Цена памяти ( часть 1 из 2)
Я еду в автобусе номер два. Не маршрут, как можно подумать, а простая очередность. В первый набились спешащие жить, посадка не взлет, имеет смысл ускориться. Мне торопиться нет нужды. Наш самолет стоит на отшибе, потому к зданию аэровокзала едем порядочно. Напротив грустит мужик в потертых штанах, куртке и клетчатой кепке. Вся ручная кладь в сумке с висящим на кожаном ремешке логотипом «МК». Гламурный шестидесятилетний станичник, словно сошедший с двадцать второй страницы журнала «Колхозница».
На ум неожиданно приходит командир корабля, грек с трудновыговариваемой фамилией, в совершенстве владеющий русским с грузинским акцентом. В полете он вел себя достойно, лишь раз подарив нам полминуты турбулентности. Гораздо менее приятные воспоминания о соседях. Слева – крупный бизнесмен, и речь не про объемы его бизнеса, а про личные пропорции. Весь полет он жадно глотал воздух, как выброшенная на берег рыба, мусолил его внутри себя, чтоб насытив чесноком и желчью, выпустить обратно. Он проспал от взлета до посадки, лишь в конце разочарованно вздохнул, узнав, что уже кормили. Все два часа я периодически прикладывался локтем в бесформенный бок, чтоб увидеть затуманенные глаза, выкатывающиеся на заржавевших шарнирах, и затем снова ныряющие в пучину тыквообразной головы. Он, не приходя в сознание, кивал мне, типа, да-да, приборы – сорок, летим по курсу, все под контролем, не бзди.
Справа – молодой отец семейства со смешными усиками и невнятными жизненными принципами, позади – его благоверная и двое детей, двух и четырех лет на вид. Они писали, какали, по очереди терзали планшет, пока отец соломоновым решением не взялся играть самостоятельно. Старшая, Анжелика, по всей видимости имела в коленных суставах пружины, которые постоянно разжимались, пиная спинку моего кресла. Младший, Алёша, то и дело лез к отцу на голову.
А под конец полета крупный бизнесмен пропотел достаточно для того, чтоб начать делиться феромонами счастья и добра с окружающими.
Автобус распахивает двери, и толпа вываливается на свежий воздух, чтоб через несколько метров оказаться в зале прилета. Аэропорт маленький, пройти его насквозь – дело одной минуты. Весь мой багаж – в небольшой сумке, которую брал в салон, потому между указателями «Выдача багажа» и «Выход» выбираю второй. Смотрю на часы – пять минут девятого.
Из встречающих – нестройный ряд таксистов. Конец октября, желтые листья отдыхают лежа, море остыло. Прохожу насквозь, оставляя без ответа дежурное: «Такси надо?» Нет, иногда я совсем не прочь включиться в социальные игрища, но определенно не сегодня.
Последний, изобретательный и отчаянный, бросает: «Куда ехать?»
Сдерживаюсь, чтоб не ответить. С одной стороны, куда ехать, каждый решает самостоятельно, но с другой, куда мы катимся, от нас зависит уже не так, чтобы.
Набираю номер Андрея. Отвечает после первого гудка, вот что значит, современные информационные технологии в авто.
- Прилетел, - сообщаю я, - вышел из аэропорта.
- Полминуты, амиго! – весело обещает он, и я верю. – Я в красном, - добавляет Андрей. В чем я - неважно.
Очевидно, припарковался перед аэропортом, чтоб не разбазаривать попусту пятнадцать бесплатных минут. С неба срываются несколько капель, одна из которых метит мне в нос. Ветер пробирает, и я застегиваю куртку. Замечаю, что из всех пассажиров на улицу я вышел первым. Одни получают багаж, иные торгуются с таксистами, кто-то посещает эм-жо. «Тише едешь, дальше – жопа», вспоминается мне надпись на гаражах в одном из северных гарнизонов. Мне, вообще, сегодня многое вспоминается.
Благородно урча, подъезжает красный «GT-R», и я, не дожидаясь, пока Андрей вылезет, сам открываю дверь и сажусь.
Мы не виделись больше десяти лет, так случилось. Ему чуть за тридцать, а выглядит почти на сорок, только глаза все такие же юные. Рукопожатие крепкое, ну да он всегда давал краба знатно.
- Хорошо, что вещей мало взял, - говорю ему, - не придется насиловать твой багажник.
Он оценивает шутку, в уголках глаз появляются морщины. Да, он все тот же, только в потрепанном туловище. Выезжаем с парковки, направляясь к шоссе. Слева – ряд автосалонов, демонстрируют товар лицом сквозь огромные витрины. Они напоминают мне проституток на трассе, нарядные и усталые.
- Сразу едем, или ко мне заскочишь? – спрашивает Андрей. – Душ, завтрак… С женой познакомлю.
Жрать хочется, чего уж там. В самолете давали батончик нуги и напиток. Хочешь чай, хочешь кофе. Можно добавки, но только жидкой – нуги мало, сукины дети. Искупаться тоже здорово, а то неприятный запах большого бизнеса, кажется, пропитал мою одежду насквозь.
Но я спешу, хочется закончить все скорее, а потому говорю:
- Давай сразу.
По левому борту всплывает, словно айсберг, громадина архитектурной мысли. Сначала подумал, новое здание аэропорта.
- Торговый центр свежий, - машет рукой Андрей, - один из самых больших то ли в Европе, то ли в Азии…
Любовь к потреблению вбита в головы накрепко. В товарно-денежные отношения втянуто все – от золота и нефти до отдельных частей тела, совести или веры.
Смотрю на дорогу и понимаю, что мне кажется странным. Каждый едет, как и куда он хочет. Спрашиваю у Андрея, неужели в Краснодаре продаются машины только в особой комплектации, без «поворотников»?
Маленькое фото Андрея выпало на меня внезапно и торжественно в одной из социальных сетей несколько месяцев назад. Подпись гласила, что он может быть моим другом. Завязалась переписка, затем созвонились. Вообще, думаю, предаться уединению в наше время можно лишь нарядившись в дерево и бархат.
Мы хорошо знакомы по военному училищу, вместе поступали, выпустился только я. Он был одним из немногих, кто вправду учился на совесть, шел на золотую медаль. Но как-то курсе на третьем его на спор втянули в авантюру – самоволка, алкоголь, подруги, драка, патруль, комендатура. Всех отмазали родители, у него связей не было, а репрессий без жертв не бывает. Если на вас падала десятитонная плита под неуклюжее «ой!» крановщика, то вам знакомо его тогдашнее состояние.
Но при всей внешней меланхолии, внутренности он имел что надо, как прут арматуры, облепленный мякишем. Андрей не сломался и не уехал домой – стыд и упертость. Организовал свое дело, построил дом, купил машину. Судя по тачке, жилище тоже ничего должно быть.
Сам Краснодар задеваем по касательной, но я успеваю заметить, что он другой, не тот, что я знал. Для меня он – город трамваев и троллейбусов, частных домов и красивых девушек. А мы едем по холодной поделке пьяного архитектора. Другое все, и накатывает тяжесть от того, как быстро летит время. Не замечаешь этого в мельтешащей повседневности, и только иногда бьет обухом по голове, когда видишь места из детства, не узнаешь, и понимаешь, что никогда больше они не станут такими, как прежде, и сам ты никогда не будешь вчерашним. Так, когда умирает близкий человек, трудно смириться с тем, что не услышишь его смех, не сможешь просто обнять его. Его нет, и это навсегда.
- Ты совсем не изменился, - бросает промежду прочим Андрей. Я знаю это и сам, но не могу соврать, что годы не властны над ним, даже из вежливости. Едем в быстрой и дорогой машине, и я вижу, что его седые волосы, коих уже нельзя не замечать в общей черной массе, и есть плата за успех.
Проезжаем станицу Саратовскую, всплывает кадр из детства, как сосед вез нас с родителями этой дорогой в Гуамское ущелье. Он работал таксистом, и взял денег только за бензин. Мы ехали на настоящей машине, и я все время смотрел в окно, как же все было красиво.
Теперь тоже красиво, но не торкает. Или я стал другим, или мир изменился.
- Надо верить, - говорит Андрей. Я в своих мыслях, потому его утверждение не сразу достигает цели.
- А?
- Если хочешь, чтоб все получилось – надо верить. По-настоящему, изо всех сил. Это единственное его условие.
- А если ничего не выйдет, он вернет мне деньги? – спрашиваю между прочим. – И как он поймет, если не получится, что я верил, как следует?
При слове «деньги» он улыбается, а мне не смешно. Двести тысяч в сумке – это все, что у меня есть. Глубоко внутри понимаю, что этого слишком мало, но сколько будет в самый раз в заведомо проигрышной затее?
- А ты веришь? – серьезно спрашивает он.
Задумываюсь на секунду.
- Знаешь, чем отличается вера от надежды?
Кивает молча, по диагонали, что можно расценить, как «да» и «нет» одновременно. Продолжаю:
- Вера, брат, страшная сила. Перед ней государства падают ниц, не то что человеки. Но у веры есть одна слабость – ей нужен фундамент, понимаешь? Только на нем можно возвести ее храм. Надежда же не толще твоего волоса, но для нее не надо ничего, она парит в воздухе. И как бы ты ни хотел разрушить надежду – не сможешь. Если нет опоры, ее не выбить. Так вот веры у меня нет. Но я надеюсь, так сильно, как это вообще возможно.
Дальше не касаемся этой темы, разговор превращается в болтовню. В его жизненном словаре никогда не было понятия «понт», и это облегчает. Не надо чувствовать себя неловко ни мне, ни ему.
Машины идут плотным потоком, указатель белым на синем говорит, что через семьдесят километров всем наступит Джубга. Едущие впереди машины нарядной последовательной гирляндой зажигают «стопари», и через секунду пищит радар-детектор. Андрей тоже сбрасывает скорость, хотя едем не быстрее ста тридцати.
Сожалею, что не придумали такой детектор, который так же затрезвонит в тот момент твоей жизни, когда ты разогнался сверх меры, и скажет, остановись, брат, оглянись по сторонам – почти все, с кем ты выходил на дистанцию, уже сошли или остались далеко позади.
Вспоминаю про маму, как она там?
***
Серпантин насилует мой вестибулярный аппарат, но недолго и даже как-то ненавязчиво, как в каком-нибудь софт-порно. В какой-то момент успеваю даже полюбоваться валяющимся внизу морем, в котором барахтаются куски белого солнца.
Андрей сворачивает налево – ни указателя, ни знаков, под колесами о чем-то шуршит гравий. Шоссе за очередным поворотом стремительно падает вниз, наша же дорожка круто уходит вверх. Огибаем скалу, дорога становится шире. Выкатываемся на плато, на противоположной стороне которого жмется к скале старый отель. Я не знаток истории, но при виде аккуратных колонн и ухоженной лужайки, изборожденной аллеями, ясно представляю картинки из учебников с особняками и поместьями восемнадцатого века. И только ряд автомобилей белыми нитками сшивает респектабельного гостя из прошлого с суетливым настоящим.
Судя по автопарку, гости серьезные и состоятельные.
Предлагаю Андрею остаться пообедать, но он говорит, что беспричинно тут находиться не стоит, и обещает приехать за мной послезавтра.
Из особняка на улицу выскакивает невысокий коренастый мужик.
- Шарлатан чертов! – орет он, обернувшись, и машет кулаком. Выглядит забавно – сам крепкий, но кисти очень маленькие, и сжатый кулак похож на культю. И вот этой культей он грозит кому-то в полумрак холла. – Мне два звонка надо сделать, и тебя закроют к чертям собачьим!
Вслед за ним выходит долговязый невозмутимый парень с чемоданом. Водитель-носильщик-телохранитель, раб широкого профиля. Укладывает чемодан в багажник черного седана, затем открывает заднюю дверь хозяину. Тот намеревается насыпать еще авоську оскорблений в адрес своего обидчика или пансионата в целом, но только машет рукой и садится в машину.
Смотрю на Андрея.
- Не обращай внимания, - говорит он. – Тут много таких бывает, привыкших жить по своим правилам. Можно где угодно диктовать условия, но только не здесь.
Черный седан трогается и хозяин жизни, скрытый за тонировкой, уезжает восвояси.
- Почему я? – спрашиваю Андрея прежде, чем выйти из машины.
Он пожимает плечами:
- Совпадение. Случай. Одно из условий – привести следующего. Не родственника. И только одного.
Прощаемся.
***
Вид из окна впечатляет. Сижу уже минут десять, пялюсь на плоскую водяную громадину внизу. Море холодное даже на вид, но величественности его не отнять. Кружат две чайки, изучают меню.
Мне достался угловой номер на втором этаже, пожалуй, с лучшим видом. Все остальные окна выходят на сад и лужайку, но только не из моей гостиной. Администратор - женщина в возрасте, но весьма красива, и, что самое важное, дружелюбна. Не люблю надменных работников в сфере услуг, сам успел там потрудиться. Заселила быстро, без проволочек, и я смог разве что разглядеть за ее спиной пустующие ячейки для ключей от номеров, значит сами номера заняты.
До обеда больше часа, потому решаю затеять прогулку. На лужайке оборачиваюсь, силюсь понять это место. Над входом нарочито простецкая вывеска «Отель «Отель» - неброское, в меру вычурное название, но вполне передающее суть. Помню, еще в Москве пытался найти его на сайтах бронирования отелей – во всем интернете ни одного упоминания. Шагаю по аллее прочь, попадаю в тень эвкалиптов, хотя поздней осенью тень – сомнительное преимущество. Соображаю, что здесь можно делать летом, когда до моря по прямой рукой подать, но если и вправду по прямой, то это билет в один конец. Зачем ехать к морю, чтоб ни разу в него не окунуться? Не нахожу ответа, и приходит мысль, что летом пансионат вообще не работает, и зимой, и весной. Девять месяцев в году межсезонье.
Волнуюсь. Я, как кувшин настоявшейся филантропии, который последние годы щедро разбавляли скепсисом и цинизмом. Жгучая смесь, неизвестно, годная ли еще к употреблению. Как уксус, рожденный из вина, новый я – кристальной чистоты мизантроп. Хочется побыть одному, привыкнуть к месту, пропитаться им. Мне тяжело даются переезды, слишком люблю свой круг равновесия. Аллея заканчивается, деревья расступаются, и меня выталкивает на естественную террасу – противоположный край плато. По всему периметру обрыва балюстрада, в середине круглая беседка – идеальное место для романтических встреч. Здесь, должно быть, очень красиво, когда солнце, продирая глаза, вылезает из своей норы, или вечером ныряет обратно, растекаясь красным пятном по всей поверхности. Море молча следит за мной.
Подпирая карманами джинсов балюстраду, собираю мысли воедино. Все это кажется бредом и чьей-то насмешкой, но Андрею я верю, нет оснований для обратного. С другой стороны, не знаю границ возможностей хозяина «Отеля «Отеля», и быть может, моя просьба будет неподъемной для него. Любопытно, чего же просил Андрей, но я не полезу с расспросами, а сам он теперь не расскажет – условия.
- Да, Ген, все нормалды, я в поряде! – раздается за спиной.
Побыл один.
Оборачиваюсь. Ковыляет молодой парень, нога в гипсе, костыли, телефон прижимает плечом, совмещая разговор и движение. Обычная процедура для здорового требует серьезных затрат, если ты ограничен.
- Да, - продолжает он, - сейчас в инстаграм выложу. Не Мальдивы, конечно, но круто по-своему. Красотища… Давай, пока!
Кладет трубку. Смотрит на меня.
- Здрасьте!
- Добрый день, - отвечаю. Внезапный собеседник молод, не дашь больше двадцати. Волосы длинные, убраны в хвост. Сказал бы, что студент новой формации, но спортивный костюм с эмблемой местного футбольного клуба, подсказывает правильный ответ. – Вы лечитесь здесь?
Он фотографирует холодный пейзаж, потом отправляет фото куда-то.
- Еще не начал, - наконец находит время на меня. - Вчера только приехал. Кресты порвал, в Германии операцию делали весной, но как-то криво. На вторую в Израиль летал на прошлой неделе. Полгода без футбола уже, и еще столько же буду. А это жизнь моя, понимаете?
Разговаривает со мной раскованно, как будто давно знакомы. Подозреваю, думает, что я его узнал. Для них это своего рода защитная оболочка, синдром кумира. Везде любят, везде свой. А я футболом не интересуюсь, мне неважно, за кого он играет, или правильней будет, не играет. Но по-человечески жаль парня.
- Да, - отвечаю, - понимаю. А сюда чего приехали? В пансионате хирург есть?
Смотрит на меня удивленными глазами.
- Не хирург, - подбирает слова, силясь найти нужное, но выходит так себе, - доктор широкого профиля. Волшебник… Ну ты понимаешь в общем.
Вот так ненавязчиво мы перешли на «ты».
Конфузится, думая, что слова звучат глупо, но я его дейсвтительно понимаю. Надежда на то, что профессор и вправду волшебник, одна притащила меня сюда.
- А ты разве не за тем здесь? – спрашивает он. – У тебя не такая проблема, которую кроме него решить не может никто?
Именно такая, парень, в десятку. Но с тобой делиться не хочу.
- В каком-то роде, - отвечаю уклончиво. Предлагаю проводить его обратно, если он не против. Пока доковыляем, настанет пора обеда.
- Я очень переживаю, - продолжает повествование собеседник. – Мне назначено после обеда. А вдруг он скажет, что не сможет помочь мне? Что это не его специальность?
- Вы сказали, что его специальность – волшебство. Коль так, проблем не возникнет.
Ага, думаю, волшебник. Маг пятой степени. Интересно, носит ли он колпак, и какая у него борода? Или вместо бороды костюм-тройка с жилеткой и пенсне на цепочке? Бульдожьи щеки или крючковатый нос?
- Я боюсь, понимаешь? Боюсь выйти на поле, работать с мячом, идти в единоборства. Перед глазами стоит пелена боли, я не хочу такого снова, и, думаю, это останется со мной навсегда. В последний момент не добежать, убрать ногу, умерить пыл. Мне не выйти на прежний уровень, этого я боюсь.
Начинаю припоминать, показывали весной в новостях, мол, наше юное дарование, гордость страны и главная надежда домашнего чемпионата мира.
- Мне мало вылечить здесь, - показывает он на ногу, - надо поработать над этим, - тыкает пальцем в висок.
Хочу сказать ему, что над этим и так работают, начиная с телевидения, радио, газет и интернета, но молчу. Сквозь просвет виднеется пансионат и маленькая парковка. Гадаю, какая из машин его. Отпадает только розовый Мерседес со стразами.
- Я тут скопил на дом родителям, хотел на годовщину свадьбы подарить. Думаю, вряд ли он попросит больше двадцати миллионов, - говорит парень. Ищет моего одобрения, но мне становится грустно. Деньги дают власть, душе хочется покоя. Понимаю, что мало чем отличаюсь от него – такая же финансовая рыбешка, только помельче.
- Все будет хорошо, - говорю. – Если пригласишь, обязательно приду поболеть за тебя.
В обеденном зале расходимся – именные таблички на разных столах. Думаю о том, что не представился, ну да ему все равно – главное, чтоб его имя было на слуху.
