Вечная глупость и вечная тайна. Глава девятнадцатая
Глава девятнадцатая. Кошмар.
Конфеты, которые Игорек дал Вере, чтобы она раздала врачам и медсестрам, она просто бросила под кровать, уезжая в детскую больницу. Павлик, в отличии от других детей, не кричал совсем, было видно, что свою маму он очень боится. Она вела себя очень плохо, постоянно была раздражена, грубила всем и часто без всякого на это повода. С ней невозможно было ни о чем разговаривать, она постоянно к чему-то придиралась и устраивала истерику. В детской больнице главврач пригласила меня в свой кабинет и начала на неё жаловаться, говорила, что впервые сталкивается с такой невоспитанной и недисциплинированной матерью. Рассказала, что она поломала жалюзи в палате, отказывается взвешивать ребенка до и после кормления, ходит по отделению там, где ей ходить нельзя, ругается матом. Меня просили сделать что-то с моей женой, призвать её к порядку. Я стыдливо извинился за её поведение и обещал сделать все, что от меня зависит.
От моей работы до детской больницы было не очень далеко. На велосипеде я доезжал за двадцать минут. Однажды я освободился с работы достаточно поздно, приехал в больницу, и застал веру в совершенно невменяемом состоянии. Сначала она несла какую-то чепуху про полнолуние и разную чертовщину, потом пожаловалась, что от неё требуют взвешивать ребенка, а она боится механических весов, и потому больше не будет его кормить. Я пытался её успокоить, хотя и не умел этого делать, и это привело её в ещё более возбужденное состояние, в котором она заявила, что хочет убить нашего сына, чтобы он не мучился. Я спросил, почему она думает, что он будет мучиться, и она ответила, что у него слишком маленькие гениталии, и расти они больше не будут. Только тут до меня дошло, что она психически больная, и с этим надо что-то срочно делать, а то она и вправду может навредить Павлику.
Стены одноместных палат были прозрачные, но дежурная медсестра не особенно утруждала себя наблюдением за матерями с маленькими детьми. Слушать, что несет Вера у меня больше не было сил, я подошел к медсестре, сказал, что у моей жены очень плохо с головой, попросил понаблюдать за ней повнимательнее, пока я не вернусь. Медсестра подозрительно посмотрела сначала на меня, потом подошла к Вериной палате, увидела её странное поведение и кивнула мне, в знак согласия со мной. Я пошел в кабинет главного врача. К моему счастью, она была на месте, и сразу начала опять жаловаться на плохое поведение моей жены. Я перебил её жалобы своим требование срочно вызвать скорую помощь для моей жены.
- Понимаете, - замялась она. – У нас детская больница, мы занимаемся только детьми. Мамы – это не наш профиль…
- Она мне сейчас сказала, что собирается убить ребенка! Надо срочно что-то делать! Она совсем не в себе, у неё вообще после родов что-то не так с головой стало. Ей нужен психиатр! Вы же сами только что говорили, что она ведет себя неадекватно! Если что-то случится вам придется за это отвечать!
После этой истерической триады, главврач отделения сказала, что вызовет скорую помощь. Я немного успокоился и пошел обратно в палату. Мне разрешили еще немного побыть с женой и ребенком. Потом пришли врачи, и я отправился домой, уже темнело, когда я доехал до своей любимой студии. На небе была полная луна. Я только у входа в дом обратил на это внимание, и вспомнил о том, что у многих психически больных людей обострения наступают именно в полнолуние.
Заснуть мне не удавалось, в голову лезли вопросы. А если приехал не психиатр? А если ей сделают укол, но он ей не поможет? Я не выдержал, сел на велосипед и поехал в бар «Зайга», который работал круглосуточно. Там я пил одну кружку пива за другой. Туда то и дело заходили проститутки, стоявшие на улице Лачплеша и отдавали свою выручку женщине за стойкой. Одна из них села в темном углу и зарыдала. Барменша, наливая мне пиво, шепотом сказала мне, что у неё ВИЧ. В ответ я рассказал ей о том, что происходит с моей женой и она выразила мне словесные соболезнования. Под утро, пьяный я кое-как доехал на своем велосипеде по пустынным улицам до дома, рухнул на диван, проспал пару часов, пожарил себе яичницу и поехал на работу.
На следующий день я освободился с работы пораньше, отложил на следующий день много того, что мог сделать тем вечером и вместе с мамой поехал в детскую больницу. Там мне передали рецепт на таблетки для жены. Вера была уже спокойна, сидела, уставившись в одну точку, на её лице, когда я с ней ласково говорил, иногда появлялось выражение похожее на улыбку. Я тут же сходил в ближайшую аптеку за таблетками и проследил за тем, чтобы она их приняла. Что это были за лекарства, я не запомнил. Благодаря этим таблеткам Вера до самой выписки из детской больницы вела себя прилично, и с ней даже можно было немного поговорить на общие темы.
После больницы Вера решила на какое-то время поехать к маме. Я был не против этого, хотя и не хотелось расставаться с сыном. Мой отец взялся довезти её до Прейли на машине. На полпути он пригласил нас в придорожный ресторан и угостил там дорогим обедом. Вере был очень приятен тот факт, что её возят на автомобиле и приглашают в ресторан. Уже на следующих выходных она позвонила мне и сказала, что хочет приехать в Ригу на несколько дней, очень прозрачно намекая на то, чтобы я попросил своего отца приехать за ней. Это вывело меня из себя, я наорал на неё, сказал, что больше она не будет мотаться туда-сюда, тратя мои деньги.
- Хотела отдохнуть у мамы? – вопил я в трубку. – Отдыхай, сколько влезет, но потом никто не будет тратить тонны топлива, чтобы ты потешила свое самолюбие.
- Все вы рижские солущие, как крысы мокасейные!
- Да, я жадный! И я больше не буду кидать деньги на ветер, только потому что тебе чего-то вдруг захотелось!
Но я все-таки пошел в ломбард тем же вечером и купил ей большие золотые серьги. И перевел по почте ей денег на коляску, которую она хотела купить именно в Даугавпилсе. Я так расщедрился, потому что город Рига выплатил мне единовременное пособие по рождению ребенка в двести лат. Как я узнал впоследствии, Вера тоже получила единовременное пособие по рождению ребенка в сто лат и начала получать пособие по безработице с минимальной зарплаты. Рождение ребенка ей засчитали, как год трудового стажа. Она мне о получаемых деньгах ничего не говорила, а когда я заявил о том, что все знаю, она сказала, что её деньги – это только её деньги, а мои деньги – это уже наши деньги.
Когда я пришел получать это пособие в какую-то государственную контору, чиновница выплатила мне его очень нехотя, основательно проехавшись нелестными комментариями о моей внешности, свидетельствовавшей о моем неправильном образе жизни. Да, вид у меня был довольно помятый и неопрятный, после бессонных ночей на работе и отдыха на выходных за кружкой пива. Чиновница сомневалась в том, что пособие будет истрачено на ребенка. Меня это высказанное вслух сомнение очень задело, и я все чаще стал задумываться о том, как бы изменить существующее положение вещей. И сколько я ни думал об этом, всегда приходил к тому, что, чтобы бросить пить, мне необходимо уйти от Веры, ибо жить с ней в трезвом состоянии было разрушительно для психики.
Она требовала, чтобы я звонил ей каждый день, а когда я ей звонил, она только орала на меня, недовольная тем, о чем я с ней говорю, и как я с ней говорю. Я спросил её, принимает ли она таблетки, которые ей выписал психиатр. Она сказала, что выбросила их, и никогда больше принимать не будет, потому что ей очень не понравилось, как она себя вела под их воздействием.
- Черт возьми! – взревел я. – Ты под этими таблетками была нормальным человеком, с тобой можно было разговаривать. Ты даже мне немного нравиться начала…
- Я была какой-то глупой овцой! – возразила она. – У меня защитные функции совсем не работали. На меня мог кто-то напасть, и я бы не дала ему сдачи…
И тут мне стало ясно, что та психическая болезнь, которой она наверняка страдала, зашла так далеко, что она уже отождествляет проявления этой болезни со своей сущностью, и потому категорически не желает лечиться, не хочет избавиться от того, что портит ей жизнь. Да, она была убеждена в том, что её кто-то уважает, за её хамство, за её агрессию, за её невежество. Ей казалось, что её все боятся, а если её перестанут боятся, то тут же набросятся и уничтожат. И в каком же постоянном ужасе перед окружающем мире она живет! Но жаль после осознания всего этого её мне не стало.
Я уже точно не помню, сколько именно она жила у мамы, а я жил один в этой студии. Вероятно порядка месяца длился мой отпуск от Веры. Помню, что мне позвонила её мама и попросила её забрать побыстрее. Да, у моей тещи уже не выдерживали нервы, я должен был поблагодарить её за предоставленный отдых, взять у неё этот крест, нести его по жизни и радоваться. Пока не было жены, пил я только по пятницам и только пиво, в субботу целый день парился в бане, в воскресенье долго спал, а потом готовил себе есть на неделю. Как-то раз в субботу утром, я отсыпался после ночи в пивной и тут сначала послышался стук в стеклянную дверь с улицы, потом кто-то открыл стальную дверь ключом, это была Вера. А её подруга стояла около стеклянной двери на улице. Моя безумная жена принялась обыскивать комнату. Заглянула в тумбочку под раковину, в тумбу под телевизором, посмотрела, что в ящике для белья в диване.
- И что ты хочешь найти? – спросил я, ничего не понимая, протирая глаза.
- Где баба? – спросила она, открывая холодильник. – Уже выпроводил, нидзяглый?
- А где Павлик? У тебя что денег много – туда-сюда кататься и подругу с собой возить? Вот! Возьми эти сраные золотые серьги, и вали обратно к ребенку! Ты мать или кто?
Она завела свою потасканную жизнью подругу внутрь, предложила ей попить чаю. Я тоже сел позавтракать. Она со злорадной улыбкой спросила меня, что лежит у меня под подушкой. Я без всяких стеснений ответил, что там лежит порнографический журнал.
- И ты при Олеське не стесняешься об этом говорить? – возмутилась она. – Да настоящий мужик бы со стыда сгорел!
- Твой косяк – вышла замуж за ненастоящего мужика и живешь с мамой, пока он онанизмом тут занимается. Ладно, делайте тут что хотите, только дверь закройте, когда уходить будете. Я в баню пошел, буду поздно.
- В какую еще баню? Я тебя не отпускала!
- В общественную баню на улице Таллинас, мне нужно расслабиться и почистить перышки после долгой и трудной недели. Пока!
Я быстро взял приготовленный заранее мешок с банными принадлежностями, сунул туда домашние тапки, обулся и вышел. Парился я в тот день с неприятным ощущением того, что в моем доме хозяйничают чужие нехорошие люди. Пока курил, взял телефон из шкафчика, и прочитал множество сообщений от Веры. Она писала о том, что я её опозорил перед подругой, а значит перед всем её родным городом. Я ей коротко ответил, что не надо было спрашивать меня о том, что у меня под подушкой при подруге, и никакого конфуза бы не было.
Всем гомофобам посвящается...
Игорек неоднократно изрядно подвыпив, по бабьи визгливо, в своей кухне заявлял мне с гордостью, что никогда не смог бы стать ни наркоманом, ни гомосексуалистом, ибо терпеть не может уколы в вену, а так же прикасаться к своей заднице. Он с гордостью как-то раз рассказал мне, как у него начался геморрой, он пошел к своему семейному врачу, это была женщина, и попросила его показать больное место, и он отказался это делать, о чем с гордостью мне и сообщил, рискуя не получить больничный и рецепт на лекарства. Врач всё-таки выписала ему свечи и велела явиться через неделю. И он пришел через неделю и пожаловался на то, что не может пить эти таблетки странной формы. И тут врач ему объяснила, что это свечи, и их надо не глотать, а вставлять туда, где болит. Даже рассказывая мне это, Игорек побагровел от возмущения тем, что ему предложили подобное. Он сказал, что лучше умрет, чем будет туда себе что-то пихать.
Через неделю после его излишне торжественной очередной декларации в этом духе, во время посиделок в баре, которых было очень много в начале двухтысячных на Московском форштадте Риги, Игорек наслаждался вкусным пивом, которым его угощал его умственно отсталый друг, которого он из-за прыщей называл Абажем, то есть жабой наоборот. Было уже позже одиннадцати вечера и добраться домой на общественном транспорте мне не светило. Я в то время алкоголь не употреблял, но иногда встречался с этими двумя неадекватными людьми, чтобы посмеяться над их глупостью. Я тогда не вполне отдавал себе отчет в том, что оба они больны, и смеяться над ними не следует.
Абаж очень переживал, что ему было двадцать шесть лет, но никакого полового опыта у него не было. Но в тот вечер Игорек, чтобы получить от своего младшего коллеги пиво, заговорил зубы двум школьницам старшеклассницам, пригласил их за наш стол, потребовал, чтобы Абаж купил им пирожные с квасом. Слабоумный мужчина задался целью провести бурную ночь с одной из этих школьниц, сел так, что она не могла выйти из-за стола. Обещал ей пятьдесят сантимов, если она посидит ещё пятнадцать минут. Девушка хныкала, что её ждет бабушка и волнуется, просила её выпустить, но Абаж даже начал планировать свадьбу и рассказывал, каким он будет для неё строгим, но справедливым мужем. Я шепнул девушке, чтобы она не волновалась, что минут через десять этот "жених" уйдет в туалет, а она сможет уйти домой. Так оно и получилось. Умственно отсталый, конечно, таращил на меня свои выпуклые бездумные глаза и грозился меня наказать за то, что я не сберег для него невесту. Мне даже пришлось рявкнуть на него, чтобы он от меня отстал.
Потом мы пошли в круглосуточный киоск, чтобы купить что-то пожевать перед сном, у Игорька, который жил рядом. Киоск этот принадлежал лезгину Якубу, защищавшего бомжей сдававших ему пустые стеклянные бутылки, многим он отпускал алкоголь в кредит, все его в том районе знали и любили, как и те чебуреки, что он продавал. Но в тот вечер за стойкой в том киоске стоял Вад, его заместитель, который славился тем, что нес несусветную чушь и лихо раскручивал пакеты со съестным, перед тем, как их завязать. В тот вечер Абаж как-то расклеился, что с ним случалось редко. Обычно, сколько бы он ни пил, никаких радикальных изменений в его поведении не наблюдалось. Что пьяный, что трезвый он был совсем тупым и не очень адекватным, его длинные вялые конечности гиббона были совсем неуклюжими. Но в тот вечер он вдруг сказал пару фраз на английском. И это настолько поразило Вада, что пакет с печеньем в его руке закрутился в другую сторону, а челюсть отвисла. Правда, через две минуты он понял, что сказано это было неосознанно, и это всех успокоило. Хотя, чтобы Абаж сказал что-то не то, что на английском, а даже на латышском мы могли представить себе с трудом.
Вскоре неудавшийся жених пришел в себя, но к тому времени запьянел уже Игорек. Он начал посылать воздушные поцелуи покупателям мужского пола, и пытался говорить женским голосом. Вдобавок он начал тискать своего умственно отсталого друга. И когда Вад попросил нас убраться, он завизжал, что надает ему по губам за то, что он противный. Я с тоской подумал о том, что если бы я сразу после бара пошел пешком к себе домой, то уже бы поел супа и лег спать. Уговорить Игорька дойти пятьсот метров до дома было очень трудно. Я метался, не зная, как поступить, начал уже прощаться, решившись час шагать по пустынным улицам, в пургу. Но тут Игорь решился пойти домой, после того, как Абаж купил три двухлитровых баллона пива. Шел он эти полкилометра где-то полчаса. Он то молился, целуя нательный крест, то пел старые советские песни, то порывался пойти пешком на улицу, где проститутки предлагают свои услуги и требовал у нас денег на удовлетворение своих плотских желаний.
Наконец мы поднялись на пятый этаж, столетнего дома Игорька. Когда дверь наконец распахнулась, я снова захотел пойти домой пешком, потому что в квартире было совсем не натоплено, да еще и окна были открыты. У Игорька было повышенное давление, и очень толстый слой жира, потому к холоду он был совсем нечувствителен, зато ему не нравилось, когда в квартире пахло табаком, а курил он очень много, потому и проветривал квартиру постоянно. Я предложил сходить в сарай за дровами и растопить печь, но Игорек сказал, что ключи от сарая он мне доверить не может, и ему страшно, что мы спалим его квартиру, пока он будет спать. Да, хлама у него было очень много, все комнаты были завалены пакетами со всяким барахлом. Потолки, кстати, были черного цвета, потому что его родственники растопили печь, но не додумались открыть трубу. Это было десятью годами ранее, но с потолками он ничего не сделал, впрочем сажа с потолков отваливалась вместе со штукатуркой, как и со стен. Ремонт он начал делать двадцатью годами ранее, но ограничился покраской одной створки оконной рамы и поклейкой нескольких газет на стены, до поклейки обоев дело так и не дошло.
Около часа Игорек еще пил пиво и ел колбасу, а потом мы наконец улеглись втроем на диван. Абаж вырубился и откатился к стенке. Я лег посередине, чтобы они меня грели с двух сторон, и с краю лег Игорек. И только я начал засыпать, как жирный начал меня лобзать и обнимать, делая мне комплименты. Глаза его были закрыты, и он был уверен, что я это та самая школьница из бара. Я рычал на него, отпихивал, но он был уверен в том, что я девица и я просто дразню его. Он сунул мне руку в штаны и трусы, и я думал, что он поймет, что рядом с ним не женщина и успокоится.
- Ты зачем это прицепила? - завизжал он. - А ну сними! Противная!
При этом он попытался мне все оборвать, сделать мне экспресс операцию по смене пола. Я его, конечно, отпихнул, надавал оплеух, он вроде бы проснулся, но через пять минут опять принялся за любовные игры, и ругать меня за то, что у меня такая плоская грудь. Я встал с дивана, взял одеяло, кое-как в полутьме разложил кресло и улегся там. А Игорек переключился на Абажа, который был слишком пьян для того, чтобы сопротивляться. Из-за возни на диване и любовных речей Игорька заснуть у меня долго не получалось, даже в наушниках.
Очнулся я, когда уже рассвело. Я быстро вскочил, и отправился к двери, но открыть множество хитроумных замков Игорька у меня не получилось. Пришлось мне идти обратно и заглянуть и откинуть одеяло. И тут я увидел, что Абаж лежит без штанов и трусов, а майка и свитер закатаны до груди. Игорек, увидев около себя голого друга и брезгливое выражение на моем лице, начал лихорадочно оправдываться. Он вопил о том, что это совсем не то, что я думаю, что я всё неправильно понял. Я устало вздохнул и попросил его отпереть мне дверь, а он завизжал, что ему стыдно, встал на диване раком, и укрыл голову одеялом. Он говорил, что не вылезет из-под одеяла никогда, что он не знает, как с этим жить. Абаж встал и начал искать свои трусы и ремень, спрашивал у Игорька, куда он их дел, потом ещё заметил, что у него одного носка не хватает. А Игорек уже завопил, что это я во всем виноват, что это я его подставил, что я заранее все продумал и подстроил.
- Подвели старичка! - голосил он. - Использовали! Я думал это женщина! Мужика мне подсунули! Я не виноват! Этот дебил даже если захочет, никому рассказать об этом не сможет, а ты же всем разболтаешь. Все меня отвергнут! Всё пропало!
- Выпустишь ты меня или нет? - рявкнул я, не в силах выслушивать эти обвинения. - Мне глубоко безразлично, что вы там ночью делали, вернее ты делал. Зачем пить, если тормоза не работают, и это всегда плохо кончается?
Наконец он вылез из-под одеяла, и протянул мне свою огромную пухлую ладонь с толстыми, как сосиски пальцами, и, заметив нерешительность с моей стороны, завопил, что я ему после случившегося руку подавать не хочу. Я бы не сказал, что мне было противно пожать ему руку, и мне действительно было безразлично то, что он делал ночью. Общаться с ним и так было уже давно неприятно, ничего нового он сказать не мог, а слушать одно и то же каждый раз надоело. Во сне в состоянии опьянения он вечно к кому-то лез, но ранее ему не удавалось зайти настолько далеко. Я бы не сказал, что он был геем. Да, в нем было много женского - мелочность, хитрость, вечно он норовил посплетничать, и всеми манипулировать, но приставал он в основном к женщинам. Может ему и нравились мужчины, но он слишком боялся признаться в этом даже себе. Он нес всякий бред про минусы в небесной канцелярии, но его даже пугало не наказание в загробной жизни, а именно общественное осуждение. И смотреть на его выверты от страха мне было действительно противно. Мне было глубоко безразлично, гомосексуалист он или ещё кто-то. Я наливал ему пиво, а он нес бред, который меня забавлял, и если бы он оказался нетрадиционной ориентации, то меня бы это совершенно не смутило, было бы даже интересно узнать о его мировосприятии. В общем я пожал-таки ему руку, сказал, что я его не выдам, и он отпер замки и я поехал, наконец, домой. А вот Абаж сидел у него в кухне, и попивал пиво, закусывая остатками печенья.
Недели через две, я шел по улице центрального района, и тут меня обогнал Игорек. На нем были какие-то странные брюки в обтяжку и едва достававшие ему до щиколоток. Он всегда говорил мне, что брюки должны быть очень свободные, типа "бананов" из конца восьмидесятых, и обязательно до самой земли. Потому мне было странно видеть его в таких штанах, да и какой-то ужасной куртке, типа от "Большевички". Он посмотрел на меня и не поздоровался, но за ним шел его оруженосец, и он-то мне и рассказал, что после того, как я ушел, он накричал на бедного Абажа, надавал ему лещей и выкинул из квартиры. В понедельник он явился на работу, непонятно где пропадал до пятницы, а в пятницу, явился совсем пьяный и злой, принялся душить умственно отсталого друга и спрашивать было что-то или не было. А потом потребовал у их подрядчика аванс и снова исчез на несколько дней, отключив телефон. А потом его жена позвонила подрядчику поздно вечером, и попросила помочь поднять его на пятый этаж. Когда подрядчик и Абаж приехали на место, они увидели Игорька без штанов с разбитой головой, в изодранной куртке, валявшегося у подъезда. Соседи говорили, что видели, как он пьяный обвинил каких-то мужиков в гомосексуализме, и полез в драку. И тем мужикам показалось мало просто побить его.
После этого Игорек решил уступить требованиям жены закодироваться от пьянства. Тогда он шел с очередного укола. Закодировался он только на год, и только и делал, что считал, сколько ему осталось до даты, в которую он снова сможет напиться. Впрочем, его жена уже через месяц принялась уговаривать его, чтобы он пошел к наркологу и раскодировался. Перестав пить он стал жутким занудой, ко всем придирался, всех во всем обвинял, и ото всех требовал уважения и почитания, за то, что он закодировался. Я с ним тогда общение практически прекратил, потому что уж слишком он стал скучным и неинтересным, да и жутко раздражался, если я вспоминал, о том, что он вытворял, когда напивался. Потом, он начал пить, но его дружба с подрядчиком разладилась, он начал сам искать по объявлению в газете пенсионерок, которым делал ремонт, вместе со своим оруженосцем. Но вскоре и тот от него сбежал, потому что Игорек вечно норовил сделать большую паузу между двумя объектами, а Абаж не знал, что ему делать целую неделю без работы...
Как подготовить машину к долгой поездке
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.
Сашка
Саша купил двушку в нашем доме. Привёз жену и дочку. Вроде бы всё нормально кажется, а бывает, что девочка во дворе на лавочке по 3-4 часа. Одна. В 8 лет ребёнок может, конечно, один гулять, но внимание всё равно обращаешь. Разговорилась я с ней, потом в гости звала - пока мама пьяная спит и двери не открывает. Саша с мужем моим подружились и проблем с тем, что дочка его в гости к нам ходит - не было. Были периоды, когда Настя пропадала - и Саша её по притонам искал... Не зная всей истории я искренне недоумевала: ну как так? Мужик не пьёт, дочку обожает, жене прощает всё (а ведь в запое она не только пила, но и по мужикам ходила) - почему?
А потом узнала:
В далекие 90-е Сашка был бандитом. Из мелкой шушеры быстро в быки вышел, да и там долго не задержался - на повышение пошёл. Придумать схему хитрую, чтоб быстро и аккуратно денег поднять - мог хоть из воздуха. Но в один из дней что-то плохо просчитано было и Сашку, вместе с подельниками, за ограбление инкассаторов посадили. Денег не нашли. Хоть и искали. Поскольку во время ограбления никто особо не пострадал, да и улики были так себе, то получил Сашка 5 лет (хороший и грамотный адвокат смог доказать, что налёт был, а вот денег в машине уже не было - ищите, господа милиционеры, кто их раньше спёр).
Когда честно отсидев Сашка вышел на свободу, то решил ничем рисковым больше не заниматься. Но денег на трёшку и домик в Сосновом бору нашел (или нашёл то, что господа милиционеры не смогли найти). Открыл автосервис. Познакомился с Настей. Свадьба, семья... Родилась дочка. А в возрасте трех лет стала с дочкой беда - тает ребёнок на глазах, задыхается. Обследования, врачи, лекарства... Продаётся автосервис, трёшка, домик... Только бы на операции, на море в санаторий. На остатки денег покупается домик в Псковской области, где и начинается долгий период выхаживания ребёнка после всех процедур. Настя с дочкой в деревне, а Саша мотается в Питер - брался за любую работу, но только легально и без криминала. И вот уже у дочки появился прогресс, но в один из дней полез Саша на крышу и сорвался. Неудачно упал. Мало того, что поломался, так ещё и парализовало частично. Опять больницы, врачи, операции. Хорошо, что денег удалось подкопить и друзья не забыли, но основная забота легла на плечи Насти. Долгих 2 года она его выхаживала. Удалось. Как Сашка рвался на работу! Через знакомых устроился в автосервис и практически жил на работе, чтоб у семьи всё было. А Настя в деревне заскучала. И стала пить.
Вот и привёз Саша Настю в город из деревни, чтоб на работу пошла, дочкой стала заниматься. Но не получалось. В ковидные времена девочка у нас три недели жила, пока Саша в Боткинской с ковидом лежал, а Настя где-то пропадала.
К слову: органы опеки не появлялись, да их и не вызывал никто. При упоминании их Саша говорил, что в любой момент переведёт дочку на домашнее и уедет в деревню - хрен их там кто достанет.
Конечно же Настю пробовали кодировать. Заговаривать. Но всего этого не на долго хватало. Прошлым летом уехали они в свою деревню. Я думала, что к сентябрю вернуться - школа же. А приехал только Саша:
- Привет! Грибы и ягоды принимай!
- Спасибо. А твои где?
- Так в деревне. К новому году, возможно, приедем - Насте рожать.
- Как рожать? Она беременна? И молчали!
- Да... Так получилось неожиданно.
В декабре родился сын. Деликатную тему - а его ли это сын - никто не поднимает. На удивление родился вполне здоровый парень. Наученный опытом Саша все обследования прошёл и вывез всех обратно - в деревню. Настя не пьёт. Снова идеальная мать и жена. Надолго ли?
В квартире закончили ремонт и должны в город вернуться. Надеюсь, что не только с Сашей буду дружить, но и с Настей.
Нимношк приукрасил...
Мой бу муж всем говорит, что квартиру и машину мне оставил, а по факту - приехал из деревни жить ко мне на все готовое и до брака купленное, бухал и в итоге пошёл нах успешно))
Как я ушёл от жены 9
Ссылки на предыдущие части:
Как я ушел от жены.
Как я ушел от жены 2
Как я ушел от жены 3
Как я ушел от жены 4
Как я ушёл от жены 5
Как я ушёл от жены 6
Как я ушёл от жены 7
Как я ушёл от жены 8
Пьяная игра - особый вид извращений.
Это попытка совершить невозможное. Потому, что в тебе борются жадность, не пойми откуда взявшееся кокетство, пьяная бравада, необоснованные амбиции, желание пошалить и проспиртованная отрыжка.
С пьянки в гараже, меня не хотели отпускать. Ибо я - дежурный клоун, философ, юрист, психолог, мальчишка со двора, который уже знает про "это", генератор безумных идей, жилетка и естественно тост-maker.
И совершенно справедливо, на каждую мою должность, нужно ставить кавычки. Я в этом стал признаваться, когда понял, что почти в каждой компании, есть чувак, который видит меня на сквозь, понимает что это дешевое шоу, а я - поверхностный недоумок, с раздутым самомнением и с болезненной тягой к привлечению внимания. Признаваться в своих низменных мотивах — очень полезно. Это делает тебя лучше, это честно по отношению к окружающим, это располагает ранее упомянутых окружающих, усыпляет их бдительность, лишает противного чувака возможности обвинить вас в павлинстве и самое главно — позволяет демонстративничать и эпатировать с утроенной силой, не неся при этом никакой ответственности! Очень жаль, что силу правды и откровенности, я не осознал еще в детстве, возможно реже носил-бы синяки. Правда — она обезоруживает всех недоброжелателей. Помню как меня хотели уличить в тяге к удовлетворению женщин, частями тела, не предназначенными для этого. Я отпираться не стал, а лишь поведал недоброжелателям, благодаря чему у меня появилась первая машина. Да, на свою первую машину — я нализал.
Но, убедив всех, что я совсем не надолго, таки выбрался на игру. Игра проходила все еще в баре, в секции, отделенной шторой от неигровых посетителей. Сегодня, меня поражает беспечность владельца бара, но тогда, подобное отношение, воспринималось мной как норма.
Играть мне предстояло с судьей разводящим детей на своей ферме в панельке, адвокатом показывающим член при выпадении full house, с предлагающим всем подраться, полутораметровым ремонтником лифтов, авиадиспетчером, которому космос подсказывал когда рейзить, а когда чекать, с двумя электриками, один из которых «слаботочник», а второй, по логике вещей «сильноточник», с доминирующей, но миниатюрной женщиной, с милым лицом, острым умом и двухметровым мужем-инфантилом и слюнтяем, ну и не обошлось без двух главных причин моих болей внизу спины — еврейского Андрюши Олынщика и корейского счетовода Лехи Попова. На самом деле, Лехина фамилия — «Пак», но, мне нравилось дразнить его, локализуя его фамилию под российского пользователя.
Может сложиться впечатление, что я недолюбливаю своих партнеров по игре. Но, это не так. К ребятам я отношусь с огромным уважением. Просто нахожу забавным, что настолько разные люди, дружат и собираются вместе. Меня всегда подкупали такие пестрые, разнородные союзы и коллективы. Полагаю, что меня тянет в человеческие винегреты, потому, что на самом деле, я совершенно не знаю своего места в этой жизни, а самое главное — боюсь что меня заставят определяться с выбором способа состаривания, боюсь, что однажды, кто-то из знакомых, припрет меня к стене и заставит признаться, кем я хочу быть, когда вырасту. Вот и выбираю компании, в которых такой вопрос маловероятен.
На игру я заявился если не в хлам, то в очень близком состоянии. По началу, ребята даже не хотели меня пускать в игру, поминая мою пьяную акробатику на прошлой игре. Но, я честно пообещал больше не пить, держать себя в руках, быстро трезветь и отказаться от возможности сдавать карты. Ребята — не звери, ребята — пустили.
Я и правда очень быстро протрезвел, я трезвел на глазах, с каждой проигранной тысячей я становился трезвее, мне даже показалось, что с последним, слитым рублем, я переиграл трезвость и теперь она у меня в должниках. Жаль, что победа в битве за контроль координацией стокилограммового, двадцатипятилетнего мяса, не обнуляет выходки, совершенные под алкашкой. Помню, как я в тот день косплеил кокетку, когда на флопе картинки, а на руках разномастные, с несовпадающим номиналом цифры. Не понимаю, на что я рассчитывал, загадочно закатывая глаза? Может изобретал новый эталон покерфейса? И это в самом начале, когда за столом толпа. Ненавижу себя за павлинью натуру и непроходимый дилетантизм!
— Димон, ты что, закуп делать будешь?
— Не, ваша честь, покурю пока.
— Что, все деньги продул?
— Нет! Ты что? Не все! А совсем все!
Язвительно, как последняя дешёвка, я сорвался на Фермера. Благородство которого, не позволило ему на меня обидеться.
— Эх Димон. Я же тебе говорил не лезть!
— Ой, Коль, ну не сыпь соль на сахар! без тебя тошно.
Николай — добродушный, эрудированный, мировой судья, с добрыми глазами ребенка и улыбкой любимого родственника, которого редко видишь. Коля являлся гордым обладателем прекрасной семьи, состоящей из него, жены и пятерых сыновей. За что, с легкой руки владельца бара, был прозван фермером, прозвище прижилось, а Коля даже начал им гордиться. В нашей компании, Николай пользовался авторитетом почти во всех вопросах, кроме вопросов права, но по настоящему внимательно его слушали, когда он давал советы о семье. Все признавали Фермера — эталоном семьянина. Шутка-ли — пять сыновей от одной женщины, строгое соблюдение своих семейных обязанностей, блеск в глазах при разговорах о семье и при этом ему удавалось быть завсегдатаем в баре и никто не единого раза не слышал, чтоб ему грубила жена, или была им недовольна. Помню, как с покерным приятелем, мы полетели в Хабаровск, попить пива. В той поездке, к нам за стол, подсел какой-то мутный штрих, когда услышал, как уважительно мы отзываемся о нашем приятеле, у которого пятеро детей. Сел, и стал рассказывать, что он тоже, прям как наш приятель, отец пятерых детей. Но в процессе разговора выяснилось, что с детьми он не живет и дети от разных женщин. Я тогда очень оскорбился, что этот недостойный, посмел марать честное имя нашего приятеля, сравнениями со своей нерукопрекладной, дешёвой персоной. Мы его с позором отсадили с нашего стола, указав на его бесчестность. Вот какое впечатление создавал Фермер, даже не находясь рядом. Коля искренне любил свою семью, и я ему завидовал, ровнялся на него, стремился подражать. Но, все-равно признавался себе, что вероятность того, что меня кто-то назовет примерным семьянином — крайне мала.
Поймал себя на мысли, что всю свою жизнь, я завидую счастливым семьям, но при этом делаю все, чтоб у меня этой семьи небыло…
— Димон, если обещаешь не пантоваться и играть нормально — я одолжу тебе пятерку.
— Конечно обещаю! Да ответственность — мое второе имя!
— Ну хватит кривляться. Я учить играть тебя не буду, но — рекомендую хоть иногда слушать мои советы.
— Хорошо Николай, спасибо огромное.
— Что спасибо? Вернешь когда?
— Коль, я на самом деле не буду сегодня уже играть. А деньги верну с зарплаты. Спасибо, ты меня очень выручил.
— Вот! первое мудрое решение за вечер. Ну, по пиву и по домам?
— Мне квас…
— Да ты прям на глазах умнеешь!
Николай расплылся своей улыбкой любимого родственника. Родственника, которого так редко видно и который обязательно представляет какую-нибудь романтическую профессию — моряк, пилот, геолог, или добрый шпион, как Джеймс Бонд, родственника, которого любят все, даже твои одноклассники, которые видели его только раз, да и то, лишь мгновение, родственника, родством с которым, ты гордишься сильнее, чем родством с собственным отцом…
В тот вечер я уходил с игры как сбитый летчик, растеряв всякую уверенность в себе, своем самоконтроле и своих когнитивных способностях. Раздавленным и одиноким, даже не одиноким, а и вовсе — единственным в этой холодной вселенной, ощущая пустоту и безнадежность момента, испытывая муки от того, что не могу заплакать от жалости к себе, никогда не мог плакать от жалости к себе, как бы этого не хотелось, муки от того, что не с кем разделить этот крах костылей моей самоуверенности. Но, мне почему-то понравилось это состояние! Это почти смерть, и рождение вновь. Не знаю что вырабатывается в мозгу, но на это состояние я подсел плотно, что и сделало меня зависимым от игры. Потому, что я кайфовал при любом раскладе, что в плюсе, что в минусе. И даже сейчас, вспоминая те ощущения и эмоции, у меня трясутся поджилки, сосет под ложечкой и глаза наполняются осатаневшим блеском. Фух, почти как секс, аж покурить захотелось.
Игра немного отвлекла меня от милой Екатерины, триумфальное завоевание которой, я планировал праздновать на корпоративе. Но, пожалуй на сегодня силы меня покинули. К тому-же, последнюю причудливую, речевую конструкцию, я истратил на это оправдание. Потому продолжения ждите уже в новом году.
С новым годом, дорогие друзья. Пусть в грядущем году, у вас будет достаточно решительности и терпения, для исполнения всех своих желаний и чтоб оставалось на исполнение желаний родных и близких. Берегите себя и своих близких, до встречи в новом году.