Город утонул в белизне в первый вечер декабря. Не тот надоедливый, колючий снежок, а тот самый, что случается раз в году — тяжелый, пушистый, превращающий серый мир в сияющее молчание. Сугробы мягко скруглили углы домов, шапки на елях склонились под тяжестью бархата, и даже огни гирлянд казались приглушенными, укутанными в эту величественную тишину.
Выйдя из подъезда, морозный воздух обжег мои легкие. Вокруг царила предпраздничная суета — люди несли елки и пакеты с продуктами, — но все звуки поглощались снежным одеялом, становясь далеким, не имеющим ко мне отношения, гулом. Я чувствовала себя островом в этом потоке чужой радости. Елка в моей пустой квартире не стояла, а единственным планом был поход в магазин за пачкой пельменей.
Я шла, утопая в снегу. Фонари бросали на белизну теплые, янтарные круги. И тогда я увидела их. Снежинки. Не мелкая крупа, а огромные, медленные, величественные хлопья. Они плыли в неподвижном воздухе, как перья сказочной птицы, кружась в немом, завораживающем танце. Каждая была уникальным творением — ажурная звездочка, ледяной цветок. Они не падали, они опускались, словно не желая расставаться с небом.
Остановившись посреди парка, сняла перчатку и подставила ладонь. Пушистый хлопок приземлился на кожу, и я, затаив дыхание, несколько секунд рассматривала его хрупкую, совершенную красоту, прежде чем он растаял в легком, холодном щемящем ощущении.
На скамейке, занесенной снегом, сидела девочка в ярко-красной пухлой куртке, похожей на ягодку. Она тоже смотрела на снег, подняв лицо к небу.
— Самые красивые — большие, — тихо сказала я, сама не понимая, зачем обращаюсь к незнакомому ребенку.
Девочка повернула ко мне серьезные глаза.
— Они потому и большие, что не спешат, — ответила она. — Моя мама говорит, что каждая снежинка — это буква. А небо пишет ими послание для всех людей.
Эти слова прозвучали как откровение. «Послание для всех». Я снова посмотрела вверх. Белые хлопья плыли прямо на меня, безмолвные и говорящие обо всем сразу. О чистоте, о тишине, о возможности начать все с чистого листа. Они падали на мое темное пальто, на плечи, словно стараясь укутать и меня, залечить невидимые раны.
Острая боль, которую я носила в себе, вдруг не исчезла, но утихла, уступив место странному, щемящему умиротворению. Одиночество не растворилось, но перестало быть таким острым. Оно стало таким же тихим и снежным, как этот вечер. Скоро весь город погрузится в это ожидание, все люди поднимут головы к падающим хлопьям, и каждый сможет прочитать в них свое.
Выйдя на улицу, я вдохнула полной грудью. Снег все шел, засыпая город, готовя его к тому волшебству, что вот-вот случится. И я подняла воротник, чувствуя, как на моих ресницах тают холодные, неспешные буквы надежды, которые скоро сможет прочитать каждый.