.
- А вера? Что стало с верой? - взволнованно спросила хозяйка.
- Вера осталась. Сейчас храмов много, новые строят. Президент тоже в церковь ходит.
- Слава тебе, Господи, - перекрестилась хозяйка. - Главное, что вера осталась. Будет вера - будет и Россия.
- Одной веры, Вера Андреевна, мало, - не замечая тавтологии, Глуздов достал серебряную табакерку, открыл и шумно вдохнул. - Конечно, бывали на Руси всякие правители, и не царского рода, но... у них была воля и крепкая рука, такая крепкая, что даже свои ее боялись. Есть такая рука в России, милостивый государь Павел Владимирович? Если есть, будет и Россия. Если нет - растащат ее жиды, да и народ не отстанет.
- Почему вы так о народе думаете? Как будто он только воровать может. Будто дворяне никогда не воровали? – возмутился Павел. Илларион Андреевич смущенно кашлянул, но Павел не обратил внимания и продолжил:
- Светлейший князь Меньшиков, правая рука Петра, не воровал? А князь Потемкин, имя которого у нас нарицательным стало. Да мало ли...
- Меньшиков, сударь мой, до титула кем был? Коли знаете историю, так вспоминайте. Холоп, дворовый мальчишка. Потому и вор.
- А Потемкин? - не унимался Павел. Он чувствовал: дворянам неприятно об этом слышать, но надменная речь Глуздова вывела его из себя.
- Какой Потемкин? - холодно спросил Глуздов, и Павел понял, что зря затеял этот разговор.
- Кажется, Григорий, - замялся он, - я точно не помню. Он еще деревни строил, ненастоящие.
- Потемкины - известный род, множество славных сынов России, - отставной полковник выпрямился, его глаза буравили юношу, - а вы, не зная толком, позорите их. Хороши же потомки! Запомните, юноша: не знаю, как у вас в грядущем, а у нас подобные оскорбления смываются кровью. Будьте осторожны, господин студент.
Павлу хотелось послать полковника подальше, но в этом обществе и в его положении такое будет чревато. «Ну, погоди у меня, - подумал Павел, - еще увидим... Эх, знать бы, что портал действует»...
- Будет вам, будет, - улыбаясь, Персиков примиряюще воздел руки вверх, - не ссорьтесь, господа. Мы ведь и сами плохо знаем, что случилось двести лет назад, еще до наших дедов. Павлу Владимировичу простительно, к тому ж он очень юн. И уж никак не виноват в том, чему его учили... в грядущем.
- Даже если так, - холодно ответил Глуздов, - даже если один из Потемкиных стал вором - он будет исключением, паршивой овцой, в то время как черни только дай время - растащит все до последнего камушка.
- Сущая правда, Поликарп Петрович, - поддержал его Персиков. - Я в три глаза гляжу за товаром. Чуть отвернешься - воруют, сволочи! Скольких приказчиков выгнал, уж не упомнить, а кто и под суд пошел. Ворует народ.
Павел молчал.
- Так от бедности и воруют, - вдруг сказала Маша. Ее чистый голос прозвучал в полумраке, как колокольчик. Все оборотились на нее. - Богатому зачем воровать? Ведь вы же, господа, в достатке и не воруете?
- С чего мне воровать - у себя самого, что ли? - рассмеялся Персиков. - Доктору, вон, пациенты исправно платят, а его благородие Поликарп Петрович государственный пенсион имеет и поместье. А вам, любезная Машенька, я так скажу: я приказчикам хорошо плачу - и все одно воруют. Быдло-с. Порода такая.
- Вот именно-с, - холодно повторил полковник.
Илларион Андреевич натянуто улыбался.
- Мария Илларионовна права, - неожиданно произнес Кирхер. - От бедности воруют, от бедности. Только от духовной бедности. Есть ведь бедняки, что умрут - а чужого не возьмут.
Полковник с неудовольствием посмотрел на врача.
- А в грядущем воруют ли? Павел Владимирович, скажите нам: у вас в России не воруют? - спросил Кирхер.
- Воруют, - сказал Павел. - И еще как! Миллионами, миллиардами воруют.
- Вот видите: миллионами, - сказал немец. - Обычный человек миллион не украдет, верно?
Павел кивнул, радуясь неожиданной поддержке.
- Выходит, ничего не меняется, - продолжил Кирхер, - и не царь виной тому. Не богатство и не бедность. А жадность, зависть и стяжательство.
- Прошу простить, но любите вы, Карл Генрихович, высокими словами говорить, - Заславский откинулся на спинку стула. - Вы знаете: я вас очень уважаю. Вы либерал и умный человек. Но цена таким высоким словам - грош в базарный день. Потому что все они – от лукавого... Потому что грешен человек - и осуждать его за грех смешно и глупо. Природа-с. Ведь кто из нас не грешен? - перекрестился помещик, и Вера Андреевна вслед за ним.
- Я не осуждаю тех, кто грешен, - спокойно ответил немец. - Я осуждаю тех, кто грех свой за честь и добродетель почитает.
Окончание следует).
Буду рад вашим отзывам и комментариям.