С приходом Петра Великого в России происходили изменения в различных областях, что отражалось в разнообразных показателях. Например, бюджет страны вырос до 8–10 миллионов рублей, что, учитывая деградацию монеты, означает четырехкратное увеличение.
В процессе строительства Азовского флота, который поднимался на Руси, двуручная пила, ранее редкость, использовалась теперь повсеместно. К концу царствования Петра Великого двуручная пила стала обыденной, а лесопилки с водяным колесом внедрялись широко.
В 1680-х годах Россия практически не производила железо и вынуждена была импортировать его из Швеции.
К 1720-м годам Россия полностью обеспечивала себя железом и начала его экспорт в 1724 году.
В начале царствования Петра, Россия оказалась окруженной посредниками на Балтике и Черном море, которые контролировали экспорт русских товаров на Запад. Основные покупатели, такие как англичане и голландцы, теперь могли торговать с Россией напрямую.
В 1720-х годах Россия имела свои порты на Балтике и общалась со своими основными партнерами напрямую.
В 1700 году в России было всего несколько мануфактур, а через двадцать лет их стало около сотни. Под руководством Петра появилась сеть учебных заведений, включая общеобразовательные и специализированные. Академия Наук была основана, началась эмансипация женщин, что вызвало благодарность со стороны будущих феминисток.
Медленно, но верно "Московия", о которой мало кто в Европе слышал, стала лидером европейской цивилизации. Страна стремительно преобразовывалась из средневекового восточного царства в настоящую европейскую империю, и эта скорость изменений поражала не только население страны, но и другие государства за её пределами.
Итог:
В 1700 году наступил момент, когда определялось, кто из государств будет диктовать, а кто исполнять, Россия заняла место первое, и это произошло буквально в последнюю минуту. Этот шаг был совершен под руководством Петра Великого, Императора Всероссийского.
Славянофильская перспектива предполагала, что без реформ Петра Великого Россия находилась бы в более благоприятном положении в плане гражданственности. По мнению славянофилов, царство не подверглось бы лишь бесчувственной бюрократии, и между сословиями не возникло бы столь острой вражды. Они аргументировали, что Россия оставалась бы великой, богатой, могущественной и просвещённой своим уникальным образом.
Славянофилы отвергали идею того, что Россия обязана своим статусом великой державы исключительно Петру I. Они подчеркивали, что если бы так было, то цена, заплаченная за это, была бы несоизмеримо выше самой выгоды, полученной в результате. Эти взгляды вызвали ответ со стороны западников, которые отрицали у русских до-петровских традиций и институтов способность к саморазвитию и прогрессу.
Западники утверждали, что всё полезное для России приходило только из Запада, и именно Петр внёс это великое изменение своими реформами. Они признавали, что, возможно, Петр действовал деспотично, но только с внесением западных обычаев в быт и одежду Россия могла получить от Запада то, что ей действительно было необходимо, а именно, просвещение.
Этот диспут продолжается уже почти два века и базируется, как можно заметить, на основных убеждениях. Одни полагают, что прогресс возможен только на Западе, в то время как другие считают, что опасность для России исходит именно от туда. "Западный" взгляд подчёркивает, что без Петра Россия лишилась бы своего величия, уступив западу и став похожей на Китай, который, согласно им, отстал из-за собственной уникальности. Однако, с учетом современных успехов Китая, такой аргумент кажется утратившим актуальность. Следовательно, "неославянофилы" могут указывать на Китай как на пример самобытного прогрессивного развития.
Истина тут снова по середине, Петровское западничество является западничеством правильным, русским западничеством, полезным западничеством, не убивавшим нас, а делая могущественней. В современной России например, такое западничество отсутствует, что проявил Пётр I. Он отправился изучать Запад, начиная с самых основ, трудясь плотником, чтобы глубоко понять механизмы западного общества на всех уровнях. Его цель не была просто в восхищении или жалобе на Запад, а в том, чтобы победить лучшую армию Европы, армию шведского короля-воина и генерала-фанатика Карла XII, который считал себя богом войны и провел большую часть своей жизни на военных походах. Если кто-то тогда воплощал Европейский "Гений Войны", то это был Карл, и Пётр его победил. Затем, на банкете с пленными шведскими офицерами, Пётр произнес знаменитый тост: «Пью за наших шведских учителей!»
Вот настоящее западничество — русское западничество, выросшее из глубокого интереса и симпатии к Западу, переплетенного с национальной гордостью. Но в современной России этого почти не осталось. У наших либералов нет национальной гордости, вместо великой истории великого народа у них есть грязная карикатура из произведений Салтыкова-Щедрина. Кроме того, к данному коктейлю идей прибавляются осколки советской пропаганды, где царизм изображается как система угнетения трудящихся.
Молодой царь Иван Васильевич, стремясь расширить свою империю во всех направлениях, за исключением северного, в 1550 году создал новый вид вооруженных сил: «В лето 7058 устроил Царь и Великий князь Иван Васильевич избранных стрельцов с огнестрельным оружием в количестве трех тысяч человек и приказал им поселиться в Воробьёвской слободе». Хотя это войско можно назвать регулярным с определенными оговорками, основной доход стрельцов все равно не зависел от жалования, которое выплачивалось им нерегулярно и часто не полностью. Вместо этого они получали различные привилегии в сфере торговли и ремесел. Несмотря на это, их организация была более строгой по сравнению с поместной конницей: стрельцы вооружались и экипировались единообразно, быстро собирались, благодаря своему местоположению в столице и приграничных городах.
С течением времени армия стрельцов росла, и к концу правления Алексея Михайловича (1676 год) в Московском государстве было более 70 стрелецких полков, из которых 26 находились в столице, состоящих из 800-1000 человек каждый. Эти войска отличались корпоративным духом, солидарностью, осознанием своей привилегированности и значительным боевым опытом. Они обитали вместе, и имена их полковников, такие как Зубов, Левшин, Сухарев, Колобов, оставались в названиях улиц и площадей рядом с Садовым кольцом на карте Москвы.
Тем не менее, военное дело не стояло на месте, и в 1630-е годы, параллельно со стрелецкими полками, по приказу царя начали формироваться новые полки европейского стиля: пехотные, кавалерийские и драгунские, передвигавшиеся верхом и быстро переключавшиеся на пешую атаку на поле боя. Это было уже полностью регулярное войско, получавшее жалование, пропитание, амуницию и оружие от государства, не отвлекаясь на какие-либо другие виды службы. К середине столетия оно успешно проявило себя в войнах с поляками и шведами, не уступая европейским армиям ни в уровне подготовки, ни в дисциплине. В отличие от стрельцов, у которых перспективы представлялись мрачными: либо стать городской стражей для внутреннего использования, но при этом потерять престиж и привилегии, либо присоединиться к новому военному строю, что означало прощание с домашними лавочками, доходами и казарменной жизнью. Время стрельцов медленно уходило в прошлое.
Мятеж
Результатом этой ситуации стал стрелецкий мятеж 1682 года. Смерть царя Фёдора, не имевшего наследников, в конце апреля вызвала династическое противостояние. Старший брат Фёдора, 16-летний Иван, страдал неустойчивым умом и слабым здоровьем. В то время как его младший брат, 10-летний Пётр, обладал острым умом и отличным здоровьем. Усугубляло конфликт то, что у них были разные матери, и за каждым из них стояли родственные кланы жен Алексея Михайловича — Милославские и Нарышкины. Сначала Нарышкины поддержали Петра, и большинство Боярской думы и патриарх Иоаким склонились к передаче трона ему. Однако власть не была единогласной, и этим воспользовалась противоположная сторона. По традиционной версии, идея использовать стрельцов принадлежала царевне Софье Алексеевне, женщине с наследственным умом, волей и энергией своего отца. Она распространила слухи среди стрельцов о том, что при Нарышкиных их ожидают угнетение и бесчестие. Подстрекаемые её сторонниками, утверждавшими, что Нарышкины убили царевича Ивана, стрельцы ворвались в Кремль, где устроили погром, несмотря на предъявление живого и здорового "убитого". Мятеж удалось подавить только через три месяца. Тем не менее, царевна Софья достигла своей цели, восседая на волне мятежа в качестве регентши при двух юных царях-соправителях.
Эхо этого мятежа раздались через семь лет. В начале 1689 года взрослый уже Пётр, под влиянием своей матери, женился, перестав быть в глазах того времени несовершеннолетним. Полгода спустя он сообщил сестре, что ей пора вернуться к обычной жизни царевны. Софья, не имея поддержки ни у церкви, ни у боярства, решила воспользоваться "стрельцовой картой". Ночью на 8 августа два стрельца прибыли в подмосковное Преображенское, где находился царь, и сообщили, что от имени Софьи готовится восстание стрельцов.
Пётр ушёл под защиту "потешных" в Троице-Сергиев монастырь, откуда послал приказ всему гарнизону следовать за ним. Большинство не согласилось на открытое неповиновение, и Софье пришлось признать своё поражение. Молодой царь закрепился на троне, а сестру отправил в Новодевичий монастырь в качестве почётной гостьи.
Тяжелая судьба
Тяготы и лишения стрельцов были многократными. В период Азовских походов они активно участвовали, и после успешного взятия турецкой крепости Азов четыре полка из тринадцати были оставлены для гарнизонной службы. В 1697 году их сменили, но они не вернулись в Москву, а были направлены на западную границу в армию Михаила Григорьевича Ромодановского.
Путь в Великие Луки был трудным и долгим, снабжение было плохим, и стрельцам приходилось питаться посредством средств, в некоторых случаях за что их наказывали за "опорочение царской службы". По прибытии оказалось, что жилье недостаточно, а жалования хватило только на полумесячный запас хлеба. В условиях голода и холода они терпели все тяготы и нужды, ожидая, что их вернут в Москву на следующий год. Однако они получили приказ о передислокации в Торопец.
Дезертировавшие стрельцы, добравшиеся в столицу в марте 1698 года, жаловались на условия службы, высокую стоимость продуктов, а также требовали выплаты им недостающего жалования и возвращения домой на отдых. Они даже обращались с жалобами на царских воевод, обвиняя их в неудовлетворительном обращении с ними во время штурма Азова. Фёдор Ромодановский, временно руководивший столицей в отсутствие царя, решил этот вопрос, уплатив стрельцам 1 рубль 60 копеек на душу за продовольствие на пару месяцев и отправив их обратно до 3 апреля. Этот поступок вызвал благодарность царя, но также и его недовольство тем, что Ромодановский не вмешался в ситуацию раньше.
Остается вопрос, обсуждавшийся в сенях загородного двора, о том, был ли Ромодановский инструктирован провокацией стрельцов, а затем их подавлением. Может ли этот инцидент быть результатом общего недомыслия и пренебрежения к массам, которыми управляли? Эти вопросы остаются без ответа.
Бунт!
Впоследствии эта ситуация стала ещё более раздражать. Фактически бунт не был подавлен; в большей степени, он даже не начался. Сбежавшие стрельцы не вернулись к исполнению своих служебных обязанностей и продолжали создавать беспорядки, требуя выплаты денег и улучшения бытовых условий. Попытки арестовать их не увенчались успехом, и пришлось привлекать Семёновский полк. Этот шаг оказался эффективным, но ситуация только ухудшилась: возвращенные на границу "засланцы" подняли мятеж среди своих товарищей, предварительно зачитав два письма, якобы написанных Софьей в Новодевичьем монастыре (подлинность которых до сих пор вызывает сомнения).
Один из офицеров, ранее вытесненных стрельцами и прибывших в Москву для доклада, описал произошедшее следующим образом: "В июне, 6 числа, в Торопецком уезде на реке Двине, когда все четыре полка собрались вместе, у них, стрельцов, были знамена, пушки, полковые припасы, подъемные лошади, денежная казна, денщики и караульщики, которых они отобрали. Они отказали полковникам и отказались идти с ними в указанные места, предпочтя отправиться в Москву. Они не пояснили, почему они не идут в указанные места. Они били в барабан зори и гасла, поднимали восстание без ведома полковников. Они отказали полковникам, подполковникам и капитанам, выбрав из своих рядов по четыре человека, в том числе с пятидесятников и десятников, и судили их, их же отправили на караульную службу. Стрельцы с знаменами, пушками и полковыми припасами со всех четырех полков направились в Москву, идя по большой дороге."
В Москве их уже поджидали. Встреча произошла 18 июня на реке Истре, близ Новоиерусалимского монастыря. У бунтовщиков была возможность захватить монастырь и организовать в нем осаду, после чего поддерживающие их стрельцы с других участков границы, таких как Ельц и Валуек, могли бы постепенно присоединиться к ним. Однако из-за недопонимания или задержки в плане выполнения они упустили свой шанс, и встреча с авангардом царских войск состоялась.
Попытки уговорить стрельцов не привели к успеху, так как они отказывались от любых компромиссов, не включающих хотя бы временное возвращение в Москву. Войска, представляющие интересы правительства (Преображенский, Семёновский, Лефортов и Бутырский полки, а также дворянская конница), встретили стрельцов, и бой длился около часа без особой ярости. Потери составили несколько десятков человек. Однако последующие события, включая следствие и расправы, оказались более жестокими.
А итог?
Ромодановский стремился завершить следствие до возвращения царя, полагая, что представив завершенное дело, он заслужит похвалу. После быстрого допроса под пыткой нескольких десятков человек, он решил казнить 56 главных "заводчиков", бить кнутом и сослать полторы сотни поменьше, а рядовых участников похода распределить по городам в темницы в ожидании царской милости.
Царь, вернувшийся в Москву в конце августа, был недоволен результатами розыска, особенно тем, что не была раскрыта роль его сестры Софьи в мятеже. Он учредил десять следственных бригад и лично проводил важнейшие допросы. Середина октября стала временем начала казней, продолжившихся до следующего февраля. Количество казненных оценивается в тысячу человек, еще более полутысячи подвергли битью кнутом и сослали. Некоторые приговоры были вынесены и в последующие годы, с последней казнью в 1707 году.
Софью подвергли репрессиям: семьи стрельцов из Москвы были выселены, их имущество распределено, а провинциальных стрельцов превратили в солдат. Такие меры удовлетворили Петра, и он остался довольным.
"Не пойду я за юродивого да слабосильного!", - рыдала красавица-боярышня, пока нянька заплетала ей косу. "Молчи! - прикрикнул на девушку отец, - Хоть и ледащий жених, да не забывай, кто он!".
Прасковья не забывала: ее жених - Государь, Царь и Великий Князь всея Руси. Конечно, заманчиво было стать царицею, примерить шубы соболиные да наряды заморские... Но, представляя, как колченогий юноша с тонкими ручками и ножками, да к тому же, слабый на ум, ведет ее в опочивальню, Прасковья снова начинала безудержно рыдать.
Отец, воевода Салтыков, оставался неумолим..
"Помойте ее хорошенько, да к ложу подготовьте", - приказал он мамкам да нянькам и спешно покинул женскую часть терема.
Художник Владислав Нагорнов.
12 октября 1664 года в Москве в семье стольника и воеводы Александра Петровича Салтыкова, представителя знатного российского рода, случилось пополнение. Дражайшая супруга Екатерина Федоровна разрешилась от бремени прекрасным младенцем женского пола. Назвали девочку Прасковьей.
Семья новорожденной была славной, но были в ее истории и темные страницы. Так, предок Прасковьи, боярин Михаил Глебович по прозвищу Кривой, был изменником, во времена смуты находился на службе и у первого Лжедмитрия, и у второго. В 1612 году Кривой напросился с сыновьями в состав русского посольства, и, как только очутился в Польше, сбежал к королю Сигизмунду III, попросил защиты и убежища. Все это было ему предоставлено.
Лишь внук Кривого, Александр Петрович Салтыков, отец новорожденной Прасковьи, вернулся на путь истинный, принял русское подданство и стал верно служить царю Алексею Михайловичу.
Салтыковым удалось вернуть утраченное доверие Романовых, тем более, что по крови они были связаны почти со всеми крупнейшими и влиятельнейшими боярскими домами России.
Прасковья получила воспитание настоящей старомосковской столбовой дворянки. На женской половине терема многочисленные мамки да няньки учили девочку рукоделию, шитью, обращению с будущим мужем и другим важным премудростям.
Девочка росла, и воеводе Александру Петровичу становилось все очевиднее: писаную красавицу подарил Бог роду Салтыковых. К пятнадцати годам Прасковью уже называли в отечественных и иностранных источниках "первой красавицей России".
Женихов было хоть отбавляй, но такой "товар" не про каждого "купца". Александр Петрович метил высоко - он хотел выдать дочку за одного из царевичей Романовых.
Царевичей же было двое - 12-летний Петруша да 18-летний Иван. Петруша - бойкий, живой мальчишка, Иван - болезненный, лядащий, да к тому же, слабоумный, юродивый.
Петр I в детстве.
Конечно, Александр Петрович желал в мужья дочери Петрушу, да только сложилось совсем иначе.
В 1684 году регентша Софья Алексеевна решила женить Ивана, чтобы род Романовых-Милославских первым получил наследника, опередив Романовых-Нарышкиных. Идею эту подсказал Великой Государыне Царевне князь Василий Голицын:
«Царя Иоанна женить, и когда он сына получит, кой натурально имеет быть наследником отца своего, то не трудно сделаться может, что Петр принужден будет принять чин монашеский, а она, Софья, опять за малолетством сына Иоаннова, пребудет в том же достоинстве, которое она желает…».
По приказу Софьи был проведен традиционный смотр невест, на котором вполне ожидаемо была выбрана "первая красавица России" Прасковья Салтыкова.
Прасковье на тот момент было 20 лет, она была старше Ивана на два года. Сохранилось описание внешности молодой дворянки:
"Невеста Ивана была высока, стройна, полна; длинные волосы густыми косами ниспадали на круглые плечи; круглый подбородок, ямки на щеках, косички, красиво завитые на невысоком лбу — все это представляло личность интересную, веселую и очень миловидную".
Прасковья была глубоко верующим человеком, соблюдала православные обряды, но грамоту знала плохо.
Иван, несмотря на то, что ткнул пальцем в самую статную, фигуристую да красивую девушку на смотре, жениться не шибко хотел. Вот как писал об этом греческий историк Феодози:
"Царь Иоанн сперва к тому браку никакой склонности не оказывал, однако не был он в состоянии противиться хотению сестры своей".
Царь Иван V.
Для Прасковьи, которую на смотр силой привёз отец, все происходящее было настоящим шоком и трагедией. Красавица, по свидетельству шведского дипломата Горна, заявляла, что "скорее умрёт", нежели выйдет за слабоумного, немощного и некрасивого Ивана. Однако спрашивать мнения невесты никто не собирался.
9 января 1684 года в Москве состоялось торжественное венчание. Юродивый царь Иван V получил в полное распоряжение "первую красавицу России". И, несмотря на разговоры о немощности и слабости государя, судя по сохранившемуся свидетельству, правом своим Иван воспользовался:
"А на утро следующего дня, как велось это обыкновенно, царю и царице готовили мыльни разные, и ходил царь в мыльню, и по выходе из нее возлагали на него сорочку и порты, и платье иное, а прежнюю сорочку велено было сохранять постельничему. А как царица пошла в мыльню и с нею ближние жены, и осматривали ее сорочку, а осмотря сорочку, показали сродственным женам немногим для того, чтобы ее девство в целости совершилось, и те сорочки, царскую и царицыну, и простыни, собрав вместе, сохраняли в тайное место".
На отца Прасковьи немедленно посыпались государевы милости. Попервам Александра Петровича переименовали в Фёдора в связи с давней романовской традицией менять отчество цариц на "Федоровна" в честь Федоровской иконы Божьей Матери. Став Федором Петровичем, воевода Салтыков получил также наследственное боярство и должность правителя и воеводы Киева.
Ну, а Прасковья стала жить с "ледащим" мужем. Царевна Софья все ждала, когда царица забрюхатит, но этого не происходило. Лишь через пять лет Прасковья, наконец, понесла. Узнав о беременности жены Ивана V, мать Петра I, вдовствующая царица Наталья Кирилловна Нарышкина, немедленно стала искать невесту для своего сына. Вскоре Петра поженили с Прасковьей Лопухиной, ставшей после свадьбы Евдокией Федоровной Лопухиной.
У Ивана и Прасковьи был отдельный терем на территории Кремля. Здесь красавица-царица и родила 21 марта 1689 года своего первого ребенка, царевну Марию Ивановну. Увы, малышка прожила всего лишь три года.
В 1690 году Прасковья родила вторую девочку, Феодосию. Это дитя не дожило и до одного года.
Следующей была царевна Екатерина Иоанновна (родилась в 1691 году), затем Анна Иоанновна (1693) и, наконец, Прасковья Иоанновна (1694).
Мальчиков у Ивана и Прасковьи, несмотря на все старания, не рождалось. Это обстоятельство значительно упростило жизнь Натальи Кирилловне Нарышкиной, ведь уже в 1690 году жена ее сына Петра произвела на свет очаровательного крепыша царевича Алексея Петровича.
Иван, Прасковья и их дочери жили в отдельном тереме на территории Кремля. Жили тихо, благополучно и душевно. Иван мало-помалу прикипел к жене и крепко ее полюбил.
Прасковья, столь не хотевшая выходить за "юродивого", постепенно смирилась со своей судьбой, обнаружив в муже доброго, незлобливого, кроткого человека. Да и не таким уж и некрасивым он был, ежели присмотреться.
Иоанн V Алексеевич.
Брак положительно сказался на здоровье Ивана. Государь окреп, повеселел, за что был бесконечно благодарен супруге.
Семейное счастье Ивана и Прасковьи продолжалось двенадцать лет. В 1696 году 30-летний "юродивый" государь скончался в возрасте 30 лет, открыв дорогу к трону для своего деятельного брата Петра.
После смерти мужа Прасковья с тремя дочками перебралась из Кремля в село Измайлово, где располагалась резиденция царя Алексея Михайловича. Петр I назначил вдовствующей царице солидное годовое содержание.
Царская усадьба в Измайлово. XIX век.
В 1701 году Петр издал именной указ, назначающий дворянина Василия Алексеевича Юшкова комнатным стольником государыни Прасковьи Федоровны. Очень скоро 24-летний Василий стал распоряжаться всеми вотчинами и домами 37-летней Прасковьи, а уж в ее комнате он хозяйничал так рьяно, что в народе поползли слухи, будто бы последнюю дочку Прасковья "прижила от Васьки".
Василию Юшкову предстояло в будущем сыграть роковую роль в жизни Прасковьи Федоровны.
С ролью вдовствующей царицы Прасковья справлялась безупречно. Она подружилась с любимой сестрой Петра, царевной Натальей Алексеевной, помогала ей с обустройством любительского театра.
Несмотря на то, что Прасковья Федоровна была из религиозной, домостроевской семьи, она сразу же поняла и приняла "веяние времени", стала поддерживать все европейские начинания Петра Алексеевича. К венценосному свояку царица относилась с благоговением:
"Веровала она в авторитет свояка-государя, его слово — закон, его мнение — свято. С какой доверенностью предоставляла она ему распоряжаться судьбой её дочерей, и он распорядился ими так, как этого требовали его планы и расчеты. Такую преданность, такое уважение к своей особе, такое послушание Петр находил в весьма немногих из своих теток, сестер и других женских лиц царской семьи, в признательность он был внимателен, любил и уважал Прасковью. Петр зачастую навещал невестку, отдыхал у неё со своею свитою, пировал в её теремах, шутил и балагурил".
Молодой Петр I в голландской одежде.
По желанию царя Прасковья Федоровна наняла для дочерей учителей-немцев Иоганна Остермана и француза Стефана Рамбурха, которые вскоре сделали из старомосковских царевен настоящих немок.
В отличие от другой родни Петра, царица Прасковья не считала для себя зазорным унизиться перед государем. Так, несмотря на свою религиозность, она участвовала во всех затеях государя, в том числе, во Всешутейшем, всепьянейшем и сумасброднейшем Соборе, который был по сути своей был издевательством над православной церковью. В костюме шутихи царица с фрейлинами возглавляла "смехотворную процессию свадьбы князь-папы".
Всешутейший Собор.
Прасковья участвовала во всех попойках Петра, а в своей вотчине в Измайлово устроила, по выражению В.Н. Татищева, "гошпиталь уродов, ханжей и пустосвятов".
В 1708 году Петр приказал Прасковье Федоровне с дочерьми переехать в Санкт-Петербург. В столице царице был выделен большой дом неподалеку от так называемого Петровского домика.
К моменту переезда в Петербург от былой красоты Прасковьи Федоровны не осталось и следа. Историк В.И. Семевский писал:
"Она обрюзгла, опустилась, сделалась непомерно раздражительна, и под влиянием этих болезней являла иногда характер в высшей степени зверский".
Стала Прасковья Федоровна и немилосердно пить:
"Кто бы ни приезжал в привольное село Измайлово, либо в её дом в Петербурге, кто бы ни являлся к хлебосольной хозяйке, он редко уходил, не осушив нескольких стаканов крепчайшего вина, наливки или водки".
Портрет царицы Прасковьи Федоровны в пожилом возрасте, одетой по европейской моде.
В Петербурге Прасковье Федоровне было тяжело, и вскоре она испросила у Петра позволения вернуться обратно в Измайлово.
Царица говорила, что климат ей не мил, но на самом деле она тосковала по своему фавориту и управляющему Василию Юшкову, с которым она почти в открытую жила с 1701 года.
С Юшковым и было связано дело, в котором сполна проявился "зверский" характер Прасковьи Федоровны, напомнивший всем что она - подлинная представительница рода Салтыковых.
Юшков управлял имуществом вдовы из рук вон плохо, но царица на это внимания не обращала. Прасковья, истосковавшаяся в браке с "ледащим", осыпала фаворита щедрыми подарками. Юшков всегда был при царице, решал все, даже самые личные ее дела.
Между тем, хозяйство царицы все хирело да хирело. Назначенные Юшковым приказчики неизменно оказывались ворами, уплаты вносились нерегулярно, крестьяне жаловались Прасковье Федоровне на убогую жизнь, самоуправство начальства и непосильные подати.
Василий относился к подчиненным грубо, постоянно с ними ссорился, не прочь был и кулаки в ход пустить. Вскоре в руках одного из подьячих царицы, Василия Деревнина, оказалось опасное оружие против Юшкова, а именно, записка царицы, адресованная Василию, в которой якобы были зашифрованы тайны одного из "государевых дел".
Деревнин не придумал ничего лучше, чем шантажировать Юшкова. Стольник церемониться с подьячим не стал, и схватив его, подверг пыткам, после которых "Деревнин заскорбел и едва был жив".
Между тем, в Москву из Петербурга прибыл государь, и Юшков, испугавшись кары за самоуправство, выпустил Деревнина.
Царь побыл в Москве и уехал восвояси, а Юшков бросился искать "вора-подьячего", объявив, что тот украл деньги из царицыной казны. Но не тут-то было: Деревнина и след простыл.
Юшков стал допрашивать родственников Деревнина, да так рьяно, что о "расследовании" стольника узнал начальник Тайной канцелярии князь Ф.Ю. Ромодановский. Всплыла и информация о таинственном письме. Федор Юрьевич потребовал немедленно переслать ему все материалы дела Деревнина.
Подьячего вскоре задержали. Юшков и царица Прасковья стали требовать, чтобы Деревнина передали им в Измайлово. Однако в Тайной канцелярии отказали. Прасковья Федоровна пришла в ярость из-за отказа. Вместе с Юшковым и своими людьми она проникла в казенные палаты Тайной канцелярии, нашла Деревнина в камере и принялась бить его палкой. Утомившись, больная и "обезножевшая" царица приказала своим людям расправиться с Деревниным. Лишь внезапный приезд генерала-прокурора графа Павла Ягужинского спас заключенного от гибели.
Безумный поступок вдовствующей царицы стал известен Петру I. Государь потребовал доставить ему письмо. Письмо было привезено и тщательно изучено: в нем ничего не оказалось, кроме зашифрованных нежных да ласковых слов царицы в адрес Юшкова.
Петр Алексеевич не увидел преступного содержания в письме: ну, балуется вдовая старушка с молодым, эка невидаль.
В иллюстративных целях.
Однако личность Юшкова царя сильно заинтересовала. Стали копать, и выяснилось: стольник-то царицын большой прохиндей и темных делишек за ним числится немало.
Несмотря на слезные мольбы царицы Прасковьи, в апреле 1723 года Василия сослали в Нижний Новгород.
Прасковья Федоровна разлуки с возлюбленным не перенесла. Царица сильно захворала, и утром 13 октября 1723 года скончалась в возрасте 59 лет.
Живший в России голштинский дворянин Фридрих-Вильгельм Берхгольц написал в своем дневнике по поводу смерти царицы:
"Она ещё в то же утро приказывала подать себе зеркало и смотрелась в него. Думают, что по случаю этой кончины наложен будет по крайней мере полугодичный траур".
В 1725 году после смерти Петра I Василий Юшков получил прощение. Возвратившись из ссылки, бывший стольник царицы поселился в деревенском имении в Звенигородском уезде, где жил вплоть до своей смерти в 1726 году в возрасте 49 лет.
В 1730 году императрицей Всероссийской стала нелюбимая дочь Прасковьи Федоровны, Анна Иоанновна. Эта царица перещеголяла свою мать и сполна показала, что такое "зверский характер" Салтыковых.
Так сложилась судьба женщины, которую в 20 лет насильно выдали за слабосильного, юродивого государя, брак с которым, тем не менее, стал самым счастливым и достойным периодом в жизни Прасковьи Федоровны.
В России довольно широко распространена версия о том, что Петра 1 Великого подменили во время Великого Посольства, скорее всего, в Голландии. Мне эта версия не кажется правдоподобной, так как минимум со времен Ивана 4 Московия - составная часть Европейской мир-системы, соответственно такие события, как скрытый переворот в европейском государстве в 18 веке, точно бы обсуждался и 18, и 19 веках. Небольшой довод в пользу того, что Петра 1 никто не менял - его дедушка по маминой линии был другом и компаньоном голландцев, построивших в Московии под ключ металлургическую промышленность, и даже был представителем царя в их корпоративных спорах, проходивших, как нетрудно догадаться, в Голландии. Но у Петра было много сподвижников-иностранцев, как явных, так и, видимо, тайных. Возможно им был Головкин Гавриил Андреевич - канцлер, то есть главный государственный служащий (№1 в Табеле о рангах) Российской Империи с 1706 года до самой смерти, все это время возглавлявший российскую дипломатию. Единственный ребенок в семье, отец умер в 1692 г., свое восхождение начал в Великом Посольстве 1697-98, что официальная российская историография яростно отрицает, был ближайшим другом Петра 1, например, единственный из посольства работал с ним в голландских доках и даже хотел нанять в Россию голландских инженеров-польдеров, чтобы бороться с наводнениями на Волге. После прибытия из Европы резко пошел в гору, в 1703 стал кавалером высшей государственной награды России - ордена Андрея Первозванного, с 1706 после смерти Головина стал канцлером (другие версии 1708 и 1709) и возглавил российскую дипломатию, в 1707 получает высшие ордена Польши и Пруссии, а также становится потомственным графом Священной Римской Империи (!!!). Еще раз - в 1707 году, до Полтавы, внезапно взлетевший сын мелкого дворянина из далекой и неизвестной страны становится потомственным аристократом Римской Империи, только в 1710 г. получает потомственное дворянство в России (видимо, не только в Советской России все было наоборот). Следующий граф Священной Римской Империи из России появятся только при Екатерине 2. После смерти Петра становится главой Тайного совета и фактически регентом при Екатерине 1 и малолетнем Петре 2, именно он продавил назначение Анны Иоановны из условной партии Вельфов на Российский престол, во время правления которой и умер вторым человеком в государстве. Жизнь его детей можно разделить на 3 группы: - были российскими послами, умерли в Голландии; - остались в России, умерли до переворота Ольденбургов 1741 г. и воцарения Елизаветы Петровны; - остались в России и после воцарения Елизаветы Петровны как и другие члены "партии Вельфов" лишились всех званий и уехали Сибирь. Несмотря на то, что жизнь детей Великого Канцлера сложилась очень по разному, в их судьбе было кое-что общее - все они были протестантского вероисповедания, видимо, как и их чистокровные русские родители Домна Андреевна Дивова и Гавриил Андреевич Головкин.
Их есть у нас! Красивая карта, целых три уровня и много жителей, которых надо осчастливить быстрым интернетом. Для этого придется немножко подумать, но оно того стоит: ведь тем, кто дойдет до конца, выдадим красивую награду в профиль!
У двери скрыпучей Красуется елка… За дверью той речи Не знают умолка. <…> К той елке зеленой Своротит детина… Как выпита чарка — Пропала кручина!
Не прижившаяся как символ праздника ель, продолжила свою карьеру в качестве опознавательного знака питейных заведений. Оно и понятно, ведь восторг Петра 1 от Западной приблуды ,не пришлась по духу русскому народу. Это же то, чем на Руси дорогу для покойника к кладбищу устилали, теперь нужно в дом тащить, да еще и пряниками с яблоками украшать, а это не то, что собака не доела. Но было одно место, где елка все-таки осталось – им, как ни странно, оказался кабак! Ну, а ,что? Символ праздника и веселья, к празднику и веселью. Только не напрямую в место действий, а у ворот или на крышу. И вот опытные и не очень, бухари, видя елку, спешили к елке, чтобы упасть под нее, а позже поднять, и дойти до елкина. Ведь кабаки в народе стали называть «елками», и появились такие выражения, как «пойти под елку» или «упасть под елку» (отправиться в кабак), «елку поднять» (пьянствовать), «елкин» (состояние алкогольного опьянения). Елка стояла на крыше пивнушки весь год и к концу его была уже порядком засушенной, весьма скорбного вида. Оттого и пошло выражение "ёлки-палки". И только 1852 г. вновь ворвалась в частную собственность россиян, где и продолжает прибывать к новому году ,и немного после него.