"Генералу Гюдену"
В память об Отечественной войне 1812 года, по случаю репатриации останков генерала Гюдена во Францию совместными усилиями ученых России и Франции.
Правда ли, что французское слово «бистро» придумали казаки?
Распространено мнение, что название появившихся во Франции ресторанчиков связано с эпохой наполеоновских войн — якобы слово bistro происходит от русского «быстро». Мы проверили, так ли это на самом деле.
Контекст. Детали истории, приведшей к появлению такой этимологической версии, отличаются от источника к источнику, но в общем виде она сводится к следующему: после взятия Парижа компания русских военных выпивала в небольшом ресторане. Они не знали французского языка и, когда закончились напитки, по-русски сказали официанту: «Быстро!» Впоследствии этот оклик трансформировался во французское слово bistro, которое стало именем нарицательным. Эту версию излагают и на туристических сайтах, и на сайте «Военное обозрение». В её достоверности уверены несколько пользователей «Ответов Mail.Ru» и ресурса «Большой вопрос». На одном из французских сайтов, посвящённых Наполеону, выдвигается даже более экстравагантная версия: якобы слово «быстро» в исполнении казаков услышали в трактире солдаты французской армии во время похода 1812 года.
К сожалению для сторонников «русской» этимологии слова «бистро», хронология событий не на их стороне. Авторитетный исторический словарь Le Petit Robert фиксирует первое употребление этого слова во французском языке только в 1884 году, то есть спустя семь десятилетий после появления в городе русской армии. По версии этого издания, этимология связана с диалектным французским bistouille («скверный алкоголь, отрава»), а само слово имеет два значения: «торговец вином, содержащий кафе» и «кафе, скромный ресторанчик». Вероятность того, что слово появилось и при этом не употреблялось столько лет, лингвисты оценивают как малую. Специалисты также обращают внимание на то, что одновременно с bistro во второй половине XIX века появились слова bistraud («маленький слуга продавца вин») и bistingo («кабаре»), которые с русским «быстро» не связаны.
Лингвист Дэвид Голд приводит ряд других аргументов, подвергающих сомнению версию о связи слов «бистро» и «быстро». В частности, он изучил путеводители по Парижу, изданные в XIX веке, и не нашёл ресторанов, которые позиционировались как bistro. Также Голд обращает внимание на то, что в других европейских языках (например, английском и итальянском) это слово и вовсе появилось только в XX веке — если бы версия про русские корни слова была правдивой, то маловероятно, что за сто лет никто не упомянул бы его в путевых заметках или письмах.
Судя по всему, версия о связи французского bistro и русского «быстро» появилась во второй половине прошлого века. Тот же Дэвид Голд отмечает, что не встретил её упоминаний в источниках ранее 1970-х годов. Скорее всего, это неслучайно — к 180-летию заведения «У мамаши Катрин», которое появилось вскоре после Великой французской революции, а сейчас позиционирует себя как бистро, на его стене поместили мемориальную табличку. Надпись на этой табличке повествует о казаках, которые кричали «Быстро!», и якобы «так появился предок всех наших бистро». В 2014 году установили ещё одну табличку, уже с русским переводом и точной датой «изобретения» слова — 30 марта 1814 года, день взятия Парижа по григорианскому календарю. Не исключено, что обе таблички — не более чем маркетинговый ход, ведь и французские лингвисты считают такую этимологию неправдоподобной.
Наш вердикт: неправда
Другие проверки
Почитать по теме:
1.https://arzamas.academy/mag/133-bistro
2. https://www.grevisse.fr/le-blog-chroniques-grevisse/histoire...
3. https://fr.rbth.com/histoire/83363-bistrot-russie-russe-mot-...
Топ лучших музеев Москвы. Музей Отечественной войны 1812 года
Этот музей часто обходят стороной, но давайте посмотрим на него внимательнее!
Открытие музея состоялось к 200-летию войны со Францией. Для современников Кутузова и Наполеона эта война - значимое событие, принесшее много горя, лишений, потерь...
Давайте не будем забывать и мы о героизме людей того времени! Да, в последствии будет еще война, которая заполнит наши сердца безграничной болью, но те молодые ребята были не менее патриотичны и храбры!
Веком раньше от ВОВ ( о музее "Дорога Памяти" я рассказявала в предыдущем посте) герои 1812 года защитили нашу страну от неминуемой беды!
В музее представлены ордена и медали, архивные документы, мундиры и подлинное оружие тех времен. Более 2000 экземпляров принадлежит музею.
Я считаю, что по своей значимости, музей вправе занимать топовое место!
Мой канал на Дзене: https://zen.yandex.ru/id/5fb68b94c1e29a4c87e834ab
Жан-Батист Савен: подлинная история последнего солдата Наполеона
Герой-гусар, участник множества военных кампаний, дуэлянт, человек искусства и долгожитель. Всё это об одном и том же человеке — Жан-Батисте Савене. Но всё ли из этого правда? WARHEAD.SU рассказывает подлинную историю обрусевшего француза.
Гусарский эпос
В конце XIX века Российская империя и Французская республика стали союзниками. Опасения по поводу растущей мощи Германии сблизили два государства. Политический и военный альянс незамедлительно отразился в повседневной жизни. Во Франции надолго вошло в моду всё русское. В России не отставали, ища различные способы объединить две дружественные нации. Поэтому история обрусевшего французского ветерана, о котором заговорили в это время, стала очень популярной.
Николай Савин, он же Жан-Батист Савен, получил всемирную известность как последний француз, сражавшийся под знамёнами императора Наполеона I.
Вот, что писал о французе Валентин Пикуль: «Он начинал боевую жизнь, когда в России молодо запевал Гаврила Державин, а теперь готовился вступить в литературу Максим Горький. Конечно, я ожидал встретить в Саратове беспомощную развалину, дышащую на ладан, а застал крепкого и бодрого старца, никогда не болевшего, не знающего, что такое очки. Мне было известно, что Савин проделал в конце XVIII века походы в Египет и Палестину, сражался в Испании, был при кровавых штурмах Акры и Сарагосы, сидел в тюрьмах испанской инквизиции, наконец, двинулся на Россию…»
Примерно такой была история ветерана, которую знали в то время.
Савен, на склоне лет ставший объектом самого пристального внимания прессы, охотно рассказывал о своём прошлом. Он поведал, что родился в Руане в 1768 году, а во время революционных войн в 1798 году записался в гусары. Прошёл с Бонапартом от Египта до Аустерлица и Бородина. Получил офицерский чин и орден Почётного легиона, видел пожар Москвы, а при переправе через Березину был пленён казаками.
В плену Савен прижился, выучил язык, принял русское подданство и уехал в Саратов. Там он прожил долгую жизнь и скончался в возрасте 126 лет. Под конец его жизни французское правительство, поражённое неожиданно объявившимся долгожителем-ветераном, назначило ему пенсию и вручило медаль Святой Елены. Этим знаком отличия награждали солдат, воевавших под знамёнами Наполеона.
Прожив 126 лет, этот француз оказался самым долгоживущим человеком в истории.
Фантазии Николая Савина
Увы, большая часть из того, что можно прочитать о Савене в популярной литературе, — миф, придуманный им самим и превращённый печатью в сенсацию. В заблуждение ввели даже французское правительство.
Подлинная история Жан-Батиста Савена не столь наполнена приключениями, но ничуть не менее интересна.
Как же раскрылась правда?
Современные историки обратили внимание, что 2-й гусарский полк, в который записал себя лейтенант Савен, никогда не был в русском походе. Шамборанские гусары в это время служили в Испании, сражаясь с англичанами, и на европейском театре военных действий оказались лишь к лейпцигской Битве народов, когда Савен уже был в русском плену.
Русский исследователь Виктор Тотфалушин и француз Ив Готье изучили документы и раскрыли тайну Савена. Выяснилось, что первые сомнения в его личности возникли ещё при его жизни. Полковник русской армии Отто фон Фрейман, интересовавшийся военной историей, писал ветерану:
«К сожалению, в результате поисков, предпринятых в Службе великого канцлера и Военном министерстве, выяснилось, что Вашего имени нет в списках кавалеров ордена Почётного легиона; отсутствует оно и в списках 2-го гусарского полка».
Но тогда, на волне увлечения русско-французским альянсом, на такие мелочи предпочли не обращать внимания.
Уже в наши дни при составлении списков военнопленных 1812 года выяснилось: в военных бумагах Савен упомянут как простой пехотинец, который после пленения русскими был отправлен на жительство в Хвалынск под Саратовом.
Новый свет на судьбу француза пролили документы 1834 года. В то время, вспомнив о своём происхождении, Савен решил вернуться на Родину.
События войны с Наполеоном современники тогда или хорошо помнили, или непосредственно участвовали в них. Поэтому приходилось быть честным.
Савен рассказал, что служил унтер-офицером 24-го лёгкого полка, состоявшего в дивизии генерала Ледрю, 3-го корпуса маршала Нея. Оказавшись в плену, он отправился в Саратовскую губернию и поэтому никогда не вращался в кругах русской знати, не служил учителем фехтования, не был в тыловом Ярославле. И следовательно, не кутил там с местным дворянством — о чём француз любил рассказывать уже стариком.
Доброволец из Руана
Будучи простолюдином, в России он оказался приписан к городскому сословию и вёл добродетельную жизнь учителя рисования. Эти данные подтверждаются бумагами 1836 года, когда французское правительство запросило в России сведения о пленных Великой армии, принявших русское подданство.
Несмотря на желание Савена вернуться, французское правительство тогда ему отказало. Солдат Наполеона остался в России.
Жизнь в провинции была довольно скучной. Постепенно уходили из жизни свидетели блестящей эпохи начала века — и тогда Николай Савин начал понемногу фантазировать, расцвечивая своё прошлое. Так появился блестящий офицер-дуэлянт Жан-Батист Савен, служивший в гусарах и прошедший все кампании Наполеона от битвы у пирамид до Березины.
На самом деле Пьер (а не Жан-Батист) Савен родился в Руане в 1792 году в семье бывшего чиновника, владельца небольшого магазина.
То есть прожил он не 126, а «всего лишь» 102 года.
Более чем достойный возраст, особенно если вспомнить, что до конца своих дней он сохранял удивительное здоровье и бодрость, свойственные многим ветеранам того времени.
На службу Пьер поступил не в 1798 году, а лишь в 1812, когда Наполеон перед походом в Россию набирал новых конскриптов в Великую армию. Савен принадлежал к мелким буржуа — общественному слою, который считался главной опорой Наполеона. Видимо, Пьер отличался некоторым честолюбием — рассчитывая на быструю карьеру, записался в армию добровольцем. И не без оснований — во времена Наполеона именно армия была самым быстрым способом продвинуться наверх, если у тебя не было ни больших денег, ни знатного имени.
Ожидания оправдывались — грамотный и ловкий юноша быстро стал унтер-офицером и наверняка получил бы офицерские эполеты уже в 1813 году, когда Великая армия отчаянно нуждалась в людях. Но всё изменил русский плен.
Придумывая себе новую биографию, Пьер взял имя Жан-Батист, которое принадлежало его племяннику. В качестве года рождения назвал 1768, когда родился его отец, и придумал себе славное прошлое.
К сожалению, тут Савена подвела память, и он не учёл места, где проходил службу выбранный им гусарский полк. Не сыграло на руку легенде и то, что во Франции хранят имена всех награждённых орденом Почётного легиона.
Но в конце XIX века на это не обращали внимания — приличному человеку верили на слово. Поэтому в преклонных летах Савен расхаживал по Саратову в офицерском сюртуке с красной ленточкой кавалера ордена Почётного легиона.
Как писал Ив Готье: «…послужной список Савена сильно нафантазирован, равно как и вся его биография в целом. Бывший французский военнопленный не столько вспоминал своё прошлое, сколько создавал о нём фабулу. Её было нетрудно разоблачить, но массовому сознанию легенда была дороже правды, оно не только прощало ложь, но и активно распространяло её».
Уже в наши дни в Саратове при участии французского посла была открыта мемориальная доска в память о знаменитом военнопленном. На ней судьба Николая Савина обрисована уже более осторожно и куда меньше напоминает сюжет из романа Александра Дюма.
Летучие отряды. Русские партизаны в 1813 году
Лихие партизанские действия во время наполеоновских войн вовсе не ограничивались Отечественной войной 1812 года. Во время заграничного похода русской армии в 1813–14 годах отряды партизан наконец-то вырвались на долгожданный оперативный простор и от всей души прошлись по матушке-Европе. Как это было — читайте в нашей статье.
Заграничный поход русской армии в 1813–1814 годах получил в России куда меньшую известность, чем война 1812 года. Конечно, понятно, что «Гроза двенадцатого года» — это драма и пафос, это нация, прижатая к стене, защищающаяся от страшного противника. Поход на Париж вместе с сильными союзниками уже не воспринимался как народная война, скорее казался добиванием в уже выигранном матче. Однако именно в этом походе русская армия вышла на полные обороты и показала лучшие качества. Это касается и партизанских операций. В 1813–14 годах размах русской партизанщины далеко превосходил всё, что видели под Смоленском и Москвой.
Схватка инвалидов
К концу похода 1812 года обе враждебные армии подошли в состоянии «чихни — упадёт». В перспективе положение войска Кутузова было намного лучше — значительную часть потерь составляли отставшие, легкораненые и больные, которые могли отлежаться по избам и вернуться в строй. Не менее 40 тысяч таких бойцов постепенно догнали армию в ближайшее время. Наполеоновский солдат и офицер в аналогичном положении либо из последних сил шёл за армией, что почти всегда значило осложнения и могилу, либо оставался на месте и если не умирал, то уезжал любоваться красотами Орла и Тамбова до конца войны. Но на поле боя русские не могли показать противнику ведомость и должны были воевать теми, кто есть налицо. Полки и дивизии после тяжелейшей кампании 1812 года выглядели, как бледные тени. В Польше и восточной Германии предстояло воевать двум до крайности ослабленным противникам.
Однако русские обладали серьёзным преимуществом — они сохранили свою кавалерию.
Сложившееся положение дел не могло держаться долго. Наполеону понадобилось бы лишь немного времени, чтобы восстановить силы за счёт новых рекрутов — и вернуться. Но русских сдерживала и общая усталость армии, и сомнения по поводу стратегии на ближайшие месяцы.
В этот момент на первый план неожиданно вышел один молодой человек — полковник Александр Чернышёв. Он успел своеобразно прославиться ещё до войны. Бывший паж императора Александра и кавалергард, после Тильзитского мира он жил в Париже и имел репутацию милого, но легкомысленного «золотого мальчика». Он как-то легко стал всеобщим другом, болтать при нём можно было о чём угодно — всё равно у него ветер в голове, в одно ухо влетает, в другое вылетает. Когда весёлые и пьяные гости разъезжались, Чернышёв садился писать отчёты в Петербург о том, что они наговорили. Он занимался и обычной агентурной работой, имел очень осведомлённых информаторов, но в Париже долго не могли поверить, что этот пижон причастен хоть к чему-то серьёзному. Тем более за время тусовок Чернышёв якобы успел сделать «девушкой Бонда» аж сестру Наполеона, и вообще не может же…
Правда, французская контрразведка в итоге всё же сложила два и два, но Чернышёв успел удрать. Увы — в Париже у него осталась записка к одному из агентов — она забилась под ковёр, когда царский штирлиц жёг документы. Беднягу послали на гильотину, а Чернышёв, вернувшись домой, вышел на партизанскую тропу.
В 1812 году он оставался в тени «грандов», теперь же предложил продолжить партизанские операции на новом уровне — воевать не партиями по 300-400 человек, а летучими отрядами в тысячи сабель. Идею оценили. Пуля, посланная Чернышёвым, убивала целую стаю зайцев. Французам нечего было противопоставить носящейся по Польше и Германии коннице — они-то большинство лошадей на театре боевых действий уже давно съели. Пока гарнизоны крепостей и остатки войск, уковылявших из России, пытались бы на своих двоих догнать такой отряд, он уже уходил далеко в тыл, сжигал склады, разрушал всю военную инфраструктуру, срывал набор рекрутов и подход подкреплений.
В общем, всё это напоминало построения известного британского памфлетиста об автострадных танках-агрессорах — только в реальности и с внедорожными лошадьми.
Операции летучих отрядов позволяли быстро занять большую территорию малыми силами, сдвинуть далеко на запад линию, где начались бы, собственно, боевые действия с основными силами Бонапарта, и, наконец, last but not least — они оказывали влияние на большую политику. Пруссия колебалась по поводу дальнейших действий, и казаки должны были мягко простимулировать немцев выступить против Наполеона. Тем более, за летучими отрядами медленно, но верно шла главная армия.
Три ударных колонны насчитывали в сумме лишь несколько тысяч человек (в основном казаки, но также гусары, драгуны и боевые башкиры) и пару орудий конной артиллерии. Однако этого хватило. Отряды возглавили сам Чернышёв, будущая гроза школьников и Пушкина Бенкендорф и немецкий полковник Теттенборн. Теттенборн был нужен как минимум из политических соображений — воевать-то предстояло в Германии.
Он, правда, всю жизнь прослужил Австрии, но родился-то на брегах Рейна, и вообще — «все ж мы немцы».
В конце зимы на тылах французских войск в восточной Германии воцарился полный бардак.
Генерал Богарнэ пытался закрепиться на берегах Варты и Одера и остановить всеобщий откат к западу. Свободных войск у него было не так много, а партизаны не собирались вести с ним «правильный» бой. Летучие отряды пронеслись мимо хлипкого одерского фронта Богарнэ, как электричка мимо нищего.
Эжен Богарнэ
В начале февраля все основные партизанские группы уже находились за Одером. Теттенборн и Чернышёв совместно обходили Берлин, блокируя прусскую столицу. Ко всему прочему, многие наполеоновские части в этом районе состояли из немцев, которые по понятным причинам не обнаруживали вообще никакого боевого энтузиазма. Эти глубокие рейды сами по себе давили на психику — французским командирам чудились несметные орды всадников повсюду.
Центром притяжения партизан стал Берлин.
Девятнадцатого февраля Чернышёв объединился с Теттенборном для атаки на столицу Пруссии. В этот момент они находились километрах в трёхстах от основных сил армии.
Город защищал корпус маршала Ожеро. Формально он состоял из 20 тысяч солдат, но маршал должен был защищать ими пространство аж до Франкфурта-на-Одере. Недотёпами французы, конечно, не были. Но борьбу за темп проигрывали безнадёжно. Основные силы гарнизона Берлина сгрудились в городе. Попытка Ожеро провести разведку оставшимся у него эскадроном конницы кончилась тем, что эскадрон перехватили и гнали до площади Александерплац. Казаки пронеслись по Берлину, порубили отделившихся от основных сил солдат и выскочили из города, уводя полтысячи пленных. Немцы французов не сильно любили, поэтому у них этот перформанс вызвал этакую весёлую растерянность. Где-то стреляют, где-то кричат, местами мёртвые французы попадаются — какой восторг!
В Берлине французы ещё как-то смогли удержаться, но линия по Одеру в результате рейда рухнула.
Вскоре подошёл Бенкендорф со своими людьми. Французский гарнизон Франкфурта снялся и ушёл, опасаясь оказаться в окружении. В середине месяца русские выстроили мост через Одер между Кюстрином и Шведтом.
К этому моменту Ожеро в Берлине сменил Сен-Сир, но кадровое усиление никак не помогло. Ловить партизан было всё равно что носить воду решетом, а свежие русские силы всё подтягивались. Французы получали снаружи только обрывочные сведения. Русские же «подключились к линии связи» и постоянно ловили курьеров в Берлин и оттуда, поэтому как раз отлично представляли себе обстановку.
Генерал Витгенштейн, руководивший основной армией, подходившей к Берлину, выслал вперёд небольшой авангард. Для французского гарнизона, лишённого внятных данных о том, что происходит снаружи, это стало последней каплей.
Французы не имели надёжных разведданных о происходящем вокруг Берлина, но что ситуация становится час от часу хуже, было очевидно.
Так что 4 марта противник оставил город, резонно полагая, что следующим шагом станет полное прерывание коммуникаций, после чего есть вероятность из Берлина уже и не выбраться. В город тут же ворвался отряд Чернышёва, за ним подтянулись Бенкендорф и Теттенборн. Командиры русских лёгких сил могли себя поздравить — уступая противнику численно, они добились настоящего стратегического успеха мизерной ценой. В дни, когда казаки занимали Берлин, Пруссия окончательно присоединилась к антинаполеоновской коалиции.
В столице в это время шёл стихийный праздник — казаков встречали хлебом-сельдью, а те поили немок водкой. Однако вскоре партизаны устроили в Берлине более впечатляющее гуляние…
Вытягивайте золото
Патриотизм, карьерные соображения, честолюбие — всё это прекрасно. Но тусклый блеск золота стимулировал командиров к дерзким предприятиям не меньше, чем любые благородные побуждения. Солдаты и офицеры ещё в 1812 году не были равнодушны к звону монет в карманах противника.
Наверное, самая вопиющая история произошла в ноябре 1812 года. Отряд сумских гусар захватил экипаж из обоза Наполеона с почти полутонной золота в монетах. Поскольку в других экипажах того же обоза везли продовольствие и кое-что согревающее в холодную пору, бравые гусары немедля употребили и усугубили, отчего сомлели. На следующий день они произвели на свет, пожалуй, самый невероятный военный рапорт в мировой истории. По их словам, пока они спали, золото кто-то утащил.
История умалчивает, кому в итоге достались ценности и сколько правды было в честно-благородной клятве, что всё украли. Однако начало было положено.
А вот в 1813 году партизаны своего не упустили.
Владимир Левенштерн не страдал нехваткой ни предприимчивости, ни скромности. Среди прочего он, например, устроил целую заочную пикировку с Ермоловым насчёт того, кто возглавлял блестящую контратаку на потерянную было батарею Раевского во время Бородинской битвы. Летом 1813 года Левенштерн встал во главе отряда, который — ну, конечно! — сразу же отправился ловить Наполеона. Наполеона не поймали, зато выбрались на коммуникации корпуса маршала Удино. Первой добычей стал личный обозик Удино с депешами, серебряным сервизом и ящиком вина. Сервиз Левенштерн спас от превратностей войны, вино употребил по назначению. Бедняге Удино вернули только ордена Почётного легиона, которые захватили тоже.
Оставался вопрос о депешах. Кроме обычных приказов и донесений, там нашлись письма. И тут дадим слово самому герою:
«При письмах, которые посылались на имя французских офицеров, находилось несколько свёртков с золотом, которое я также оставил себе, хотя мне было немного совестно присвоить их и лишить бедных офицеров денежной помощи, которой они ожидали, быть может, с нетерпением, но делать было нечего, деньги эти перешли ко мне в карман; они меня нисколько не стесняли, но и не доставили мне никакого удовольствия».
Удовольствий, правда, Левенштерн был не чужд. В другом месте он живописует, как его орлы захватили тыловой лагерь маршала Виктора с маркитантками, в обществе которых казаки прекрасно провели вечер, покупая водку и сосиски за наличные деньги, а также теша Купидона. Сам Виктор узнал о том, какое несчастье постигло его тылы, только когда в расположение его корпуса вернулись довольные жизнью маркитантки.
Но по-настоящему сорвать банк этому партизану-гедонисту удалось опять-таки в полосе корпуса Удино. Там отряд нечаянно захватил кассу с 800 000 франков вместе с походной колонной, которая эти деньги охраняла. Однако теперь Левенштерн оказался в самом затруднительном положении. Во-первых, другие партизаны начали сбегаться на слухи о его успехе — чтобы помочь охранять сокровища. Отбившись от сослуживцев, Левенштерн добрался до Берлина, но здесь его поджидал комендант, который, в свою очередь, полагал, что такая прорва золота гораздо лучше будет смотреться как раз под его приглядом. Левенштерн раздал денег казакам и сделал их своими сообщниками, а сам устроил целую операцию, чтобы припрятать золото. Комендант, взявший телеги буквально штурмом, нашёл там только камни и солому.
В это время в Берлине шла безумная гулянка. В городе случился локальный всплеск инфляции, а Левенштерн вовсю инвестировал добычу в полезные знакомства. Как он сам выразился по этому поводу: «Я одолжил русскому коменданту несколько тысяч рублей, в которых он нуждался, чтобы вступить в брак. Если он позабыл возвратить их мне, это его дело; не он первый, не он последний».
Впоследствии Левенштерн прожил долгую приятную жизнь, и умер уже в 1858 году, оставив прекрасно написанные мемуары.
Впрочем, не все приключения кончались столь же оптимистично.
Смерть авантюриста
Александр Фигнер в 1812 году уже завоевал репутацию самого экстравагантного партизана. Человек, как будто вылезший прямо из авантюрного романа, вёл разведку прямо на французских биваках, переодевшись французским офицером; пытался убить Наполеона в Кремле, пугал врагов и сослуживцев художественно развешенными на деревьях французами; имея за спиной пару тысяч сослуживцев, заставил сдаться французскую бригаду, убедительно соврав, что у него 15 тысяч, — словом, панковал как мог.
Однако в Заграничном походе он смело шагнул за грань разумного.
Для начала Фигнер решил попробовать в одиночку взять осаждённый русскими Данциг. Наш партизан, как обычно, замаскировался — на сей раз под итальянского купца — и проник в город. Там он попытался возмутить население против французов. Однако обыватели только плечами пожимали — воевать не их дело. Фигнер попал в поле зрения полиции, был арестован и предстал пред светлы очи коменданта, генерала Раппа.
То, как он выпутался, само по себе изумительно. Партизан прикинулся итальянским бонапартистом. При этом ему пришлось выдержать «экзамен» перед лицом настоящего миланца. К счастью, Фигнер действительно некоторое время жил в Милане в молодости — а уж его языковые таланты были притчей во языцех, так же как наглость и актёрские дарования. Обманув итальянца, Фигнер убедил и самого Раппа в своём бонапартизме. Трудно сказать, чего он наговорил генералу, но дело кончилось тем, что мнимого миланца отправили из города с секретным заданием доставить письма Наполеону. Само собой, эти депеши отправились в русский штаб.
История в Данциге кончилась, в общем, хорошо, но это было, конечно, не то, чего Фигнеру хотелось.
Зато он загорелся новой идеей. Фигнер мечтал взбунтовать против Наполеона какое-нибудь некрупное государство и встать во главе его. С конкретной короной уже были варианты. Фигнер мечтал о каком-нибудь из итальянских или немецких государств, которых в те времена было полно и на любой вкус. Ради этого Фигнер создал из пленных итальянцев и испанцев специальный «Мстительный легион», которым командовал и для которого сам разработал мундир. Как выражался его сослуживец еще по до-партизанским временам Радожицкий:
»…увидели мы партизана Фигнера, который, в синем плаще и в медвежьей шапке, скакал на серой лошади: эмалевый образ Св. Николая Чудотворца на груди его выказывался из-под мундира до половины; рукою крепко держал он обнажённую саблю; во взорах его сверкала отважность, а на бледном лице выражалось негодование. Этот воинственно-романтический вид его запечатлелся живо в моей памяти».
В общем, амбиции начали сказываться на отношениях Фигнера с реальностью. И кончилось всё так, как должно было.
Осенью 1813 года он отправился завоёвывать Вестфалию — немецкое государство во главе с братом Наполеона Жеромом Бонапартом, которого русские ласково называли «Король Ерёма». Вопреки собственному обыкновению, Фигнер пренебрёг разведкой и даже здравым смыслом — и оказался отрезан крупными регулярными силами на западном берегу Эльбы со своим «легионом». Русская часть отряда и испанцы дрались, но другие «легионеры» начали разбегаться, а уже получивший ранение Фигнер, когда отряд оказался разгромлен окончательно, бросился в реку и, по выражению, одного из мемуаристов, «погряз» в ней. И после смерти он выдержал стиль авантюрного романа — не оставил противнику даже тела и остался навеки пропавшим без вести. На поле битвы нашли только его саблю, когда-то отобранную у французского офицера. Кажется, впервые на ней после боя не было крови.
День казака
Вестфалия, кстати, всё равно покорилась партизану. Там, где Фигнер потерпел неудачу, преуспел всё тот же неугомонный Чернышёв.
В сентябре 1813 года он устроил рейд на столицу этого королевства Кассель через Эльбу. Как обычно, ставку сделали на скорость атаки и решительность. Там, где не удавалось сломить вестфальцев силой, их обходили. Вдобавок немцы становились чем дальше, тем более ненадёжными по части служения Наполеону, так что Чернышёв в ходе своего рейда даже набирал новых людей из числа вестфальских дезертиров. Восемнадцатого сентября наступила кульминация — русские подожгли город в нескольких местах, после чего бюргеры потребовали у коменданта капитулировать.
В Касселе Чернышёв пробыл недолго. Жером Бонапарт убежал в чём был, так что партизаны объявили о ликвидации королевства, собрали восторженных волонтёров, которые перебежали из стана побеждённых к победителям; ещё усилили восторг, раздав солдатам часть казны, и удалились с трофейными пушками, золотом, драгоценностями и прочими полезными предметами.
Для войны нужны деньги, деньги и деньги. И у врага их быть не должно.
Этот набег был эффектным, но следующая яркая история партизан поздней наполеоники вышла даже ещё более поразительной.
Александр Бенкендорф возглавлял мощный летучий отряд численностью почти в пять тысяч человек. Кроме того, его были готовы поддержать ещё два небольших отряда, так что в целом он располагал небольшой армией до семи тысяч сабель. В конце осени 1813 года армия шла по пятам Наполеона, разбитого при Лейпциге и откатывающегося во Францию. Одной из очевидных попутных целей была Голландия. Она стала одним из первых приобретений Франции после революции. Теперь армии катились по Нидерландам в обратном направлении.
Бенкендорф должен был поначалу только вести разведку и по возможности захватить какую-нибудь крепость в качестве базы для дальнейших операций. Однако в ходе этого вроде бы рутинного дела Бенкендорф неожиданно бросился в глубину Голландии. В действительности это не был рывок очертя голову. Командующий рейдом считал, что основные силы армии топчутся на месте, но Голландия как раз в этот момент мягонькая, и быстрое решительное наступление может спровоцировать панику у французов и восстания у них в тылу.
Штурмовать крепости и драться в поле Бенкендорф не мог — не те силы. Зато он мог размягчать отряды французов, заставить их прятаться в крепостях, оставляя разбираться с ними идущей вслед полевой армии.
За русскими шли отряды союзных пруссаков, и Бенкендорф резонно полагал, что французы постараются не ослаблять свои гарнизоны ради того, чтобы ловить его подразделения, просачивающиеся между крепостями. Город Девентер не удалось взять с наскока, но Бенкендорф просто обошёл крепкий орешек и ворвался в Зволле, где гарнизон был маленьким. Мало того, антифранцузское восстание действительно удалось спровоцировать — на фоне прошлых успехов Бенкендорфа ждали в Амстердаме. Рейдовый отряд пронёсся в город практически на глазах у французов.
Голландцы были несколько ошарашены, узнав, что русских прибыло всего ничего. Однако, как выяснилось, было достаточно толчка. В Амстердаме читали прокламации и собирали ополчение. Из Англии в столицу прибыл принц Вильгельм Оранский, которого и объявили правителем. Французы оказались посреди бунтующей страны. Утрехт был взят буквально на банзай небольшим отрядом казаков. До мировых войн там ещё был специальный праздник — «День казака».
Само собой, просто так Наполеон Голландию бы не отдал. Бенкендорфу удалось неожиданно послать французов в нокдаун, но теперь предстояло пережить контрудар. И командир партизан совершил последний, великолепный в своей дерзости манёвр, одним махом выскочив к Бреде, — почти у бельгийской границы. Русские выиграли борьбу за время и теперь ожидали атаки, оставив в тылу почти всю страну.
В Бреде Бенкендорфу пришлось солоно. Помощь мог оказать только отряд освобождённых из плена англичан. Правда, оружия, чтобы оснастить их, было мало, но в конце концов вспомогательные силы тоже требовались. Так что люди работали.
Это было настоящее столпотворение — в Бреде защищались русские, немцы, голландцы и англичане.
Бреду, отбившую несколько плохо подготовленных атак, удалось выручить пруссакам, идущим вслед передовому отряду. К этому моменту в тылу ещё оставалось несколько крупных французских гарнизонов. Однако их разгром был уже делом техники. Блицкриг Бенкендорфа привёл к тому, что контрнаступление французов так толком и не состоялось.
При большей медлительности Бреда могла стать исходной позицией для контрудара, но в итоге французам пришлось терять время как раз на её штурм. К тому моменту, когда положение защитников Бреды стало действительно тяжёлым, пруссаки и англичане проникли достаточно глубоко, а местное ополчение успело стать достаточно многочисленным — и вся Голландия оказалась потеряна для Наполеона.
Успехи партизан 1812 года были чрезвычайно эффектными, но в 1813-м они орудовали ещё более лихо. Кассель, воспетая Веласкесом Бреда, Берлин — от взятых на пику городов рябило в глазах. Должность командира летучего отряда предполагала своеобразный стиль мышления, очень далёкий от идеалов умеренности и аккуратности. Однако эти капитаны-сорвиголовы заслужили свою славу не меньше, чем, скажем, корсары времён классического пиратства. Для многих партизан их похождения стали трамплином к чинам, почёту и богатству. А в целом молниеносные операции излёта наполеоники стали превосходным образцом манёвренных действий. И просто ярким сюжетом.
Ошибочка вышла или поспешишь - людей насмешишь.
В 1812 году льстецы из администрации немецкого городка Кобленц (в 1797 году вошёл в состав Французской республики) решили показать свои самые верноподданнические чувства к своей новой родине. И воздвигли в центре массивную стелу из черного камня. Снизу к ней приделали чашу из белого мрамора, и получился небольшой фонтан у подножия памятника. А на лицевой грани выбили надпись, где под датой MDCCCXII (в переводе на арабские цифры это означает 1812) значится: «В память о походе против России».
В 1814 году Наполеон уже был как бы сейчас выразились «не в тренде», русские войска вступили в город. Русскому коменданту (Эммануилу Сен-При, французу на русской службе) доложили о памятнике и предложили его снести (видимо тоже из-за верноподданческих соображений). На что от последнего получили следующее предписание: фонтан не сносить, а ниже выбить надпись (на французском): «Осмотрел, одобрил. Русский комендант города Кобленца. 1 января 1814»
С такими письменами этот фонтан и дожил до наших дней.
Как подготовить машину к долгой поездке
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.
М.Н.Загоскин. Рославлев, или русские в 1812 году
Иностранец перевязал наскоро руку своего товарища и при помощи кавалериста понес его вон из леса. Меж тем, пока Рославлев заряжал оставленные французом пистолеты, офицер не спускал с него глаз.
- Не обедали ли вы вчера в ресторации у Френзеля? - спросил он наконец.
- Да, сударь! Но к чему это?..
- Не трудитесь заряжать ваши пистолеты - я не дерусь с вами.
- Не деретесь?..
- Да. Это было бы слишком нерасчетисто: оставить живым француза, а убить, может быть, русского. Вчера я слышал ваш разговор с этим самохвалом: вы не полуфранцуз, а русской в душе. Вы только чересчур чувствительны; да это пройдет.
- Нет, сударь, права человечества будут для меня всегда священны!
- Даже и тогда, когда эта нация хвастунов и нахалов зальет кровью наше отечество? Не думаете ли вы заслужить их уважение, поступая с ними, как с людьми? Не беспокойтесь! они покроют пеплом всю Россию и станут хвастаться своим великодушием; а если мы придем во Францию и будем вести себя смирнее, чем собственные их войска, то они и тогда не перестанут называть нас варварами. Неблагодарные! чем платили они до сих пор за нашу ласку и хлебосольство? - продолжал офицер, и глаза его в первый раз еще заблистали каким-то нечеловеческим огнем. - Прочтите, что пишут и печатают у них о России; как насмехаются они над нашим простодушием: доброту называют невежеством, гостеприимство - чванством. С каким адским искусством превращают все добродетели наши в пороки. Прочтите все это, подслушайте их разговоры - и если вы не поймете и тогда моей ненависти к этим европейским разбойникам, то вы не русской! Но что я говорю? Вы так же их ненавидите, как я, и, может быть, скоро придет время, что и для вас будет наслажденьем зарезать из своих рук хотя одного француза. Прощайте! Офицер приподнял свою фуражку и пошел скорыми шагами по тропинке, которая шла к противуположной стороне зверинца.
Прототипом офицера послужил Алекса́ндр Само́йлович Фи́гнер (1787—1813) - организатор одного из партизанских отрядов во время Отечественной войны 1812 г., "столь же хитрый, сколь и храбрый, был один из тех русских офицеров, кои наиболее причиняли вреда французской армии" (газ. "Русский инвалид", 1834, №207). Фигнер был отправлен секретным распоряжением М. И. Кутузова в осажденный Данциг, куда проник под видом итальянского купца и добыл важные для русского командования сведения.*
Многие читатели и критики отмечают достоинста одной из наиболее важных в идейном плане сцен романа - беседу ямщиков на постоялом дворе. Белинский, например, писал о ней: "Мне очень нравится в "Рославлеве" сцена на постоялом дворе, но это потому, что в ней удачно обрисован характер одного из классов нашего народа, характер, проявляющийся в решительную минуту отечества"(Белинский В. Г. Собр. соч. Т. 1. с.93)*
- Ну то-то же! смотрите, ребята! - сказал детина, обращаясь к другим извозчикам, - чур, держать про себя. Вот, третьего дня, повез я под вечер проезжего - знашь ты, какой-то не русской, не то француз, не то немец - леший его знает, а по нашему-то бает; и такой добрый, двугривенный дал на водку. Вот дорогой мы с ним поразговорились. "Что, дискать, брат! - спросил он, - чай, житье ваше плохое?" Ну, вестимо, не сказать же, что хорошо. "Да, барин, - молвил я, - под иной час тяжко бывает; кони дороги, кормы также, разгон большой, а на прогонах далеко не уедешь; там, глядишь, смотритель придерется, к исправнику попадешь в лапы - какое житье? Вот кабы еще проезжие-та, как ваша милость, не понукали; а то наши бары, провал бы их взял! ступай им по десяти верст в час; а поехал вволю рысцой или шагом, так норовят в зубы". - "И впрямь, - сказал проезжий, - что ваше за житье! То ли дело у нас за морем; вот уж подлинно мужички-та живут припеваючи. Во всем воля: что хочешь, то и делай. У нас ямщик прогоны-то берет не по-вашему - по полтине на версту; едет как душе угодно: дадут на водку - пошел рысцой; нет - так и шагом; а проезжий, хоть генерал будь какой, не смей до него и дотронуться. По нашим дорогам - что верста, то кабак; а ямщик волен у каждого кабака останавливаться".
- Ну, Андрюха! - вскричал ямщик в армяке, - житье же там нашему брату!
- Нишни, Ваня! - сказал старый крестьянин, - не мешай ему, пусть он доскажет.
- "А что, батюшка? - молвил я, - продолжал Андрей, - есть ли у вас исправники?" - "Какие исправники! У нас мужик и шапки ни перед кем не ломает; знай себе одного Бонапарта, да и все тут!" - "А кто этот Бонапарт, батюшка?" - спросил я. "Вестимо, кто: наш хранцузской царь. Слушай-ка, детина, - примолвил проезжий, - я тебе скажу всю правду-истину, а ты своим товарищам рассказывай: наш царь Бонапарт завоевал всю землю, да и к вам скоро в гости будет". - "Ой ли? - сказал я, - да к нам-та зачем?" - "Затем, брат, что он хочет, чтоб и у вас мужичкам было такое же льготное и привольное житье, как у нас. Варам-то вашим это вовсе не по сердцу; да вы на них не смотрите; они, пожалуй, наговорят вам турусы на колесах: и то и се, и басурманы-та мы... - не верьте! а встречайте-ка нас, как мы придем, с хлебом да с солью".
- А о поборах-та баял, что ль, он? - спросил один пожилой извозчик.
- Как же; слышь ты, никакой тяги не будет: что хошь, то и давай. У нашего, дискать, царя и без вас всего довольно.
- Ну, Андрюша! - сказал старый крестьянин, - слушал я, брат, тебя: не в батюшку ты пошел! Тот был мужик умный; а ты, глупая голова, всякой нехристи веришь! Счастлив этот краснобай, что не я его возил: побывал бы он у меня в городском остроге. Эк он подъехал с каким подвохом, проклятый! Да нет, ребята! старого воробья на мякине не обманешь: ведь этот проезжий - шпион.
- Неужто, дядя Савельич? - сказал ямщик в армяке.
- Ну да! А ты, Андрей, с дуру-та уши и развесил. Бонапарт! Да знаете ли, православные, кто такой этот Бонапарт! Иль никто из вас не помнит, что о нем по всем церквам читали? Ведь он антихрист!
- Ой ли? Так это он? - вскричал пожилой ямщик.
- Он и есть. Ведь он-та все и подсылает подбивать нашу братью; так, слышь ты, лисой и лисит; да не на тех напал. Нет, ребята! чтоб мы поддались иноверцам?.. Ба,ба, ба! да за что так! Что бога гневить, братцы! разве у нас нет батюшки православного русского царя? Разве мы хуже живем других прочих? Что нам, перекусить, что ль, нечего? Слава тебе господи! По праздникам пустых щей не хлебаем, одежонка есть, браги не покупать стать! А если б и худо-то было? Так что ж? Знай про то царь-государь: ему челом; а Бонапарту-та какое до нас дело? Разве мы его?
- Ведь дядя-то Савельич правду говорит, ребята! - сказая один из ямщиков, обращаясь к своим товарищам.
- Да, детушки! Я подолее вас живу на белом свете; в пугачевщину я был уж парень матерой. Тяжко, ребята, и тогда было - такой был по всей святой Руси погром, что и боже упаси! И Пугач также прельщал народ, да умней был этого Бонапарта: назвался государем Петром Федоровичем - так не диво, что перемутил всех православных; а этот что за выскочка? Смотри, пожалуй! вишь, ему жаль нас стало! Экой милостивец выискался! Нет, ребята! Если уж господь бог нашлет на нас каку невзгоду, так пускай же свои собаки грызутся, а чужие не мешайся.
- Вестимо так, Савельич! Правда, Савельич! - заговорили все извозчики, кроме Андрея.
- Что ж ты, брат Андрюха, язычок-та прикусил, а? - спросил пожилой ямщик.
- Что, брат, - отвечал Андрей, почесывая в голове, - оно бы и так, да, слышь ты, он баил, что исправников не будет и бары-то не станут над нами ломаться.
- Ах ты, дурачина, дурачина! - перервал старик, - да разве без старших жить можно? Мы покорны судьям да господам; они - губернатору, губернатор - царю, так испокон веку ведется. Глупая голова! как некого будет слушаться, так и дело-то делать никто не станет.
- Что правда, то правда, - сказал один из ямщиков, - нашему брату нельзя жить без грозы; кабы только прогоны-то были у нас также по полтине на версту...
- А овес по два рубля четверть? Вот то-то и есть, ребята, вы заритесь на большие прогоны, а поспрошайте-ка, чего стоят за морем кормы? Как рублей по тридцати четверть, так и прогоны не взмилятся! Нет, Федотушка! где дорого берут, там дорого и платят!
- Вестимо, так, - сказал извозчик в армяке. - Да вот что, дядя Савельич, кабы поборов-та с нас не было?
- Эх, Ваня, Ваня! Да есть ли земля, где б поборов не было? Что вы верите этим нехристям; теперь-то они так говорят, а дай Бонапарту до нас добраться, так последнюю рубаху стащит; да еще заберет всех молодых парней и ушлет их за тридевять земель в тридесятое государство.
- Что ты, дядя Савельич, нас морочишь!.. - перервал с приметной досадою Андрей. - На что ему забирать чужой народ; у него и своего довольно.
- Довольно, да не совсем. Вот что, ребятушки, мне рассказывал один проезжий: этот Бонапарт воюет со всеми народами; у него что год, то набор. Своих-то всех перехватал в некруты, так и набирает где попало.
- И я тоже слышал, - сказал один пожилой извозчик. - Вишь, какой неугомонный, все таскается с войском по чужим землям! Что это, Савельич, этим хранцузам дома не сидится?
- Видно, брат, земля голодная - есть нечего. Кабы не голод, так черт ли кого потащит на чужую сторону! а посмотри-ка, сколько их к нам наехало: чутьем знают, проклятые, где хлебец есть.
- Да, они на это куда сметливы, - сказал один извозчик в изорванном кафтане, - знают, где раки зимуют. Слышь ты, у нас все дурно, а все-таки к нам лезут!
Ориентация высшего сословия в России на французскую культуру дошла к 1812 году до абсурда. Отечественная война доказала пагубные последствия такой ориентации.
В Руси должна быть только Русь, а французское воспитание, французские моды, французская литература, французский язык извращают русское начало в дворянах, и это извращение начинает проникать даже в среду купечества и крестьянства (хотя эти два слоя как раз "самые русские" в России) - подобные мысли были присущи не одному Загоскину.*
- Об этом у нас и в Москве давно говорят. Но есть также слухи, что будто бы французы... избави господи!
- Что ж тут страшного? Разве нам в первый раз драться с Наполеоном?
- Да то, сударь, бывало за границею, а теперь, если правда, что болтают, и Наполеон сбирается к нам... помилуй господи!.. Да это не легче будет татарского погрома. И за что бы, подумаешь, французам с нами ссориться? Их ли мы не чествуем? Им ли не житье, хоть, примером сказать у нас в Москве? Бояр наших, не погневайтесь сударь, учат они уму-разуму, а нашу братью, купцов, в грязь затоптали; вас, господа, - не осудите, батюшка! - кругом обирают, а нас, беззащитных, в разор разорили! Ну, как бы после этого им не жить с нами в ладу?
- Но разве вы думаете, что с нами желают драться французские модные торговки и учители? Поверьте, они не менее вашего боятся войны.
- Конечно, батюшка-с, конечно; только - не взыщите на мою простоту - мне сдается, что и Наполеон-та не затеял бы к нам идти, если б не думал, что его примут с хлебом да с солью. Ну, а как ему этого не подумать, когда первые люди в России, родовые дворяне, только что, прости господи! не молятся по-французски. Спору нет, батюшка, если дело до чего дойдет, то благородное русское дворянство себя покажет - постоит за матушку святую Русь и даже ради Кузнецкого моста французов не помилует; да они-то, проклятые, успеют у нас накутить в один месяц столько, что и годами не поправить... От мала до велика, батюшка! Если, например, в овчарне растворят ворота и дворовые собаки станут выть по-волчьи, таи дивиться нечему, когда волк забредет в овчарню. Конечно, собаки его задавят и хозяин дубиною пришибет; а все-таки может статься, он успеет много овец перерезать. Так не лучше ли бы, сударь, и ворота держать на запоре, и собакам-та не прикидываться волками; волк бы жил да жил у себя в лесу, а овцы были бы целы! Не взыщите, батюшка! - примолвил купец с низким поклоном, - я ведь это так, спроста говорю.
- Я могу вас уверить, что много есть дворян, которые думают почти то же самое.
Аллегория эта в контексте остальных суждений купца прозрачна: собаки, воющие по-волчьи, - это "офранцузившееся" дворянство, волк - Наполеон, который "не затеял бы к нам идти, если б не думал, что его примут с хлебом да с солью".*
Книга, на мой взгляд, интересна своим описание быта того времени, лёгким и приятным для чтения языком. В описаниях преклонения дворян пред всем французским и опошления ими всего русского и самого понятия патриотизма со стороны русского человека легко прослеживается аналогия с современным нашим положением дел. Приятного Вам чтения!
* - «Исторический роман нашего времени» // Загоскин М. Н. Рославлев, или Русские в 1812 году: Роман / Вступ. ст. и коммент. А. Пескова (с. 3 - 14); - Мн.: Маст. лит., 1987. - 303 с.