Вам нужно Владение инструментом, чтобы настроиться на эту арфу. У неё нет струн: вместо этого льются тонкие струйки воды. При игре арфа издает звук, похожий на звук удара капли дождя по металлу. Арфа весит 3 фунта и для игры на ней требуются две руки.

𝙎𝙤𝙣𝙜𝙨 𝙤𝙛 𝙒𝙖𝙩𝙚𝙧.
Вы можете играть 1 минуту особую песню. По истечении минуты вы произносите одно из следующих заклинаний (спасбросок Сл.16): «управление водой», «создание или уничтожение воды» (3-го уровня) или «хождение по воде». Если заклинание требует от вас концентрации, вы должны использовать действие в каждый свой ход в течение всего времени, чтобы продолжить играть на арфе.

𝙎𝙪𝙢𝙢𝙤𝙣 𝙒𝙖𝙩𝙚𝙧 𝙀𝙡𝙚𝙢𝙚𝙣𝙩𝙖𝙡
Вы можете действием сыграть на ней и произнести заклинание «призвать элементаля». Призывает только водного элементаля и не требует концентрации. Однако вы должны использовать действие, чтобы продолжать играть на арфе в каждом своем ходу в течение всего времени действия заклинания. В ином случае элементаль немедленно исчезает. Как только это свойство арфы было использовано, ее нельзя использовать снова до следующего рассвета.

𝙒𝙖𝙩𝙚𝙧𝙮 𝘿𝙞𝙨𝙘𝙤𝙧𝙙
Если вы не в воде, то можете действием выдернуть струну из арфы, чтобы наложить заклинание «кислотная стрела», используя бонус атаки+8, без урона при промахе. Если вы под водой, то можете действием наложить заклинание «громовая волна» (2-го уровня, Сл.16); существо, преуспевшее в спасброске, не получает урона. 

От автора the-griffons-saddlebag

Перевод: Птицы часто выдергивают собственные перья из-за стресса, беспокойства и пренебрежения.

В качестве Действия или Бонусного Действия можно преобразовать посох в одну из следующих форм: Лом; Флейта; Лестница; Лопата. Он остается в этой форме до тех пор, пока вы вернете его обратно в посох. В рамках Продолжительного Отдыха вы можете добавить одну дополнительную форму посоху. Предмет поглощается посохом, а его форма добавляется в список.

Создание посоха полезности было случайным. Столетия назад в шумной мастерской гнома-изобретателя по имени Вамп Браммер мешок хранения с огромной вместимостью был небрежно брошен на загроможденный верстак. В этот момент один из экспериментальных посохов Вампа активировался, поглотив часть магии мешка и слившись с некоторыми близлежащими предметами.

Сначала Вамп был озадачен. Затем он увидел потенциал. Он усовершенствовал свое творение серией ритуалов, добавив еще больше форм в потенциал посоха. В сообществе гномов посох быстро стал заветным подарком. Со временем посох полезности распространился за пределы гномьих общин. В конце концов он попал в руки искателей приключений.

По материалам The Goblin Coach

Это перевод истории с Reddit

Мой первый рассказ на Reddit. Приятного чтения.

Иногда люди застревают где-то во времени. Часы идут, но мир будто уже остановился. Секундная стрелка на ваших часах продолжает тикать, лёд в стакане тает, и всё же время отказывается двигаться вперёд.

Для Томми это была как раз такая ночь. Он сутулился на барном табурете под тусклой жёлтой лампой под потолком и смотрел, как в его стакане тают кубики льда, — сосредоточенно, как фанат, наблюдающий финал матча своей любимой команды. Свет над стойкой, казалось, падал только на него. Остальное — тёмный ковёр, зелёные скатерти, пустые стулья — выглядело тенями, занесёнными сюда извне времени.

Шёпоты немногих душ, что ещё не разошлись по домам, глушились, едва достигнув его ушей, искажались, будто их завернули в вату. Бармен молча протирал бокал. Впрочем, Томми не помнил, чтобы тот вообще говорил, даже когда он сел. Он ничего не заказывал, но бармен, словно прочитав мысли, поставил перед ним стакан виски со льдом.

Учитывая, что последние несколько лет Томми провёл, дрейфуя по всем барам города, не удивительно, что бармен уже знал его и то, что он собирался заказать. Томми медленно поднял взгляд от напитка и изучил мужчину. На бармене был бордовый пиджак, он держался прямо, волосы гладко зачёсаны назад. Лицо будто сошло из другой эпохи. Гладко выбрит, до тревожности аккуратен. Взгляд не прямой, но одно его присутствие наполняло пустоту.

Похоже, мужчина почувствовал на себе взгляд и едва заметно улыбнулся. Томми кивнул в ответ, сам не понимая, зачем, и тоже натянул слабую улыбку. Обычно он не утруждал себя вежливостью ни с незнакомцами, ни вообще с кем-либо. К тому же этот человек ему знакомым не показался. Он прежде не видел этого лица. Он был в этом уверен так же, как и в том, что никогда раньше не бывал в этом баре. Он обернулся, чтобы оглядеться.

Он ничем не отличался от сотен других питейных в городе. Стены обшиты тёмным ореховым деревом, на панели — царапины и прожоги от сигарет, свидетельства возраста. Несколько подвесных стеклянных плафонов лили усталый, тусклый свет — не тёплый и не по-настоящему освещающий. Бутылки за стойкой припорошены пылью; на некоторых этикетки выцвели временем, будто их поставили сюда давным-давно и больше не трогали.

Позади, по углам, стояло несколько столов. За одним сидели друг напротив друга двое и играли в карты. Тусклый свет выхватывал их фигуры, но не лица — словно головы нарочно утопили в тени. Другие столы пустовали или занимали одиночки, погружённые в собственную тишину. Если и велись разговоры, то шёпотом, терявшимся в далёком гуле и сходившим на нет.

Окна бара выходили во тьму, за стеклом ничего не было видно. Снаружи бушевала буря, резавшая ночь, как лезвием. Ветви швыряло ветром; обломки время от времени постукивали в стекло, будто просились внутрь. Ритмичные удары смешивались с тяжёлой неподвижностью внутри, распластывая странную тревогу. Тени веток плясали на окнах, создавая фигуры, что пробегали по залу, — жуткую иллюзию, как самодельный кукольный театр.

Всё казалось только что оставленным всеми живыми — а может, оно и не было живым никогда. В воздухе застыла та самая тишина, что бывает на картинах Эдварда Хоппера.

Мысль скользнула через голову Томми шёпотом:

«Как я сюда попал?»

Он опустил глаза. Пальто всё ещё на нём — сухое, кое-где даже припылённое. На ботинках нет грязи, на брюках — следов дождя. Это могло означать только одно: несмотря на стихию снаружи, он сидит здесь уже давно. Может, часами. Но как долго — точно?

Взгляд перебрался к большому, круглому, старомодному часам на стене напротив стойки. Их стекло было слегка мутным. Часовая стрелка застыла чуть раньше двух. Полночь давно миновала. Бар, должно быть, близок к закрытию. Он отпил виски, опустил стакан и пустым взглядом уставился на ряды бутылок на полке за стойкой. Большинство этикеток было не разобрать. Буквы расплывались, цвета смазывались, словно время расплавило их в неузнаваемые призраки самих себя.

Потом всплыла ещё одна мысль — на этот раз чужая, беспокойная:

«На какой это улице? Какой район? Я… вообще ещё в том же городе?»

Он застыл между смешком и паникой. По привычке потянулся к карману — телефона там не было.

Его украли? Оставил дома? Уронил где-то на улице?

Он не помнил. И, как всегда, когда мысли закручивались по спирали, Томми сделал то, что делал всегда: потянулся к выпивке.

Он одним глотком опрокинул остатки виски и, не произнося ни слова, слегка поднял руку в сторону бармена. Не пришлось. Бармен уже подходил, молча, с бутылкой в руке. Перелил, не говоря ни слова. Потом маленькими щипцами опустил два кубика льда. Лёд тихо зашипел, соприкоснувшись с алкоголем. Потом, как всё здесь, стих. Когда бармен уже собирался отойти, Томми вдруг заговорил.

— Эй… — сказал он сперва тихо, потом увереннее. — Где… мы?

Бармен замер. Обернулся и улыбнулся Томми.

— Перебрали, сэр? — спросил он вежливо, но с едва заметной, почти насмешливой ноткой.

Томми прищурился.

— Ага, — отрезал он.

Потом помедлил. Нахмурился. В правом виске тупо заныло. Он поднял руку к голове.

— То есть… может быть, — пробормотал. — Не знаю. Не помню. Я правда так много выпил?

Бармен сдержанно, устало усмехнулся.

— Трудно сказать, — ответил он. — Но да, вы уже пропустили пару.

После паузы добавил:

— Вообще-то… вы уже пахли спиртным, когда пришли.

Томми едва заметно кивнул — словно самому себе.

— Логично, — выдохнул он.

Рука вернулась к виску, осторожно растирая. Будто можно было соскрести туман с головы. Другой рукой он массировал лоб. Потом спросил снова, теперь яснее:

— Но серьёзно… где мы?

Бармен помолчал. Повернулся к Томми с тем же выхолощенным, уставшим лицом. На этот раз без улыбки.

Голос едва слышно прошелестел:

— Дом недалеко, — сказал он.

И после короткой паузы:

— Вы далеко не ушли. Вы там, где должны быть.

Томми сощурился. Брови сомкнулись. Смятение превращалось во что-то иное: раздражение. Он уже собирался спросить, какого чёрта тот несёт, когда входная дверь бара внезапно распахнулась настежь. Он вздрогнул и резко обернулся. Внутрь ворвался холодный ветер, разрезав тишину, будто имел собственную волю. По воздуху закружились сухие листья и рухнули на пол. В проёме стоял кто-то.

На нём был тёмно-синий, почти чёрный в тусклом свете, дождевик. Мокрая ткань поблёскивала под висящей лампочкой, и каждая капля ловила свет по очереди. Капюшон всё ещё скрывал лицо, но силуэт читался отчётливо:

Высокий, плечи чуть сутулые. Шаги медленные, но уверенные. Он вошёл не как чужой. Он вошёл, как человек, вернувшийся домой после долгого дня. Никто не отреагировал. Ни бармен. Ни одна душа в баре не повернула головы. Будто такой шумный вход здесь дело обычное. Будто эта дверь хлопает каждую ночь в один и тот же час.

Мужчина снял капюшон, аккуратно стянул промокший плащ и бережно повесил на вешалку. На миг он поднял голову. Кудрявые каштановые волосы — почти рыжие в жёлтом свете — прилипли ко лбу. Капли дождя стекали от виска, катились по щеке и бесшумно падали с подбородка. Вода собиралась у его ботинок, слабо поблёскивая на деревянном полу.

Он не огляделся. Не замялся. Прямо к стойке. Прямо к Томми. Он прошёл мимо пустых табуретов и сел рядом. Дерево под ним тихо скрипнуло. Его рука коснулась руки Томми — не случайно, а намеренно. Как у старого приятеля, опускающегося на своё привычное место. Едва он устроился, бармен нарушил молчание.

— С возвращением, Сэм, — сказал он.

Голос был мягким, странно мягким. Как у человека, приветствующего завсегдатая — автоматически, но тепло. Сэм не повернул головы. Только слегка усмехнулся краем рта.

— Спасибо! — бодро ответил он.

Голос никак не принадлежал человеку, который только что вошёл из бури. Он не мёрз. Не устал. Наоборот, казался расслабленным. Бармен не стал тянуть.

— Как обычно? — спросил он.

На этот раз Сэм чуть склонил голову, взгляд скользнул в сторону на Томми, улыбка осталась.

— Ага. Как обычно.

Томми инстинктивно отвернулся. Сэм всё ещё улыбался. Для человека, только что вошедшего, он выглядел слишком уж своим. Слишком домашним. Зелёные глаза поблёскивали под жёлтой лампой, почти сияя. В них была странная ясность, особенно вокруг зрачков. Хотя он и не смотрел прямо на Томми, взгляд держался где-то рядом, подтачивая его нервы по краю. Улыбка… она была слишком широкой. Длилась слишком долго. В ней было что-то неприродное. Томми это чувствовал. Даже отвернувшись, он был уверен:

Мужчина наблюдает за ним. Взгляд ощущался, как тёплый груз у самого плеча. Внутри шевельнулось что-то. Пока не страх. Ещё не ярость. Но ощущение, что за ним следят, особенно сегодня, начинало стирать нервы до сырого. Он стиснул челюсти, медленно повернул голову к сидящему рядом. Взглянул ему прямо в лицо — и застыл. Горло перехватило. Он увидел в нём нечто. Что-то знакомое. Не напрямую. Не память, которую можно назвать. А лицо, извлечённое из запылённого угла мозга — как картинка из сна, которую забываешь, едва проснувшись, но таскаешь весь день камнем в животе.

Это было первое знакомое, что Томми увидел с тех пор, как вошёл сюда. Но это не успокоило. Наоборот, медленно и холодно выдолбило яму в животе. Он знает этого человека. Но откуда? Губы приоткрылись почти сами собой. Узел в горле на миг ослаб.

— Ты… — прошептал он сипло.

Он прищурился, слегка подался вперёд, будто пытаясь рассмотреть лицо поближе.

— …откуда я тебя знаю?

Помолчал и спросил снова — голос ровнее, с примесью подозрения:

— Мы раньше встречались?

Улыбка мужчины не дрогнула. В глазах по-прежнему тлел тот тусклый огонёк. Он едва качнул головой, будто искренне разочарован.

— Обидно, что ты меня не помнишь, старина.

В голосе всё ещё звучала лёгкость, но под ней теперь пряталось что-то ещё. Мягкость, столь тонкая, что её едва уловишь… Намеки на насмешку. Лоб Томми сморщился. Рука снова потянулась к виску.

— Значит… мы правда знакомы?

Голос стал ниже, глуше. Будто он уже знал ответ, но должен был спросить. На этот раз мужчина посмотрел Томми прямо в глаза.

— Конечно.

Сказал он это, как сообщают погоду или дату, — уверенно, ровно, вне сомнений. Ни тени колебания, ни нужды объяснять. Их знакомство — как гравитация, факт, который не оспоришь.

Как раз в этот момент вернулся бармен. Поставил перед Сэмом напиток. Стекло мягко звякнуло о дерево. Он не сказал ни слова, лишь слабо улыбнулся и отступил. Будто подобные разговоры — часть ночного распорядка. К чему он давно привык.

Томми прищурился, не спуская глаз с мужчины. Горло пересохло, но нарастающее узнавание внутри не давало замолчать.

— Итак… — произнёс он медленно, — …откуда мы знакомы?

Мужчина чуть опустил взгляд, улыбка углубилась, словно он долго ждал этого вопроса.

— Если скажу прямо… — протянул он, — …вся охота пропадёт.

Голос лёгкий, почти игривый, но под этой игрой двигалось что-то холодное и тяжёлое. В унисон весу, которым отягчён был этот бар.

— Давай сыграем. Ночь длинная.

Брови Томми сдвинулись.

— Во что?

— Простой, — сказал мужчина, пожав плечами. — Вопросы и ответы. Ты спрашиваешь, я отвечаю честно. Потом моя очередь.

Томми замялся. Неловкость внутри снова шевельнулась, но в глазах мужчины — та странная яркость… Это была смелость? Уверенность? Что бы это ни было, оно не дало Томми отступить. Он чувствовал: этот человек — единственный шанс получить ответы сегодня. Он взял стакан и отпил. Вкус стал другим. Жёстче. Злее.

— Ладно, — сказал он. — Мой первый вопрос: как мы знакомы?

Мужчина тёпло хохотнул. По-дружески, как старый приятель.

— Нет, нет, — покачал он головой. — Не так просто. Ты даже не спросил, как меня зовут.

— Хорошо… тебя и правда зовут Сэм? Потому что я не знаю ни одного Сэма.

Мужчина чуть склонил голову набок.

— Да, меня зовут Сэм, — сказал он, не отводя глаз.

Потёр подбородок и уставился вдаль.

— Хотя… когда мы встретились, у нас не было шанса обменяться именами, верно?

После короткой паузы добавил:

— Ладно. Моя очередь. Зачем ты пришёл сюда этой ночью, Томми?

Томми не ответил. Глубоко выдохнул. Он не знал. По-настоящему — не знал. Он хотел было соврать, но звука не вышло. В этот миг сзади, где-то в глубине бара, раздался тихий звон, будто лопнуло стекло. Томми повернул голову, но никто не отреагировал. Он ожидал увидеть на полу осколки, услышать вой ветра из разбитого окна. Но всё было точь-в-точь, как минуту назад. Сэм тоже не пошевелился. Он смотрел перед собой, лицо пустое, нечитаемое.

— Без ответа? — спросил он, не теряя улыбки. — Я задал вопрос.

Томми раскрыл рот, но снова не смог произнести ни слова. Горло саднило, будто голосовые связки покрыли мелкие осколки. Он выдавил:

— Не знаю.

— Неплохое начало, — сказал Сэм. — Сказать правду — это тоже смелость, правда?

Он поднял свой стакан. Лёд внутри почти растаял — словно он стоял там не минуты, а часы. Он отпил. Взгляд Томми зацепился. За руку Сэма. Точнее, за запястье. На внутренней стороне предплечья тускло маячила старая синюшность. Широкий, расползшийся, но различимый след борьбы. Томми отвёл глаза.

— Теперь твоя очередь, — ровно произнёс Сэм. — Что хочешь спросить, Томми? Может, о прошлом?

Томми, не моргая, сделал глоток. То, что он чувствовал, было уже не просто любопытством — к нему примешалась тревога. Брови снова сдвинулись. Он больше не мог подавлять нарастающее напряжение.

— Кто ты, чёрт возьми, мне такой? — вырвалось вдруг.

Голос хрипел — в нём жили и страх, и злость.

— Кем мы друг другу приходимся?

Сэм слегка поднял брови. Наклонил голову, будто взвешивая смысл вопроса. На миг в глазах мелькнуло удивление. И так же быстро погасло.

— Что ты имеешь в виду? — вежливо уточнил он.

Томми ответил сразу. Дышал уже тяжело.

— Мы коллеги? Учились вместе? С одного района?

Улыбка Сэма осталась, но стала твёрже.

— Томми… — сказал он тоном учителя, мягко журящего ученика, — правда думаешь, что я мог быть твоим коллегой?

Он начал медленно поворачивать в пальцах стакан.

— Сколько дней в своей жизни ты вообще держался на одной работе? Не помнишь, как месяц работал, а потом исчезал на три? В колледж ты тоже не ходил. А школа… что ж, это у тебя едва ли память.

Первичная злость Томми осыпалась, уступая место другому: страху. Этот человек знал слишком многое. Слишком. Ухмылка Сэма расширилась. Исчезло всякое тепло: она вытянулась и похолодела.

— Несколько лет назад, — сказал он, — далеко отсюда, в твоём родном городе. В баре, таком же, как этот. Там мы и встретились.

— В моём родном городе? — прошептал Томми.

Это не был вопрос — скорее попытка вспомнить. Но слово «родной» отперло что-то безымянное и глубокое. Сэм кивнул.

— Ага. Захудалое местечко. Дешёвый джин. В ту ночь тоже шёл дождь, как сейчас.

Голос оставался ровным, но речь замедлилась, будто он смаковал момент.

— Ты… выглядел так, словно что-то потерял. Никуда идти. В кармане — пара скомканных купюр. И, как всегда… в стельку.

Томми молчал. Но по щеке дёрнулось мышечное волокно. Пальцы крепче вцепились в край стакана. С виска скатилась одинокая капля пота. Сэм на миг притих, но улыбка не померкла. Он медленно завертел в стакане виски, не сводя с Томми глаз.

— Ладно, — сказал он тем спокойным, слишком гладким тоном. — Сделаю тебе одолжение. Спрошу просто.

Он чуть подался вперёд, ровно настолько, чтобы голос стал тише:

— Ты вообще помнишь, как вошёл сюда?

Глаза Томми сузились. Он не ответил. Да Сэму, похоже, ответа и не требовалось. Будто он и не ждал его. Будто вопрос уже получил отклик в молчании Томми. Или он просто прочитал его прямо из головы. Он разок тихо постучал пальцем по стойке.

— Теперь твой ход.

Томми замолчал. Дыхание ещё не выровнялось. Он с трудом сглотнул, и, разглядывая лицо Сэма, внезапно заметил. Белки его глаз, ещё миг назад чистые, налились кровью. Вскрылись тонкие красные прожилки. А под левым глазом… да, там начинал проступать синяк. Лёгкий, но безошибочный. Томми невольно дёрнулся. Инстинкты кричали бежать, но тело не слушалось.

— Хорошо тогда, — сказал он осторожнее. — Что я тебе сделал?

Слова эхом прокатились по бару. Одна из ламп под потолком мигнула… и умерла. Двое в дальнем углу исчезли. Томми ждал. Ждал, что один из них выкрикнет в темноту или выругается из-за прерванной партии. Но ничего.

Ни голосов. Ни движения. Будто их проглотил мрак. Он снова повернулся к стойке. Бармен тоже исчез.

Сэм медленно опустил голову. На краю его щеки что-то сверкнуло. Томми всмотрелся. Тонкая дорожка…

Капля крови сползала со лба, огибала нос и тянулась вниз. За ней — другая, медленно скатившаяся с уголка рта.

— Вот оно, — сказал Сэм. — Долго же ты шёл к этому вопросу.

Весёлость ещё звучала, но выдыхалась. В голосе проступил металлический край.

Томми не моргал. Линии на лице Сэма углубились — кровь не лилась, а шагала, капля за каплей, будто отсчитывая.

Лицо оставалось его… и одновременно нет. Томми почти физически чувствовал, что под этой кожей живёт другое лицо. Ждёт, когда это соскользнёт, чтобы показаться. Тупой, бесформенный страх внутри вновь обрёл очертания. Узнавание.

— Что я тебе сделал? — спросил он ещё раз, теперь тише.

Но Сэм не ответил. Он просто протянул руку, взял стакан и отпил. На краю стекла осталась размазанная полоска крови с его губ. Он поставил стакан. Стекло мягко звякнуло о дерево. И только потом заговорил.

— Ты не помнишь, да? — сказал он. — Невероятный ты человек.

Томми уже задыхался.

— Чего… чего я не помню?

Улыбка Сэма изменилась. На этот раз в ней не было ни насмешки, ни радости. Только печаль. Может, даже… ожидание.

— Знаешь что? — произнёс он. — Пропущу свой ход. Спроси ещё раз.

Томми резко вскочил.

— С меня довольно этой игры на сегодня.

Он только повернулся к двери, как рука Сэма метнулась вперёд. Табурет сзади грохнулся на пол. Никто не посмотрел. Никто не отреагировал. Потому что вокруг никого не осталось. Только они вдвоём и этот тёмный, запертый кадр. Сэм перехватил Томми за запястье у стойки. Томми дёрнул — впустую. Хватка Сэма замкнулась, как стальная тиска. Кожа вспыхнула жгучей полосой. Руку прижало вниз, к гладкой столешнице.

— Да брось, — сказал Сэм. В голосе не было злости. Скорее… вежливость. — Нельзя же уходить на полпути.

Томми рванулся изо всех сил. Плечо откинулось назад, мышцы вздулись, челюсть свела — но кисть не двинулась. Ни на дюйм. Будто рука больше ему не принадлежала, а принадлежала столу. Из горла вырвался низкий стон. Потом — рваное, сиплое дыхание. Грудь ходила мехами. Он поднял голову и посмотрел на Сэма. Всё тело тряслось, когда он наконец выговорил, голос ломался и густел:

— Да чтоб тебя…

Глаза наполнились. Голос сорвался.

— Что я тебе сделал?

Две слезинки скатились по щекам, он их не вытирал.

— Чего ты от меня хочешь? — уже громче. — Просто оставь меня в покое!

Плечи тряслись. Глаза у него тоже налились кровью.

— Я хочу уйти… — выдавил он, рот перекосило. — Пожалуйста… я просто хочу уйти.

Сэм молча смотрел на него. Долго. Он ничего не говорил. Только улыбка исчезла с его лица. Голос прозвучал мягко, почти шёпотом:

— Думай, Томми.

— Думай как следует.

Томми закрыл глаза. В темноте сместилась сцена.

Угол улицы…

Жёлтый фонарь над головой…

Дождь.

Потом голос Сэма — ниже, яснее:

— Тринадцать долларов.

Глаза Томми распахнулись.

И вдруг память взорвалась.

Вспышка света. Момент, давно зарытый. Давно вытесненный.

Тёмный переулок.

Дрожащая фигура под дождём.

Двое спорят.

Крик.

Потом удар.

Мат.

Нож обнажён.

Кто-то остаётся на земле.

Пара смятых купюр, упавших в мокрую грязь.

Ночь без имени, запечатанная в стыде.

— Нет… — прошептал Томми, взгляд ушёл в сторону. — Нет… нет, не может быть…

— Может, — сказал Сэм. — Для тебя моя жизнь стоила тринадцать долларов.

Томми отшатнулся.

Колени подломились — он едва не рухнул.

— Пожалуйста… — взмолился он. — Пожалуйста, отпусти…

Сэм наклонился. Голос у него оставался мягким, но под ним темнела низкая нота:

— Если хочешь уйти, задавай ещё один. Последний вопрос.

Губы Томми дрожали.

— Разве я… — он сглотнул, — разве я… не закопал тебя?

В тот миг рубашка на Сэме шевельнулась, словно ткань поймала ветер. Грудь у него была залита кровью. Тёмно-красной — где-то засохшей, где-то ещё сырой. В центре груди зияла рана, уже не кровоточащая, но — зияющая. Рукава, плечи, подол — в земле. Густая, липкая грязь, местами ещё влажная. Томми увидел комья грязи на его руках. Тёмные и мокрые. Сэм поднял голову. Лицо было полно скорби.

И он рванулся. Прежде чем Томми успел закричать, его швырнуло на пол. Сэм навалился сверху, сжав ладонями его горло. Томми забился. Вцепился в запястья Сэма, пытался столкнуть, но ничего. Пальцы на шее были как из кованого железа.

Дыхание перерезало. Мир сжался. Зрение померкло. Лампочки, что ещё горели, замигали. Всё вокруг растворялось. Звуки погасли. В голове раздавалось эхо. Тьма застилала глаза. Будто он погружался в глубокий, беззвучный океан. Последняя вспышка света. И… ничего.

Ни звука. Ни цвета. Ни бара. Ни Сэма.

Только тишина. Только темнота.

Место, где время, пространство и тело ничего не значат. В самой середине мрака, как будто завернутый в отсутствие.

Потом…

Тихое тиканье. Едва слышное, но отчётливое. Как часы где-то вдали.

И ещё один звук, ближе и знакомее: лёд поворачивается в стакане и чуть-чуть звякает о край.

Веки Томми дрогнули. Бледный свет коснулся зрачков. Под потолком висела мигающая лампочка, разливая туповатое свечение. Свет дрожал, но будто освещал только его. Он выдохнул. Медленно поднял голову. Горло пересохло. В груди взболтнулось странное беспокойство: что-то безымянное, не на месте. Что-то… не так.

Лёд в стакане только начал таять. Напиток был нетронут. Он огляделся.

Всё было обычным. И в то же время знакомым — он не понимал, откуда. Будто он уже сидел здесь. Уже держал этот стакан. Уже слышал эту тишину. Этот свет.

Может, во сне. Или в сцене, которую он никак не мог вспомнить.

Ещё одна вспышка. Лампа в углу мягко мигнула.

На заднем столе двое играли в карты.

Бармен щипцами поправил ведёрко со льдом.

Радио шептало старый джаз.

Его взгляд упал на часы на дальней стене. Почти два. Секундная стрелка пошла вперёд. Он потянулся к стакану. Пальцы слегка дрожали. Снаружи бушевала буря. Дождь мерно и неумолимо стучал по окнам. Было чувство, что он уже был здесь. Что уже подносил к губам этот самый стакан. Что он никогда и не уходил.

КОНЕЦ

Надеюсь, вам понравилась моя работа. Если да — подписывайтесь. Любая критика приветствуется и очень нужна. Спасибо за ваше время.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Я Эмилия. Я знаю, что мне вряд ли поверят, если выложу это где-нибудь ещё, но здесь, где мы будто «прошиты» воспринимать вещи как факты, а не как выдумку, мне достаточно безопасно. Сейчас мне просто нужно, чтобы кто-нибудь поверил мне.

Есть причина, почему я такая, какая есть — замкнутая, странная, своеобразная, или, как обычно говорят, просто «чудачка». В детстве я плохо ладила со сверстниками, и точно знала почему. У меня особое состояние. Я особенная. Я вижу, как люди умерли.

Вы же знаете закон физики: энергия не исчезает — она остаётся или превращается во что-то другое. Нельзя создать «ничто» из чего-то. Думаю, с душами так же, с тем, как они видели мир. Я не знаю, как это устроено, я пыталась разобраться, но я одна, и, учитывая, сколько сил я трачу на то, чтобы моя способность приносила пользу, у меня не было времени понять всё до конца. Я просто знаю, что когда люди умирают, мы оставляем отпечаток, запись, знак того, что были здесь — не только одежду, идеологии, наследие, но и буквальный способ, которым мы умерли.

Расскажу короткую историю о том, как я узнала о своей способности. Мне тогда было десять. Папа вёз нашу семью — меня, маму и брата — в местный торговый центр. Помню, как я была взволнована, помню, как эта шустрая девчонка подпрыгивала на сиденье и канючила у папы новую Барби. Тогда я не была странной. Я была просто девочкой, которая любит играть с игрушками, и иногда — ругаться и играть в Game Boy с братом.

Тот день изменил мою жизнь. Ещё мгновение назад мама смеялась надо мной, а папа объяснял, почему не купит мне больше игрушек, что их нужно заслужить. Я помню слова папы дословно, потому что прокручивала эту сцену в голове тысячу раз: «Сначала сделаешь три поручения по дому, и тогда я куплю тебе твоих кукол Барби».

«Я хочу Game Boy!» — заорал мой брат и легко стукнул меня кулаком по руке. Мне не было больно, он просто баловался.

«Молодой человек, и тебе это просто так не сойдёт, ты—» — и тут я помню лишь визг шин и грохот слева. Меня швырнуло вправо, я врезалась в брата — и мамин крик. Мгновение: отказавший тормоз у грузовика на встречной полосе и водитель в панике — этого оказалось достаточно, чтобы я потеряла папу. Но эта история не о моём горе. Она о том, что случилось потом.

Я пришла в себя первой: брат обнял меня, будто прикрывая собой на заднем сиденье. Ему было девять, и первым его порывом было меня защитить. Я увидела папу за рулём: одежда в крови, глаза открыты, но он не шевелился. Я знала, что такое смерть, даже в таком возрасте. Где-то внутри я уже понимала, что папа больше никогда не будет говорить о делах по дому и не купит мне кукол. Я протянула к нему руку. В тот момент, когда я коснулась его предплечья, ледяное что-то осело во мне, и, словно щёлкнуло, — я уже глядела на дорогу, мои руки лежали на руле. Я не могла себя контролировать, я говорила, я произносила слова, слышала звуки и—

Я обернулась на полсекунды и встретилась лицом к лицу с собственными глазами, своими тёмными волосами, маленьким телом. Я сидела на заднем сиденье и спорила с братом рядом. Потом снова вперёд, взгляд на дорогу. Я заговорила: «Сначала сделаешь три поручения по дому, и тогда я куплю тебе твоих кукол Барби». Из моего рта, из моего горла звучал папин голос — и тут до меня дошло. Я жила его глазами.

Я закричала внутри головы: папа, там грузовик! Осторожно! Папа! Я вопила, колотила, била по чему-то в воздухе — по крайней мере, так я представляла себе, как застряла в папином теле, в его точке зрения. Я краем уха услышала брата: «Я хочу Game Boy!»

Папа, прошу. Прижмись к обочине. Папа. Я увидела грузовик, его жёлтый капот, колёса почти с нашу машину, всё ближе. Папа! Пожалуйста, услышь меня! И это случилось. «Молодой человек, и тебе это просто так не сойдёт, ты—»

Я увидела, как грузовик заносит в нашу полосу и он бьёт в папину сторону. Папа судорожно вдохнул, посмотрел на маму — и по их лицам, по взглядам я поняла: они прочитали друг друга без слов. Я знала, что это значило: я тебя люблю. Папина голова дёрнулась в сторону — и пустота. Я ощутила, как холод расползается по телу, как тепло, что движет мной, медленно уходит, как дым: сначала густой, а потом превращается в лёгкий воздух и растворяется, исчезая, как жизнь — папина жизнь.

И я очнулась в собственном теле, в реальном. Я мало что помню из того, что сделала после того, как коснулась папиного безжизненного тела. Наверное, что-то сказала маме или брату. Но с тех пор я боялась прикасаться к мёртвым. Я горевала, я жила дальше. Пока не случилось ещё одно, от чего меня пробрало до костей.

Мне было тринадцать, и подруга потеряла бабушку. Она плакала в школе и показала нам кольцо, которое бабушка оставила ей. «Она носила его до самого последнего дня». К тому моменту я запихнула случай с папой под ковёр, в закрытый сейф, подальше от глаз — на край внимания. Я не подумала, когда подруга протянула мне кольцо, и внезапно меня накрыла чужая картина — я была её бабушкой: лежала в постели, тянула руку к кому-то, но не могла говорить, не могла позвать на помощь, и вдруг горло сжалось, я не могла вдохнуть, я была — она была — беспомощна. Я вернулась в своё тело с её последним выдохом, но было уже поздно: меня трясло, по лицу текли слёзы, и я кричала: «Я не могу дышать!» Я была в истерике. Этот момент изменил ещё одну часть моей жизни.

Я не могла заводить друзей, я была чудачкой. Когда я случайно касалась вещей людей, недавно умерших, я видела их последние минуты их глазами. Я не справлялась. Какое-то время я просто уходила в музыку, в рисование, в учёбу — во всё, что могло занять меня.

А потом в одну случайную ночь я нашла своё призвание. Мой дядя — полицейский, я зашла к нему в кабинет. На столе лежала куча вещей в зип-пакетах. Видимо, я так ничему и не научилась, потому что меня потянуло коснуться. В одном пакете был грязный коричневый бумажник.

«Да, я по делу о ограблении», — услышала я голос дяди в трубке. Я коснулась пакета — и тут же провалилась в взгляд убитого.

Я — он — боролся. Здоровяк с пирсингом в губе посмотрел мне прямо в глаза, потом — хлопок выстрела. Тело впало в шок, потом пришла боль, и я ощутила, как уходит энергия; я начал оседать. Я наблюдал, как он хватает мою сумку — сумку убитого. Молния, должно быть, разошлась во время потасовки: когда грабитель закинул сумку на плечо, вещи посыпались. Среди них — коричневый бумажник и телефон. Грабитель наклонился за телефоном первым. Издали завыли сирены, и он так перепугался, что выронил его, вскочил, ногой случайно загнал аппарат под большой мусорный контейнер. И — пустота.

— Готова, малышка? — спросил дядя. Я уже вернулась в своё тело. И ответила точно: — Телефон нашли?

Он нахмурился, вглядываясь в меня. — Дядя, телефон под мусорным контейнером. Грабитель держал его в руках, — сказала я. Дядя закатил глаза — наверное, решил, что это очередная моя выходка. — Я всякая, но не лгунья. Пожалуйста, проверьте место преступления ещё раз, вы найдёте там телефон.

Дядя отмахнулся, но позже вечером позвонил: «Слушай, малышка. Не знаю, откуда ты это знала, но благодаря тебе мы раскрыли дело. Мы сняли отпечатки с телефона, о котором ты сказала». Я помню облегчение, восторг: наконец-то я помогла. То, что я в себе ненавидела, помогло кому-то ещё. Пусть поздно, но помогло справедливости.

— Дядя? — спросила я. — Думаю, я могу тебе помогать.

Так я и оказалась здесь — консультантом при полицейском департаменте. Я помогла в нескольких делах, если не во всех, и власти привыкли меня не допрашивать. Если кто-то спрашивает, они говорят, что я интуитивна, вижу и замечаю то, чего другие не видят.

Но сейчас, на этой сцене преступления, стоя над этим телом, я оказалась в ситуации, которую не могу объяснить.

Тело лежало на полу, кругом кровь. Ему разбили голову до неузнаваемости, отпечатки пальцев выжгли, чтобы нельзя было их снять. Зубы тоже вырвали. Убийца сделал всё, чтобы мы не смогли опознать мужчину.

Я наклонилась и увидела тёмный волос. Обычно я оставляю улики криминалистам, но сейчас во мне что-то дёрнулось и запуталось — будто я не могла поверить, что этот волос здесь. Я не понимала, откуда это чувство, ведь на местах преступлений такое — дело обычное. Я подняла волос в перчатке — и меня перенесло.

Мужчина — тело, в котором я оказалась, — смотрел вниз, на лежавшего на полу — на жертву. «Подождите, если это жертва, значит, у нас два трупа?» — пронеслось у меня в голове. Я пошла к ящику стола, мои — его — руки дрожали. Внутри были деньги, украшения, но мужчина даже не задержал на них взгляд. Он перерыл весь дом и ничего не нашёл. Наклонился к телу, снова выпрямился. Уже тянулся к двери, когда бросил взгляд на зеркало на стене — и у меня похолодела кровь.

У него были тёмные волосы — густые, непослушные, как у меня. Тёмно-карие глаза, и ямочка справа на подбородке — та самая, которую я знала слишком хорошо. Я в ужасе смотрела на себя — на мужчину в зеркале — на моего папу, моего мёртвого отца. И — пустота.

Я вышла с места преступления; дядя меня окликал, но я не могла ему в глаза посмотреть. Он так похож на папу, и всякий раз, вспоминая увиденное, я видела папины глаза — haunted, преследующие. У меня слишком много вопросов, мне нужно было вдохнуть.

Холодный пот прошиб меня с головы до ног. Никогда раньше я не получала взгляд живого человека, значит, я увидела память мёртвого — и всё же как? Он не умер. И вопрос, который я больше не в силах была даже пытаться осмыслить: если мой отец не умер — или умер, — то кто был тем человеком? Кто сидел в машине во время аварии? Кто?

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Я вырос в маленьком городке, где можно было ехать по одной и той же дороге каждый день и клясться, что она никогда не закончится. Мы называли её Нескончаемой Милей. Никто не соглашался, где она начинается и где кончается. На районных картах это просто выцветшая серая линия: идеальный штрих линейкой посреди пустоты.

Когда я был ребёнком, отец говорил мне никогда не ехать по ней ночью. Он говорил: «Ей не нравится, когда на неё смотрят после темноты». Не людям. Не водителям. Ей.

На прошлой неделе мне нужно было отвезти несколько контейнеров мужчине за городом. Местная доставка. Лёгкие деньги.

Я забрал их у жёсткого на вид типа на заправке около одиннадцати. После этого собирался домой, открыть пиво и играть до конца дня. За работу платили три тысячи, так что я закупился пивом и снеками. Хватило бы, чтобы запереться на пару дней.

Адрес был в семи милях. Тридцать минут по Waze. Я увидел, как зелёная линия маршрута тянется прямо поверх выцветшей серой Нескончаемой Мили, и в голове вспыхнуло отцовское предупреждение. Но было ещё далеко до полудня. К часу я уже вернусь.

Я свернул на Нескончаемую Милю под громкую музыку. Асфальт. Деревья. Дальний фермерский дом. Билборд. Свежая двойная жёлтая разметка. Никакого тротуара, только грунтовая обочина. Солнце — прямо в глаза.

Как раз когда я идеально попал в припев Feeling This — «Судьба подвела на этот раз, твоя улыбка тает летом», — музыка оборвалась. Телефон по-прежнему показывал, что трек играет, но звука не было. Шины загудели громче. Воздух стал тяжелее, будто надвигалась буря, хотя в прогнозе было ясно.

Кажется, тогда я всё понял.

Асфальт выглядел новеньким, но не пах ничем. Фермерский дом не приближался. Один и тот же билборд проплывал вновь и вновь.

Я ехал всего десять минут.

Это была потрескавшаяся, выцветшая реклама закусочной, закрывшейся десятилетия назад. Я знал, потому что её хозяин умер, когда я учился в средней школе. Я взглянул в зеркало заднего вида. Тот же билборд был позади. Тот же отломанный угол, та же надпись «ВКУСНЫЕ КРЕМ-ПИРОЖНЫЕ», закрашенная граффити. Те же деревья за ним — и впереди, и позади.

В машине пахло мокрой землёй. Только что вскопанной.

Я продолжал ехать. Двадцать миль. Тридцать. Солнце не сдвинулось.

Я увидел босого мужчину, шедшего навстречу, с опущенной головой. Через десять минут я увидел его снова. Тот же шаг, та же одежда, только на этот раз он обогнал меня. Я не сбавлял скорость. Его губы шевелились, но слов я не слышал.

К пятидесятой миле я перестал смотреть в Waze. Он всё ещё показывал, что до адреса одна миля.

Я развернулся. Вдалеке в встречной полосе тоже развернулась машина, лицом ко мне, футов в тридцати впереди.

За рулём был я.

Та же одежда. Та же кепка. Та же корочка на порезе от утреннего бритья. Я не чувствовал, как нога жмёт на газ, но машина поехала вперёд. Его машина — тоже. Его глаза были прикованы к дороге, губы шевелились, как у того босого.

Я опустил стекло, когда мы поравнялись.

Он повторял моё имя. Наше имя? Снова и снова.

Я ударил по тормозам. В зеркало заднего вида смотрела пустая дорога. Запах мокрой земли наполнил лёгкие.

Впереди дорога подёрнулась дрожью. Не от жары… скорее как заедающая киноплёнка. Я вышел.

Асфальт был мягкий. Холодный.

Я снял обувь и пошёл в другую сторону.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit